Попойка

Автор: Зеныч Быдлов не дурак выжрать, Андреев — тоже. Бухают и Катюха, и Лось, и Манштейн с Троегубской. Все шесть этажей общаги Ёпа, включая охранника — молдована Жору, кастеляншу Тому, полчище тараканов любят вмазать. А как иначе? Ведь Пушкин-то бухал! Такая в Ёпе за много лет сложилась традиция — хорошим поэтом могли признать только конченого алкаша.
-Толя, дуй за водкой,- сказал Быдлов, протягивая Лосю бабки. Быдлов — он богатый, его папа — шишак в Екатеринбурге.
Лось оживился, а до того трупом лежал на кровати Андреева в вонючих носках. Андреев уехал за деньгами в свою деревню. Лось — заплетенная в косички бородка — он поэт из города Пермь, свой парень, только вот носки никогда не стирает. И не снимает.
Быдлов относился к Лосю пренебрежительно — бездарь. Впрочем, так же пренебрежительно он относился и к Андрееву и ко всем остальным, включая мэтра Цинциннатова и ректора Глазунова. Уважал Быдлов лишь Манштейна за то, что он еврей, словно Бродский.
Лось вернулся с пойлом и Троегубской — поэтессой из Саратова. Троегубская — старуха, ей двадцать три, считала себя второй Цветаевой и вместо буквы «е» почему-то говорила «э»: «Цвэтаева».
-Здравствуй, Одик ,- сказала она.
Быдлов не ответил: он вскрывал пойло.
Пили из пластиковых стаканов, закусывая газированной водой. Здорово пучит и бьет по темени.
-Что пишэшь, Одик?- спросила Троегубская, косея.
-Ни хрена, — соврал Быдлов, не любящий выдавать секреты творческой кухни.
-А я закончила поэму. Хотитэ послушать? «Ты и твой».
Я отдалась тэбэ напрасно,
Напрасно — значит, зря.
Но — это так ужасно!
Я отдалась — любя...
-Бухаете, бля? Не зовете?
Звездою северной Пальмиры явилась Катюха. Повеяло культурой. Катюха выжрала стакан и принялась рассказывать, как в журнале «Ноябрь» ее хотел поиметь какой-то старый козел. С приходом Катюхи Троегубская умолкла, потом вдруг стала хохотать.
-Спой! — приказала Катюха Лосю.
Лось достал гитару, но Троегубская так хохотала...
-Заткнись! — рявкнул Быдлов
Троегубская хохотала пуще прежнего.
-Ах ты приблядовина пиздохуева!
Катюха влепила Троегубской мощную затрещину и та завизжала, что было немногим лучше.
Лось запел. Песня была грустной. Катюха заплакала. Пришел Манштейн.
-Прочел «Там, внутри» Эткинда — стоящая вещь,- сказал он.
-Бери стакан, Манштейн,- приказал Быдлов. Манштейн выжрал и побледнел. От пойла он всегда бледнел.
-К — как поживаете, м-мистер Бродский? — проикала Катюха.
-Не жалуюсь.
Тонкие пальцы Манштейна нервно мяли сиську визжащей Троегубской.
-Ахтлданегкштвтснаокгелрыбнашлб,- сказал Лось. Лось давно отложил гитару и не пел, а пил.
-А я тебе о чем говорю? — радостно взревел Быдлов,- Нахуй, наливай! Манштейн — пить!
-Пью, пью,- промямлил Манштейн, суя тощий член в намалеванный рот Троегубской.
-Скажи, Гагарин,- пристала к Быдлову Катюха,- есть в космосе жизнь или нет?
Быдлов — Гагарин не отвечал.
-Не, Гагарин, ты не молчи! Отвечай, падла, есть или нет?
-Нету, нету.
Быдлов обнял Лося, пытаясь спустить с него штаны.
-Как же нету, Гагарин, еп твою ракету!
-Бкрагдлынкуг,- запел Лось тенором. Быдлов поцеловал его взасос.
Троегубская снова принялась хохотать. Манштейн сверлил ей жопу, беспрестанно блюя белым лимонадом. Катюха приподняла подол халата и всверлила себе в пизду пустую бутылку.
Дверь открылась — приехал Андреев. Привез синюю бумажку и кролика.
-Гагарин,- простонала Катюха и ударила Быдлова по башке бутылкой. Бутылка разбилась.
-Здорово,- сказал Андреев, радостно улыбаясь. Он был рад окунуться в культурную атмосферу. Деревенская жизнь колючим комом стояла в горле Андреева. Он поспешил залить ком пойлом. Стало легче.
-Кролика привез, — сообщил Андреев таракану на столе, — Мамуля передала.
-Га-га-рин,- ласково шептала Катюха.
Андреев выжрал еще и еще, и стены комнаты раздвинулись: комната стала дворцом. Золотые люстры полили мягкий свет, а со стен глянули умные, красивые рожи предков. Катюха, пронзительно визжа, превратилась вдруг в белого пуделя с розовым бантом на шее, Манштейн стал ослом и заорал: " Иа! Иа!", фаллос его торчал, как знак вопроса. Троегубская обернулась черной красножопой обезьяной, Быдлов неподвижно лежал на полу в виде черного медведя, Лось, конечно, остался лосем.
" А кем же стал я?" — думал Андреев, жря.
Андреев поглядел в блестящую крышку от консервной банки. Там была штука, разделенная на две части, розовая и слегка пушистая.
«Что это?» — в ужасе отпрянул Андреев и тут же догадался — он стал жопой. Пудель накинулся на жопу и принялся кусать ее, обезьяна в ярости била жопу лапами, осел примеривался вздыбленным хером, лось бодался. Лишь медведь безучастно лежал на полу.
-Оставьте меня! — в отчаянии перднула жопа и дворец исчез.
-Гагарин! — звала Катюха.
-Джвншалгногрвнуого,- отзывался Лось.