Мое первое НЕТ

Автор: МихХ Сказать нет,
порой, много труднее, чем поддаться слабости,
и в ущерб самому себе согласится.

— Мне б такую! – со страстью подумал я, увидав это милое и одновременно строгое лицо в бликах нелепой светомузыки. Она нехотя, словно через силу, двигалась в такт популярной мелодии в кругу невзрачных, словно подобранных, чтобы оттенит ее вызывающую стать, подружек.
Дом офицеров Ярославского гарнизона в это воскресенье, как всегда, был заполнен до отказа. Густой дух, состоящий из паров дешевого гуталина, пота и паршивых духов доминировал в затемненном пространстве танцевального зала. Я по опыту, слишком хорошо знал чего стоят отношения с такими девчонками, но на этот раз разум, проиграл вечную борьбу с вмиг налетевшим безумством.
Вытащив из кармана годичную нашивку четверокурсника, я ловко с помощью капли клея, прицепил ее на место своего минуса (нашивка первокурсника) на левом рукаве кителя. Волшебным образом, превратившись из молодого курсанта в солидного выпускника, я толкнул локтем Вовку Дерюжкина и кивком указал ему директорию атаки. Ярославские девчонки, совсем не разбираясь в знаках различия, отлично понимали, что чем больше желтых полосок на левом рукаве, тем быстрее их потенциальный избранник станет офицером. А это прямой путь замуж, без долгого и нудного ожидания редких встреч по преимуществу в комнате для свиданий у «КПП».
Через минуту мы с Вовкой уже вальяжно дергались в такт не хитрой мелодии в обществе симпатичных девчонок. Одна из них, светловолосая с простеньким, но приятным личиком заинтересованно посмотрела на меня. Я сразу сообразил, что там, скорее всего, есть все основания надеяться на легкую победу. Но на сегодня проведение избрало для меня тернистый путь к мимолетной мечте.
Энергичная «Ария» заставила нас увеличить амплитуду движений. Расстегнутые форменные кителя и яркие пестрые платья, юбки и блузки хаотично двигались, создавая иллюзию штормового ночного моря пронизанного светом береговых пограничных прожекторов. Все это время, я не сводил с нее глаз. Она заметила мой интерес, но все время старалась сделать безразличный вид. Ей шло равнодушие, порода!
Настало момент медленного танца. Зазвучала баллада о скрипаче, который повесил свой сюртук на спинку стула, группы «Воскресенье». Мгновение помявшись, сказав сам себе: «Ну и для чего же она здесь!», я решительно пригласил холодную недоступную красавицу. Она, слегка наклонив голову, мимолетно взглянула на мой рукав и удовлетворенно кивнула. Наши руки коснулись, и я почувствовал холод ладони и очаровательной манящий запах ее пушистых волос. Мы были почти одного роста, и я тихо восхищался ее ладной модельной фигурой. Она пахла детской свежестью, сквозь которую пробивался еле уловимый аромат дорогих духов. Я что-то шептал ей на ухо, она нехотя отвечала. Моя правая рука, лежащая на ее тонкой талии, вспотела от сладкого возбуждения.
- Оно того стоит, оно того стоит! – неслось у меня в голове, а я все никак не мог надышаться ее сладким, манящим духом.
Проводив даму до дому, я посмотрел на прощание в ее глубокие карие глаза и понял, самое худшее уже произошло. Я пропал. Полюбовавшись, записанным ей самой прямо у меня на руке номером телефона, я осознал, грядущие перемены. Теперь от культивируемого мной в повседневной казарменной жизни душевного покоя не останется и следа. Я стану уязвим и буду ждать редких увольнительных, которые целиком зависят от ненавистного мне командира роты.
Майор Василий Свиридовский, воспитывал своих подчиненных по системе, которую Иосиф Сталин перенял у Ивана Грозного и успешно подмял под себя великий народ. Вася (так мы его называли между собой) время от времени, совершенно беспричинно выбирал из толпы жертву и с усердием свойственной маньякам доставал ее. Он ставил невезучего курсанта по стойке смирно у себя в канцелярии и пытался довести его до слез морально. Затем в дело вступали наказания в виде не очередных нарядов и лишений уже очередных увольнений в город. Наиздевавшись вволю и доведя облюбованного страдальца до нервного срыва, он так же беспричинно охладевал к нему и избирал себе нового неудачника.
Самое главное, состояло в том, что узнать, кто будет следующим, заранее, было невозможно. Причинно-следственной связи между поведением жертвы и выбором начальника просто не существовало. Со временем в роте экзекуцию прошли почти все курсанты. И командиры отделений кроме меня, сменились. Некоторые сержанты, даже по два раза были возвеличены, а потом разжалованы обратно в курсанты.
Почему Вася оставлял меня с «лычками» и на должности было для всех загадкой. Может потому, что я поступил после года службы в войсках, и при этом шел на красный диплом. А может потому, что еще в самом начале учебы, он довел меня до такого состояния, что я, будучи дежурным по роте, выхватил висящий на ремне штык и чуть не воткнул его ему в шею. После чего, в отношении ко мне он последнюю грань умудрялся не переходить. Умело балансировал. Но за счет снижения качества издевательств выросло количество случаев, когда я попадал на алтарь жертвоприношений. В изобретательности моральному садисту в погонах, отказать было нельзя.
Однажды в тридцати пяти градусный мороз нашему взводу досталось выгружать вагон щебенки. Ребята разделились на три группы и по очереди махали лопатами и отогревались у батарей. Выдумщик Вася назначил меня инженером по технике безопасности. Запретив работать, он приказал неотлучно следить за процессом на месте. Если бы я, не забил бы на его дурной приказ, то неминуемо, что ни будь, себе отморозил бы, в тот раз.
Сложилась ситуация, что так как, по уставу, командира отделения во внеочередной наряд поставить нельзя, то в увольнения я практически не ходил. Правда была одна лазейка. По тому же уставу внеочередное увольнение отменить то же не в праве никто. А я, устав знал хорошо, заставил себя выучить его в свое время, и поэтому когда приходила очередь нашей роте заступать в наряд, меня неизменно ставили в караул. Все начальники боялись караула как огня, потому что проверяющие, пердуны полковники-преподаватели, норовили написать замечание в журнал дежурного по части. А тот журнал всегда читал сам генерал, бывший танкист Янукович. А что для строевика, главнее караула может быть на свете? В связи с этим имелось негласное, почти святое правило – пришел из караула без замечания, получи внеочередное увольнение. Я же умудрялся иногда приносить оттуда даже благодарности.
Вот и получалось, что борьба за свободу совести, заключающаяся в постоянном сопротивлении Васе, подверглась угрозе. Потому что моя неуязвимость была в безразличии к его наказаниям, а именно запретам на выход в город. Менять, что бы то ни было, в наших с майором затейником отношениях мне до ужаса не хотелось. Потому что за долгое время борьбы, я почувствовал блаженство ощущать себя угнетаемым, но не сломанным. Я думаю, что самому Васе, где-то глубоко в его казарменной душе, нравилось, что все-таки есть, не поддающиеся его давлению люди. Но его забитая и примятая военной жизнью сущность, стремясь к балансу, все время пыталась доказать что его симпатии, не имеют оснований.
Тем временем, наш роман, как мне казалось, стремительно развивался. Каждый вечер ровно в восемь, я как зачарованный, шел к единственному в училище телефону автомату. Короткая беседа не о чем, наполняла меня, ожиданием встречи. Хотя, наши голосовые отношения, ни чем романтическим не отличались, я сам дорисовывал в возбужденном воображении, то, что хотел услышать. Я даже начал писать, не совсем понятные мне самому стихи, что ранее не случалось никогда.
Прошла неделя и я умудрился накрутить себя, до сладкого томления в груди, при воспоминании о ней.
Последнее внеочередное увольнение, принесло мне вышеописанную встречу, а очередного выхода не намечалось. Но меня грела, надежда, что в ротном наряде по училищу, меня, как обычно пошлют в караул. Если бы злой майор, только знал, как я стремлюсь выйти в город, он бы не упустил момента испытать мою стойкость снова.
Случилось, как и планировалось. Мой взвод отправился на кухню, а меня послали в самый опасный, внутренний караул, помощником начальника. Сам генерал, скучая по настоящей боевой службе, за отсутствием таковой в тыловом, да еще и учебном подразделении, часто строго инспектировал близкое к штабу караульное помещение. Его каверзные вопросы по знанию устава караульной службу, ввергали как офицеров, так и курсантов в ужас.
Заступили с вечера. Начальником на мою удачу назначили, симпатизировавшего мне капитана Козлова. Тот, притащив из дома большую пуховую подушку, облачённую в веселую наволочку, покрытую мелкими васильками, через час завалился спать, доверив мне все заботы.
В три ночи явился с проверкой дежурный по училищу, старый полковник с кафедры тактики. Тот привык бороться с бессонницей исконным русским способом — принятием на сон грядущий энное количество водочки. Знаток мертвой науки воевать, на трезвую голову, решил порадовать себя театральным представлением. Смена караула, у святая-святых, боевого знамени училища, была избрана скучающим в ночи инспектором для инспекции.
Хорошо зная дело я, слегка расслабившись, вывел заступающую смену в поход. Зарядили оружие и строем пошли к штабу. По дороге, я не мог прекратить мечтания, о будущей встрече со своей зазнобой. Это событие виделось мне уже с неделю и непременно в розовом цвете. Но легкое беспокойство все-таки немного терзало меня. Вспоминался скандал, когда одного озабоченного курсанта поймали на знамени с членом в руке и закатившимися от удовольствия глазами.
Когда дело было сделано, то повеселевшее одутловатое лицо полковника, все время наблюдающего церемонию сбоку, почему-то насторожило меня.
- Так, так, так! – весело затараторил ученый тактик, потирая пухлые отекшие руки.
- А, выставить охрану поста, во время смены караульного, товарищ сержант вы позабыли? – с хитрецой, по-ленински, зажмурив левый глаз, промурлыкал он.
Ужас схватил меня своими холодными пальцами за самое сердце. А, ведь и вправду, такую команду я отдать позабыл.
Увидав страх на моем лице, полковник поправил каракулевую папаху с синим верхом и сказал
- А, вот я в книгу дежурств запишу, о вопиющем нарушении устава!
Когда он, отдуваясь после ходьбы, по-старушечьи шевеля губами, писал свою кляузу, на его радостном помолодевшем лице сверкала улыбка заядлого рыбака поймавшего самую большую щуку в деревне.

- Ну что, получим мы с тобой на орехи! – с сонным безразличием сказал капитан Козлов и, стянув сапоги, снова залез на свою кушетку.
- Так точно! – угрюмо ответил я и, убитый наповал произошедшим конфузом тяжело сел на табурет.
- Ладно, снаряд два раза в одну воронку не падает – зевая, сказал капитан и, несколько раз подбив красавицу подушку, сладко зевнул и закрыл глаза.

Я лежал на жестком казенном топчане, заложив руки за голову. Спать не хотелось. На душе было тяжело и мерзко. Единственная надежда на вожделенную встречу потухла, как тонкая церковная свеча, скоропостижно погашенная экономным хозяйственным дьяконом. Уныние охватило меня и ничего уже не хотелось. В чудеса я тогда не верил, и серый военный цвет безысходности сменил окраску моей некогда розовой надежды.
- Теперь, Вася точно месяц не выпустит! Онаниста боялся, а сам обосрался! – подумал я и взявшая свое солдатская, вечная, жажда сна, толкнула меня в сладкую негу.

Я убегал, а за мной гналось огромное серое чудовище. Ноги предательски увязали в густом воздухе, за спиной уже отчетливо слышалось страшное рычание. Вдруг откуда-то сверху загрохотало и постепенно, пугающий гром перешел в барабанный бой, а тот в свою очередь вылился в противный и длинный звонок.
- Ха! – вскрикнул я и проснулся. Сердце бешено колотилось, во рту пересохло.
Во входную дверь настойчиво звонили. Я, поправив ремень и одёрнув гимнастерку, приглушенно зевнул и быстро пошел к выходу. В двери было специальное стеклянное окошко, что бы видеть посетителя. Я посмотрел в него и похолодел
- Вот тебе и не падает! – в ужасе подумал я, созерцая красный верх генеральской папахи. Генерал смотрел себе под ноги.
Суетливо открыв, вытянувшись отдавая честь я, нарочито громко, что бы предупредить капитана отрапортовал
- Товарищ генерал, во время моего дежурства происшествий не случилось!
- Что орешь сынок, ночь на дворе, а впрочем, молодец! – сказал статный начальник и быстро прошел в помещение.
Капитан, испуганный моим криком, вскочил в сапоги и принял строевую стойку. На его заспанном лице предательски багровели две длинные складки. Большая слегка примятая домашняя подушка совершенно не гармонировала с сухой и донельзя грубой военной обстановкой.
- А ну сержант! Оставьте нас! – резко приказал начальник училища и испепеляюще посмотрел на капитана Козлова.
- Бедный капитан, долго не быть тебе майором! – подумал я и вышел.
Хлипкая оббитая дверь, не могла сдержать генеральского крика. Испуганный караул собирался на кухне. Ужас повис в спертом воздухе. Хотелось исчезнуть, испарится или улететь, куда-нибудь далеко, где нет ни каракулевых папах не лампасов.
Экзекуция продолжалась несколько минут. Затем дверь открылась и взбешенный генерал скомандовал
- Сержант, ко мне!
Холодея, я вошел в комнату пыток. Каменное лицо экзекутора выражало негодование. Стараясь не смотреть в его колючие бесцветные глаза, я сосредоточился на золотых пуговицах, точнее, на выбитых, на них гербах СССР.
- Ну, с бытом у вас все нормально! – с упреком сказал генерал, косясь на великолепную подушку.
- А сейчас посмотрим, как вы личный состав готовите! – сказал он, испепеляюще смотря Козлову прямо в глаза.
- Ну с, начнем. Товарищ сержант, обязанности часового знаете? – спросил носитель папахи с красным верхом.
- Так точно! – командным голосом отрапортовал я.
- Тогда изложите!
Я четко, даже с выражением выдал все слово в слово.
- Не плохо, не плохо – веселея, сказал генерал.
- Обязанности разводящего! – заказал он.
Я снова оказался на высоте.
- А представьте товарищ сержант, такую ситуацию. Убит начальник караула. Кто может сменить часового?
- Разводящий! – лаконично ответил я.
- А и он погиб, тогда что? — с азартом бывалого картежника продолжал он.
- Тогда, начальник гарнизона в присутствии прямого командира, может отдать приказ часовому на оставление поста.
- Молодец сынок, и поэзию военную понимаешь и на мякине тебя не проведёшь! – радуясь услышанному, сказал старый танкист.
- Да, капитан, смена отличная, а ты сам как с уставом дружишь, или все о бытовых проблемах заботишься? – продолжил он.
- Так точно, товарищ генерал, дружу! – подобострастно ответил тот.
- Тогда, доложи мне, обязанности начальника караула – сказал повеселевший старый вояка, по-отечески смотря на меня.
Козлов, бойко начав и несколько раз запнувшись, все же удовлетворительно справился с задачей.
- Так, так, так – потирая руки, заинтересованно продолжал экзаменатор.
- А если на территории поста расположены два ряда хранилищ и часовой должен во время службу проверять замки и пломбы на воротах. Какой ряд должен быть проверен вначале левый или правый? – с оценивающей усмешкой спросил он.
- С левого ряда! – с беспомощностью и ужасом в голосе ответил офицер.
- Так, так! – А вы сержант, как думаете, согласны? А может сначала с правого? – словно давая подсказку, с явным интересом спросил генерал.
- Не важно! – четко сказал я.
- Так-таки и не важно? – светлея казённым лицом, спросил он.
- Так точно, не важно, с какой стороны. В уставе говорится о том, что проверять замки и пломбы положено строго в шахматном порядке.
- Вот молодец, сынок, верно! – с азартом вскрикнул генерал и протянул мне руку. Я с достоинством пожал холеную, без каких либо следов мозолей ладонь. Затем радостный отец командир вытянулся, отдал честь и торжественно произнес
- Товарищ сержант, за отличное знание устава караульной службы объявляю вам благодарность!
- Служу Советскому Союзу! – с чувством патриотизма выкрикнул я в ответ.
Генерал сел к столу и в книге «Приема сдачи караула» размашисто записал — «Помощник начальника караула знает устав и несет службу отлично!!!» Затем он встал и, уже без особой строгости смотря на капитана, сказал
- За такую великолепную подготовку личного состава, многое простить можно!
После некоторой паузы с легким пренебрежением он добавил
- Подушку все-таки уберите! Развращает!
Капитан резко с отвращением дернул свое не уставное имущество в сторону. Из под личного имущества, предательски выпали не совсем свежие портянки. Испуганный моим криком офицер не успел их вовремя намотать.
- Тфу ты! – скривился генерал и смерчем вылетел прочь.
Капитан, то ли с ненавистью, то ли с благодарностью посмотрел на меня и со вздохом сказал
- Блядь, и не спиться по ночам некоторым! Потом со вздохом снова лег на кушетку.
Благодарность самого начальника училища, как козырной туз покрыла все былые огрехи. На следующий день перед строем Вася объявил мне о сразу двух внеочередных увольнениях. А Колька Нестеренко рассказал, как дежурный по училищу, долго искал способного писаря, который сможет вымарать его запись о моем не достаточно хорошем несении службу. Перечить своенравному Генерал майору не решался никто, а тем более перед пенсией.

Субботним вечером, ровно в пять я стоял у ее подъезда, расфуфыренный, насколько возможно, но без цветов. Как я мечтал об этой встрече лежа в сопящей и храпящей темноте казармы. Как воображал себе ее глаза, голос, запах. Как желал, перед самым расставанием обнять и поцеловать ее в эти пухлые сладкие губы. Как хотел просто видеть ее быть рядом, говорить.
— Привет! – сказала она, стремительно выйдя из подъезда, опоздав на пятнадцать минут.
— Привет! — ответил я, и мое сердце, упало куда-то вниз, а затем лихорадочно забилось где-то у горла.
- Мне нужна твоя помощь! – сходу начала она.
- А что надо? – обескураженно ответил я, совершенно не так представляя нашу долгожданную встречу.
- Да, надо маму на вокзале встретить. Она из Москвы через полчаса приезжает! – бойко сказала она и, не дожидаясь моего согласия, пошла к остановке автобуса.
В конце восьмидесятых в Ярославских магазинах на полках лежали лишь тульские пряники, хлеб, да солянка в стеклянных банках с тронутой ржавчиной железными крышками. Но народ не тужил и не роптал. Все необходимое привозилось из столицы на вечернем поезде. Благо Москва была в четырех часах езды от былой жемчужины золотого кольца России.
Начиная холодеть, от такого остужающего приема я в безысходности поплелся за ней.
В автобусе мы, обменявшись дежурными фразами, по преимуществу молчали. Стоя рядом, и смотря на нее, я ощущал в ее глазах абсолютное безразличие и какую-то мучительную усталость. В голосе сквозило пренебрежение и обреченность делать то, что совершенно не хочется. Мало-помалу, вместе с толчками на неровной дороге из моей души вылетало былое чувство обожания. Мое, накопленное пустыми мечтаниями тепло упиралось в холодную стену и остывало. Где-то минут через десять я понял то, что знал, еще с первой секунды, увидав ее в первый раз. Словно трезвея, я быстро и слегка болезненно возвращался к скупой действительности.
- Что я здесь делаю? – пронеслось у меня в голове – Что ищу в этой пустоте?
И сразу стало, немного грустно легко, а самое главное ясно.
Я уже знал, что последний раз вижу ее и мне это совершенно безразлично. Но еще не придумал, что мне делать сейчас, как закончить так и не начавшиеся по-настоящему романтические отношения.

Стремительной походкой она неслась сквозь разношёрстную толпу, собравшуюся возле недавно прибывшего длинного состава. Я ели поспевал за ней.
- А может, развернуться и деру? – пронеслось у меня в голове.
Но, словно притянутый мощным магнитом, я уже нехотя плелся за ней сквозь возбужденных встречающих. Наконец она остановилась и напряженно посмотрела в мою сторону. В ее осуждающем беспокойном взгляде я уловил раздражение.
- Ну, ты что плетешься, опоздаем! — зло сказала она, отвернулась и помахала кому-то рукой?
Приблизившись, я разглядел в тамбуре полную женщину с обожанием во взгляде улыбающуюся моей попутчице.
- Помоги! – безапелляционно приказала моя холодная подружка. Я с готовностью потянул из вагона вниз большую клетчатую сумку, потом еще одну, но поменьше и в заключение в моих руках оказался громадный неимоверно тяжелый облезлый баул. Когда добро оказалось на асфальте и мать и дочь обнялись, и дочь сказала
- Мама, это Миша – и вальяжно показала на меня рукой.
- Хорошо Миша, вот твои сумки! – учительским тоном приветствовала меня мамаша и, взяв дочь под руку, потащила ее к выходу в город.
Ошарашенный таким приемом, я тупо смотрел то на сумки, то на удаляющиеся спины моих хозяек. Хотелось, бросить все и бежать. И это было бы правильным ответом на такое явное, ничем не прикрытое, грубое использование. Но то ли малодушие, то ли вечное стремление казаться хорошим не давало решиться на столь смелый шаг. И, скрепя сердце, я схватился за поклажу. Оторвав ее от земли, с грустью ощутил предстоявшие мучения. Но вдруг краем глаза я увидал вдалеке у самого входа в вокзал враждебный патруль зенитчиков.
По уставу военный имеет право на ношение чемодана или аккуратного свертка.
- Навьюченный, словно ишак такой поклажей, военный легкая добыча для врага – подумал я, и испуганно вздрогнул
- Ведь у меня на рукаве четвертый курс, обозначен! – если документы проверят, то это губа! — холодным вихрем пронеслось у меня в голове и решение действовать оформилось окончательно.
- Эй, девчонки! — крикнул я вслед удаляющейся сладкой парочке.
Мать и дочь обернулись и с удивлением посмотрели на меня.
- Тащите сами свои манатки! Или ищите другого дурака! – крикнул я, не дожидаясь ответа, по-военному четко развернулся и быстро пошел прочь.
Притаившись за ближайшим углом, я с удовлетворением наблюдал за ругающимися товарками, безуспешно пытающимися транспортировать свое неподъёмное добро. Здоровенные сумки тянулись по асфальту, а женщины напоминали бурлаков со знаменитой картины. Мне было весело, хорошо и сладко осознавать, что наглость наказана. Что я, наконец, решился, и впервые в жизни нашел в себе силы высказать, свое первое, справедливое, смелое НЕТ.


PS
Капитан Козлов, вскоре стал майором, командиром роты. Он завал меня к себе, но я не пошел. К тому времени я уже не видел свое будущее, как-либо связанное с военной службой.


2012.