Рабочие яйца

Автор: МихХ Кибуц со звонким именем «Малькия», располагался на самом севере святой земли. Ограждённый двумя рядами колючей проволоки, утопающий в зелени еврейский колхоз, забор в забор примыкал к Ливану. Зимой девяносто первого в тридцатикилометровой буферной зоне хозяйничала израильская армия. Государственная граница между суверенными государствами являлась фикцией.
Шла война. Точнее две войны. НАТО прогоняло, потерявшего нюх Саддама из Кувейта. Американцы бомбили Багдад, а англичане Басру. В ответ советские списанные «Скады» летели на Тель-Авив и Хайфу. В Ливане «Хизболла» отрабатывала мусульманскую долларовую поддержку четко, по распорядку, постреливая, на кого бог пошлет такими же советскими «Градами». Израильтяне, боясь зацепить гражданских, посылали в пустые поля и горы американские снаряды, одновременно осваивая ежегодную помощь большого брата. Все это со стороны походило на хорошо отлаженный бизнес.
По ночам завывали сирены, а голос из рупора требовал зайти в герметичные комнаты и надеть противогазы. Страшно не было, но спать мешало.
В капиталистической коммуне министерство абсорбции организовало «ульпан» (школа иврита). Пустующие домики для волонтеров заполнили двадцатилетние ученики и ученицы. В основном, дети жертв внезапного закрытия Америки в девяностом.
Инфантильные, привыкшие к богатой крестьянской жизни туземцы, даже не догадывались, с чем им придется столкнуться. Пока, добродушные старожилы с умилением следили за необычным поведением «русских» евреев. В столовой они косились на перегруженные подносы с халявной едой. На складе с рабочей одеждой удивлялись горящим глазам и ажиотажу при выборе старых вещей для работы.
До воровства дорогих, но грязных шмоток в прачечной и тотального выноса товаров мимо кассы в местном магазинчике еще не дошло.
Массажист Артурик появился в «пионерском лагере» самым последним. Никаким массажистом на самом деле он не был. Двадцативосьмилетний, умственно отсталый молодой человек, прослушал краткий курс хиропрактики для покидающих Родину безруких интеллигентов.
Еще в детстве врачи поставили Артурику неутешительный диагноз – легкая олигофрения. В родных Бельцах он с успехом закончил спецшколу. В этом учебном заведении на успех был обречен каждый.
Последние десять лет тихий юноша под присмотром родителей клеил на дому бумажные цветы для бюро ритуальных услуг. Спокойный и послушный взрослый ребенок, не задумывался о проблемах бытия и был счастлив.
Отъезд в Израиль безжалостно перетасовал колоду размеренной жизни его семьи. Интеллигентные родители, поддавшись стадному рефлексу, твердя про себя: «хуже не будет», собрали манатки и без оглядки пустились в путешествие по проторенной «Сохнутом» (государственная израильская организация ведающая репатриацией) тропинке.
Вскоре, медсестра Роза, ее муж-преподаватель сольфеджио Боря, студентка Вика, слабоумный Артурик и мама Розы-пенсионерка Стелла, спускались по трапу на святой бетон аэропорта имени Бен Гуриона. К холодному январю семья подготовилась основательно. Все, включая бабушку, были в норковых шапках, югославских дубленках и меховых сапогах. Над Тель-Авивом в этот день нависло пыльное облако, принесенное из пустыни Негев. Хамсин (пустынный сухой и горячий ветер) безраздельно царил в атмосфере, и температура медленно, но уверенно подползала к плюс тридцати.
« Здесь все будет по-другому» — подумала про себя Роза, лихорадочно разматывая мохеровый шарф и расстегивая пуговицы верхней одежды.

Две недели вся семья жила цыганской жизнью, в плотно заставленной пыльным скарбом комнате у Бориных родственников. Потом они сняли свою халупку и записались в «ульпан».
И тут Вике и Артурику, как одиночкам до тридцати, предложили отправиться в Кибуц на полгода, чтобы изучить иврит в языковой среде. В тот же вечер Роза и Боря, нежно обнявшись и тяжело дыша, лежали в узкой чужой кровати. Минуту назад, они удачно потрахались. Это было в первый раз на новой родине. Жизнь налаживалась.
- Что делать будем? – спросила Роза и блаженно посмотрела в серый потолок.
- А, может, черт с ним! Может, здесь действительно все по-другому – сказал Боря и потянулся. Они уже долго жили вместе и научились без лишних слов понимать друг друга.
- Ладно, попробуем. Страна новая, все евреи, дай бог – со вздохом сказала она.
- К тому же, говорят, что местные толерантно относятся к не обычным детям – добавил он.
- Как относятся? Не поняла? Да ладно, ты же понимаешь, что Вике придется следить за ним?
- Ничего, справится, мы же семья – сказал он и зарделся, увидав уважение в глазах жены.
- А со справкой что? – спросила она.
- Спрячь пока – сказал мужчина, отвернулся к стене и закрыл глаза. Круглый железный будильник, стоящий у кровати, громко тикал в тишине. Сорокалетнее чудо советской часовой промышленности было выставлено на четыре утра. Завтра Боре предстояло снова полдня поднимать по лестнице керамическую плитку на четвертый этаж.

В кибуце было неплохо. Хорошая еда от пуза. День работа, другой учеба. Комнаты на троих человек. Душ, туалет, прачечная. Все бесплатно, да еще в месяц выдавали по семьдесят шекелей на карманные расходы. Сказка.
Артурик работал на плантации, где выращивали экзотические волосатые картофелины – киви. Немногословный и послушный юноша пришелся бригадиру по душе. По началу оценить интеллектуальные способности временных кибуцников было нереально, языка толком никто не знал. За две недели Артурик выучил «кэн и ло» (да и нет), и вездесущее «авода» (работа). Он вполне обходился этими скудными знаниями, за всю свою простую и спокойную жизнь, научившись хорошо понимать мимику и жесты.
Ушлые, в основном прошедшие советскую армию, хорошо знакомые с перипетиями жестокой совковой жизни и прибитые новыми нелегкими реалиями, молодые люди, пока внимательно присматривались друг к другу. Каждый мог рассказать о себе, что угодно. Проверить достоверность фактов из прошлой жизни было невозможно. Слушая невероятные истории, все делали вид, что верят в байки о былом. Не пойман-не вор.
Как-то, на переменке, хитрожопый Борик Крацман, бесшумно подкрался к Артурику и шепотом спросил:
- Привет, друг. А, правда, что ты там был массажистом?
- Да, только недолго – ответил он, медленно с чавканьем жуя банан.
- Так, тебе тренироваться надо, а то руки профессию забудут – сказал Борик и приобняв, отвел собеседника в сторону.
- Надо, а где?
- Ну, на мне, если хочешь потренируйся. Я дорого не возьму. По пять шекелей за час, как по закону положено. И массажируй, сколько надо – сказал он, и его хитрые глаза на секунду вспыхнули алчностью.
- Нет, не могу, стола специального нет.
- Так мы на кровати.
- Не, на кровати нельзя, низко.
- Тогда мы столы из класса вынесем. Сдвинем два, матрас положим и вперед – не унимался Крацман.
- Ну, можно так. Только все равно крема нет. Без крема совсем нельзя, руки не скользят – сказал Артурик, рассеяно глядя на нового приставучего друга.
- На хера нам крем? В столовой маргарин возьмем и дело в шляпе – сказал Борик, в нетерпении потирая руки.
- А у меня денег нет – ответил Артурик и как ни в чем ни бывало пошел прочь.
Крацман удивленно посмотрел вслед уходящему массажисту. Он с раздражением плюнул на пол и побежал за ним. Настигнув оборвавшего на полуслове разговор невежу, Борик взял его за руку, развернул к себе лицом и прошептал в самое ухо:
- Слушай, друг, потом отдашь, когда будут! Только по шесть.
- Ладно – кивнув, сказал Артурик и зашел в класс.
В тот же вечер хилое и короткое тельце Борика Крацмана покоилось на двух сдвинутых столах посередине учебного кабинета. По пояс голый массажист стоял рядом и разминал густо намазанные маргарином руки. Его нескладная фигура поражала невероятно развитой мускулатурой.
Обычно, Артурик никогда не вступал в спор. Почти всегда он сомневался в своей правоте. Так научила его добрая мама. Но если уж он знал что-то несложное наверняка, то тогда с больным упрямством стоял до конца. Это была единственная причина для его неадекватного поведения.
Когда оголенный начинающий хиропрактик взялся за работу, то расслабленный пациент сразу почувствовал дискомфорт. Мощные скользкие руки слишком сильно сжимали, надавливали и потягивали спину. Сначала, думая об удовольствии и халявном заработке он терпел, но через полминуты боль стала невыносимой. Крацман поднял голову и крикнул
- Эй, отпусти больно!
Просьба Борика осталась без ответа. Тогда, приподнявшись на локтях, он уже заорал:
- Блядь, ты что дебил? Так нельзя! Отпусти, кости переломаешь!
- Нет, я точно знаю как надо. Нас учили. Еще далеко до конца – прошептал Артурик и с большим усердием продолжил свое дело. Одуревший от боли Борик пытался вырваться, но упертый профессионал безапелляционно придавил его дергающуюся голову к ложу.
Силы были неравны. Несчастному пациенту пришлось пройти экзекуцию до конца. Уткнувшись лицом в подушку, он то терял сознание, то приглушённо поскуливая, плакал. Начинающий массажист добросовестно, как учили, выполнил свою работу. Худосочное тельце было промято, продавлено и растянуто основательно. Пальцы рук и ног так же не остались без внимания.
После процедуры Крацмана занесли в комнату на руках, идти самостоятельно он не мог. Не в силах двигаться, Борик пролежал в кровати два дня. На третий кожа посинела, а местами пожелтела.
Наработка мастерства в массажном деле едва начавшись, прекратилась навсегда. Единственный пациент боялся вспоминать о пытке и, что совсем не свойственно его характеру, забыл о причитающейся ему оплате. Профессиональная принадлежность Артурика была подвергнута обществом сомнению. Но кличка прижилась.
Кибуцная жизнь продолжалась. Озвученная на двадцатом съезде компартии мечта Хрущева о коммунизме, словно в насмешку, осуществилась в капиталистическом Израиле. Согласно графику, все члены коммуны в независимости от статуса и должности были обязаны дежурить в столовой. Это справедливое правило соблюдалось неукоснительно. Руководители невероятно гордились такой возможностью показать фальшивое равенство и выбирали самую грязную работу. На самом деле, и в коммуне была своя законспирированная мафия.
В один из рабочих дней честь слиться в трудовом порыве с большим начальством выпала и Артурику.
В то утро, добродушно улыбаясь, он стоял у большой железной раковины и драил заляпанные куриным жиром пластмассовые тарелки. Напротив, у электрической плиты суетился отставной командир десантной бригады, полковник Срулик (уменьшенное имя от Исраэль). Он уже залил теплую воду в огромную алюминиевую кастрюлю и потихоньку закладывал в нее яйца.
Когда Срулик закончил с яйцами и принялся за нарезание лука для салата, внимательно наблюдающий за процессом Артурик встрепенулся. Он бросил свое грязное дело и подошел к плачущему за разделочной доской экс-полковнику, легонько тронул его за плечо, указал в сторону плиты и сказал
- Бейцы, авода!
Старый десантник в недоумении уставился на юношу.
- Бейцы, авода, авода бейцы! – проговорил Артурик, нервно жестикулируя грязными мокрыми руками.
Полковник смотрел на него и не понимал, что хочет сказать этот странный русский.
«Работа, ясно, яйца тоже, но что значит все вместе? Рабочие яйца, что ли?», думал он, а луковые слезу по инерции продолжали бежать по строгому удивленному лицу.
- Бейцы авода, бейцы, бейцы, авода авода! – снова речитативом выдал лжемассажист, начиная нервничать.
Срулик прошел войну «судного дня» и участвовал во многих других, менее глобальных, но не менее серьезных конфликтах. Он неоднократно был ранен, видел смерть, кровь, слезы и сопли. Профессионально оценивая ситуацию, он понимал, что у машущего перед ним руками человека начинается истерика.
Тем временем, Артурик, выкрикивая одни и те же слова в разных вариациях, носился возле кастрюли и, используя универсальный язык жестов, пытался что-то объяснить.
- Бейцы, авода, авода, авода, бейцы! Бейцы, авода! – летело из кухни все громче и громче.
«Кипяток, ножи, вилки, люди», пронеслось в голове у старого вояки. Его разум моментально переключился в такой привычный, некогда, боевой режим. Полковник, оценив диспозицию, незаметно подкрался к беснующемуся Артурику. Выждав мгновение, Срулик схватил парня и прижал его к себе, чтобы успокоить.
Но командир десантной бригады просчитался. Разъярённый непониманием, Артурик, как ребенка, смахнул его с себя. Затем, он ураганом пронесся по кухне, круша все на своем пути. На пол со звоном полетели тарелки, черпаки и противни. В финале дебошир подбежал к сидящему на полу Срулику, что-то громко выкрикнул по-русски в потолок и смачно плюнул в перекошенное ужасом лицо.
Со страшным воем, еще минуту назад тихий и добродушный человек, умчался прочь.
В этот день никто не работал и не учился. Все искали беглеца, но безуспешно. Особенно переживала его сестра Вика
- Не досмотрела! Не уберегла! Что я скажу родителям! – шептала она, в истерике бегая по кибуцу.
Артурика привезли домой на следующий вечер.
Военный джип, под вой сирены, приветливо помахивая четырьмя длинными антеннами на крыше, резко остановился возле волонтерских домиков. Минуту назад объявили тревогу, святая земля встречала очередной «Скад». Из машины резво выскочили двое солдат. За ними выпал Артурик. На его руках поблескивали наручники. Его изорванная одежда была измазана рыжей густой глиной. Все трое были в противогазах и походили на инопланетян.
Предварительно сняв никелированные браслеты, Артурика торжественно передали из рук в руки начальству. Оказалось, его поймали в Ливане. На удачу, он не успел преодолеть тридцать километров буферной зоны, и попал в дружественные руки. На допросе, в контрразведке не удалось выяснить, как он смог преодолеть государственную границу, не оставив никаких следов.
Когда с Артурика стянули противогаз, пред удивленной публикой предстал другой человек. На диком, испуганном лице светились совершенно безумные глаза. Губы, не переставая шевелились.
- Дураки, яйца, работа, яйца, работа, где соль… Мама учила, что так делать нельзя… А Срулик — долбоеб… Соль в воду не насыпал и варит… Очищать скорлупу трудно будет… – монотонно шептал он. Его глаза то вспыхивали, то гасли. От него несло страхом, тоской и безумием.