Что-то венерическое

Автор: Fairy-tale Что-то венерическое
Лоха Санек заметил еще в электричке, которой возвращался от матушки. В вагоне, где он ехал, сидело четверо пассажиров: влюбленная парочка, не замечавшая никого вокруг, кроме себя самих и синего неба за окном паровоза, собственно сам Санек с пакетом, где лежал свежий свиной окорок, и этот мужик, толстый дядя лет под пятьдесят, одетый вполне солидно.
Дядя страдал. Он то и дело бегал посетить туалет, и на лице его, тронутом щетиной и похмельем, читалось постоянное желание облегчиться. Барсетку, набитую чем-то бумажным, он при этом оставлял на лавке. Лох. Санек бы и в туалет отправился с пакетом мяса, опасаясь, что счастливые влюбленные тиснут его при первом же удобном случае. Этот же каждые пять минут покидал лавку и летел к толчку, радуясь, что в утренней электричке так мало народа. На маленькой станции перед конечной Санек решился. Он направился к открываемой двери, аккуратно позаимствовав барсетку. Влюбленные даже не обратили внимания, продолжая совершенствовать технику французского поцелуя, а лох кряхтел на толчке.
Санек выскочил из вагона, посмотрел, как закрываются его двери, и пробежался до ближайшего пролеска. Здесь он раскрыл наконец барсетку и принялся изучать ее содержимое. Так, какие-то заказные письма со штампами, это сразу в кусты. Календарик с фото голой бабы – туда же. Ага, вот и лопатник. В кошельке лежало примерно два миллиона белорусских «зайцев» и красивая новая купюра в 100 евро. Санек приободрился. Он представил томный вечер в объятиях жрицы любви и много водки.
Водку он приобрел тут же, в поселковом магазине, и выпил в том же пролеске, закусывая плавленым сырком. Два часа до следующей электрички пробежали быстро. На вокзале Саня осторожно оглядывался, подозревая, что больной дядя настучал ментам, но они равнодушно посмотрели на его потрепанное пальтецо и прошли мимо.
«Удачный сегодня денек!» — подумал Саня. И позвонил Белке.
Белка, или как она себя назвала, Бэла, работала проституткой по вызову давно, но еще сохранила свежий цвет лица и упругость кожи. Клиентов она принимала у себя дома по вечерам, аккурат после основной работы. По непроверенным данным, она была школьной учительницей. Санек в это не верил. Ну, не мог он, учившийся еще при Советах, представить себе, чтобы его строгая классуха Инна Иосифовна, что дрючила их, малолеток, за курение, вернуться домой, скинуть вечный темно-синий костюм с белой блузкой, вырядиться в кожу, бухнуть стакан коньяка и отсосать какому-нибудь уроду. Нет, Инна Иосифовна практически жила в школе. У нее ни мужа, ни детей не было. И когда она умерла от сердечного приступа в квартире, ментов вызвали соседи, учуявшие неприятный запах. Санек видел учительницу в магазине за месяц до смерти, ужаснулся, как та плохо одета, изучил ее корзинку: черный хлеб, кефир, два яблока, и пообещал зайти на днях. Потом дела, проблемы, кореша. В общем, об Инне Иосифовне он вспомнил поздно, когда ее уже похоронили на кладбище. Санек пришел на могилу с пакетом, где лежала палка дорогой салями, апельсины, кило сыра голландского, конфеты «Эсферо» и вино, сел возле свежего холмика и заплакал навзрыд, как в детстве, когда его побили старшие мальчики, отобрав купленный папаней велик.
Но это лирика.
Санек же пришел к Белке, чей телефон ему дали кореша (Белка сама клиентуру на улице не искала, все по связям), выпил с ней водки, закусил копченой курицей, и приступил к половому акту. Белка достала презервативы с какими-то усиками.
- Нет, я вживую хочу, — пробурчал Санек, — без этой фигни резиновой. Белка покачала головой, не соглашаясь. Санек вытащил сто евро. Проститутка дрогнула: ее обычная такса составляла меньше половины этой суммы.
Белка кивнула, и понеслось. Баба она была знатная, трахалась так отчаянно, что соседи пару раз стучали по батарее. Санек ушел от нее довольный и счастливый.
Через неделю он обнаружил, что писать больно. Да не просто больно, а так, словно вместо мочи он исторгает из себя куски битого хрусталя. Член подозрительно опух, а на трусах появились желто-зеленые пятна.
- Классический триппер, — подтвердил знакомый врач, и назначил уколы.
«Белка – сука! — ругался про себя Санек, — коза трипперная! Еще и сто евро взяла, шалава! Нет, блин, заплатить стольник за гонококки. Вот я лошара».
Санек решил, что сто евро надо вернуть. Еще взять столько же сверху за моральный ущерб и неразглашение тайны. Навалять девке, чтоб товарный вид на пару недель потеряла. Потом простить.
Как это не кажется странным, Белку Санек уважал. Она не выносила мозг, не пиздила из карманов пьяных клиентов бабло, не рассказывала слезливые истории про нищих предков и внебрачных детишек, которых нужно было кормить. Белка признавалась, что любит бабки, поэтому и потеет под клиентами на совесть. А эти пробляди, что хнычут: кушать нечего, мамка болеет, муж с тремя сопляками бросил, просто врут. Чистенькими хотят показаться.
Санек вспомнил, как они с Инной Иосифовной разбирали «Преступление и наказание». Была там такая Сонечка Мармеладова, торговала собой. Классуха Сонечку защищать стала, а он, Александр Куликов, встал и сказал громко:
- Я не согласен. Шалава она обычная. Нормальная девушка нашла бы себе другое занятие. А Сонька прыгала по койкам, потому что хотела денег по-быстрому. И часть их стопудово ныкала, чтобы себе чего-нибудь купить.
Инна Иосифовна побелела даже. Но критиковать не стала и «лебедя» в журнал не поставила. Она вообще уважала, когда ее ученики имели свое мнение.
У Белкиного подъезда стоял милицейский бобик. Санек насторожился. Он спросил у бабок, которые сидели на лавочке, что это значит. Бабки охотно поделились информацией. Белку замели, когда она попыталась в банке фальшивую евро-купюру сбыть. Белка кричала, что эти деньги ей заплатил заказчик за выполнение курсовой работы по физике (именно этот предмет путана преподавала в школе), и заказчика она не знает, тот ее по Интернету нашел.
- Проститутка она, — сплюнула одна из сплетниц, — Егоровы, что соседи ее за стенкой, постоянно слышали, как к ней мужики приходят, и что там за физика.
Санек рванул от негостеприимного дома так, что только пятки сверкнули. Еще пару недель он вздрагивал от любого шороха за дверью и готовился к побегу. Потом понял, что Белке невыгодно его «палить», тогда пришлось бы признать, что она на жизнь зарабатывает проституцией, и успокоился. Гонорею он благополучно вылечил. Скупил в ближайшей аптеке годовой запас гондонов, и помирился с бывшей женой.
О Белке вспоминал редко, каждый раз словами из анекдота:
Она, конечно, не богиня любви, но что-то венерическое в ней есть.