Крысы

Автор: Дмитрий С. Под окном клубились евреи. По случаю весеннего равноденствия Андрей слегка приоткрыл форточку, теперь туда влетали еврейские разговоры: «Маца!.. Таки да!… семисвечники занедорого… Форшмак надо настаивать на бураке… Кошерно! Кошерно, говорю я вам!». Может конечно слова были и другие. Например: «Кровь христианских младенцев… гои… мировой заговор… шаббат...», да и какая разница? Слова не суть.

В квартире было сильно накурено. Хотелось воздуха. Вот и освежился называется. Освежидился. Всякого наслушался.

Виновата конечно баба Зина, с первого этажа. Она во время войны в эвакуации жила, с евреями. Сдружилась с ними. С семьёй Долбир. Евреи научили её выбирать правильную курочку, пространно рассуждать обо всём, ругать правительство. Муж Зины, когда приехал с войны на тележке (ранение, ампутация ног), посмотрел на жену в новом амплуа, посмотрел-посмотрел и уехал пить водку. Утром укатывал, вечером прикатывал. Так и умер от водки через несколько лет. Выпил, решил срезать путь, попал под товарняк. Срезало голову.

Что интересно: гильотинированное поездом тело ехало к дому, к Зине, еще метров пятьдесят, оставляя на земле кровавый черный след. Все-таки он её любил… А Зина больше не вышла замуж, дураков не было. Всю жизнь одна. Только по выходным к ней приезжали Долбиры. Вот что мать Андрею про бабу Зину рассказала.

А отца у Андрея не было. Отец-лётчик погиб в Египте, во время семидневной войны. Сбили враги над Синаем. Так мать рассказывала. Андрей верил. А как не верить? Вот они, Долбиры, с бабой Зиной по выходным «семь сорок» поют. Значит и про мужа её безногого, и последний его путь к дому правда, и про отца-лётчика тоже правда. И про евреев...

Евреи Андрюшку не любили. Особенно Долбирша- старшая: «Ой Зиночка, что ето за невоспитанный мальчик! Никогда не скажет зд’асьте. Мимо идет, лицо к’ивит. Какой нехо’оший ’уский малчик. Ай-ай! Куда ми’ катится?». А баба Зина согласно кивает седой головой, и неприятно скалится золотыми зубами — Долбир-муж был зубным техником.

Умерла старая Долбирша, умер муж её, давно уже. При Ельцине ещё. Умерла мать Андрюши. А баба Зина зацепилась за жизнь и всё сидела на лавочке, всё блестела на Андрюшу фиксами своими. Старую Долбиршу заменила Долбирша-дочь, потом Долбирша-внучка. Евреи настойчивые.

Вчера квакнула старушка. И сегодня под окном суетятся. Готовят похороны. Автобус пригнали, веночки. Скрипач стоит в сторонке, трет руки. Тоже еврей. Квартиру бабка Долбирам отписала наверное. Радуются. Но виду не показывают. А как же! Квартира в центре Житомира! А кому ещё? Всё по справедливости.

Всё… Да не всё!

Андрей полез в кладовку, нашел плоскогубцы, пригладил волосы, пошел к бабезининой квартире.

На лестничной клетке, перед квартирой покойницы стояли евреи. «Здоров ребята! Умерла баба Зина… Вот жалость то… Я ж её с детства знаю… Я попрощаться...». Евреи посмотрели на него своими выпуклыми и печальными коричневыми глазами, да так, что душа у Андрея в пятки ушла. Показалось, догадываются обо всём. Они ведь, жиды, догадливые. Но нет, расступились, пропустили.

Теперь главное, когда бабу Зину целовать, так наклониться, чтобы не заметили, как он зубы золотые будет выдергивать.

Андрей надеялся, что у него всё получится.