Марио и Лючия (Сюжет для У. Ш.)

Автор: castingbyme Марио был влюблён в Лючию. Каждое утро, наполняя льдом свою герметическую коробку льдом и кокосами, он мысленно был уже на побережье, на полоске песчаного пляжа, протянувшейся на несколько километров против Эльбы, вверх и вниз от Фоллоники, в мелком заливе Тирренского моря. С пляжа в погожие солнечные дни был хорошо виден остров, окутанный белой дымкой. Парусные лодки оживляли почти мёртвое спокойное море, и только на горизонте проплывал иногда океанский лайнер. Вдоль пляжа по мелкой воде прогуливались итальянки, одетые в пёстрые парео и элегантные шляпки из соломки, блестя бриллиантами в ушах и на пальцах. Они совершали свой утренний моцион, гуляя по колени в бедной живностью воде прилива.
На самОм пляже под зонтиками и древними прохладными пиниями, между корней которых пробегали время от времени юркие изумрудные ящерки, лежали европейцы, проводившие каникулы в этом живописном местечке Тосканы.
.
Лючия приходила на пляж со своей тётушкой синьорой Франческой, которую она сопровождала по приказу матери на этих ежедневных прогулках. Синьора Франческа встречала знакомых дам, обменивалась с ними местными новостями, говорила о здоровье и детях, о женитьбах и замужествах, о новых назначениях и карьерном росте мужчин знакомых фамилий. Пляж в эти часы напоминал светский раут. Сюда ходили себя показать и людей посмотреть. Отдыхающие приезжие игнорировались и воспринимались как часть пейзажа.
.
Марио шёл босиком по глубокому горячему песку, таща тяжёлую коробку из пластика, набитую льдом и кокосами, в одной руке, и корзинку с виноградом – в другой и громко крича:
Коко! Коко белло!
Коко! Коко белло!
Завидев Лючию, Марио останавливался невдалеке, ставил поклажу на песок и застывал от очаровывающей его красоты девочки. Нежная оливковая кожа ног и рук, её короткие шортики, изумрудного цвета лифчик, тонкая стройная фигурка напоминала ему изгибы вёрткой лёгкой ящерки, снующей по отвесной каменной кладке. Обычно тётушка давала Лючии несколько красивых пятисотлировых монет для покупки кокоса и грозди винограда. Это были самые счастливые моменты для Марио. Он открывал коробку, доставал самый большой кокос, отряхивал его ото льда и острым длинным ножом прокалывал тёмные глазкИ на кокосе, выливал сок в пластиковый стаканчик и подавал девушке. Потом виртуозно крутил кокос в левой руке, одновременно поколачивая его острым молоточком, и через несколько секунд кокос был открыт. Выбрав самую сочную гроздь винограда, он складывал всё это в бумажный пакет и отдавал девушке.
Лючия спешила к тётушке, протягивала ей стаканчик с соком, а сама вгрызалась белыми острыми зубками в твёрдую плоть ореха.
.
Марио плёлся дальше уже безо всякого энтузиазма, руководствуясь теперь только меркантильными соображениями продать по возможности всё содержимое своих сумок и набрать денег для прокорма своей семьи. И даже его голос терял свои высокие нотки, снижался почти на октаву: Коко! Коко белло! И долго ещё в ушах звучали эти слова рыночного зазывалы, потерявшие задор и будто бы поблекшие.
.
Вечерами, лёжа на циновке у входа в дом, где за несколько тысяч лир в месяц жили такие же бедные африканские иммигранты, как и он, чудом не погибшие во время опасного плавания на утлых судёнышках, вовремя выловленные пограничной стражей, Марио смотрел на звёзды и мечтал о теле Лючии, о её маленькой припухлой груди, о стройных ножках, о бугорке и перламутровой розовой ракушке между её ножек. На самом деле Марио звали Мохаммедом, в мусульманской стране Сьерра-Леоне, где он жил до того, как попал в Италию, это имя было широко распространённым. Там осталась его жена, его трое детей и старики-родители, которым он умудрялся отсылать бОльшую часть своих заработанных в Италии денег. Он вздыхал в мечтах о недоступном и шёл на второй этаж, где его ждала с нехитрым ужином – чиабатта с оливковым маслом и кружка вина — негритянка Лола, его теперешняя сожительница. Входя на топчане в её привычное лоно, Марио замирал от невозможности желания, от нежности и страсти, так что Лола считала, что ей повезло с мужчиной, который день ото дня становился всё трепетнее и ласковее, не то, что её прежний сожитель-араб, который удовлетворялся по три-четыре раза за ночь, насилуя её сонную, словно совершая акт выделения.
.
Лючия сидела на отполированных столетиями ступеньках собора Массы Маритимы, слушая трепотню мальчишек о новой дискотеке, куда она собиралась пойти вечером в компании её соседа Никола, сына прокурора и студента Пизанского университета, где он изучал гражданское право. По негласной договорённости между семьями было почти решено обвенчать обоих в будущем. А пока пятнадцатилетняя Лючия могла позволить себе кокетничать с другими подростками. В кармашке её сумочки лежал завядший кусочек кокосового ореха, который она изредка ощупывала, временами отвлекаясь от разговоров. Тогда жаркая волна стыда опаляла её щёки, и ей вспоминались ловкие руки Марио, его мускулистая фигура и белозубая улыбка. Никола не мог даже отдалённо соперничать с Марио. Несмотря на свои двадцать лет, у него уже намечалась лысина, бледное лицо было полно прыщей, новых, зреющих, и уже расчёсанных и зарубцевавшихся. Однако считаться его невестой было престижно, ведь его отец был одним из самых уважаемых граждан Массы Маритимы, и для родителей Лючии ничего желаннее не было, чем породниться с именитой фамилией. И мать, и даже тётушка Франческа, знаменитая своими очень свободными взглядами на семейную жизнь – по молодости у неё было несколько не совсем приличных приключений, так что она даже считалась своего рода бунтаркой, когда вышла замуж за человека, которого она отбила от семьи, не посчитавшись с традициями, — все желали для Лючии этого брака, уговаривая её тем, что все мужчины со временем становятся солиднее, лысина не препятствует любви, и что может быть лучше, чем хорошо накормленный и довольный супруг, сидящий во главе стола в кругу наследников, в столовой с картинами на стенах и мрамором на полу. «Днём по магазинам ты будешь ездить с шофёром, а ночью всё равно все кошки серы», — лукаво приговаривала тётушка Франческа. «Посмотри на своего отца – он, бесспорно, невысок и немного пузат, однако моя сестрица в нём души не чает. Внешность для мужчины – не главное. Главное — уважение общества и положение» — так заканчивались нравоучения тётушки. «Только бедные могут позволить себе безнравственность, а богатые должны высоко нести знамя морали» — этот постулат обрывал ночные фантазии Лючии, когда она истекала соком в своих мечтах, представляя себе самые неожиданные встречи с Марио.
.
Меж тем проходили недели, мучительные для обоих влюблённых. Марио и в мыслях не допускал какого-либо сближения, однако африканский темперамент давал о себе знать, и часто Лола могла наблюдать, как Марио колотит по груди кулаками, а однажды испустил длинный, протяжный вой, когда думал, что его никто не видит. «Неужто им овладел его африканский дьявол», — думала Лола, мелко крестясь.
.
В одну из августовских ночей, когда невыносимая предрассветная марь довела Лючию почти до сумасшествия, она написала на листочке приглашение для Марио и стыдливо вручила ему наутро вместе с монетками на пляже. «Vieni stasera al ponte nei pressi del monastero» было написано пугливым почерком. В этот день Марио не чувствовал обжигающего песка под ступнями, его тело было словно вытянутая ввысь струна, а глаза смотрели вверх, на небо, следя за недвижимым солнцем. Несколько раз бросался он в волны с камней, чтобы охладить свою самовольную плоть, но как только он выходил на берег, она восставала вновь. Тогда он вспомнил историю, которую рассказывали в его семье. Давно, в древности, когда его предки жили племенами, достоинство воина оценивалось его самообладанием. Вождь выстраивал мужчин, и напротив них показывали свои прелести красавицы племени, извиваясь в сладострастных движениях. Те мужчины, которые могли укротить свою плоть, считались непобедимыми воинами. Одному из них самообладание отказало. И тогда он придумал бить себя по члену руками, вызывая боль. Так ему удалось обхитрить старейшину племени. Марио принялся неистово колотить себя, пока его член не вспух и сам он почти не лишился сознания.
.
Однако всё кончается на свете, и вот наступил тихий южный вечер. В такой вечер хорошо сидеть под старой оливой, вдыхать запах олеандра, пить красное вино и слушать блеяние овец в оливковой роще. Но всё клокотало и неистовствовало в душе Марио, окончательно потерявшего покой. По крутой тропе добрался он до монастыря, стоявшего высоко на горе, обошёл его и присел в мелком кустарнике, разросшемся у развалин старого моста над высохшим рвом. Снял с шеи платок и обтёр пот, выступивший на лице. На фоне заходящего солнца появился наконец дрожащий в вечернем воздухе силуэт Лючии. Марио схватил и опрокинул на землю, в густую пыль у кустов, подошедшую девушку, не в силах терпеть эту муку долее, и долго терзал её тело, губы, плечи и грудь. Лючия не издавала ни звука, за исключением короткого крика, когда он вошёл в неё. Ночь предоставила кулису для этого безумия двух тел, которые не могли оторваться друг от друга. Незаметно наступил рассвет, заставший обессиленных спящих врасплох. Лючия гладила щёки и жёсткие волосы любимого, когда он открыл глаза.
- Мне нужно быть дома, пока все спят, чтобы они не заметили моего отсутствия, — сказала Лючия.
- Но вечером ты опять придёшь сюда? – Марио не отпускал её руку.
- Да.
- Обещаешь?
- Обещаю.
С того утра Марио никогда больше не видел Лючию. Её не было на пляже на утреннем променаде ни завтра, ни неделю спустя. Марио избил до полусмерти свою сожительницу Лолу и был заключён под стражу до решения суда о его выдворении из страны. Самое смешное в этой истории то, что прокурор города предлагал заменить депортацию небольшим сроком тюрьмы. Однако судья решил иначе. Спустя три года Лючия вышла замуж за Никола. Но этот брак не просуществовал долго. Не прошло и нескольких месяцев, как Лючия попросила своих родителей под угрозой смерти отправить её в монастырь. Супруг, Никола, не очень переживал. По секрету он признался отцу, что Лючия – порченная. И к тому же абсолютно фригидна, поэтому он не против развода. Кто знает, каким потомством одарит его это холодное мраморное изваяние с прекрасным, но безжизненным лицом.
.
Лючию и сейчас можно увидеть там, гуляющей вдоль рва. Особенно любит сидеть она на большой чугунной скамейке, обрамлённой кустами олеандра, и смотреть в вечернее марево вокруг заходящего солнца.