Улыбка победителя

Автор: Безнадёгин Есть люди, как сплошной ожог, как сплошная рана, вывернутые наизнанку, вышвырнутые в жизнь, выставленные в мир, как в ливень. Беззащитные. Уставшие. Чужие от всего. Илья был именно таким. Иногда он просыпался утром, смотрел по сторонам комнаты, упирался взглядом в распахнутое, жалящие утренним солнцем, окно, жмурился и не понимал почему. Почему он здесь, почему он не остался там, почему снова его окунули в сегодня, как в бочку с настоявшейся дождевой водой?
Он не любил жизнь. Жизнь не любила его. Однако в отличие от депрессивных мальчиков, и других людей, впавших в омут уныния, Илья не был злым. Он не наслаждался ненавистью ко всему, что не может принять, ко всему что не может принять его. Он был даже добрым. Добрым от безысходности. Добрым от того, что не было силы к злости. Его добро не несло добродетели, не было напускным, или показушным. Оно просто было, как бородавка между пальцами ног, как папиллома над бровью, как шрам от прививки. Если бы его не существовало, ничего бы не поменялось в мире. И Илья понимал это.
В детстве он с другом бегал за взрослыми ребятами, которые стреляли в воробьев из поджигного, собирал в большие плотные листья лопуха кровавые тушки и закапывал за гаражами. Мертвые птицы были еще теплыми, от прикосновений к перьям по спине пробегал холодок. Илья не доверял мертвым, но любил их. От них пахло тоской.
Когда Илья повзрослел, он понял, что хоронить убитых птиц неправильно. Нечестно скрывать от мира его уродство, штриховать его кусками жирной липкой земли. Лучше пытаться сострадать. Сострадать не мертвым, но живым. Любить тех, кто еще здесь. Любить бездеятельно. С расстояния. Наблюдать за мучениями бытия и впускать чужую боль в себя.
Поэтому Илья полюбил бродить по городу и смотреть на уродливую старостью прохожих, на детский плач от содранной коленки, на поклоны нищих, на трясущиеся руки доходяг. Жизнь хлестала его по глазам кнутом чужого унижения и беззащитности.
В его жизни были женщины. Женщины протаскивали его за собой в завтра, пытались поверить в него, а он только глупо улыбался и хотел причинить им как можно меньше боли. Это не получалось. Иногда он смотрел на них, на то, как они прижимались к нему в кровати, как целовали его шею, как тяжело дышали ложась рядом, смотрел и думал, сколько времени пройдет перед тем как это милое открытое существо, которое здесь, рядом, липкое от счастья, будет говорить подруге что он, Илья- чудовище, что он использовал ее, что роман с ним был худшим временем в ее жизни.
- Илья скажи почему ты так ненавидишь меня? Зачем я потратила на тебя время, почему ты не можешь быть серьезен со мной? Тебя вообще волнует хоть что то кроме себя? Что ты за тварь такая? Скажи, ты хоть чуть чуть меня любишь?
- Тебе соврать? Извини, я не умею
Примерно такими были его последние разговоры с женщинами. После этого они впадали в истерику, хлопали дверьми и растворялись в сером тумане бытия. С уходом любовниц ничего в жизни Ильи не менялось, она все также плыла серой водой сточной канавы под ажурным пятном машинного масла.
Илья работал врачом. Пациенты его были безнадежны в основном своем большинстве. Онкологическое отделение провинциального города редко выпускало из своих коридоров обессиленных и уставших людей. Чаще отсюда не выходили. Перед его кабинетом с утра была очередь. Илья говорил людям правду. Смотрел в их глаза, сообщая диагноз.
Три месяца, два месяца, год жизни. Люди реагировали на отведенные сроки одинаково- отчаяньем. «Вот ведь как получается- думал Илья- не важно человеку, будь он ребенок, будь он старик сколько ему осталось жить, важно то, что он наконец понимает что однажды все закончится. Осознает это из простых и упрямых слов моих. Пугается смерти, хотя и до входа в кабинет иного пути как в гроб не было у него, и надежды не было. Но почему же в эту минуту он смятен, ведь приговор этот не я вынес, а сама жизнь. Ведь был он размазан изначально, для того и создан чтобы умереть. И все же как жалко их, как страшно самому перед пустыней небытия, перед огромным космосом пустоты который все сильнее сдавливает легкие»
Сегодня у Ильи Начинался абсолютно такой же день. Длинная очередь. В середине девушка в синем платье с распущенными длинными волосами. Искрящая жизнью, как песок в морской прозрачной воде. Илья заметил ее. Ему стало неинтересно со старухами, он не смотрел на них. Зарывшись в историю болезни, и в несколько слов объяснял цену времени и смысл оставшейся жизни. Дело Анны он не открывал специально. Это была лотерея. Великая игра цена которой – жизнь.
Через полтора часа она зашла в кабинет. Улыбнулась ему и растерявшись встала у кушетки.
- Присаживайтесь, присаживайтесь, девушка, что же вы встали?
- Вы знаете доктор, я буквально на секунду. Узнать что там с анализами?
Илья открыл ее карту. Рак. Метастазы. Год.
- Анна, Вы лучше присядьте. Илья пристально смотрел в глаза девушки. В них была растерянность. Сейчас через секунду она сменится отчаяньем. Улыбка спадет с нее, как снег с зимнего дерева. Сейчас.
- У вас рак Анна. Лечение практически невозможно. Если быть честным, Вам остался максимум год.
Глаза Ильи заглядывали ей прямо в душу сквозь черный хрустали голубых зрачков.
- Как целый год? Радость озарила взгляд пациентки.
- Целый год, боже мой, я и не рассчитывала, доктор, вы чудесный, целый год! Как же так. Я думала месяц, думала завтра, думала, что не выйду отсюда. Понимаете, доктор, я боялась, что вы скажете мне, будто я останусь в этих стенах навсегда, что умру здесь, понимаете? А это, это ведь целый год!
Илья стоял ошеломленный. Он видел торжество жизни, слышал песню победы над смертью, он знал, что война этой девушки уже проиграна, что наверняка каждый вечер ее рвет, что уже несколько месяцев она еле еле доползает до унитаза чтобы выплюнуть из себя кровавую макроту. Ее жизнь ад. Хуже ада лишь пустота. И пустота ждет в конце пути. «Как ей помочь?»- только эта мысль пульсировала в голове врача. Он взял ее номер.
Те вечера, которые они проводили вместе за просмотром старых фильмов, ночи полные отчаянной горячей любви- все это вбивалось в память Ильи, как вбивается в черную бумагу буквы печатной машинки. Они вместе писали ее приговор.
11 месяцев. 10. Жизнь слишком уродлива и печальна чтобы быть долгой.
Когда он прикасался к ее коже, он вспоминал то утраченное чувство прикосновение кмертвой ни в чем не повинной птице. Когда целовал ее губы, от них пахло холодом. Он спал с нею, он впивался в ту смерть, которая однажды придет и за ним. Она смущенно выходила из спальни и закрывалась в ванной. Сквозь звуки телевизора в комнату врывались ее крики. Боль разрывавшая ее тело была невыносимой и для ее доктора. Финал неумолимо приближался. Илья часто плакал. Плакал в своем кабинете. В одиночестве. Все ниже наклоняясь над бутылкой дареного коньяка.
Илья любил ее. Любил ее за эту борьбу. И не мог ей помочь. Ведь она проиграла. Она стала жертвой простого круговорота смерти. Он понимал, можно только сострадать. Только грустно смотреть в ее счастливые глаза. И это было невыносимо. Ей необходимо было помочь.
И однажды он понял как. С утра его руки дрожали. Он понимал, что есть только один выход. Ночью Илья плакал сидя рядом с ней на кровати. Плакал и молчал. Потом целовал ее. Жадно. Целовал, как в последний раз. Раздел ее, вошел в горячую плоть, она податливо прижималась к нему животом, он убыстрял темп, он начала вскрикивать, ноги Анны задрожали, он тоже не мог больше терпеть. В ту самую секунду, когда финал был близок, он наклонился над ней, разгоряченной улыбающейся, и накрыл ее лицо подушкой. Накрыл и долго, долго сквозь слезы прижимал, вдавливал ее в кровать. Его любовь побеждала смерть. Два тела сотрясались в судорогах. Он давил ее все сильнее. Она умирала от любви. От ее любви. Не от сочувствия, а от всеблагой всепрощающей добродетельной любви. Он избавлял ее от мук. Он дарил ей пустоту.
Когда все кончилось он лег с ней рядом. С утра позвонил в полицию. Когда его заталкивали в ментовской УАЗик, он улыбался. Он улыбался во время экспертизы которая признала его невменяемым. Он улыбался, когда санитары местной психбольницы били его ногами. Улыбался, привязанный к жесткой железной кровати диспансера. Улыбался улыбкой победителя. Он победил смерть. Он победил жизнь