рассказ

Автор: max_kz Воскресный безлюдный Смоленск, улица Нормандия – Неман, мы шли с ней по осеннему городу, дул сильный ветер, срывая с деревьев листья и созревшие каштаны. На душе было одно из тех печальных настроений, которое удивительным образом сочетается со вселенской грустью. Я держал жену под руку, прижимая как можно ближе, мы спешили и не спешили домой – парижский дождь, октябрь, пол одиннадцатого вечера.
Пасмурный день с самого утра. Проснувшись около десяти часов, я заказал по телефону такси, чтобы отправиться в Катынь на мемориал памяти. Об этом месте впервые услышал из новостных хроник – около аэродрома «Северный» разбился самолет польской делегации. Они летели как раз на открытие мемориала.
Катынский лес сам по себе огромный пространственно-временной перекресток: тысячелетние Гнездовские курганы, протогород кривичей (направление низ-верх), Витебское шоссе, железная дорога (направление Восток-Запад), река Днепр – путь из варяг в греки (направление Север – Юг). Три сказочные и вполне реальные «дороги», в таких местах нечистая сила всегда собирала «дань». Я не был удивлен, когда узнал, что оккультисты Гитлера рекомендовали Катынский лес и в частности место Красный Бор к строительству ставки. В октябре 1941 года началось сооружение объекта – «Беренхалле» и продолжалось одиннадцать месяцев. В ноябре же сам фюрер посетил Красный Бор.
Таксист не был многословен, но за лишних сто рублей согласился свернуть с главной дороге и показать остатки «Медвежьего логова» (дословный перевод слова «Беренхалле»)
Мы вышли из машины. Через некоторое время на сосновой опушке передо мной предстало бетонное сооружение с двухэтажный дом. Толщина стен метра полтора – я прикоснулся к стальной петле, державшей некогда двери. Жена побоялась идти вовнутрь, я же – прошел. Как подвал, узкие зарешеченные окна вентиляции, воздуховоды с косыми заслонками. По надписям, имитирующим граффити, по пустым бутылкам и банкам из-под пива, по смятым пакетам из-под чипсов не трудно было определить, что данное место часто посещаемо местной молодежью. Жена сделал пару фотографий на память, а я прошелся дальше, к краю опушки, на насыпь. Точно, мои догадки оправдались, земля сохранила периодически повторяющиеся следы из-под шпал. Интересное место, по этой самой траве ходил некогда Адольф Гитлер…
Мы снова сели в автомобиль и поехали в Катынь. Что примечательно, и 1812 год отметил это место – по Витебскому шоссе шли обратно и умирали французские войска. Таксист, словно предвидя мой вопрос, показал рукой направо и произнес: «Вон там Козьи горы. Бывшая дача Управления НКВД по Смоленской области, с тридцать третьего по тридцать седьмой каждый день стреляли…» Стреляли всех: и «врагов народа», и польских пленных офицеров, из-за которых позже разгорится дипломатический скандал. «Козьи горы? — помню, подумал я, — как и Патриаршие — некогда Козьи болота!»
Павильон главного входа имел форму раскопанного кургана, строгие прямоугольные формы, темно-красные тона, символизирующие пролитую кровь. В павильоне расположена тематическая экспозиция, филиал Государственного музея политической истории России – ведётся научная работа, исследования документов, поиск массовых захоронений, устанавливаются имена граждан, погибших в данном месте.
Мы прошли через «курган» словно из царства живых в царство мертвых – серое пасмурное небо, молчаливый Катынский лес, где дьявол как грибы собирает души умерших. Почти пятнадцать тысяч польских офицеров, как минимум столько же наших – все вместе население небольшого города.
«Дорога смерти» с Витебского шоссе ведет прямо к прямоугольному порталу. Налево – русская половина, направо – польская, в середине общая тропа, «примиряющая» обе стороны. Классический сюжет – три дороги, лежащий на развилке огромный камень. Гнетущее чувство охватывает душу. Направо пойдешь – коня потеряешь, налево пойдешь – жизнь потеряешь, прямо пойдешь – себя позабудешь…
Мы пошли направо, на польскую половину. Брусчатка привела нас к военному кладбищу, центральным местом которого является огромная стена с металлическими табличками, на них имена и даты. Отняв из последней первую нетрудно определить возраст. Это место притягивает: заколдованное, облитое кровью, стоны тысяч безвинно убитых слышатся сквозь надписи имен. Кое-где приделаны старинные фотографии, горят свечи. Юные лица молодых парней, плен, расстрел. И повоевать то толком не успели, выпала доля стать жертвами. «Может быть самое большое счастье – вообще не родиться», — воистину сказал Софокл.
Дальше – «ямы смерти», затем — могилы польских генералов под металлическими плитами, в самом конце – колокол, установленный ниже уровня земли, звонящий не по живым.
На русской половине стены нет, лишь православный крест и безымянные места, отгороженные черным траурным забором. Из экспозиции мы узнали, что основные захоронения находятся в лесу, дальше от территории мемориала. От одной «ямы смерти» к другой ведут деревянные мостки – в пол метре над землей, чтобы не тревожить прах умерших.
Позже мы вышли на центральную дорожку, проследовали до второй ритуальной площадки, сквозь еще одну прямоугольную арку ступени вели к черным металлическим воротам – выходу. Ворота оказались закрыты, но я понял, что как многое в нашей привычной жизни – интересное находится за пределами ограждений. Ира осталась на территории мемориала, а я вошел сквозь «калитку» в молчаливый Катынский лес. Через сто метров — еще один перекресток, камень перед дорожкой, ведущей в чащу: «Эта часть территории бывших дач УНКВД по Смоленской области в 30-40 годы ХХ века стала местом тайных захоронений многих тысяч советских граждан – жертв политического произвола сталинского режима. Вечная память безвинно погибшим». Две узенькие тропинки за территорией мемориала вели как раз к основным местам расстрела. Не любят наши правители вспоминать об этом, умалчивают – потому и за забором! «Долина смерти» — так прозвали жители это место. Со слов: стреляли каждый день с 33 по 37. Убивали все – и русские, и немцы в 41-43. До сих пор идут споры, кто виноват, исследуются документы, откапываются доказательства, сличается «почерк». Немцы стреляли точно в затылок, работники НКВД – в первый шейный позвонок, общим было одно – жертва стояла на коленях с завязанными за спиной руками…
Я стоял у камня, перечитывая надпись, как вдруг ощутил на плечах чей-то взгляд. Грибник с ребенком, у ребенка – велосипед. Что за дело кататься на кладбище? Не менее странно собирать сыроежки у заасфальтированной дороги. Пластиковый продуктовый пакет, резиновые шлепанцы, воскресенье, обеденное время. Ребенок восьми-девяти лет катил велосипед, всматривался, стеклянные глаза, недавно видел такие же на Патриарших. Я отвернулся, ощущая позвоночником холод.
.
.
.
Именно в сентябре я снова прибыл в Смоленск. Особой необходимости в данной поездке не было, но события совпали. Катынский лес – воронка прямиком в преисподнюю, не давала мне покоя целый год. Нужен был «ключ». Судьба держала в уме загадочный перекресток. Как и бывает в таких историях — перекресток найдет (увидит, поймет) лишь готовый для понимания.
Свято место пусто не бывает – есть такая пословица, так вот, и несвято место тоже не бывает, по-видимому, пусто. Населенный пункт Козьи горы, пятнадцать километров от Смоленска, территория бывших дач УНКВД, сегодня здесь строят административный комплекс – четырехэтажный дворец, в народе прозванный «резиденция губернатора». К 2013 году должен быть закончен – празднование 1150-летие Смоленска, по замыслу в нем планируют принимать гостей.
Загадочное и жуткое место притягивает людей. На перекрестке у черного камня можно заключить Сделку о чем угодно (слава, успех, удача, талант).
И слава, и успех, и в определенном смысле талант – производные удачи. Люди, конечно же, не понимают у кого просить и что просить. К Богу обращаются, когда больны или жизни угрожает опасность, к Санта-Клаусу обращаются по поводу материальных благ, к дьяволу идут за местью.
.
.
.
- Зачем пожаловал? – спросил меня «знакомый» грибник.
- Пришел за удачей, — совсем не обязательно, что эти люди были специально созданы нечистой силой, их глазами смотрел дьявол.
- Где же ты потерял её?
- Не знаю, может быть, у меня никогда не было настоящей удачи. А то мастерство, с которым я делаю некоторые дела всего лишь мастерство, заслуженное многолетним трудом и опытом!
- Ты всегда сыт?
- Да.
- Тебя не мучает жажда?
- Нет.
- Одежда?
- Есть.
- Жизненные силы не угасли?
- Нет.
- Не стоит ничего менять!
- Почему?
- Можешь лишиться простейшего. Удача мало что может к этому добавить, лишь изменить вкус и цвет привычных предметов, сделать их, к примеру, дороже. Но еда останется едой, вода – водой, одежда – одеждой.
- А как же известность, власть?
- Власть? Человек сам с собой совладать не может. Слава? Но, я думаю, ты знаешь, что любовь людей может обернуться ненавистью, известность – забвением. Страсти лишают еды, одежды, человеческого облика. Сегодня они превозносят твой талант, а завтра смешивают с грязью.
- Я бы попробовал!
- Хм, хорошо! Что дашь взамен?
.
.
.
- Неподалеку отсюда есть военное немецкое кладбище. У гранитной плиты, надписи на которой начинаются с имени «Adolf Mengel» найдешь монетку, возьми ее и положи в карман. Кстати, он умер в Рождество. Она даст тебе успех.
- И все?
- Все.
Я вышел на парковку у павильона и взял такси. Маршрут – немецкое военное кладбище, водителю сказал, что хочу осмотреть все достопримечательности здешних мест. Ехать оказалось не более десяти минут, мы снова свернули с Витебского шоссе в сторону.
Меня встретила каменная арка и камень с выгравированным текстом: DEUTSCHER SOLDATENFRIEDHOF SMOLENSK 1941-1943. За аркой живописная лужайка с аккуратно подстриженной зеленой травой, на ней в разных местах каменные католические кресты, по три штуки рядом – центральный побольше, два других – поменьше. Выложенная брусчаткой тропинка вела к главному постаменту. Тучи рассеялись, даже пригодились привычно поднятые на лоб солнцезащитные очки. Я подошел к первой плите, в верхней строчке увидел нужной имя (Adolf Mengel), внизу же на мощеной площадке ждала меня монетка в двадцать евроцентов, поднял ее и положил в карман своей коричневой кожаной куртки.