Не мои габариты

Автор: Соня Сайфутдинова Спускаюсь к себе на первый этаж за лимоном. Роберту и соседям нечем закусывать коньяк. Сегодня мы пьем в честь хорошей погоды. В честь Дня студента, удачного закрытия сессии и скорого отъезда приятелей-иностранцев домой, прочь из России в механические страны Европы.

На лестничной площадке курят французы. Они устроили маленькое состязание. На подоконник ставят сигарету и пытаются положить ее на лопатки, дуют на нее с определенного расстояния, тужась и краснея.

Мне по нраву эта затея. Я чувствую, что не в силах сдуть проклятую сигарету, но не хочется упускать шанс посмешить окружающих. «Дайте-ка я». Глубокий вдох. Скромный выдох.

Победа! Триумфальное падение сигареты!
Ошарашенные иностранцы охают, ахают, хлопают по спине.
«Как так? Ты сама меньше, чем мои легкие!» – кричит, выпучив глаза, Джим.

Двумя часами спустя распеваем, сидя на лестнице с корейцем, гимн человечества. Джей Джанг имитирует игру на гитаре, а я ору: «Перемен! Требуют наши сердца!». На наши крики прибегает взъерошенная вахтерша: «А ну заткнулись! Сейчас полицию вызову!

Убегаю наверх, как последняя трусиха. Кореец смеется дамочке в лицо. Вместе возвращаемся в комнату Роберта. Вслушиваюсь в разговоры – не могу разобрать ни слова на их тарабарском языке.

Отчаянно борюсь с кем-то за возможность подружиться с водкой. Алкоголя никогда не бывает достаточно. Либо трезвый, либо перебрал.
Наступает стадия алкогольного опьянения номер два.
Номер один — безудержное веселье, бешенство, жажда подвигов — уже позади. Третья — философствование, демагогия, равно как и четвертая — меланхолия, осознание тотального одиночества и бренности человеческого бытия, «я – тварь дрожащая» — еще впереди.

Сейчас вторая — пацифизм, любвеобильность, похотливость.
Вдруг все, даже соперник, претендующий на мой стакан с водкой, становятся родными душами, дорогими человеками, мишенями для поцелуев.

В момент, когда на славную русскую традицию – тосты — всем уже наплевать, толкаю пламенную речь. «Вы все должны быть счастливы. Вы все можете сделать счастливыми друг друга. Это же так просто: Полина осчастливит Робина, Робин Полину, Джим Яна, Ян Джима, Роберт Джея, а Джей Роберта. Я могу сделать счастливыми вас всех. Это ведь только кажется, что я меньше, чем легкие Джима. На самом деле, я гигант. Гигант внутри. Во мне огромное пространство любви, в нем поместятся все. Я могу любить одновременно весь мир. Я сделаю вас всех счастливыми. Мне по силам. Ты мне веришь? Веришь?» — глаголю.

С пеной у рта. Им хоть бы хны. «Богатый внутренний мир? Лучше сиськи покажи!». Жалкие алкоголики.

Покидаю опостылевший винегрет пьяных лиц. Запираюсь в душе. С самой собой никогда не бывает скучно.

«Так о чем ты, королева потекшей туши? – трусь лбом о свое отражение, — о намерении осчастливить весь мир? Похвально, похвально. Вспомни, как однажды уже пыталась прийти на помощь одиноким и страждущим. Всемогущая русская женская душа».

Долго вспоминать не приходится. Прошло так мало времени с момента, когда мною был поставлен первый опыт. Для практического применения теории осчастливливания народных масс нужны были добровольцы.
И они явились. Точнее он.

После нашей первой встречи, я поняла, что не должна потерять этого человека. Не имею права.
После второй я поняла, что потерять его не могу. Не имею сил.

Наверное, привычка разговаривать с самой собой возникла именно в те времена. С кем поделиться? У какого доктора спросить? Что со мной стряслось? Я заболела?

Ты, дура, влюбилась. Вот как сейчас напилась, так тогда и влюбилась. С первого глотка.

Как это возможно, если я уже люблю? Я уже люблю кое-кого.
У меня есть любимый человек. У меня есть родной. Есть любимый цвет волос. Пара рук. Четыре бугорка – два спереди, два сзади. Может, ошибка? Кассирша в магазине, где выдают любовь, ошиблась, упаковала в мой пакет четыре руки вместо двух, и теперь ее уволят за недостачу.

Или я разлюбила того — первого? Сдала в макулатуру? Щупаю себя. Нет, я не похудела, внутри все так же сочно бухнет чувство.
Только теперь сердце бьется с удвоенной силой, к старому чувству прибился маленький живеночек. Сорнячек.

А кто вообще сказал, что любить можно непременно только одного? Какая глупость! Вот возьму и расширю границы дозволенных чувств. Я так много хочу отдавать. Я могу отдавать всю себя. Вот уже год я дарю любовь одному, и на мне нет ни одной ссадины, из меня струятся соки. Разве я не могу посвятить кусочек себя кому-то еще?
Во мне тысячи единиц измерения энергии. Несчастных людей в подлунном мире в несколько сот горстей больше, чем счастливых. Разве не жестоко, учитывая это, было бы отдавать всю сокрытую во мне любовь кому-то одному? Я все смогу, я выдержу, я вмещу.

Помню, как пришло осознание: отсчет пошел. Я уже отдаю любовь. Вместо одного двум.
Я всего лишь уткнулась носом в островок голой кожи. Свитер был расстегнут сверху, мне дышалось прямо в веснушчатую плоть. Я ощущала, как с каждым своим выдохом инъекционно впрыскиваю в эпидермис другого любовь.

Донорство отнюдь не иссушало меня, мне вовсе не нужны были двухдневные отгулы в университете, отсрочки жизни.
Во мне зрело все больше спасательного материала. Я напою собой еще одного человека, я сделаю его счастливым с головы до ног.

Я ни разу так и не сказала тому — второму, что я его люблю.
Моим признанием стал акт жертвоприношения.
Воплощение идеи моего внутреннего города Солнца достигло своего апогея: я отдала ему последнее. Самое сокровенное. Показала ему родинку, которую видели лишь мама с папой и мой первый мужчина.

Когда языком он гладил меня внизу, все тело конвульсивно подергивалось, как будто в меня всадили заряженный током провод.
Пупок дрожал от щекотки. В его руках помещался весь мой стыд.
Еще после первого соприкосновения между нами случилась повышенная влажность.

Но ключи не подходили к замку. Старания нырнуть в меня никак не могли увенчаться успехом. Не мои габариты! Слишком громадный, слишком сильный, слишком мощный. Неужели я ошибалась, предполагая, что могу вместить в себя все?
В голову закралось: это знак свыше. Мои действия иррациональны.

Но вскоре природа поддалась.
Он внутри. А я снаружи.
Ах, этот сладостный чавкающий звук.
Совсем скоро он смолк. Расслабиться больше не удавалось, тело сковало напряжением, а все внутри было готово вывернуться наружу от неприятия.

Если бы сейчас на его месте был мой настоящий любимый, все давно бы получилось. Все во мне идеально отточено под него. Будто мастером создано под заказ. Все мои формы плавно повторяют его контуры. Плюс к минусу.

А где он сейчас? Мой любимый. А он чувствует, что со мной? А ему сейчас тошно так же, как тошно мне?

Эта страшная пляска не прекращалась, и каждое движение отдавало во мне болью, каждое соприкосновение обжигало. Ощущение, будто прошел час, второй, третий, и мерзостной муке суждено длиться еще неисчислимое количество времени.
Из глаз потекло ручьями. «Оставь меня!» — гулкнуло где-то внутри.

Мы закончили ни на чем. Не знаю, что случилось с моим насильником. Он убежал в туалет. То ли он того, то ли просто пописал.

Натянула колготки задом наперед. Проводила его до метро, шли молча. Уличный музыкант на Василеостровской чесал гитару, изрыгал сплиновский «Англо-русский словарь».
Обняла своего насильника на прощание. Оставила волосы за ухом мокреть от соленой воды.
В его глазах был испуг.
Как он догадался, что видит меня в последний раз?

Ползком до дома. Отмываться, обволакивать себя водой, выкорчевывать склизкую грязь. Предстояло провести ночь на месте моего изнасилования. Было противно от того, что простыня мокрая. Я ежилась, куталась в одеяло, стараясь скукожиться на сухом клочке ткани. Я закрывала глаза и видела его искривившиеся от вожделения губы. Я чувствовала себя вшивой собакой, чьи лапы воняют отбросами, а шерсть слипается от спермы зоофила.

Через пару дней я получила от зоофила письмо.

«Sonya, I love you. I love your sincerity, your thoughts, your warmth, and your beautiful caring heart and mind. I could look into your eyes forever. I love your smile. I have butterflies in my stomache when I see you. I want to tell you everything, and I want to know everything about you. I want to share experiences with you and dream with you. I have never felt this way about anyone. I truely believe that what I feel is love. It scares me, and I know that when people love, it is easy to be hurt, but I am so glad I met you. I will be strong. I don't want you to worry about my feelings being hurt. I am so grateful to know you. The pain I will feel will be nothing compared to my love for you. My love for you will crush my pain. Всё будет хорошо. I hope that one day you will be mine, and I will be yours.
You are my first and only love».

Он пообещал приходить на станцию метро, где мы расстались, каждый день, чтобы просто увидеть меня. По понедельникам, вторникам и пятницам в 4.10, в среду около 12.20. По четвергам в 5.50.
Каждый день ждать.

Сделать его счастливым теперь было так просто.
После учебы пройти 300 шагов по Среднему и остановиться около стеклянных дверей.
Я же неизменно садилась в автобус и, проезжая 8 линию, зажмуривала глаза, лишь бы ненароком не увидеть в толпе людей знакомое пальто. Изо дня в день.

Глаза закрыты у меня и сейчас. Двух рук, сжимающих голову по ушам, уже не хватает, чтобы спрятаться от оглушительного грохота. Полина стучится, ломает кулаки о дверь, истошно вопит, чей-то мужской грозится снести дверь. Наверное, пьяницы решили, что я повесилась на шланге от душа. Или проглотила бритву Роберта.

Вдруг раздается террористический грохот. Ломаются кости двери. Я встаю, перешагиваю обломки, выхожу на середину комнаты, задираю футболку. Оголяю грудь.

Ее размер в три раза меньше, чем легкие Джима. Но этого оказывается достаточно, чтобы лица присутствующих в одно мгновение осветились благодарностью.
Одним движением руки я делаю всех счастливыми.