Птичку жалко

Автор: Atlas Менял в квартире окна. Кто знает: шум, грязь, кругом целлофан и вездесущая цементная пыль. На всем. В чашке, на волосах, на забытом блюдце с лимоном… В конце дня уже мучительно хочется закончить все это. Помыться. Не видеть уже опостылевших установщиков… Ах, да — деньги! Сейчас, схожу на минуточку в банкомат через дорогу. Благородно раскланялись: “Так точно, сэр! Непременно вас дождусь”.
Иду.
На фасаде бизнес-центра сидит волнистый попугайчик. В двух шагах — прямо на отливе окна. Замерз уже, трясется; нагадил от холода под себя. Жалко. Цып-цып! Как бы его поманить? Ладно, осторожно и медленно подкрадемся…
Взлетел!
Метнулся зигзагом, да сил надолго не хватило — сел между трамвайных рельсов. Крайслер ехал: лаково-черный, с красными номерами. Бац! Кажется, услышал только я, никто не вздрогнул, не повернулся, только китайские студенты визгливо засмеялись неподалеку и залаяли по-своему.
Вина и досада смешались в отупляющее раскаяние: “Помог, да? Обогрел птичку! Вон она лежит по твоей милости. Добрячок!” Завертелся, закружил на месте, пошел было прочь, но остановился. “Нельзя так бросить. Стыдно! Твоя вина, смерть беззащитной твари на совести!”
Надо убрать с дороги; выполнить свой долг до конца. В голове уже мелькнул трейлер фильма, снятый Бондарчуком, — как бесстрашно между фонтанами разрывов герой бережно поднимает скорченное тельце, гладит встопорщенные перышки… Тьфу! Нет, в самом деле — надо убрать!
Деловито зашагал по переходу пока машины остановились на красный. Склонился, и… едва не подавился рвотой, увидев раздавленные останки. Так и замер на корточках, пережидая тошноту.
Девушка в Лексусе закончила разговор по телефону и решила перестроиться поближе к светофору; присевшего не увидела. Машина толкнула в бок, подмяла под бампер и протащила несколько метров.
Вокруг заорали, забегали, засигналили истошно, да и сама за рулем ощутила неладное. Выбежала торопливо и немного испуганно — каблуки почти не цокали, выглянула осторожно, сбоку; увидела человека под бампером, перемазанного птичьей кровью и требухой — тут ее стошнило прямо на потерпевшего. Сбежались люди, хотели тащить умирающего из под машины за руки, тоже не особо чистые.
— Пустите меня, пустите, — задергался в шоке. — Да что вы тянете! Отойдите! Леха, ты? Леха Федоров, не может быть?! Да, помоги вылезти, видишь, какой цирк...
Выбрался из под машины, отошли в сторону с дороги, дамочку все еще выворачивало у распахнутой дверцы. “Леха, ты чего в таком виде?” — старинный приятель смотрелся сущим бомжом.
— А сам-то!...
Как тут объяснишь; развел только руками: “Понимаешь, попугайчик...” — “Понимаю! — кивнул Леха. — У тебя попугайчик, а у меня танк утонул!
— Погоди! — закурил нервно, едва не измазав рот кровью, и кое-чем еще, — о чем думать не хотелось. — Какой танк?! Ты вроде не служил… — спросил, и поперхнулся дымом: все-таки вспомнились свежие кляксы на асфальте.
— Ты в танчики когда-нибудь по сети играл? — спросил он страшным шепотом.
Кивнул в ответ, жадно затягиваясь, воспринимая мир вокруг как-то по особенному свежо и остро. “Какие танчики?!” — метнулась в голове мысль и погасла — сейчас так было надо, реальность поворачивалась новой незнакомой гранью, холодком страха от наглядной близости смерти. Страшной и обыденной. Во имя добра...
— Я по контракту воевал, дистанционно… Знаешь, как беспилотниками операторы управляют, сидя на земле за тысячи километров. Где-нибудь над Афганистаном… Я в локальном конфликте участвовал; на танке, — Леха с досадой стиснул кулак. — Представляешь, даже до линии фронта не доехал! У них там грунты глиняные: стащило меня в арык и булькнул мой Абрамс по самую башню… За ремонт и эвакуацию такой счет выкатили — пришлось квартиру продать. Бомжую теперь… У тебя на пиво не будет, а?
Услышав его историю, я едва не подавился дымом.
“Дурак ты, Леха! — подумалось мне. — Это таких как ты, наша фирма разводит на квартиры. Святая наивность! Танки у него, беспилотники… Боевые вылеты...” Неужели кто-то всерьез верит!.. Я-то, конечно, пешка — мелкий докторишка, подмахивающий конторе справки, но смотрю на вас с корпоративным прищуром. Нельзя же быть настолько тупыми! Есть в этом что-то животное...
Но верят, заключают залоговые договоры и… воюют! От желающих по сей день нет отбоя! Готовы рискнуть последним во славу оружия “одной неназываемой страны Магриба”. Чертовы игроманы!
Приятель из дурки рассказывал: они таких, потом по пять лет держат на отдыхе. “Представляешь, — горячился, подвыпив: — Тебе каждое утро вжаливают дозу на целый день, а после ужина — еще укольчик вдогонку. И так пять лет!
“Никто не убегает, зачем?! — пожимал он плечами. — Тебя кормят и упарывают, кормят и упарывают… — раскатистое “эр” гулко рокотало под потолком одной из таких квартир.
— Пять лет! — растопыривал он ладонь. — Пять лет, а потом отпускают погулять, отдохнуть от лекарств, поиграть в танчики...
Круг замкнулся. Дома небось заждались, в уютной “двушке” бывшего танкиста. “Бывай, Леха, — протянул руку. — Пора!” Ждут меня рамы новые, белые, из австрийского профиля. Кровью невинной жертвы освященные. Пятьдесят лет гарантии, Аидом клянусь! Прости, птичка…