One Way Ticket (начало)

Автор: Johnnie G.
Пролог

А потом эта сука мне сказала:

- Будешь в шоколаде! Такие девушки! Кстати, что ты посоветуешь на вечер? Мартини или коньяк?

- Какие девушки? — спросил я.

- Да вот… Позволь представить — это наша Елена. Ну разве не Прекрасная?

Затем она указала огрызком маникюра на меня:

- А это...

- Троянский.

- Разве?

- Ну разве не конь?

- ??

- Прошу прощения, вырвалось.

Она нахмурилась:

- Что за паскудное чувство юмора. В общем, вы летите одним рейсом.

Через бабушкины очки на меня застенчиво смотрели серые глаза. «Последняя девственница районной библиотеки» — подумал я тогда. Гораздо позже окажется, что у Елены есть наколка, ребенок и феня. Очки исчезнут. Я почувствую в ней родного человека, земляка. За что сразу возненавижу.
Первая фраза богини пыльных книг будет:

- Какие же они ублюдки, эти ёбанные греки.

Но тогда, в офисе я поверил старомодным очкам.

- И еще — она строго взглянула на меня. — Надеюсь вы не пьете?

- Конечно! — вяло возмутился я. — Я же ответственный человек.

Перед отлетом был коньяк. В аэропорту водка. В Стамбуле восьмичасовое ожидание следующего рейса. Арабы, китайцы, африканские князьки. Душная курилка. Пиво...

1. За три месяца до...

Этот разговор назревал давно. И, как всякий давно назревающий разговор, состоялся неожиданно для меня. Мы сидели за столом и курили. В открытое окно врывался смог шоссе и смрад придорожных контейнеров. Я нарочно забыл предложить выпить.

- Понимаешь, теща совсем плешь проела. Поэтому мы тут подумали с Ирой… — и он виновато отвел глаза.

Ну вот и все, подумал я. Меня попросили. Но как! Не гнали ссаными тряпками, нет. Меня выпроваживали под локотки, как любимого, но лишнего родственника. С почестями. Освободите квартиру, уважаемый, вы не рентабельны.

- Да. — сказал я. — Понимаю.

Мы помолчали немного, выкурили по сигарете. Разговаривать было не о чем.

- Ну, я пойду? — с надеждой спросил он

- Ну, пойди. — с безразличием ответил я.

Хлопнула дверь. Квартира укуталась тишиной. Лишь из угла выла в потолок стая пустых бутылок. Пришлось признаться самому себе — вы, сударь, спились. Эх, любовь моя, надеюсь ты этого не видишь. Жизнь лишь сон. Дурной сон...
Мне стало противно. Захотелось бежать без оглядки. Оставить далеко позади холодное безразличие мрачной высотки, алкоголизм. Депрессию и безнадежность. Грусти вечный след в зеркале. Поэтому я выбросил в улицу свое измятое тело. Точнее — вжался в потрепанное кресло. Открыл бутылку водки. Плеснул в стакан. Закурил.
Вот по стене из окна бежит косая тень мимолетного автомобиля. Сонная муха стучит в такт секундной стрелке. За дверью нервничают алкоголики. Плачет чужой ребенок. Время остановилось.
Господи, мне почти тридцать лет. Из них десять сознательной и четыре года трезвой жизни. Состояния не нажил, детей не зачал, революцию не сделал. Все мое движимое имущество — это горсть вещей в чужом чемодане, непогашенная судимость да пара недописанных рукописей. Рукописей на которые возлагались большие надежды. Которые она с таким упоением редактировала. Если был я счастлив в жизни этой, лишь тогда...
Есть еще балаганные стихи затерянные в паутине интернета. А что за душой? Что я имею за душой? Грязь, мрак, страх, ничего святого. И абсолютная безнадежность. Только память бередит иногда сердце.
Для долгов у меня нет наличных. Более того финансовые дела находятся в той стадии, когда одолжить уже не у кого. Несколько раз я всерьез обдумывал, в порядке духовного падения, распил государственного имущества, ограбление инкассаторской машины и едино разовый трафик марокканского гашиша. Планы не сбылись: страна распилена донельзя; подельники мои оказались не готовы трезветь для мероприятия с инкассаторской машиной. Что же до гашиша, то за неделю до перевозки главный поставщик уехал греть нары.
Облако сигаретного дыма плотным кольцом взяло мертвый цветок в горшке, растеклось по потолку, заставило морщиться. Я вышел на балкон. Открыл форточку. Запахло озоном. Дождь размыл очертания улиц. Под окнами дома двое били ногами третьего, а четвертый дергая за пуговицы объяснял старухе:

- Он в натуре попутал, мать, так сигареты спрашивать...

Я задумался. Что дальше? Чего ждать от жизни, когда ничего не хочется? Здесь нет надежды на завтра, потому что сегодня до сих пор не настало. Мы живем во вчерашнем дне. Мой круг общения отличается той странной дерзостью, какой раньше отличались гусары, вопрошая: «Вы в каком полку служили?» Теперь этот вопрос звучит: «Вы по какой статье сидели?»
Для золотой молодежи к этому возрасту все свадьбы сыграны, все роли разыграны. Для моих друзей естественны две позы — сидеть или лежать. В тюрьме или в земле.
На столе зазвонил мобильный. На экране надпись — Вячеслав. Совершенно неожиданно...
Предательски задрожали пальцы. Алкоголизм не шутка. Надо завязывать. Утешил себя тем, что это от волнения. В самом деле, при чем здесь спиртное?
Сонм воспоминаний зашелестел картинками былого. Много всего в считанные секунды. Телефон продолжал звонить. Я очнулся и нажал зеленую кнопку.

- Алле?

- Привет, братуха!

- Ты жив?!

- Спасибо, Вашими молитвами.

- Как ты?

- Вскрытие покажет. Перестань частить банальными вопросами.

- Ты где сейчас?

- В Греции. Собирайся и вылетай.

- Ты звонишь с Киевстара.

- Значит не задавай глупых вопросов и приезжай к моей матери. Завтра. Вечером. Вова заедет за тобой. Или ты снова купил машину?

Короткие вспышки в памяти. Дерево в разбитом лобовом стекле. Женский крик. Кровь на шортах. Швейная игла штопающая нитью рваные края брови. Сигарета с кровавым ободком на фильтре, справляющая ожидание помощи. Мерзкий запах в ночной больнице.

- Нет. Мне за руль держаться некогда. Я усугубляю.

- Ясно. Ну до встречи.

Как только я положил трубку в дверь постучали. Я ждал. За дверью не сдавались. Выхода не было. Впрочем, как всегда. На пороге стоял Костик Пустовей. Человек тотально бесполезный, бестолковый и необязательный. Единственной причиной нашего общения было интеллектуальное удовольствие, которое я получал слушая его нескончаемые идеи, гипотезы и суждения. Костик был начитанный сукин сын и за словом в карман не лез. За его интеллектуальное сумасшествие, я прощал ему бытовое свинство.

- Слушай, — начал Костик, не отягощаясь приветствием. — а я проходил мимо, гляжу кто-то курит у тебя на балконе, думаю ты это или не ты?

- Нет, не я.

- И сигарет у тебя стало быть нет?

- Конечно.

- Грустно. У меня одна осталась. Покурим.

Костик просочился в прихожую и взял курс в сторону стола.

- Господи, что за дрянь ты пьешь?

И он допил остатки водки одним залпом. Приблизительно треть от первоначального объема. Закусил шампиньоном из банки. Закурил и посмотрел на меня взглядом старого заговорщика, решившего спалить сортир соседа по даче.

- Я все понял, Джон. Это оказалось чертовски просто. Я их раскусил.

Я присел на диван и достал пачку с сигаретами.

- Ага! — воскликнул Костик. — Бонусы из парусиновых штанин! Я стрельну у тебя одну. Пару.

- Ну рассказывай, кого ты раскусил.

- Их! Биочерви! Биочерви, которые автоматом пасутся в странах третьего мира, а живут исключительно в цивилизованных. Мы здесь — говно для этих червей. Они существуют за счет этого говна. То есть нас.

- Ты вчера об этом курил или сегодня?

- Времени не существует. Ну допустим вчера. Это что-то меняет?

- В твоем случае конечно не особо.

- Но это все пустяки. Труха бытия. Я нашел выход из всего этого дерьма. У меня есть план.

- Поделишься?

- С каждым днем я открываю новый мразеологизм етого мира. Собираю хоботки. Готовлюсь к трансформации в сумасшедшего. Присмотрел себе тихую спокойную клинику. Находится на Аляудах. Там хорошо летом. Аллеи и большие акации. Под акациями деревянные скамеечки. На них неплохо сидеть и представлять себя эгрегором внутренних возмущений. Кормят три раза в день. Меня устраивает.

- Молодца.

- Но возникают дополнительные риски. Если внутренние возмущения будут избыточными они могут просачиваться в окружающее пространство. Тогда это могут заметить лекари. Меня прихватят и зачехлят в рубашку с рукавами на спине. Нужно быть осторожным.

- Хм… Это необходимо осмыслить..

- Что непонятного?! Я попадаю в сумасшедший дом. Ты с этим согласен?

- Сто процентов.

- Там я пускаю пузыри ртом и нервно подергиваю левым мизинцем, делая вращательные движения. За это меня три раза кормят и меняют белье на постели.

- Неплохой вариант.

- Днем я становлюсь тихим и вместо пузырей по подбородку течет слюна. Мизинец недвижим. За это меня выводят посидеть на скамейке под деревом. Так?

- Да. Плюс бесплатные колеса.

- Верняк! И когда меня оставляют в покое я начинаю хоботиться. То есть внешне я истекаю слюной, а внутри происходят жесткие вещи. Я превращаюсь в эгрегора внутренних возмущений. Я выхватываю из астрала истину за истиной.
- Шикарный план.

- Но здесь, понимаешь, главное не переборщить, чтобы это не попало во внешний мир. Иначе крепыши в халатах меня прихватят. А я не качаюсь, ем три раза в день, постоянно теряю жидкость в виде слюны. Короче ето не верняк. Дополнительный риск...

Костик оборвал ход мысли, поерзал на стуле, глянул в мобильный. Бросил тоскливый взгляд на пустоту в бутылке.

- Забыл, мне же нужно было найтись с одним человеком. Почти успеваю. Не прощаемся.

Удивительно, но визит Костика окончательно убедил меня в необходимости перемен. Неважно каких. Хороших или плохих. Важно дальнейшее движение. Здесь я почти приплыл. Ведь не один раз задавался я вопросом — за какие грехи дано мне вариться в этом котле? Доколе? Меня окружали преступники, подонки и шизофреники. На протяжении всей жизни я стремился стать одним из участников интеллектуальной регаты. Прочел всего Стендаля, Пруста и Селинджера. Знал наизусть Маяковского и Есенина. Свободно говорил на языке Набокова. Чем лишь усугублял свою позицию в обществе.

- Ты рожу свою в зеркале, когда последний раз видел? — спросил меня как-то мой друг Паша, следователь, после откровений про литературу за бокалом пива.

- Да рожи-то у нас у всех хороши — разочарованно парировал я.

- Вот именно. Задумайся над этим.

- А чего задумываться? Каждый умирает от того к чему стремится. Быть может я хочу умереть за полет своей мысли?

- Полет мысли говоришь? Хочешь я тебе покажу, где твои мысли летают?

- Сделай такую милость.

- О чем ты думаешь, когда слышишь песню Песняров «Вологда»?

- Запамятовал.

- Шлю я ей за пакетом пакет
Только нет мне ни слова в ответ.
Значит надо иметь ей в виду -
Сам я за ответом приду.

- Ну хуле, барыга из Вологды кидает на лавэ поставщика из Иссык-Куля. Поставщик предупреждает — найду — ответишь за базар. Вернее его отсутствие.

- Вот видишь! — Паша постучал пивным бокалом по столу — Обрати внимание в какой плоскости лежат твои шутки. А ведь в каждой шутке — сам знаешь. Говорю тебе — задумайся над этим. Пока над тобой не задумались за тебя.

- Это официальное заявление от правоохранительных органов? — сощурился я.

- Это совет от друга, дурик. От того, кто тебя любит, как брата.

- Как Остапа, которого никто не любил кроме уголовного розыска?

- Угу.

- Однако, по правде и Уголовный Розыск тоже его не любил.

- Угу. — Паша пригубил пива. — Ну это от твоего незнания. Но как ты знаешь — незнание законов не освобождает от ответственности. После первого суда узнаешь, что такое дружба. Должен же тебе кто-то потом передачки слать.
- Идите вы в жопу со своими профессиональными пошлостями, товарищ следователь.

- Вот и я о том же. — согласился Паша.

Мне не хватало воздуха. Голова кружилась. Я хаотично дергался из стороны в сторону. Комната, в которой я находился, была многодверной. Я тщетно дергал за ручки. Ничего не выходило. С каждой новой дверью во мне таяла надежда. Я рвал воротник и что-то бормотал в горячем бреду. Жизнь моя прошлая, окаянная, мчалась в направлении обратном привычному ходу. Весенние ночи, когда казалось мне, что был я влюблен, сменялись пустыми зимами и депрессивной осенью. Первая любовь мелькнула рыжей девчонкой, мелькнул свет фонаря в уснувшей школе и мертвый подросток, повешенный на гимнастической перекладине. Голые вишни, усталый взгляд отца, товарищи по странным играм. Очередной покойник и шантрапа, сладкая шелковица, солнце сквозь густые кусты сирени.
Ручка повернулась легко и неожиданно. Скрипнула и отворилась дверь. Где-то вдали Сандра пела про Марию Магдалену. Я сделал робкий шаг и обомлел. Передо мной раскинулась тихая гавань. И была здесь бирюзовая гладь моря, белый песок и чайки в небесной лазури. Был плетенный гамак меж накренившихся пальм. Зной и безвременье. Безлюдность и покой. Я сделал еще один шаг и окунулся в сладкий жар Рая. Сомнений больше не было. Я нашел свою дверь в Лето. Ой, вы го и еси, добры молодцы и прекрасны девицы, принц потерянного королевства нашел свой конечный пункт назначения. Следующая станция Лето. Убедительная просьба всем сочувствующим — приготовиться к выходу...
Сквозь левое веко в сознание вклинилось солнце. Утро встретило назойливым похмельем. Я сел и оглянулся. На подоконнике покоилась мертвая муха, стены комнаты излишне давили на виски, музыка раздражала. Нет, все не так, но скоро будет по иному. Первый раз за долгие годы я почувствовал острый приступ оптимизма. Хотелось жить. Это несколько пугало.
И этот сон… Этот дивный, больной сон. Быть может знак? Да, да, теперь все будет по-другому. Скоро я наконец найду свою дверь в Лето. Дверь за которой будет покой. Найду себя. И еще верну ее. Посмотрю ей в глаза и смогу сказать:

«Жизнь лишь сон, Любовь моя,
Видишь клеет горизонт неба рваные края?
Слышишь, ветер веет вечность
Сквозь историй решето,
На мгновений бесконечность
Яркий сон даря про то»...

Что это? На секунду стало страшно. Затем я успокоился и решил записать строки. Забавно, к чему бы это? Чуть позже, через пару дней, когда я буду смотреть на огни мелькающих машин, курить и вспоминать счастливые мгновения, я пойму. Я буду в том благословенном состоянии, за которое благодарен судьбе, которое позволяет мне творить. Тогда я напишу ей:

Скрашу вечер, скрывши мысли,
За безликостью тиши.
Скоро встреча — мягкий рислинг
Для не верящей души.

Кольца дыма мягко вьются,
Серым мне рисуя осень.
Я усну, чтобы проснуться,
Ты придешь безличье сбросив.

Я с тобой найдусь впервые,
Хоть знакомы мы лета.
Были все пустыми были,
Где не снилась красота.

Жизнь лишь сон,
Любовь моя,
Видишь клеет горизонт,
Неба рваные края?

Слышишь, ветер веет вечность
Сквозь историй решето,
На мгновений бесконечность,
Яркий сон даря про то,

Что с тобою мы знакомы
Поцелуем невпопад.
Жизнь лишь сон, бессилье комы,
Дикий, дивный, сладкий яд...

***