Ледяная царевна

Автор: Владимир Павлов Предпраздничные дни выдались веселыми. Иван Алексеев хотел встретить Новый Год в новой, шикарной квартире. Как раз накопилась достаточная сумма, чтобы с деньгами, вырученными от продажи старой квартиры, хватило на выбранный вариант. Как назло, у него на работе, как и у всех бухгалтеров в это время, был полный завал. Тогда он позвонил одному риэлтору, своему старому знакомому, и попросил заняться этим. Алексеев даже предложил написать на него доверенность. Тот заставил себя поупрашивать и с неохотой согласился. В результате в последних числах уходящего года Алексеев оказался без квартиры. Девушка от него ушла, назвав его «дегенератом» и «прирожденным лохом». Денег хватило только на покупку маленького домика в Тярлево (есть такая деревенька под Питером)

Вернувшись вечером 31-го числа с работы, он сразу стал заниматься непривычным занятием: разжигать печку. Печка была хорошая, старая, но за день дом выдувало так, что разница с улицей почти не ощущалась. Чиркая в который раз спичкой, зажатой в скрюченных обмороженных пальцах, и увидев, наконец, оранжевый кусочек тепла, он радостно вскрикнул. Огонь занялся. Целый час пришлось носить из сарая дрова, чтобы накормить языческого бога. На печке стал вскипать чайник. Он бережно положил на кровать большую коробку в пакте – подарок от мамы, который передала ее знакомая («Надо потерпеть, открыть в полночь») и присел у окна возле печки. Электричества в доме не было, так что печка служила не только для обогрева. Морозные узоры оживали от пляшущих бликов. Один раз свет упал так, что на стекле отчетливо проступила изящная женская фигура с короной на голове. Алексеев горько усмехнулся: «Все женятся на обычных, а я хоть и дурак, царевну хочу»

В этот момент раздался стук в дверь. Алексеев вздрогнул: кто бы это мог быть? С соседями он не знаком, родственники далеко, друзья сейчас с семьями… Кто же это помнит про него? Алексеев включил фонарик и пошел открывать. На пороге стоял Дед Мороз. Лицо у него покраснело от холода, красный колпак съехал набекрень, седая борода заиндевела.
– Можно погреться? – пробасил Дедушка.
– Конечно можно.
Алексеев впустил сказочного гостя и посадил его возле печки.
– Чаю будете?
– Покорно благодарю, – заискивающе кивал Дед Мороз. – Проехал свою станцию, а следующая электричка только утром.
– Ну, будем вместе встречать, – обрадовался Алексеев. – Вот только… Я в магазин еще не ходил.
– Да не надо ничего, – виновато улыбнулся гость. – Давайте, я вам лучше песенку спою.
– Ну, подождите. Магазин еще открыт. Эээ… – Алексеев помялся и, виновато опустив глаза в пол, произнес: – Мне бы ваш паспорт. Все-таки, я вас не знаю.
– Да давайте вместе пройдемся! – предложил Дед Мороз. – Ну, берите, конечно, берите.
Он вытащил из кармана красной шубы книжечку в зеленой обложке и протянул ее Алексееву. Благородное, тонкое лицо этого человека, его кроткий доверчивый взгляд заставили Алексеева на миг поколебаться, но он все-таки взял.
– Вы не скучайте тут без меня, – сказал он напоследок. – Можно еще свеч зажечь, у меня книжки есть, там, на полке.
– Да я подремлю, если не возражаете… – зевнул гость, и тут же испугался своей бестактности: – Извините…
– Ничего, ничего! Кровать за перегородкой.

«Какая ночь, какие огромные звезды! – думал Алексеев. – А ведь судьба подарила мне сегодня подарок. Я не буду встречать Новый Год один! Не может же так быть, чтобы человеку постоянно не везло. Спасибо тебе, высшая сила!»
Он почти дошел до магазина. Деревня опустела. Большинство поехало на праздники в Питер. Остались некоторые одинокие старички, но и они собирались вместе, так что освещенные окна попадались редко. Черные дома казались провалами на темно-синем небе. На стенах горели тусклые советские гирлянды. С ворот свешивалась дешевая мишура. Особняком стояли коттеджи. Одетые в драгоценные ожерелья новенькой иллюминации, они презрительно смотрели своими большими окнами на таких, как он.

Каменное одноэтажное здание, длинное, с обвалившейся штукатуркой, было заброшенной с советских времен амбулаторией. Стараниями приехавшей недавно из Карелии предприимчивой бабы, за бесценок взявшей здание в аренду, оно превратилось в уютный магазин, где, помимо продуктов, можно было найти бытовую химию и кое-какие вещи. Алексеев задел головой колокольчики над дверью, и они произвели очень чистый, торжественный звук. Угрюмая хозяйка, как и в прошлый его визит, не ответила на приветствие, словно была чем-то им недовольна. Типичное финское лицо: маленький правильный нос, лучистые синие глаза и хорошо развитая нижняя часть лица. Наверное, в молодости была очень даже ничего.
Все эти угро-финны, вообще, нехорошо относятся к русским.
– Выбрали? – спросила она сухо.
– Да, хорошенечко вас опустошу, – заверил Алексеев, словно он был в чем-то виноват и должен был много купить. – Мне пожалуйста…

Он подходил к дому, держа в окоченевших пальцах по большому пакету. Хозяйка, наверное, избавилась от всех порченых мандаринов, натолкав ему в целлофан гнили, но спорить не хотелось, чтобы не разрушать волшебную атмосферу праздника. Странно, что дверь открыта…
Его обожгла догадка. Так и есть: пропал его подарок и деньги, которые лежали в столе. Деда Мороза не было. Может быть, он сам куда-то их переложил? Подбросив дров в печку, Алексеев дрожащими руками вытащил паспорт. Это оказалась пустая корочка. Как же он сразу не посмотрел! Надо было соглашаться: ведь гость сам предлагал с ним пойти. Наверное, такого лоха как он невозможно не обокрасть. А ведь это были все деньги… В отчаянии он выбежал на улицу и помчался в сторону вокзала. Нет, он же знает, это бесполезно. Вокзал уже закрыт, да и вор, наверное, уехал на своей машине, которую заблаговременно где-нибудь поставил. Пробежав по инерции еще сотню метров, Алексеев остановился. А что, если пойти в Павловск? Он как раз успеет к полуночи. В доме сейчас будет невыносимо: он же загрызет себя от бессильной злобы. Может, кто-нибудь из прохожих видел убегающего мужчину в костюме Деда Мороза. Немного подумав, Алексеев направился к Павловску.

Он шел по выжженному холодом, заброшенному снежным пеплом городку. Волчки поземок, словно веселые бесноватые духи, хозяйничали на голых улицах. Окна старых невысоких домов манили мерцающим освещением. Голубые, желтые, рыжеватые, зеленые – они словно зазывали в сказочный мир. Алексеев зашел сначала в один подъезд, потом в другой. Он вставал под дверями и слушал звуки праздника, чувствуя и себя соучастником всеобщего веселя. Лязг ложек, детские крики, бубнеж телевизора – как все это прекрасно! За одной из дверей, обитой старенькой клеенкой, была тишина. Может, некто такой же одинокий, как он, грустит сейчас и мечтает, чтобы пришел хоть кто-то… Алексеев, осмелев от внезапного порыва, постучался. Дверь открылась: она оказалась не заперта. В темном коридорчике пахло мандаринами и женскими духами. В маленькой комнате с высокими потолками, заклеенной смешными советскими обоями в цветочек, стоял стол, ломившийся под салатами, фруктами, алкоголем. Вероятно, хозяева отлучились на минуту к соседям. Вдруг послышался тихий плач. Звук доносился из кухни. Неслышно ступая по дощатому полу, Алексеев сделал три шага и остановился перед приоткрытой кухонной дверью. На полу сидела женщина, трясущимися руками собирая с пола рассыпанную горсть таблеток. «Самоубийство!» – сверкнуло у него в голове. Она не удивилась, когда его увидела.
– Дайте мне воды, – сказала она спокойно. – Стакан на столе.
– Чтобы вы проглотили смертельную дозу снотворного? – зазвенел металлом его голос. – При мне этого не будет!
– Что вы себе позволяете? – она слабо усмехнулась. Ее большие красивые глаза смотрели с вызовом: «Ну, что, сыграешь со мной в игру?» – Вы ворвались ко мне домой… Я сейчас милицию вызову.
– Ничего вы не вызовите, – уверенно сказал Алексеев, принимая правила игры. – Давайте, я вам помогу встать.
Она подчинилась, но продолжала слабо возражать:
– Почему это не вызову?
– Потому что никакой милиции уже нет, есть только полиция.
– А ты веселый. – Она улыбнулась. – Да не держи ты меня, я сама дойду. Что я, пьяная…
В освещенном зале Алексеев разглядел ее хорошенько: молодая – не больше тридцати, с небольшими плечами, худенькой спиной и широким тазом. Длинное синее платье с блестками, расширявшееся к полу, увеличивало эту разницу между легким верхом и тяжелым низом, – впрочем, это ей шло.
– Присаживайся за стол, будешь моим гостем, – сказала она шутливо-торжественным тоном. – Мой парень сегодня не пришел, обещал, но не пришел, он с другой, так что ты на его месте. Позвонил мне, сказал, что все кончено. Ну, кончено – так кончено: второй раз я на одни и те же грабли не наступаю.
– Послушай, ты очень красивая девушка… – начал Алексеев, но она его прервала:
– Но-но-но-но-но, не начинай, я не люблю этого пустого многословия. Давай просто помолчим. Или поболтаем о пустяках.
– Хорошо, я не буду больше возвращаться к этой теме.
– Как тебя зовут? Я – Лиза.
– Иван.
– Царевич?
– Нет, дурак.
Они засмеялись.

В первый раз за прошедшую неделю Алексееву было весело. Включили телевизор, достали свечи, спалили чайник на плите, забыв налить воды. Новая знакомая пыталась учить его танцевать, – в прошлом она работала хореографом. Алексеев на все соглашался: голова была в сладком тумане, каждое действие казалось значительным, каждое слово имело скрытое значение. Лиза представлялась ему совершенством. Он боялся сделать что-нибудь не так и расстроить ее – тогда исходивший от нее поток целебного электричества, приносившего мозгу физическое наслаждение, прервался бы на время. Украдкой он смотрел на ее красивое лицо – обрамленное рыжими волосами, заостренное маленьким лисьим носиком, блестящее большими зелеными глазами, стреляющее изогнутым, как лук, ртом. Самые простые слова вонзались в сердце, отравляя его ядом счастья.

Смеясь над анекдотом, который она рассказала, Алексеев посмотрел на часы: без двадцати двенадцать. В этот момент ее лицо вдруг изменилось, омрачилось. Она посмотрела на свой телефон, который уже давно вибрировал, и в замешательстве вышла в другую комнату.
– Оставь меня в покое, что ты от меня хочешь! – донеслось до Алексеева. По отдельным фразам он понял, что звонил ее бывший парень, из-за которого она недавно чуть не отправила себя на тот свет. Через пять минут она вышла, вся красная от волнения, и, опустив глаза, быстро проговорила:
– Скоро приедет Егор… Собирайся и уходи.
– Какой Егор? – Алексеева будто оглушили чем-то тяжелым.
– Ты прости. – Она выдавила подобие улыбки. – Ты ведь на меня не обижаешься? Мы ведь останемся друзьями, правда?
– Да, конечно. – Он торопливо накинул куртку.
– Положить тебе салатик?
– Нет.
– Прости!
Дверь захлопнулась. Вот и все. Алексеев вдруг загорелся безумной идеей успеть домой к полуночи. Это было невозможно. Даже на машине за десять минут, наверное, не доедешь. Но Алексеев верил: должно же, наконец, на Новый Год случиться чудо! На самом деле он бежал от внутреннего огня, – рана, которую ему нанесли, слишком болела.

«Вот так, должно быть, получится срезать» – подумал Алексеев, переступая через рельсы железной дороги. Но чем дальше он шел, тем чаще попадались толстые вековые деревья. «Еще пять минут, и выйду» – утешал он себя, но что-то подсказывало, что он идет не туда. Сказочно огромные сосны стояли уже целыми рощами. Черные верхушки уходили в головокружительную звездность. Мороз рвал сначала ноздри – словно тысяча невидимых псов хватала его за нос, – потом добрался до подбородка. Лицо горело. Он бежал с одной мыслью: согреться. Пальцы на ногах онемели, стали бесчувственными. Мороз догонял. Ноги тонули в сугробах, снег набивался в сапоги, приходилось останавливаться и вытряхиваться. Всеобъемлющая тишина леса вселяла в него панический ужас: ему казалось, что он замерзнет насмерть.

Деревья расступились, и Алексеев застыл в изумлении. Перед ним стоял высокий терем с башенками и восьмигранными шатрами крыш. Терем был целиком изо льда и весь светился переменчивым светом: то зеленым, то желтым, то синим, то фиолетовым, то какими-то их оттенками. Перекрестившись, он поднялся на крыльцо и вошел в дверь. Стало совсем тепло и необычайно хорошо. С ледяной лестницы, глядя на него с улыбкой, спускалась необыкновенной красоты девушка, одетая в длинную синюю шубу с прорезными рукавами, отороченную мехом. Голову украшал золотой венец, усыпанный бриллиантами и рубинами. Во всей ее здоровой, крепкой фигуре только одно могло смутить: очень бледная, почти белая кожа.
– Я знала, что ты придешь, Иван-Царевич, – сказала она грудным голосом, от которого сладко защемило сердце. – Я так долго ждала тебя, любимый! Теперь мы будем всегда вместе.
Она обняла его и положила ему голову на грудь, и он почувствовал сквозь одежду ее горячие слезы.
– Конечно, вместе, – утешал ее Алексеев, ощущая, как в груди распускается огненный цветок любви. – Я столько страдал ни за что, столько за мое добро мне платили злом, что, наверное, судьба решила наградить меня такой красавицей, какую я не заслуживаю.
От ее нежных поцелуев он все меньше и меньше чувствовал тело.
– Зачем тебе ноги? – шептала она сладко. – Зачем тебе руки? Отдай их мне! Стань таким же, как мы!
И он постепенно погружался в невыносимую легкость, в ее обжигающую блаженную любовь.