Марш четырёх дней

Автор: Баснёв «Здесь, на земле, ярки краски и звучны акко-орды-ы-ы. Прямо на площади высится башенный кран. В башне сидит крановщица с улыбкой Джоко-онды-ы-ы…» - тихонько мурлыкал я про себя по дороге в Шереметьево. Песня постоянно вертелась у меня в голове, хотя никакого крана по дороге мне не попадалось. Ни башенного, ни безбашенного. И уж тем более хмурая тётенька в кабинке у турникетов метро никак не тянула на Джоконду. И всё-таки песня упрямо не выходила у меня из головы. Почему? Потому что самое главное заключалось в последней строчке. «В небе летит самолёт Ленинград-Амстерда-а-ам…» Да! Самолёт Ленинград-Амстердам! Я знаю, что этот рейс невозможен в принципе! И Питер уже давно не Ленинград, и находился я в Москве. Но других песен со словами «самолёт» и «Амстердам» я не знал… А лететь мы должны были именно туда. В Голландию! После всех заморочек с паспортами и визами! После многочисленных инструктажей о вреде пьянства, наркомании и однополого секса! После изнурительных тренировок, проходивших под руководством нашего тренера-супербизона Юрия Григорича, сошедшего в этот мир из волшебной рекламы освежающих таблеток «Рондо»! После всего этого мы шли! И нас было двенадцать. Двенадцать красавцев-богатырей, прошедших тщательный отбор, заключавшийся в наличии загранпаспорта и желания на халяву сгонять в Голландию. Двенадцать вполне обычных человек плюс, возглавивший нас перед самым отъездом, Тринадцатый Воин – старший нашей команды Геннадий Анатольевич. Все мы уверенной поступью шагали к своей цели – самолёту Москва-Амстердам. Мои товарищи, хмуро волочившие свои сумки и напустившие солидности на свои небритые физиономии, усиленно делали вид, что поездки по заграницам для них дело вполне обыденное. Ну, типа как в кусты по малой нужде сходить. Ничего особенного, короче говоря. Ага! Как же! Ждите! Эти глубоко интеллигентные люди подобными вещами себя не утруждали! И если уж им приспичило, то никаких кустов они искать не собирались. Так что глубоко внутри себя они ликовали от мысли о том, что всего через два-три часа всем нам предстоит сесть в самолёт, который доставит нас в эту чудесную страну. Вы спросите: почему я так в этом уверен? Да потому что и сам я выглядел и чувствовал себя точно также. Подумаешь Голландия!!! Тоже мне!!! Чего мы там не видали?!! Ну, честно говоря, ничего…
Вообще цели в этой поездке у каждого были свои. Одни хотели побродить по самому старому городу Нидерландов и пофотографировать местные достопримечательности, другие желали попробовать настоящих голландских «Хайнекенов» и «Амстелов», третьи и вовсе про Голландию впервые узнали во время Евро-2008 и жаждали посмотреть на жителей страны, сборная которой совсем не умеет играть в футбол. Были и совсем уж выдающиеся люди, ставившие целью данного путешествия изучение местных способов травокурения. «Чисто в научных целях!» - сразу же добавляли они. Моя же цель была очень скромной. Я хотел увидеть, действительно ли голландцы рисуют муху в своих знаменитых открытых уличных писсуарах. Ну и если это правда и муха действительно существует, то, хорошенько прицелившись, метко в неё выстрелить. Общей у нас была только одна задача, которая, вообще-то, и являлась главным условием нашей поездки в голландский город Неймеген. Но была она настолько несущественной, что никто из нас не обращал на неё хоть сколько-нибудь серьёзное внимание. Да и стоило ли вообще беспокоиться из-за подобной ерунды – пройтись в военной форме с десятикилограммовым рюкзаком за спиной по хорошим местным дорогом в течение четырёх дней и за это время преодолеть 160 километров. Ну, пройтись и пройтись. Делов-то! Чай, не гей-парад какой! Как будто мы девушек ночью домой не провожали! И вообще! Это для иностранцев – «тяжёлое испытание», а для нас – «сложный, но привычный норматив»!
Главный аэропорт Нидерландов – Схипхол принял нас вполне гостеприимно. Все вокруг улыбались, словно артисты на гала-концерте, и даже солнце приветствовало нас всеми своими лучами. Только почему-то местные работники забыли повесить в аэропорту таблички на русском языке. Хотя и это нас особенно не смутило. Тем более что, встречавший нас генерал местных вооружённых сил, по всей видимости, был в этом аэропорту не в первый раз и довольно-таки быстро сумел поймать нам попутку. Попутка оказалась комфортабельным автобусом с человеком в военной форме за рулём. Поздоровавшись с водителем, который оказался доброжелательным молодым человеком по имени Дэнни, я по-свойски уселся в сиденье экскурсовода и достал фотоаппарат. Взревев турбинами, автобус помчал вперёд, увозя нас вглубь Королевства Нидерландов. Сначала я довольно бодро щёлкал затвором, снимая всё подряд и попутно вспоминая английские слова, чтобы задать какой-нибудь вопрос Дэнни. Но, то ли вспоминал я медленно, то ли ехали мы быстро, а только к тому моменту как английская конфигурация слов всё-таки возникала в моей голове, вопрос терял свою актуальность, и Дэнни оставалось только догадываться о том, что же я хотел у него спросить. Так и ехали молча, будто боялись случайно выболтать друг другу все военные тайны. Военных тайн я вообще-то никаких не знал, но с видом Мальчиша-Кибальчиша делал вид, что это не так. Виды за окном менялись и через несколько километров пути в мой мозг, вместе с освоившимися там английскими словами, начали заползать сомнения в том, что мы действительно находимся в Голландии. Причиной тому было отсутствие на улицах хотя бы одного человека мало-мальски похожего на гея или, на худой конец, педераста. Валяющихся под кайфом укурков тоже нигде не было видно… Вместо этого – мирно пасущиеся, ухоженные местные бурёнки, выглядевшие совсем как на фантике от конфеты «Коровка», да толпы, спешащих куда-то по своим голландским делам, велосипедистов. Причём велосипедистов этих развелось столько, что местным дорожникам пришлось проложить целую кучу велосипедных дорожек. Да ещё и выкрасить их в красный цвет. Я начал было конструировать в своей бестолковке очередной вопрос по этому поводу, но слов «гей-парад» и «марихуана» в школе мы не изучали, а самостоятельно заглянуть в словарь мне не приходило в голову. И лишь мелькавшие вдали знаменитые ветряные электростанции и Дэнни, всё-таки нарушивший молчание и спросивший впервые ли я в Голландии, убедили меня, что никаких происков тёмных сил тут нет, и мы действительно в Нидерландах. Стройная картина моего представления о Голландии медленно, но неотвратимо начала рушиться…
Первая наша остановка случилась на кладбище. На Русском Мемориальном Кладбище. Там захоронены советские воины, погибшие во время Второй Мировой войны. Естественно, что посещали мы это место впервые. Но и слышал я о нём, к своему стыду, тоже впервые. Поэтому дальше привожу то, что удалось накопать в интернете.
«В Нидерландах, неподалеку от кладбища Рустхоф (город Леузден), захоронены 865 советских солдат. Русское Мемориальное кладбище – так называют в Голландии это уникальное захоронение.
28 марта 1946 года останки советских воинов, жертв концлагеря Амерсфоорт, были с почестями перезахоронены из братской могилы на кладбище Рустхоф. В городе Мархратен было ещё одно захоронение, где погребён 691 русский солдат. После войны американцы искали подходящее место для перезахоронения жертв войны неамериканского происхождения. Когда стало известно, что 101 русский солдат уже похоронен возле кладбища Рустхоф, было принято решение о перезахоронении в Леуздене русских жертв, которые похоронены в Мархратен. Это перезахоронение произошло в 1947 году. 18 ноября 1948 года Русское Мемориальное Кладбище было открыто официально. А уже в 1956 году Министерство Обороны Нидерландов передало Русское Мемориальное Кладбище в ведение Фонда Военных Захоронений. Через шесть лет простые именные таблички на могилах были заменены надгробными камнями из известняка с выгравированными надписями. До 1979 года из различных частей Голландии для захоронения на кладбище Рустхоф было перевезено ещё 73 погибших русских солдата. 4 мая 1975 года на Русском Мемориальном Кладбище был открыт новый памятник, изготовленный в Советском Союзе из белого армянского мрамора. Его в Нидерланды перевезли по частям на трёх грузовиках и установили рядом с захоронением. Монумент представляет собой девятиметровую колонну с надписью «Воинам Советской Армии, погибшим в борьбе с немецкими захватчиками в период 1941 – 1945 годов».
«СПИСОК РЕЙДИНГА»
Рассказ о Русском Мемориальном Кладбище будет далеко не полным, если не поведать о том, как это уникальное захоронение круто изменило жизнь голландского журналиста Ремко Рейдинга. А он в свою очередь изменил историю «Советского поля славы».
В 1998 году редактор небольшой нидерландской газеты «Амерсфортсе Курант» поручил одному из своих журналистов, спортивному обозревателю Ремко Рейдингу, попробовать разыскать родственников солдат, захороненных в их городе на так называемом «Советском поле славы». Причина, по которой редактор выбрал именно Ремко, была очень простой: перед этим журналист побывал в России и, как он сам всем признавался, сразу влюбился в эту страну. И не только в страну, но и в русскую девушку Ирину с берегов Дона. Во время одной из первых поездок в Россию голландский журналист, в Ростове-на-Дону, познакомился со своей коллегой, которая помогала ему в поисках. Вскоре они поженились, и сегодня у Ремко и Ирины растёт сын с русским именем Дмитрий. То, что началось для Рейдинга как журналистское расследование, круто изменило жизнь и превратилось в моральный долг. Он знает, если он сейчас не доведёт начатое дело до конца, то это не случится уже никогда. Вот как сам журналист сказал в одном из своих многочисленных интервью: «Это чувство пришло ко мне, когда я впервые посетил «Поле славы». Это был очень эмоциональный и, в каком-то смысле, трудный, тяжёлый момент осознания. Много советских воинов было похоронено в городе, в котором я родился. Они стали его историей. И я понял, что должен что-то сделать для них». Ремко стал целеустремлённо и, можно даже сказать, фанатично заниматься расследованием. А жена Ирина стала активно помогать ему. Ещё вначале поисков журналист связался с Российским Посольством в Нидерландах. Благородную миссию там горячо поддержали, но тут же предупредили, что если вдруг посчастливится найти родственников в России, оплатить им дорогу в Амерсфоорт Посольство не сможет.
Началась работа трудная, рутинная, отнимающая много времени. В документах, хранящихся в городском муниципалитете, не было указано ни отчеств, ни дат рождения, ни домашних адресов. Как потом стало известно, имена и фамилии солдат тоже были искажены. Дальше Ремко Рейдинг узнает, что на каждом третьем захоронении из 865 на «Поле славы» стоит камень с надписью «Неизвестный солдат». На других есть имена и фамилии, но солдаты, которые под ними лежат, в России по сей день считаются «пропавшими без вести». И никто до голландского журналиста поисками родственников погибших не занимался. Очень скоро Ремко понял, что взвалил на себя непосильную ношу. Поиски отнимали почти всё время, и на работу в газете времени практически не оставалось. Мало того, всё приходилось делать на собственные деньги. День за днём он углублялся в архив, сверял документы с теми, что получил в муниципалитете. Большинство имён совпало, но только у 30-ти солдат в графе «Адрес проживания» имелись данные. Видно вписаны они были небрежно, скорее всего, на слух, поэтому названия населённых пунктов и улиц искажены до неузнаваемости. И лишь через полтора года появился первый результат: сын приехал на могилу отца. С момента начала работы Ремко и Ирины Рейдинг по поиску родственников погибших солдат, о судьбах своих близких узнали 55 семей из России, Украины и Грузии. В будущем голландский журналист собирается написать книгу о советском Поле Славы, розыске родных и о найденных родственниках. Поисковые работы он ведёт за свой счёт. Несмотря не немалые затраты он вновь и вновь едет в Россию. В семьях найденных родственников его встречают со слезами и благодарностью. Ведь благодаря Рейдингу солдаты нашли успокоение в определённости: вместо слов « пропал без вести» – точное место на земле и правда.

Ровные ряды могильных плит с фамилиями павших, живые тюльпаны у изголовий, аккуратно подстриженная газонная трава… Странно, но вот уже шесть десятилетий наши соотечественники считаются у себя на родине «без вести пропавшими». И о судьбе многих из них родным до сих пор ничего не известно.» (с) Елена Яхненко.
Примерно то же самое сказал нам и сам Ремко Рейдинг на довольно хорошем русском языке, скромно умолчав о своей кропотливой работе на протяжении стольких лет. Лишь вскользь упомянул, что он давно занимается установлением имён погибших воинов и поиском их родственников, поэтому постарается ответить на любой наш вопрос, связанный с кладбищем.
Возложив цветы к монументу и, отдав воинские почести совместно с военнослужащими и ветеранами Вооружённых сил Нидерландов, мы немного побродили вдоль рядов с именами погибших. Я читал имена захороненных здесь людей, тут же забывал их и думал о том, что судьба любит выкидывать удивительные штуки. Вряд ли кто-нибудь из лежащих под этими плитами думал, что ему приведётся найти свой покой именно тут. Наверняка, были и такие, кто и про страну Голландию впервые услышал уже оказавшись здесь… А ещё у меня на душе было тёплое чувство благодарности людям, ухаживающим за этим захоронением. Трава была пострижена, цветы прополоты, а дорожки выметены. Всё красиво и без пафоса.
Дальнейшая дорога до Неймегена ничем особенным не запомнилась. Я изредка что-то фотографировал, иногда что-нибудь спрашивал у Дэнни и пытался понять его ответы. Иногда это даже удавалось. Наконец, свернув в довольно длинную красивую аллею, укрытую сверху кронами растущих по её краям деревьев, мы подъехали к огромной паре военных ботинок, на которых сверху лежала такая же огромная каска. Принадлежали они местному великану по имени «Heumensoord», и являлись воротами в его владения, в которых нам предстояло жить следующую неделю. Вход в лагерь охраняли суровые парни с винтовками. Нехорошие мысли снова закопошились у меня под причёской. "За вами всюду будут следить!» - вспомнились слова инструктировавшего нас фээсбэшника. «Зачем им оружие? Мы же на «Марш мира» приехали! Неужели ловушка?» Да-а-а… похоже, что просто так нам отсюда выбраться не удастся. Но, всё же ни единым мускулом я не выдал своего волнения. Дэнни показал часовому какую-то бумажку, при этом слегка кивнул в нашу сторону, и взглядом показал ему на мой фотоаппарат. Я тут же решил съесть флешку со снимками при первом удобном случае. Часовой сделал едва заметный знак, что всё понял и махнул рукой куда-то вглубь лагеря. Хищно улыбнувшись, наш водитель, которому я так и не выдал ни одной военной тайны, повёз нас в указанном направлении. Остановившись возле одного из бараков, он, ни слова не говоря, вышел из автобуса и уверенно потопал к стоявшей неподалёку будке. «Это конец!» - промелькнула мысль, и тут же молотом принялась ритмично стучать в виски, вгоняя эти два слова в мозг. «Русские не сдаются!», «Десантура не курит!», «Как пройти в библиотеку?» - лихорадочно перебирал я фразы, с которыми собирался подороже продать свою шкуру. Однако, вспомнив, что по-русски они всё равно ни бельмеса не понимают, решил просто, но гордо молчать. Размышления прервала внезапно открывшаяся дверь и вошедшая в неё симпатичная девушка в форме капитана Нидерландских Королевских войск. «Do you speak English?» - в лоб спросила она. Растерявшись, я забыл о своём решении молчать до последнего, и ответил ей, что по-английски я, конечно, говорю, но разговаривать с ней буду только через переводчика. «С вещами на выход!» - скомандовала она, нисколько не смутившись. С понурыми лицами мы принялись скидывать свои рюкзаки прямо в придорожную пыль. Так же неожиданно, как и появилась, эта властная женщина исчезла. А мы смотрели вслед уезжающему вдаль автобусу и вместе с его силуэтом вдали таяли наши надежды на спасение. Только Андрюха как всегда балагурил, словно не замечая охранявших нас автоматчиков. Но назад пути уже не было…
«Вам запрещается!» - вколачивала эти слова, будто гвозди, симпатичная капитан, оказавшаяся комендантом лагеря. «Вам запрещается носить головной убор на территории лагеря! Вам запрещается шуметь после десяти вечера! Вам запрещается ходить без идентификационных браслетов! Вам запрещается… вам запрещается…» - эхом гремели её слова под сводами приютившего нас барака. В большинстве запретов ничего страшного не заключалось, но был один, от которого нас прошиб холодный пот. Во вживлённых в наши руки и ноги микрочипах помимо содержащейся информации о нас, находились датчики слежения. И теперь, если за пределами лагеря хотя бы один из нас отстанет от остальных более чем на 20 метров, то датчик сработает и… вся команда будет дисквалифицирована! О том, что же эти демократичные люди понимают под дисквалификацией, мы старались не думать. «В шесть утра вы должны стоять на месте!» – сказала на прощание комендант, и, проведя дулом своего бластера по щеке, стоявшего напротив неё Ивана, добавила со зловещей улыбкой – «Не забудьте про красные ковры, киборги!»
Наконец она ушла. Подавленные и голодные мы сидели и молчали. Картины из жизни пролетали перед глазами… Вот я первый раз навернулся с велосипеда и ободрал все коленки… и локоть еще! Вот я первый раз опаздываю в школу… 1 сентября… в первый класс… Но вроде успели! Выпускной. Армия. Вот я второй раз опаздываю в школу 1 сентября в первый класс… с сыном… Опять успели! Традиция, однако… Эх, любимая, что то ты там сейчас делаешь? Сидишь, небось «Вконтакте» своём опять и гадаешь, что же я тебе привезу: магнитик на холодильник или, всё-таки, ещё и леденец какой-нибудь… И ведать-не ведаешь, что ни магнитика, ни леденца у меня пока нет…
Из раздумий меня вывел чей-то нетерпеливый возглас: «Ну, мы жрать-то пойдём?». Все как-то резко оживились и дружно закивали головами. Уж что-что, а это мы всегда - пожалуйста! Быстренько переодевшись к ужину в парадные трусы и майки, мы направились в ресторан. Благо находился он в двух минутах ходьбы. Ну что вам сказать про местный ресторан? Официанта мы там так и не дождались. Пришлось идти за едой самим. И спиртное там не подавали. А в остальном всё вполне сносно. Тем более что нам каждый раз удавалось оттуда улизнуть, не заплатив ни цента.
На сытый желудок жить стало веселее и мы стали готовиться к завтрашнему дню. От него всё-таки очень многое зависело. Так что и подошли мы к делу очень ответственно. Набрали кофе в стоявшей неподалёку палатке с кофемашинами и остаток вечера провели за беседой, сигарами и кофе. Вдоволь наговорившись, напившись и накурившись, мы с довольными рожами легли спать…
1-й день марша
начался ещё ночью с чьих-то радостных воплей на языке Александра Дюма и Милен Фармер. Наши соседи за перегородкой громко чему-то радовались, хотя ещё пару часов вполне можно было поспать. «Вот уроды!» - подумал я, пытаясь спрятаться от этих звуков под капюшоном спальника. Однако, вспомнив о нежелательности международного конфликта, тут же забрал свои мысли назад. «Достали таки качественной травы!» - вместо этого толерантно порадовался я за них. Но сон, всё равно никак не хотел возвращаться, и я лениво побрёл к умывальнику. Как ни крути, а здесь мы – лицо страны! И показывать это лицо небритым мы не могли себе позволить.
В шесть утра по местному времени мы, полностью готовые к предстоящему походу, стояли на старте и ждали сигнала к выступлению. С трибуны какая-то тётенька торжественно что-то вещала в микрофон о марше, командах-участницах и прочей, обычной в таких случаях, лабуде. Стоявшая перед нами американская команда тоже весело о чём-то галдела. А мы, наконец, начали понимать, что прогулка лёгкой не будет. Посмотрев на наши кислые физиономии, Геннадий Анатольевич решил нас взбодрить и стал инструктировать. Впрочем, длилась его речь недолго. Инструктаж был прерван вопросом вещавшей с трибуны тётки: «Кэнэда, а ю рэдиииии?!!». «Йеееееееэээээссс!» - завопила в ответ добрая сотня глоток канадской команды, длинной колбасой расположившейся на дороге. «Йес, йес… ОБХС!» - не растерялась женщина у микрофона и, выдержав небольшую паузу, крикнула – «Гоуууу!». Загрохотали барабаны, загудели трубы! Марш начался! Отдав воинское приветствие, стоявшим на трибуне голландским военнослужащим, мы торжественно миновали ворота. Сразу было принято решение не рвать, что есть мочи, а идти средним темпом и наблюдать за своими ощущениями, другими командами и местными девушками. Так как для ощущений было ещё рановато, а местных девушек нигде не было видно, большинство из нас стало наблюдать за остальными участниками. Довольно скоро мы увидели первых остановившихся на привал участников. «Слабаки!» - хором решили мы про себя. Шедшие впереди нас американцы всё также весело галдели, а их командир умудрялся ещё и пританцовывать вокруг строя. Ну-ну… танцуй, пока молодой… Примерно через пару километров нас обогнали какие-то люди в военной форме. Приглядевшись, мы узнали отдыхавших, и невольно ускорили шаг… Эти «слабаки» оказались не так просты…
Через некоторое время мы вошли в город. Несмотря на ранний час, многие местные жители уже вышли приветствовать участников марша. Мы перестали обращать внимание на других участников и переключились на местные досто- и простопримечательности. Небольшие красивые дома, украшенные всем, чем можно - флагами, гирляндами, воздушными шариками, торчащими из открытых нараспашку окон радостными голландцами, какие-то непонятные скульптуры, церкви, стоянки для велосипедов, дети, державшие руку для приветственного хлопка, дети, раздающие всякие вкусняшки, дети, клянчившие сувениры – всё это представляло для нас нехилый интерес. Мы вертели головами во все стороны. Весь инструктаж о том, что нужно соблюдать питьевой режим и обращать внимание на то, как чувствуют себя наши ноги, начисто вылетел из головы. Кто-нибудь из нас то и дело отставал от группы, останавливаясь чтобы что нибудь сфотографировать. Чаще всего этим кем-нибудем был я, так как фотоаппарат больше никто не взял. На выходе из города маршрут пролегал по мосту через реку Ваал и после него сворачивал на берег. Вот тут нам впервые предоставилась возможность оценить размах этого мероприятия. Состоявшая из пешеходов длинная упитанная змея, видимая часть которой была никак не меньше километра, весьма впечатляла! А между тем, солнышко уже встало, и желание остановиться на привал становилось всё сильнее. Тем более что начали появляться первые мозоли. Наконец выбрав место в тени, мы поскидывали рюкзаки и обувь и стали любовно рассматривать свои ноги. Сделав все необходимые процедуры, мы собрались, было, вздремнуть, но добрый голос начальника скомандовал: «Подъём!». Добрый у нас начальник, хоть и справедливый. По нашим прикидкам на следующем привале можно было раздобыть халявного бульона, и Геннадий Анатольевич решил без промедления отвести нас туда! Вперёд! К бульону! Мы бодро зашагали, горланя строевые песни. Песни мы отрепетировали ещё дома. Не то, что большинство проходивших мимо других команд. У них один человек по бумажке пропевал строчку, а остальные хором просто повторяли за ним. «Ejo Captain Jack!» - старательно выводил запевала. «Ejo Captain Jack!»- тут же вторили ему товарищи. «Bring me back to the railroad track!» - вновь, косясь в шпаргалку, пел он вторую строчку. «Bring me back to the railroad track» - нисколько ни смущаясь, что эта строчка гораздо длиннее первой, подпевала толпа. Ну и так далее. Получалось прикольно, хоть и несколько однообразно. Да и вообще эти иностранцы с выбором репертуара не парились. «Я пью утром, я пью днём, я пью вечером! Я – пьянь!» - кто это пел, разобрать я не успел, так как начал сомневаться в правильности своего перевода. Но Марат сразу же авторитетно развеял мои сомнения. А на самую содержательную песню обратил внимание Антон, который хоть и учил всю жизнь немецкий, но ни одного слова в этой композиции не упустил. Пели её какие-то кадеты. Американские, скорее всего. Привожу дословно небольшой отрывок: «Чак Но-о-о-орис! Чак Но-о-о-орис! Чак Норис Ча-а-ак! Чак Норис Ча-а-ак! Чак, Чак Норис! Чак, Чак Норис!» К сожалению, другие сочетания этих двух слов я запомнить не успел, а подходить к этим сектантам с просьбой дать мне текст их хита не решился. Так мы и шли. Под песни - свои и чужие, танцы народов мира и приветствия встречавшихся нам людей. Чем дольше мы шли, тем больший размах приобретало веселье в населённых пунктах, и тем неудобнее становилась обувь. Всё чаще со сцены пели свои весёлые песни артисты, всё больше народу было на улице, и всё чаще нам встречались девушки с табличкой «Free hugs», что в переводе на русский означает что-то вроде: «Привет, Андрей! Привет, Андрей! Ну, где ты был? Ну, обними меня скорей!» Ну мы и обнимали. Хотя мало кто из нас мог с чистой совестью назвать себя Андреем. Увлёкшись происходящим вокруг, мы лихо проскочили мимо бульона. И тут же остановились на привал. В сотый раз, переклеив пластыри и перешнуровав ботинки, мы стали прикидывать, сколько же нам осталось топать. И тут Костя решил взглянуть на карту маршрута. «Осталось - фигня! Перейдём мост, а там до Неймегена рукой подать!» - уверенно сказал он. От его слов все заметно приободрились, хотя ещё минуту назад многие из нас дорого дали бы за то, чтобы остаться загорать под ласковым голландским солнцем. Полные надежд на скорый финиш, мы двинулись в путь. В ближайшем населённом пункте на первом же столбе висела табличка: «Nijmegen – 6 km.» Ура! Ещё каких-то полтора-два часа – и мы дома! Как-то сразу солнышко стало ласковее, проходившие мимо люди – симпатичнее, а угощения – вкуснее! Однако радость наша оказалась преждевременной. Примерно через пару километров точно такая же табличка сияла точно такими же буквами на точно таком же столбе. «Nijmegen – 6 km.» Полтергейст какой-то! В лёгком недоумении мы стали всматриваться вперёд в надежде наконец-то увидеть мост… И, действительно, он вскоре появился на горизонте. Я даже начал прикидывать, сколько примерно нам осталось до него идти. Но чем ближе мы подходили к заветному Рубикону, тем подозрительнее он становился. И, только подойдя к нему, мы поняли, в чём дело. Это был не тот мост!!! Через него никто не переходил! Вся процессия также продолжала идти куда-то вдаль. Разочарованно выдохнув в воздух что-то матерное, мы пошли туда же… И тут самый глазастый из нас крикнул: «Смотрите, вон – наш мост!» До «нашего моста» нужно было пихать ещё километра три… Н-да, вот тебе и полтора-два часа… В этот самый момент я сдался… Да! Я сдался! Я перестал фотографировать и убрал фотоаппарат в чехол. Оставшуюся часть пути я решил идти как самый обычный пешеход. Соблюдать питьевой режим, беречь силы и прислушиваться к своим ощущениям. Скоро мы увидели табло, выставленное организаторами, с указанием количества оставшихся километров. Всем оставалось идти 3,7 км., и только нам почему-то 8,5. «Хуфеел-хуфеел???» - завозмущались мы на чистейшем нидерландском языке. Однако цифры на табло были неумолимы. Делать было нечего. «Возьмите себя в руки – может быть вам понравится» - как любит говаривать мой начальник. Что ж, по крайней мере, теперь мы вышли из аномальной зоны с повторяющимися табличками и мостами, и точно знали, сколько километров осталось у нас впереди.
По прибытии в ставший родным барак мне первым делом захотелось лечь на кровать и умереть. А перед смертью скинуть с себя рюкзак, ботинки и немного поспать. Но не тут-то было! Юра вспомнил, что он наш главный тренер и выгнал нас на «заминку». Не смея с ним спорить (супербизон всё-таки!), я с тоской глянул на кровать и поплёлся к выходу. После того как я пробежал метров 100-150 со всякими извращениями типа захлёста и высокого подъёма бедра и сделал вид что поделал растяжку, Юрий Григорич великодушно меня отпустил. Приняв душ и пообедав, я передумал умирать и прилёг на кровать с мыслями о завтрашнем дне. Но, пока я устраивался поудобнее, мысли разбрелись по своим делам и Морфей утащил меня в своё царство…
Не смотря на то, что поспал я какие-то три-четыре часа, проснулся я бодрым и готовым к новым подвигам. Юра всё-таки знал что делал. Чтобы как-то развеяться, мы с ним и Антоном пошли осматривать территорию лагеря. Всё нам осмотреть не удалось, так как мы застряли в кафе, которое обнаружили у выхода. За пластмассовые фишки, наверняка вытащенные из какой-нибудь детской настольной игры, там можно было купить пива и пиццу. Зачем это было сделано мы так и не поняли. Потому что сами фишки тоже нужно было покупать рядом с кафе. На пиццу у нас фишек не хватило, поэтому мы заканчивали вечер, ставшим традиционным, бесплатным кофе. И сигарами…

На 2-й день марша
мы вышли с таким видом, будто у нас за плечами не один 40-километровый переход, а, как минимум, десять. Ну а что нам - если вчера не сдохли, значит, сегодня тоже пройдём. Свои мозоли мы уже натёрли, поэтому бояться уже было нечего. Стартовали также рано, как и накануне, но менее торжественно. Впереди опять шли американцы, только на этот раз их командир почему-то не пританцовывал. О причинах такой смены в его настроении оставалось только догадываться. Хотя, по-чесноку, нам не было дела до его настроения. Идти было хорошо. Солнышко ещё не поднялось, мозоли притоптались, а где-то рядом, то и дело, пели свои прикольные речёвки англоамериканцы. Я опять вертел головой во все стороны и через некоторое время заметил, что очень много народу обязательно было одето во что-нибудь розовое. Однако не придавал этому особого значения до тех пор, пока очередная проходившая рядом тётенька, вместе с обычным «Hello! Where are you from?», не спросила нас почему мы не в розовом. Ответить нам было нечего. После её вопроса я начал внимательнее разглядывать окружающих, и всё чаще замечал какие-нибудь розовые штучки на них. Причём военные не были исключением. Они тоже не стеснялись нацепить на себя какой-нибудь розовый венок или помпон. В конце концов, кто-то из зрителей подарил мне розовую панаму. Правда надеть её я так и не решился. Так она и валяется у меня дома. Никому не нужно? Бесплатно подарю!
Где-то в середине пути мы, как по команде, пооткрывали рты и выпучили глаза. И вовсе не потому, что мы наконец-то решили отведать бульона или вокруг стояли обнажённые девушки. Бульон мы проскочили так же бодро, как и вчера, а на обнажённых девушек рассчитывать не приходилось, так как маршрут по улице «красных фонарей» не пролегал. Причиной изменения выражения наших лиц стал проходивший мимо старичок лет семидесяти на вид. Его фигура почему-то напомнила мне скрюченный гвоздь, хотя он всего-навсего лишь энергично махал широко расправленными руками, которые, казалось, растут у него прямо из шеи, и, наклонив голову, сосредоточенно смотрел себе под ноги, будто перед ними катился волшебный клубок, указывающий дорогу. На ста метрах дед умудрился нас догнать, перегнать и скрыться из виду, успевая при этом ещё и лавировать между такими же тихоходами как и мы. Всё это он сделал так лихо, что я даже сфотографировать его не успел. Только шёл и удивлялся, стараясь при этом прикинуть: за сколько этот старикан пройдёт весь маршрут. А вот что нас совсем не удивило, так это участвующие в марше инвалиды-колясочники. Не скажу, что их было много, но они были. И очень даже бодро крутили колёса своих колясок. При этом на их лицах не было ни малейшего намёка на подвиг. Создавалось впечатление, что эти люди сели в коляску не потому что у них отказали ноги или их нет вовсе, а просто потому что натёрли сильную мозоль, но очень хотят добраться до финиша. Хотя если потребуется, то, конечно же, они в любой момент встанут и пойдут. Окружающие тоже внимания на них обращали не больше, чем на всех остальных. Так что выглядели они в общем потоке совершенно естественно.
А между тем, веселье в каждом новом городке, в который мы заходили, становилось всё масштабнее. Как будто люди весь год готовились именно к этим четырём дням. Люди пели, танцевали, хлопали в ладоши, угощали нас сосисками и конфетами и брызгали холодной водой. Девушек, жаждущих обняться, тоже стало больше. Такого количества беспорядочных объятий я себе никогда раньше не позволял. И, похоже, не только я. Юра, возглавив молодёжь, во всю широту своей души крепко обнимал хрупких голландских девушек. Некоторые из них после этого даже падали в обморок, но Юра на такие мелочи внимания не обращал. А иногда встречались и такие, которые кроме стандартных объятий, предлагали, стыдно сказать, даже поцелуи! Во всей этой вакханалии, я оправдывал себя мыслью: «Ну, мы же в Голландии. Здесь так принято». Так я и шёл, с рюкзаком за спиной, губной помадой на щеках и совершеннейшим хаосом в голове. И всё же, царившая вокруг нас атмосфера - музыка, радостные лица, холодная вода и халявные огурцы, очень здорово помогали идти. И когда мы подошли к табло и увидели оставшееся нам расстояние, то вначале не поверили своим глазам. «Хуфеел-хуфеел????» - на этот раз радостно завопили мы. «Всего лишь восемь с половиной километров» - ласково отвечало нам табло, приветливо светясь зелёными циферками.
Войдя в город, с радостью глядя на уже знакомые места, мы предвкушали скорый обед и отдых. Настроение было бодрое и мне захотелось «хоть раз, хоть сегодня, хоть сейчас, сделать что-нибудь прекрасное». И тут я увидел её. Маленькую, беззащитную, потерявшуюся американскую девочку в военной форме с тяжёлым рюкзаком за плечами. Сердце моё не выдержало, и я ласково гаркнул: «Эй, мисс! Кам тугеза!» Девушка с радостью согласилась и пошагала вместе с нами. По дороге она рассказала, что её зовут Камилла, она отбилась от группы и даже не представляет, что ей делать: то ли догонять, то ли ждать. И что если бы не мы, то она бы запросто сгинула тут всеми покинутая. Мы, в свою очередь, наперебой стали её заверять в том, что с нами она может чувствовать себя в полной безопасности, потому что дорогу домой мы знаем как свои пять пальцев. Уж что-что, а указатели, после аномальной зоны с повторяющимися табличками, мы читать научились. Весело болтая, мы проскочили ещё пару-тройку километров, пока Камилла не увидела своих земляков. Пожелав друг другу удачи, мы расстались. «Будешь в России – заходи в гости!» - крикнул ей вслед кто-то из наших. Но счастливая американка этого уже не слышала…
Местом заключительного на тот день привала мы выбрали красивое дерево с широкой кроной, под которым уже отдыхали несколько команд. Какой-то дружелюбный немец прямо на дороге угощал всех водой в бумажных пакетах. То ли он был такой щедрый от природы, то ли ему лень было тащить всю эту воду обратно на базу, но он сунул по литровому пакету каждому из нас. А некоторым и по два! Сбросив рюкзак, я со смаком отхлебнул из пакета немецкой водички, лёг на траву и лениво закрыл глаза, наслаждаясь отдыхом. Когда я их открыл, то увидел, что на ветках приютившего нас дерева растут… кеды. Парами! Разных размеров и расцветок! «Ну, всё! Приехали!» - подумал кто-то во мне. – «Что там было, в этой воде?» Я взял пакет с водой и начал искать на нём состав продукта. По-немецки я знал только «хенде хох» и «нихт шизн», поэтому неудивительно, что, прочитав весь пакет вдоль и поперёк, ничего подозрительного я там так не нашёл. Да уж… это тебе не «Либефраумилч»… «А может быть вам, батенька, к врачу обратиться?» - снова заговорил со мной внутренний голос. Подойдя к доктору, я увидел, что он тоже внимательно читает состав на пакете. «Ну что скажешь?» - спросил я его. «Фигня! Наш регидрон лучше!» - ответил Лёха. «Я не об этом, док. Ты тоже их видишь?» - ткнул я пальцем на висевшие кеды. Лёха посмотрел наверх, потом на меня, снова наверх, снова на меня и, наконец, кивнул. Остальные наши товарищи тоже подтвердили, что они видят то же самое что и мы. Стало быть, галлюцинация была массовой. Было решено в срочном порядке покинуть это загадочное место. Это был первый и единственный раз, когда место привала мы покидали безо всякого сожаления. До самого лагеря мы шли не останавливаясь и почти не разговаривая. Лишь по дороге внимательно глядели вокруг. Особенно на деревья. Однако всё вокруг выглядело вполне нормальным. Окончательно стало ясно, что с нашей психикой всё в порядке, когда, проходя через ворота лагеря, вместо орков и гоблинов мы увидели там тех самых часовых, что стояли в день нашего приезда. От избытка чувств мы запели «Катюшу». Да что там запели! Грянули! Так, что у суровых голландских солдат и офицеров одна за другой стали попадать соринки в глаза. Мужчины тёрли свои веки, женщины махали нам вслед платками, а мы так и шли с песней до самого нашего жилища, гордо размахивая флагами. И только зайдя в кубрик, мы позволили себе немного расслабиться. Без лишних напоминаний со стороны главного тренера, мы «замялись» и приняли душ. И тут выяснилось, что на обед идти ещё рано. Вот те на! Поторопились, однако. Как ни странно, но усталости было меньше, чем накануне. Чтобы занять время, оставшееся до обеда, мы принялись обсуждать пройденный маршрут. Вспомнили день с самого начала: танцора-американца, которому сегодня что-то мешало, кадетов из Манчестера с розовыми венками на шеях, один из которых постоянно курил трубку (куда только семья и школа смотрят?), бульон, который наверняка был очень вкусным, но мы этого, видимо, уже не узнаем, ну и всякие прочие кеды. Привлечённые нашей оживлённой беседой, и тем, что мы были единственной русской командой за долгие годы, к нам начали заходить гости. В основном это были эмигранты из России или республик бывшего СССР. Причем эмигрировали они все в Германию. Чем ближе было время обеда, тем беседа приобретала всё более оживлённый характер. Особенно когда начинал говорить кто-нибудь из гостей по-русски ни фига не понимавший. «Чейндж! Чейндж!» - обычно говорил такой собеседник, что по-нашему означает: «ты – мне, я – тебе». Меняли всё, что можно – значки, шевроны и прочие малонужные вещи на такую же малонужную хрень. Интересен был сам процесс. Во всей этой неразберихе мне запомнился один француз по имени Винсент, сильно отличавшийся от остальных. Не знаю, кто его обучал манерам, но свой хлеб этот человек ел не зря. Винсент вёл себя так, будто он пришёл не в соседний кубрик со своим барахлом подмышкой, а в посольство с официальным коммюнике. Вежливо постучав рядом с дверью, поскольку сама дверь, как таковая отсутствовала, он вошёл и, вместо того чтобы заорать: «Чейндж! Чейндж!», скромно обратился к тому, кто был к нему ближе всех, на каком языке нам удобно с ним общаться. Так как этот полиглот ни русского, ни украинского, ни даже казахского не знал, решили говорить на английском. Выяснилось что хочет он того же, чего и большинство гостей – меняться. Обмениваться у нас настроения уже не было, и мы назначали ему встречу на другой день. Уходя, он вытянулся как струна и резким кивком головы изобразил поклон. Мне даже показалось, что при этом он сказал: «Честь имею, господа!» Для полной картины не хватало только заключительного щелчка каблуками.
Вечером мы снова решили обследовать лагерь, но опять застряли в кафе. Всё что нам удалось обнаружить – это дискотека, находившаяся рядом с кафе. Чинно потягивая из стаканов вкусный пенный напиток, так как на пиццу фишек нам опять почему-то не хватило, мы наблюдали за танцующими людьми в форме Вооружённых сил Её Величества королевы Елизаветы II. Было их немного, зато отплясывали они так, будто это была не дискотека, а кастинг в танцевальное шоу. Причём пришли они на него сразу с маршрута, принеся в жертву обед, сон и прочие радости в виде душа и чистой одежды. Не решившись к ним присоединиться, мы ушли. Тем более что уже наступало время вечернего кофе…
На 3-й день марша
мы вышли в приподнятом настроении. Ещё бы – с первым шагом за ворота мы переваливали за экватор своего четырёхдневного пути! По слухам маршрут в этот день предстоял самый сложный и, видимо поэтому, старт был назначен на час раньше. У шедших за нами американцев демократия одержала окончательную победу, и шли они без своего командира-танцора. Наверное, этот чувак решил, что двух дней для него вполне достаточно, а оставшееся расстояние его команда пройдёт и самостоятельно. Американцы мне показались слегка удручёнными этим фактом, и мы поглядывали на них с лёгким чувством превосходства. Ещё бы! У них собственные пит-стопы, массажисты, врачи и прочие приятно-полезные вещи, и, не смотря на это, многие из них уже сошли. Мы же, имея в своём активе лишь шовинизм русских десантников да запас лейкопластырей, идём полным составом во главе с командиром. Который хоть и не танцует, но, в свои почти пятьдесят лет, идёт так, что многим из нас даст фору. И доктор наш тоже идёт с нами. И Марат, которому этот самый доктор приклеил пластырем пятку к остальной ноге, идёт. И Юра, который не тренер, а скорее даже наоборот, идёт! Не смотря на то, что половина его спины стёрта рюкзаком. Ну и мы, все остальные, с большими и малыми мозолями, скрипящими суставами и рваными носками, тоже идём.
Выйдя за город, мы поняли, в чём заключалась сложность маршрута. В некотором количестве затяжных подъёмов и спусков. Хотя, если честно, то особого неудобства нам это не доставляло. А вот на людей в колясках я смотрел с восхищением – не смотря на то, что некоторые подъёмы были протяжённостью метров по 500-700, они упрямо толкали колёса без какой-либо посторонней помощи. На спусках же им наоборот приходилось притормаживать, чтобы не задавить кого-нибудь ненароком. Впрочем, не буду врать, что нам идти было легко. Всё-таки ноги не успевали восстанавливаться до конца, да и мозоли заживать тоже не спешили. Скорее наоборот. Появлялись они в тех местах, в которых их совсем не ждали. Самым трудным было начинать идти после привала. Почуявшие отдых ноги совсем не желали идти и сигнализировали об этом всеми, даже самыми мелкими, мозолями и натёртостями. Хуже всего было Марату, на приклеенную пятку которого за эти дни умудрилась наступить добрая половина команды, и Юре Викторовичу, которому тёрло всё кроме панамы – и ботинки, и штаны, и рюкзак. Лично у меня, для того чтобы «притоптать» свои ноги после привала, уходило метров 200-300. Дальше было уже легче. Сколько нужно было «притаптывать» свои ноги Марату с Юрой никто кроме них не знал, а сами они никому об этом не говорили. Но судя по тому, что время от времени они глотали анальгетики, то весь дневной сорокет им пришлось идти через боль.
Улыбающиеся люди вокруг, кричащие что-то в нашу поддержку, поющие, танцующие, угощающие нас водой или какими-нибудь съедобностями, помогали нам не думать о болячках, оставшемся расстоянии и прочих невесёлых вещах. Но большая часть пути пролегала вне населённых пунктов, и там нам приходилось отвлекаться от этих тягот самостоятельно. Делали мы это, в основном, дружно горланя строевые песни. А так как строевых песен было отрепетировано не так уж много, а спеть на бис нас никто не просил, мы пробовали разнообразить свой репертуар прямо на ходу. Некоторые песни пели все вместе, некоторые – только половина команды. А иногда и вовсе только Геннадий Анатольевич с Юрием Викторовичем. Дуэтом они пели песни, которые, строевыми можно было назвать с о-о-очень большой натяжкой. И от этого порой создавалось впечатление, будто они не дорогу топчут смозоленными ногами, а, сидя за столом, душевно беседуют за жизнь.
Пока они пели, молодёжь, в лице Миши, Вити и Дениса, приняла в свои ряды местную девушку по имени Тэсс. По-английски пацаны говорили с трудом, а по-нидерландски и вовсе кроме «хуфеела» ни фига не знали. Поэтому то, как они умудрились с ней познакомиться, для меня остаётся загадкой по сию пору. Однако, нисколько не сомневаясь, парни, со всей молодецкой удалью, принялись ломать языковой барьер. Справедливо рассудив, что нас много, а голландка одна, они начали обучать её говорить по-русски. Тэсс оказалась очень способной ученицей и схватывала всё на лету. Через полчаса она уже вовсю передавала на телефон приветы в далёкую Россию, могла назвать всех нас по имени, и по-бабьи жаловалась на своего парня, который не захотел составить ей компанию и в это самое время, наверняка лежал дома, потягивая пиво у телевизора. Мы активно ей сочувствовали, качая головой и прицокивая, и вовсю призывали не переживать из-за подобных пустяков. Постепенно темы для разговора стали более позитивными, тем более что сама Тесс проявляла интерес практически ко всему. Разговаривать с ней было легко, даже несмотря на незнание языка. Эта темнокожая девушка с белоснежной улыбкой сумела всех нас очаровать, и добрый десяток километров в её компании пролетел гораздо быстрее.
В тот день мы уже совсем освоились в окружавшей нас атмосфере царившего вокруг праздника и тяжёлого марша одновременно. Мы бодро отвечали на приветствия зрителей и других участников. Многие команды, заходя на обгон, пели нам приветственную песенку, состоявшую всего из одного предложения:
Say “Hello!” to the Russians on the right!
Say “Hello!” to the Russians on the right!
Say “Hello!” to the Russians, say “Hello!” to the Russians,
Say “Hello!” to the Russians on the right!
Несмотря на невеликую содержательность, звучала она довольно музыкально, что на фоне уже поднадоевших песен-речёвок выглядело несколько удивительно. Мы в таких случаях отвечали дружным троекратным «Хэлло!», так как ничего лучше придумать не смогли. Сказался тот факт, что мы оказались здесь впервые. Но, как говорится, опыт приходит с мозолями. И этот самый опыт на третий день помог нам наконец-то рассчитать время привала как раз на пит-стопе с бульоном. Пить его приходилось вприфырочку, так как он, как и положено уважающему себя бульону, был весьма горячим. На вкус он напоминал что-то среднее между бомж-пакетом и «Галлиной Бланкой». Тем не менее, наш боевой настрой он сумел повысить прямо пропорционально своей температуре. Как оказалось, взять там можно было не только этот горячий и питательный напиток, но и другие вкусные вещи. Этим мы не преминули воспользоваться, прихватив с собой в дальнейший путь по бутылке холодного чая. Что ни говори, а за три дня «регидрон», хоть мы и разводили его не очень густо, начал надоедать. Так что чай оказался очень кстати. Тем более что впереди нас ждало несложное, но ответственное дело.
Как я успел заметить, голландцы очень трепетно относятся к захоронениям. И не только к могилам своих родных. К любым. Мы все это отметили ещё на Русском мемориальном кладбище. И дело даже не в том, что Ремко Рейдинг совершенно добровольно взвалил на свои плечи работу по установлению имён покоящихся там людей. И не в том, что в Амерсфоорте вместе с нами в церемонии возложения цветов принимали участие местные ветераны. И не в том, что на Русском мемориальном кладбище, как и на расположенном рядом местном Рустхофе, царил идеальный порядок. Просто во всём этом не чувствовалось никакой показушности. Вот и следующая наша остановка случилась на кладбище, где захоронены воины, погибшие во Второй мировой войне. Отдать дань памяти павшим зашли не только мы. Команды всех стран, земляки которых покоились там, делали небольшой крюк, чтобы почтить их память. Возложив цветы на могилу единственного советского воина, похороненного на этом кладбище, и отдав воинские почести, мы снова тронулись в путь.
Оставшееся расстояние мы преодолели без приключений и вскоре, привычно сделав все послемаршевые процедуры, наслаждались отдыхом в родном кубрике. Но только было мы собрались заснуть, как в дверь постучали. На пороге появилась какая-то девушка из администрации лагеря и немного смущённая девочка на костылях. Девушка из администрации объяснила нам, что эта девочка из Англии напросилась к нам в гости. Посчитав свою миссию выполненной, админстратительница удалилась. Дабы не смущать нашу гостью ещё больше, мы на ломаном английском принялись с ней знакомиться. Оказалось, что она приехала из Англии в составе команды кадетов, ногу подвернула уже здесь во время тренировки, а её зовут Лана. Ну, это там в Англии она Лана, а у нас в России просто Света. Выяснили мы это тоже не сразу, так как поначалу она, растерявшись, тоже говорила с нами по-английски. Помогло наше плохое знание английского. В какой-то момент разговора, когда мы скорчили умные рожи в поисках знакомых английских слов, она, наконец, выпалила: «Я – русская!». После этого беседовать стало гораздо проще и мы стали с интересом её расспрашивать про погоду в Лондоне, в каких пабах там разбавляют пиво, а в каких нет, ну и, само собой, за какой клуб она болеет. Она отвечала, что живёт в Англии уже несколько лет, каждое лето приезжает в Москву, а её английские товарищи всерьёз считают всех русских слабаками и пьяницами. А сержанты даже пытались её не пустить к нам, так как боялись, что мы научим её плохому. Вот те на! На ум сразу пришли цыгане, бродящие по улицам России-матушки в обнимку с играющими на гармошке медведями. Неужели англичане и впрямь такие снобы? Мой мозг отказывался в это поверить. Однако, на всякий случай, на прощанье, когда английский акцент в её речи исчез, мы вспомнили английского старика Киплинга и сказали ей: «Мы с тобой одной крови. Русские на войне своих не бросают. Передай своим сержантам, что если они будут тебя обижать, то им придётся познакомиться со «слабаками и пьяницами» лично!» Распрощавшись и почувствовав себя Петровым и Васечкиным из серии про рыцарей, мы благоразумно решили лечь поспать, дабы не пойти совершать подвиги прямо сейчас.

4-й день марша
начался в 4 утра. Раньше, чем все предыдущие. Но, несмотря ни на раннее начало, ни на наследство трёх предшествующих дней, чувствовали мы себя очень бодро. Мы знали, что остался последний рывок и, что если мы нашли в себе силы выйти на старт, то найдём силы дойти до финиша. Один день! Сорок километров. Пройти и всё! Пройти! И всё!
Привычно миновав ворота, мы двинулись навстречу финишу. Заключительному финишу! В воздухе пахло чем-то торжественным и грудь распирало от осознания того, что этот день будет особенным! Даже приветствия команд друг другу звучали теплее, чем в прошлые дни. Обгонявшие нас испанцы, заметив наши флаги, стали кричать: «Привет», «На здоровье» и прочие знакомые им русские слова. Мы тоже постарались не ударить в грязь лицом и кричали им в ответ всё, что знали по-испански: «Буэнос диас», «Но пасаран» и ещё что-то. Однако испанцы оказались круче! Выслушав наши приветствия, они, недолго думая, запели «Катюшу». На испанском! И как запели! Как будто они заранее знали, что повстречают русских и специально репетировали не меньше месяца. Слегка ошалевшие, мы старались сильно не отставать, чтобы услышать всю песню до конца. Закончив петь, испанцы сорвали такие аплодисменты из наших двадцати четырёх ладоней, какие в свой адрес удаётся услышать не всякому артисту. В состоянии близком к экзальтации мы продолжили свой путь. Темп был невысокий, но, памятуя о том, что некоторые из нас идут на таблетках, мы по этому поводу особенно не парились. До поры, до времени… Первой ложкой дёгтя в бочку нашего хорошего настроения стало табло, показавшее, что за два часа мы прошли всего лишь шесть с небольшим километров. Подсчитав свою скорость, мы поняли, что всё не так хорошо, как нам казалось утром. Идти придётся долго и нудно, к тому же есть риск не уложиться в отведённое время. Пацаны, задававшие темп, при всём желании, быстрее идти не могли. Даже наглотавшись анальгина. Однако Геннадий Анатольевич присутствия духа не терял и призывал всех не беспокоиться. Он заверил нас, что табло показало неверную информацию, и что времени у нас ещё вагон. Если во второе мы поверили, то в ошибку на табло верилось с трудом. Тем более что от невысокой скорости, у нас начали затекать ноги будто от долгого стояния на месте. Некоторые из нас, и я в том числе, начали нервничать. Время от времени, не выдержав, кто-нибудь из нас спрашивал направляющего, не может ли он идти быстрее. Ответ всегда был одинаковым и оптимизма не добавлял. Неудивительно, что скоро от утреннего благодушия не осталось и следа. Бесило всё! Американцы со своими дурацкими речёвками. Жара. Зрители, сующие сладости… Видимо всё это было написано на наших физиономиях, потому что всё чаще, проходившие мимо нас люди несколько неумело пытались нас подбодрить. «Hey, guys! Keep your smile!» - с лёгким оттенком снисходительности говорили они. «Ok! Good walk!» - самой приветливой своей улыбкой скалились мы в ответ, вовремя прикусывая язык, дабы не сказать им совершенно другие три слова. К счастью, Юра всё-таки смог совершить подвиг и темп ходьбы постепенно возрастал. Вскоре он стал совсем приличным, и я даже был согласен идти вообще без привала, лишь бы держать эту скорость. Но четвёртый день был щедр на сюрпризы и вскоре я уже не думал ни про скорость, ни про привал.
Около полудня мы вошли в красивый город. Люди как обычно приветствовали нас, угощали, лезли обниматься и т.д. Мы тоже приветствовали их в ответ, лопали их угощения и любовались местной архитектурой. И тут я обратил внимание на то, что играет знакомая мелодия, а именно песенка про замечательного соседа, который поселился в доме у Эдиты Пьехи и целыми днями играет там на кларнете и трубе. Я приготовился слушать эту песню на голландском, но Эдита Станиславовна разрушила мои ожидания в пух и перья. Песня звучала именно в её исполнении и на русском языке. Причём на всю катушку и на всю улицу! Я хоть и не поклонник творчества этой замечательной женщины, но радостно начал ей подпевать. Благо припев там несложный. Метров через триста, нас пригласили свернуть с трассы и зайти на какую-то плавучую штуковину. Там нас вышла встречать тётенька в национальной одежде и с подносом уставленным маленькими стопками со шнапсом. Пустячок, а приятно! Я стал думать, как лучше сказать тост за голландское гостеприимство, но Геннадий Анатольевич оказался гораздо проворнее и лаконичнее: «Спасибо! Извините, но нам ещё идти надо». Тётенька с подносом очень удивилась и, как показалось, немного расстроилась. Ещё раз поблагодарив, мы, абсолютно трезвые, двинули дальше. А метров через двести-триста опять свернули на какую-то полянку, которая оказалась пит-стопом. Там нас ждал отдых, бульон и генерал Март де Крейф. Он что-то говорил про дружбу и сотрудничество, мир во всём мире и радость, которую он испытывает от того, что русская команда участвует в марше. Но самое приятное он сказал в завершении своей речи: «Пацаны, идти осталось - всего червонец!». Честно говоря, сначала мы подумали, что он шутит, но генерал был серьёзен и в знак того, что он не сомневается в нашем удачном финише, стал вручать нам сертификаты, свидетельствующие о нашем участии в «марше четырёх дней». Где-то в середине церемонии зазвучал гимн России. Оглядевшись вокруг, никаких источников несущих звуки главной песни нашего государства я не обнаружил. Тем не менее, гимн звучал весьма громко. Окрылённый ощущением собственной значимости я даже слегка воспарил над землёй, но тут же одумавшись, приземлился и встал, как ни в чём не бывало. Ну, разве что высоко задрал свой нос. Так и стоял всю церемонию глядя в чистое голландское небо, заодно выглядывая в нём самолёт вот уже четвёртый день таскавший за собой надпись, которую мне никак не удавалось прочитать. Не удалось и на этот раз. Наконец сертификаты были розданы, гимн закончился и нам объявили привал. Крылья мои тут же куда-то пропали, и я аккуратно рухнул на землю. Солнце жарило во все свои пять с половиной тысяч кельвинов, рядом не было даже намёка на тень, но сидеть на земле было так кайфово, что даже за бульоном идти не хотелось. Хотя нет, вру! Идти вообще никуда не хотелось. Ни за бульоном, ни за вождём, ни за славой.
Впрочем, идти никуда и не пришлось. Слава сама нас нашла. Сразу после того, как мы со своими гудящими, словно высоковольтные провода ногами, рюкзаками, бутербродами и сертификатами рухнули отдыхать, к нам подошла худенькая девушка в яркой оранжевой майке. Из-за этой майки я сначала подумал, что это местная представительница национальной футбольной сборной. Но микрофон с надписью «Россия» в её руке и шедший за ней мужчина с камерой на плече и штативом подмышкой навели меня на подозрения, что мы попали в поле зрения нашей прессы. Так оно и оказалось. Корреспонденты поздоровались, деликатно дождались, пока мы закончим жевать, и принялись за работу. Они брали у нас интервью, как с микрофоном, так и без и при этом фиксировали нас на камеру, беря всевозможные ракурсы. В общем, делали всё, чтобы представить нашу команду зрителю в самом выгодном свете. Даже нашли какого-то слабака-американца и выяснили его мнение обо всём происходящем. Мы же со своей стороны, тоже делали всё от нас зависящее, чтобы репортаж получился на пять с плюсом. А именно придали своим лицам уставший, но полный решимости, вид и старались не материться в объектив камеры и микрофон. И уж, само собой, мы не стали демонстрировать всей стране свои перемотанные пластырем не очень чистые ноги, как делали это американцы. Хотя, если подумать, американскому телевидению можно было бы и не только ноги показать.
Пока Геннадий Анатольевич объяснял телезрителям все тонкости нашей подготовки, экипировки, распределения сил и прочие премудрости, а объяснял он всё обстоятельно, время привала подошло к концу. Но в виду того, что репортаж ещё не был доделан, а сам командир отдохнуть, как следует, не успел, им было принято решение увеличить наш отдых ещё на целых десять минут. От такого неожиданного подарка шкала уровня нашего настроения снова поползла вверх. Кайф! Целых десять минут! Это было так же классно как утренние «ещё пять минут и встаю».
Далее по сценарию шла песня. «Катюшу» решили не петь, так как утренних испанцев нам было не переплюнуть, а спеть хуже было стыдно. А потому своими суровыми басами и баритонами мы затянули нежную песню про малиновку. Получилось весьма достойно. Ещё бы! Ведь пели мы с таким чувством, о котором герои этой самой песни совершенно напрасно молчали. Идущие рядом люди несколько раз просили нас спеть на бис, на что мы великодушно соглашались, неся искусство в заграничные массы. Мы шли, пели, слушали, как поют другие, аплодировали им, разговаривали с идущими рядом людьми и улыбались им во все свои тридцать два зуба. Всё плохое вылетело из головы и жизнь снова стала казаться приятной штукой, тем паче, что впереди нас ждали почести, слава и холодное пиво.
Финиш, словно мелкий пушной зверёк, подкрался совершенно незаметно и тихонько улёгся в ногах. Поначалу мы приняли его за очередной пит-стоп. Некоторые даже начали высматривать место расположения кухни. Неподалёку и впрямь оказалось что-то похожее на прилавок, только раздавали там не пирожки и чай, а медали. Самые настоящие памятные медали, которые после небольшой торжественной церемонии, устроенной Геннадием Анатольевичем, мы тут же нацепили себе на грудь! Ура! Мы сделали это! Позади крутой поворот! Позади обманчивый лёд! Позади 160 километров замечательных голландских дорог и тропинок. Финиш! Весь груз из наших рюкзаков тут же отправился в мусорный контейнер. Радостные, мы поздравляли друг друга, делились впечатлениями и пытались свыкнуться с мыслью, что дело сделано. Откуда-то возникли наши земляки дядя Вова и Сергей, которые участвовали в марше уже далеко не в первый раз. Они радовались нашему успеху даже громче, чем мы сами. Наконец, нафотографировавшись и наговорив в Юрину видеокамеру всякой ерунды, мы вышли на дорогу, которая вела к автобусу. Хотя нет, мы вышли не на дорогу, ведущую к автобусу! Мы вышли на аллею почёта, усыпанную цветами! Люди, стоявшие по её краям, громко кричали и дарили нам гладиолусы. Они мечтали прикоснуться к нам, будто мы и впрямь были настоящими звёздами. Да что там! Геннадий Анатольевич был полководцем, удостоившимся триумфа, а мы его легатами! Тысячи людей вышли поддержать нас на завершающем этапе нашего пути. Тут и там сновала пресса. Отечественная и зарубежная. Жители города аплодировали и подбадривали нас словно болельщики на трибунах стадиона. В тот момент я почувствовал, что значат слова спортсменов про поддержку болельщиков. Истёртые и отёкшие ноги сами несли меня вперёд, ни капельки не намекая на отдых. Позади шли шотландцы со своими волынками и играли на все мотивы. Мне же этот звук слышался гудением вувузел с трибун чемпионата мира. Нас приветствовали все! Все как один! Даже прикованных к постели людей привезли из больниц и разместили в специальной палатке, чтобы и они приняли участие в городском празднике. И они тоже радостно махали нам руками. Впрочем, не только нам, а и всем остальным участникам, сумевшим дойти до конца. Да хотя бы тем же шотландцам, весело шагавшим за нами. Или странному парню из команды, шедшей впереди, который бегал с табличкой «French kiss for girls only» в руках от одного края дороги к другому, призывно ею размахивая. Это был ПРАЗДНИК! Обыкновенный в здешних краях, яркий и радостный, всеобщий праздник! Праздник, в котором нам посчастливилось поучаствовать.
А песня всё вертелась у меня в голове:
«Люди смеются, приветливо машут руками
Быстро танцуют, потом поднимают сто грамм
Там возле яркого солнца, сверкая крылами
В небе летит самолет "Ленинград-Амстердам"…»