Кодеиновая зима

Автор: Леонид Очаковский Бр-р, какой ветер! Обломались в этой аптеке. Ни хуя тут нет. Даже коделака. Ничего, пошли дальше. Бродить по улицам по хлюпающему снегу и пронизывающему ветру неприятно, а чего делать? Убиться-то хочется. Это, Зоя, мне напоминает ту самую зиму. В которую я понял медленный кайф.
Зима тогда наступила рано и была морозной. Во второй декаде ноября уже достаточно морозило. И лежал снежок, предвещая мне скорый снежок на весле. Чего я помню? Прежде всего достопамятную ревизию в ФСС. Обещанную еще в июле того года.
Только отошел я от суицида, а у Женьки должна быть сессия в заочном вузе каком-то. Тут надо проходить ревизию в ФСС. Вот что ФСС может проверить? Расчет ЕСН ему по барабану. Проверяет ФСС две вещи - выплаты пособий за счет ФСС и отчисления на обязательное страхование от несчастных случаев на производстве и профессиональных заболеваний. А они с фонда оплаты труда начисляются. Это что значит? Что я должен представить инспектору всю первичку по зарплате. И по пособиям. На основании чего я их начислил и выдал. Чем я занимался с июля? Эту первичку в соответствии с требованиями Госкомстата делал по новой. Потому что ее не было.
Там как было? В получении зарплаты никто не расписывался. Хочешь -верь, хочешь - нет. Для меня это дико. Лет десять с лишним назад я три раза расписывался за какие-то гроши. В родной Академии за стипендию расписывался. А тут - на тебе! Получил деньги - и все. Причем почему-то с округлением до косой. Что к косым я хочу получить 35 рублей 68 копеек как-то не понимали. А это тоже деньги кстати. Ну, сначала зарплата у них была виртуальной. Кабы была реальной у всех, так первичка была бы. А то все пошло потом. Первые полгода надо было делать заново. Я сделал. А подписи-то я собрать никак не мог. Где-то половины уже не было. Уволились. Это раз. А два - ну не мог я и не хотел хватать всех за фалду. Вполне достаточно было сделать в Ворде всю эту первичку. Подписи я попросил нарисовать девчонок.
Пришел день ревизии. Разложил я эти папки на столе, сам еще раз пересчитываю. Время идет, девчонки ни хера не делают. То ли они на меня хер положили просто, то ли забыли, то ли нарочно решили меня подставить - не знаю. Лично я думаю, что на меня им просто было хер положить. Так повелось с самого начала. Я им могу говорить, а они могут мои слова пропускать мимо ушей. Без всяких последствий для себя. Я ведь человек не гордый. Мне не нужно выебываться. Не сделали - сделаю сам, Зачем лишний раз себе нервы трепать. Мне не нужно вот этого - показать себя, что я главный. Потому как я знал, что я в натуре лучше их учет знаю и могу делать то, чего они не могут. И чтобы прочувствовать это, мне надо почитать нормативные акты, посидеть на первичкой и обороткой, посчитать на калькуляторе, почитать договоры. А не смотреть, чем они занимаются в рабочее время, не оговаривать их, не орать на них. Вот у меня не было потребности показать, что я их главнее. Дело у нас вобщем-то было разное. Я на что рассчитывал? Вернее, не рассчитывал. Это для меня естественным было. Что если я им сказал, что к такому-то числу надо сделать то и то, то это будет сделано. Причем нагружал я их редко. Но ожидал понимания. А его не было. Девчонки привыкли, что со мной можно просто не считаться. И реально я им сделать ничего не могу.
А чего я им могу сделать? Мне после отчетного периода за ляпы и отношение к моему труду и ко мне хотелось им всем надавать пощечин, заголить зады да всыпать розог или плетей. Не мог я этого. Закон не позволяет. Выживать их, подсижывать, капать на них постоянно? Это не мое. Орать, унижать - не могу. Себе в первую очередь хуже сделаю. Девчонки и разболтались. И не со зла на меня. Просто они реально не понимали, что такое НАДО. Что надо прийти на работу к 9 часам и добросовестно отсидеть до шести вечера - это они понимали. А что на ревизию надо представить все документы в срок и оформленные надлежащим образом - это было им непонятно. А зачем - раньше просто меняли вывеску. И было хорошо и без напряга.
И ведь правы оказались! Зачем я делал три месяца эту первичку и высчитывал все до копеечки, если чрез два месяца после ревизии фирма просто развалилась? Да, Женечка, права ты оказалась, извини, что зря напрягал тебя. Встретить бы ее и сказать ей это.
А я как дурак приперся тогда на работу с температурой 38,5 и болью в правом боку, сгибаясь от боли при кашле. Честно, думал, что это ломка у меня с травы. Все ж семь месяцев долбил без перерыва. Это была банальная мелкоочаговая пневмония, с которой бы меня на полмесяца положили в больницу. А я пришел, папки разложил и попросил Женьку расписаться в получении денег в платежных ведомостях. За тех, кто не расписался. За два года. Прошу к часу. Я хотел как обычно похавать и съебаться потом в ФСС. Проверил все, цифры сходяться. А ничего не подписано. Женька просто проигнорировала мою просьбу. Так еще с понтом говорит, что она этого делать не обязана.
Сука, я чуть умом не рехнулся тогда. Мне ж чрез час все это везти уже надо было. Как это назовешь иначе, нежели саботажем? Зоя, я человек спокойный, но вот тогда если б это было в моей власти - я б эту Женьку на месте бы расстрелял. Психанул я, назвал ее падлой стовосьмой, шмарой галимой, сказал, что такая помощница должна у меня целый рабочий день хуй во рту держать и в жопу давать да еще сверх того потом у всех водил отсасывать, да что ее за такое отношение ко мне по кругу пустить надо, а отпиздошить - это само собой. И пошел в кафетерий обедать. Там сто грамм выпил и думаю - а пошли вы все на хуй от меня, я сделал все что мог. Мне что ли больше всех в этой конторе надо?! Ладно, прихожу туда. А это рыжая сучка нажаловалась на меня Аньке толстозадой. Та давай на меня орать, что я ничего не сделал. И вот этим она меня кровно обидела. Потому что я этим три месяца занимался. И все подготовил. А подписи в конце концов девчонки могут нарисовать - пусть хоть что-то сделают. Я как пред ней эти папки швырнул, как стал это кричать с матюками. Анька и девчонки охуели. Тон она сбавила и попыталась перевести стрелки - мол, зачем это нужно, никто не должен знать, кто какую зарплату получает. Мол, это только она может знать. А я говорю - чего тут скрывать-то? Если кто получил больше меня, я ему что, морду что ли бить буду? Что за секрет-то? Форма это установлена Госкомстатом, вот пусть она сама едет в ФСС и говорит ревизору, что нормативные акты ей не указ. Пусть скажет это налоговому инспектору, налоговым полицейским, операм из ОБЭП, прокурору. И послушает, что ей в ответ скажут. А мне говорить не надо - я и без того знаю, что ей на нормативы и законы хер положить. А вот хочешь хорошее фирме сделать, чтоб что-то было по нормальному, выходишь с температурой на работу, хотя мог бы лежать в больнице - получаешь саботаж подчиненных и такое отношение от нее. Ей крыть нечем. Давай на девок орать - почему не сделали. Ну, те зашевелились и за полтора часа все подписи нарисовали.
Поехал я в филиал ФСС, взяв все бумаги. Ездить я туда любил, потому что он ближе всего был к моему дому. По дороге само собой - пара бутылок пива. Чувствую хуево. Кашлять очень больно, бьет озноб, все тело крутит, правое плечо болит. Да нервы на работе все вымотали - заместо благодарности. Захожу в этот филиал (а он на третьем этаже был), ищу кабинет ревизоров. Там их пять женщин разного возраста было. Одна молодая девчонка, остальные дамы средних лет и постарше, а я должен был у женщины лет сорока пяти ревизию проходить. Она немного попеняла мне, что опоздал, но работать со мной согласилась. Хотя проверка бумаг должна была занять много времени.
Чего сначала проверяли? Выплаты за счет средств ФСС. Всего было выплачено за три квартала того года 51629 рублей 73 копейки. В эти выплаты входили больничные, пособие по беременности и родам моей предшественнице, три пособия по рождению ребенка (одно - моей предшественнице, а два - счастливым отцам), и пособие по уходу за ребенком до достижения им возраста полутора лет.
Начали мы с пособий по временной нетрудоспособности - единственных выплат за счет средств социального страхования, облагающихся НДФЛ. Форма больничного листа не изменилась с советских времен практически. Ты знаешь, одна сторона заполняется органами здравоохранения, а другая - организацией. Там есть много разных тонкостей и ограничений. Во-первых, обратную сторону листа должен заполнить табельщик. Указать в каком структурном подразделении работает данный сотрудник, с какого дня и по какой он не выходил на работу, сколько в этот период было нерабочих дней, какого числа он вышел на работу и сколько рабочих дней не вышел. И подписать это должен начальник структурного подразделения и табельщик. Потом должен заполнить сотрудник отдела кадров, чтобы указать данные по непрерывному (а в случае беременности - и общему стажу). Это принципиальный момент. В зависимости от непрерывного стажа определяется размер пособия по временной нетрудоспособности. 100 % от зарплаты назначается, если непрерывный стаж не менее 8 лет или если на иждивении находится трое или более детей (сама понимаешь, что бухгалтерия должна тесно взаимодействовать с отделом кадров или совмешать, как это и было там да и в других местах, где я работал), 80 % от зарплаты, если стаж непрерывный не менее 5 лет, но до 8 недотягивает; и 60 % от зарплаты, если непрерывный стаж менее 5 лет. Поэтому непрерывный стаж к моменту установления временной нетрудоспособности указывается в годах месяцах и днях и должен быть заверен печатью организации. Моя предшественница во все эти тонкости не вникала. Всем назначала по 60 %. А я, как больничный мне принесут, начинал пролистывать трудовые книжки, чтобы высчитать стаж с помощью календаря до дня. Толстая Катька не хотела париться над этим, да и не умела заполнять оборотную сторону больничного. А я заполнял все. И носил девчонкам на подпись. Рыжая Женька расписывалась как кадровый инспектор, худая Катя - как табельщик. Ну, тех, кто руководителем отдела числился, отлавливал да и подписывал у них.
Потом должен был уже дважды заполнить я. На основании данных отдела кадров и врачебных записей я как уполномоченный по социальному страхованию назначал сотруднику пособие в таком-то размере от зарплаты. Практически у всех было по 60%, кроме узбечки Дили. Интересно, но молодежь, рожденная к конце семидесятых- начале восьмидесятых, или приходила на работу без трудовых книжек или всегда имела перерывы в стаже. А вот мои сверстники и старше имели непрерывный стаж приличный. У иных он с начала трудовой деятельности и не прерывался. Кто начинал свою деятельность в советский период, о стаже думали. Постперестроечному поколению на стаж и на трудовые книжки было откровенно насрать.
А в самом низу листа я как бухгалтер обязан был рассчитать размер пособия по временной нетрудоспособности на основании среднедневного заработка. Сколько человек в среднем за три месяца последних за день зарабатывал, потом высчитать размер дневного пособия и умножить его на число дней рабочих, которые он болел. Потом НДФЛ высчитать по нему, вычесть его и определить сумму к выдаче. Я еще к каждому больничному притащил ксероксы их трудовых книжек. Но правильность определения непрерывного стажа тетя отказалась проверять наотрез. А чего проверять, если у всех он, кроме узбечки, меньше 5 лет. А вот расчет размера пособия проверяла. Я его по лекциям, по семинарским занятиям и по книгам высчитывал - и ФСС это захавал. Ну, сказала она, что двоих я примерно на десятку обсчитал, а Женьке на 23 рубля больше начислил пособие. Ошибки несущественные, но ей же надо найти что-то. Чтобы показать, что и она работала. Мне полегчало уже на душе.
Потом пошла проверка расчета пособия по беременности и родам. Я своей предшественнице 143 рубля недоплатил, потому что считал по календарным дням, а надо было по рабочим. Тогда не въехал. К пособиям по рождению ребенка вопросов не было. У меня по ним все бумаги были на месте. Заява на получение такого пособия, ксерокс свидетельства о рождении ребенка, оригинал справки о рождении ребенка, справка с места работы супруга/супруги, что там такое пособие получено не было. Вопросов нет. Точно также проехали пособие по уходу за ребенком. Принес приказ о предоставлении такого отпуска моей предшественнице - и все.
Потом перешли к начислению и уплате отчислений на обязательное страхование от несчастных случаев на производстве и профессиональных заболеваний. Они ж с фонда оплаты труда начисляются. Стали смотреть штатное расписание (мое творчество!), расчетные ведомости, мои регистры, пересчитывать все это за два года. Спрашивает чего - я ей отвечаю, бумаги показываю. Вобщем, работаем. Сразу сработались. Она там бумаги отбирает, что ей нужны. Ксерокопирует их. А я сижу. Как кашляну - так съежусь. Бок болит. Она спрашивает меня - чего кашляете? Простыли? Я говорю - да. А чего так сидите боком? Да вот при кашле бок болит. Температура у меня. А меня знобит всего. Тетенька забеспокоилась - а зачем тогда было приходить? В больницу ложиться надо. Я начал - да вот ревизия, кто кроме меня придет и сделает! Они все тут забеспокоились. Мол, чай попейте с малиновым вареньем, сейчас сделаем. А тетенька мне говорит - зря Вы так, здоровье-то дороже. Да у Вас все в порядке. Можно было бы позвонить и договориться. Что мы, звери что ли какие! Я и сам чувствую, что мне вообще-то надо было бы дня два-три отлежаться! Взять больничный, на рентген сходить. Что толку в том, что я больной вышел на работу. Коллеги называется, даже не заметили, что я кривлюсь от кашлю и весь бледно-зеленый, что то потею, то в жар кидает. А здесь вроде посторонние люди, чрез кабинеты которых проходят десятки тысяч страхователей, сразу обратили внимание. А она мне говорит дальше - может чаю попьете горячего, согреетесь хоть? У нас и торт есть. Попейте чай с нами.
Вот сел я с ревизорами соцстраха чай пить с тортом. А там не только чай. Они мне еще сто грамм налили - мол, согреться надо- огурцы соленые дали на закуску. Я рюмашку опрокинул, чай с ними пью, за жизнь базарю. Про что? Про жизнь мою семейную неудавшуюся. Про то, как я любил жену безответно, а она взяла да и свалила от меня. А чего я еще мог им рассказать? Они меня утешали, говорили, что кого-то встречу. А чего еще они могли мне сказать? И ведь правы оказались. Встретил потом. Чрез пять месяцев. Пока мы трепались, тетенька ксерила себе копии документов. Сказала, что я - прирожденный бухгалтер. Вот там меня утешили. Ведь я четыре месяца считай над этим работал. Задерживался после работы, собирал подписи. Это было нужно им - работникам соцстраха. Это было нужно мне - чтобы применить те знания, которым меня научили в родной Академии. По большому счету, нужно было и сотрудникам организации - пособия по линии ФСС они получали, хотя для этого я долбил директрисе, жаловался ей на ее дочку. Зачем? А как я иначе мог смотреть в глаза человеку, представившему все документы мне на это пособие? Для меня Анька, зажимая пособия, вычитавшиеся из платежей ФСС, была самой обыкновенной крысой. За это я ее дополнительно презирал. Платить 4500 рублей все равно. Или в ФСС или своему сотруднику, у которого родился ребенок. С ежемесячной выручкой в десять лимонов зажимать своему сотруднику четыре с половиной косых как-то глупо. Не говоря что беспонтово. Вот эти тетеньки из ФСС и могли оценить то, что я делал. Я им реально упростил жизнь. Они это и оценили. Сто грамм налили, горячим чаем с тортом напоили, похвалили. А на работе даже спасибо не сказали! Ох, суки!
Короче, дело затянулось почти что до семи. Тетенька мне сказала, что напишет акт ревизии. Мол, насчитает копеечные пени (6 рублей) за просрочку платежей в прошлом году, Какие-то расходы доначислит, какие-то не примет к зачету. Для организации с таким оборотом это пустяк. А она работала. И я работал. Друг друга мы поняли и оценили. В любом бюджетном учреждении мне б за такой акт ревизии любая директриса долго бы ручку жала. А здесь это никому не нужно было. Вот тогда я это понял окончательно.
Вот с этой ревизии и началось мое знакомство с опиатным миром. Сама ревизия здесь не при чем. Я пошел домой обогретый и успокоенный. И вспомнилось мне, что Женька ушла на сессию, платежки печатать некому. И по-любому мне завтра придется идти на работу. Потому как платежки печатать некому, а платить им надо. Вот что мне их платежки дались, почему я совсем больной решил на работу - я это сейчас понять не могу. Боялся, что уволят? Не, не боялся и не уволили бы. Температура, больничный мне был обеспечен.60 % от оклада пособия по временной нетрудоспособности - тоже. На хуй мне идти? А решил, что пойду. Потому как некому платежки печатать. А дело было скорее всего не в платежках. Мне одному дома просто не хотелось оставаться.
А опиатная тема здесь вот при чем. Я и так болел, а тут меня продуло. Шею. Голову не повернуть. На правый бок лечь невозможно. Пришел я и свалился. А лежать не могу. Маманя на меня уже не орала. Слова не сказала. Она ж видит - я болен. Просит меня вызвать врача. Я ей про платежки гоню - мол, печатать их некому, а им надо платить. Она уговаривает - мол, пошли их подальше, здоровье свое дороже будет. Права маманя была, надо было мне послать их на три веселые буквы. Почему их не послал - не знаю. Но сказал, что все одно пойду завтра на работу. И ворочаюсь - уснуть не могу. Она мне там спазган сует, какие-то анальгетики - ни хуя не помогает. Искала в ящике с лекарствами, искала. И что находит? Трамал свой! Который остался с ее операции. И говорит - а вот выпей трамала. О! А ж знал, что им героинщики ломку снимают. И что им удолбаться можно. А как - не знал. И дает мне маманя две капсулы. Она столько после операции принимала. Я их захавал. Мне не до кайфа было - ну, я болел. 39 температура Вот дались мне эти платежки! Мне б надо в больницу ложиться было, а толстозадую Анечку с этой хитрожопой фирмой слать на хуй. Не до кайфа. Но прошло где-то полчаса. И я почувствовал - меня впирает. Да! Я как бы лежа полетел ногами вперед. И все стало по хуй! Разбитость тела пропала, боль в шее стихла постепенно, а в боку при кашле - почти не ощущаться. И все отошло на задний план. Все проблемы. Помню одно - мне стало комфортно, хорошо и спокойно. И довольство ощутил. Лежу довольный как таракан. Улыбаюсь во весь рот. Впервые с попытки суицида. Лежу так и думаю. Это, конечно, не трава, но тоже впирает по своему. А трама-то у мамани навалом с операции осталось. Правда, больше в стекляшках. Э, думаю, убиваться и трамом можно. И неплохо, хотя все же не трава. Лежу и летаю лежа. Тут маманя чего-то забеспокоилась. Пришла, смотрит, как я лыблюсь и спрашивает - ну что, приход пошел? Ехидно так. А я ей честно ответил - это не приход само собой, но все же впирает. А она так вздыхает - ну и наркоман ты! Ладно, пока болеешь, попей трамал, я тебе его на кухню вынесла. Ну чего я могу сказать? Не хуй моей мамане орать на вмазки мои белым. Потому как с опиоподобной дурью сама меня познакомила. Это нарочно не придумаешь. Так в мою жизнь вошел трам. Так я понял, что им убиться можно.
Уснул я спокойный. Утром встал, что на пласте осталось - в карман заныкал. С трамом и пошел на работу. Болею, но легче. Трам я взял, чтоб и тело и душу полечить. Прихожу на работу. Ура! Женька в учебный отпуск свалила, сессию сдает. Отдыхаем друг от друга. Худая Катя сидит на своем месте, напряженно здоровается. Судя по всему, Женьке вчера все же основательно влетело, потому что Анька была не в духе. Наорали на нее по полной программе.
Короче, среди бумаг нашел я письмо Женьки. Будто бы бабушке своей написанное, а написала там про меня. Что я ее очень смущаю, что я- неизвестно какого возраста с бородой и в очках, что на вид мне то 30, то 60 лет. Мол, Луна молодая - я молодо выгляжу, Луна старая - и я становлюсь старым. Что контакта со мной нет никакого, что странный я, сам с собой разговариваю, напеваю жуткие песни, говорю с ней словами из тюремного жаргона, которые она не понимает. Что я хочу заставить всех девушек заниматься проституцией. И что я вообще невыносимый человек. И что она очень жалеет, что работает со мной. Вот так. Написано будто бабушке, но оставлено-то у меня на столе. Вот дура! Детский сад прямо! Несколько раз звонила своей подруге Катьке, пыталась узнать, как я прореагировал. А та отвечала - никак. Пришел он, поздоровался, порылся в бумагах, стал звонить в банк. Платежки напечатал и в бумаги уткнулся. Все как обычно. Молчит - и все. А Женьку видимо ее выходка беспокоила очень сильно. Три раза звонила. Как думаешь, обломал я этих дур? Думали что ли я на стенку полезу из-за такой хуйни? При третьем звонке я слышал, как Катя говорила ей очень раздраженно - ты пойми, мы для него просто не существуем. Потому что вольностей с собой ему не позволяем. И ему просто безразлично, что ты о нем думаешь. Вот если б он понял, что ты с ним можешь переспать, он бы тобой заинтересовался, а так зачем ему знать, что ты о нем думаешь?
Угадала Катя! Давать не хочет - на хуй ты мне нужна. Или, подумалось мне, Женька все же хочет, но не решается сделать первый шаг. Парня-то ее уволили, отчего бы ей со своим начальником не перепихнуться? Решил заняться девчонкой серьезно после сессии. Но когда будет то! Аньке сучке ревизия вообще неинтересна была. Я было пошел к ней и рассказал про то, что было в ФСС, но она так равнодушно сказала - вот и хорошо. Ни слова благодарности! При таком отношении в натуре выходить больным на работу не стоило. Неужели девка эта была настолько тупой, что не понимала - доброе слово и кошке приятно? Ведь я просто мог бы взять больничный, лечь в больницу даже. Легкие явно застужены были. А Аньке мой больной вид по барабану, как и вся эта ревизия. Словом, чувство было такое, что на работе тебе в душу по новой наплевали. Достал я трамал и закинулся им. Потому что снова кашлять больно становилось. Но само собой, скушал больше капсулы.
Трамал впирает медленно и незаметно. Я сидел за компом и превращал первичку в проводки. Ни о чем другом и не думал. И мне становилось это делать все более и более приятно. На душе стало спокойно и легко. За полтора часа я вбил в базу данных такую же папку счет-фактур, которых Женьке хватало на полдня работы. Сварил чифирь, пошел с кружкой курить. Курил на лестничной площадке и потягивал дымящуюся жижу. Меня впирало все сильнее. Стало радостно. Время от времени я хихикал. Девчонки из других фирм косились на меня. Потом в прекрасном настроении, тихий спокойный пошел на свое рабочее место. И продолжал делать то, что надо было. Что сам запланировал. Женьки не было, мне никто не мешал. Хотя без Женьки было что-то скучновато. Прикалываться было не над кем. А над другими прикалываться не хотелось. Они так не смущались, как Женька.
Никаких особых эффектов за трамом кроме чемурной головы, отрешенности, погруженности в покой, в какое-то ленивое безмолвие, в чувство комфортности, в котором душа может тихо дремать часами или чувствовать себя просто спокойно и уютно, какой-то отстраненности от всего внешнего, происходящего вокруг, какой-то тихой радости внутри, я сначала не замечал. Да и не искал я ничего такого по началу. Я таскал его с собой и кушал по 2-3 капсулы двухсотого исключительно для устранения боли в шеи и в боку. Помимо анестезии тела трам давал анестезию душе. Душа так уже не болела, не ныла от того, что любимая жена вытерла о тебя ноги, что на работе ни ты сам, ни твое дело никому не нужны, что маманя каждые утро и вечер орет на тебя, что сидишь на абстяге. Трам как-то утешал в отсутствие травы. Вот так я и ходил на работу с пластом трама в кармане. Так я стал въезжать в медленные темы, близко знакомиться с медленным кайфом. Не потому, что травка перестала меня удовлетворять или надоела. Ее просто не было. А где замутить ее я не знал. Кроме того в жизни моей начались пертурбации, которые только развеяли ранее опознанные мною миражи моей жизни.
Важным миражом была работа. Я очень радовался весной новой работе и новой должности, где я мог применять на практике тому, чему меня научили в Академии. Появлялась основа для реальной независимости от мамани молодой семьи. Жена сбежала, но основа та осталась. Она была направлена на основу торча и поблядовок. Кроме того, моя работа приносила мне прежде всего глубокое моральное удовлетворение и чувство стабильности. Как бы я не лаялся с матерью, как бы она не орала на меня, как бы я не удалбливался черт знает чем - утром в семь я продирал глаза, вставал и пиздовал на эту работу. Где делал то, чего другие делать не умели и не понимали. Более того. Своей деятельностью я объективно облегчал жизнь многим людям. Осенью стало понятно, что работа моя здесь никому не нужна кроме налоговых органов. И что дела у фирмы в плачевном состоянии. Оборот все более падал. С девяти с половиной лимонов в августе до полутора в октябре. За октябрь нам еще бюджет остался должен по НДС 435 рублей. Стали увольняться водилы, зажималась зарплата у работяг, менеджеры из американской фирмы недосчитывались все большего и большего, начались объемные возвраты закупленного товара. Стало ясно, что фирма близится к своему концу. Но что он наступит скоро и неожиданно - это как громом огорашило.
В пятницу после ревизии около четырех часов пополудни я вышел курить на лестницу. Покурил, собирался идти назад, как вдруг увидел белые волосы ингерманландской финки - нашей директрисы и очкастое жуликоватое лицо ее мужа, смахивающего на известного Беню Крика. Не видел я их давно - с того памятного наезда налоговой полиции. Директриса как раз как женщина и как человек была мне симпатична, я радостно приветствовал ее. Она сказала, что нужно нам поговорить. Пошли в кабинет. Я ей рассказываю про ревизию, а она меня благодарит и просит выслушать внимательно. Она продала фирму, теперь у нее новый владелец. Он является и генеральным директором и главным бухгалтером. Я продолжаю исполнять свои обязанности, получать прежнюю зарплату, должен подготовить и сдать весь отчет за год, а вот в следующем году будем работать в новой фирме. Показывает мне бумаги. Говорит, что если придут, ссылался на них. Пока она это говорила, пришла долговязая Вика с факсом. Факс был из налоговой полиции. Встречная проверка. Представить все документы по всем сделкам с магазином одним. Пожилая пара разом скисла и спрашивает меня, какие это документы. Я им говорю - счета, счет-фактуры, товарные накладные и платежные документы. Срок был неделя. Вот за неделю все и подготовили. Искали, выдирали из старых подшивок, переделывали кассовые ордера. Уложился даже раньше срока. Отвозила папку толстозадая Анька. Какую сумму она к ней приложила - я не знаю. Но приложила - это несомненно. А у меня после этого была одна мысль - надо чухать отсюда и чем скорее, тем лучше. Тем более что мама подыскала мне возможное место. Но только в следующем году.
Бухгалтерский учет и отчетность давали мне забвенье от окружающего и внутренней тоски. При этом я думал, что моя профессиональная деятельность полезна всем. Налоговым органам, владельцам, руководству, сотрудникам. Так как я работал добросовестно и всегда разрешал все проблемы с налоговыми и прочими органами в сфере своей компетенции, то я считал себя хорошим профессионалом, компетентным главбухом. Мне не хотелось никому казаться, мне в своих собственных глазах надо было таким быть. Именно поэтому я и задерживался после работы, перетряхивал прошлогодний архив, выверял расчет налогов и перечисление с них в бюджет до копеечки. Да, быть мужем и отцом у меня почему-то не получилось, но специалист своего дела из меня получился все-таки! А тут за моей спиной такое делается. И людьми, которых я вообщем-то уважал в отличии от их кокосовой дочери. А они просто перечеркнули весь смысл моей работы. Никому мои расчеты до копеечки оказались не нужны! И в следующем году отчет мне здесь не сдавать. И не отпроситься, не поболеть из-за этой встречной проверки. Чувство постоянства, даваемое ежедневной работой, уже после рэкета того стало превращаться в мираж. Теперь этот мираж развеялся окончательно. Чтобы я не делал, как бы я ни работал, ничего этим не изменить. Решаю не я, и не нормативы. Да и дома эта работа ничего не изменила. Хотя я раньше матери ухожу на работу и позднее ее прихожу домой, маманя по прежнему орет на меня и относится ко мне как к капризному ребенку. Какой бы оклад не был, деньги в руках у меня не держались. Что великовозрастным студентом, что руководителем высшего звена организации со штатом в 70 человек я одинаково не представлял интереса для женщин. На работе я не добился ничего, только проводил время. Это стало самоочевидным.
В тот день кашляя я возвращался домой чрез Киевский вокзал. На электричке. По дороге зашел в тот самый магазин, где мы с Наташей полтора года назад держали прилавок с ее чимчи. За пивом, само собой. Купил пиво. Глаза бродили по сторонам бесцельно. Увидел аптечный киоск в магазине. Задержался у него, пошарил глазами по витрине. Взгляд сам собою остановился на голубовато-синей пачки. Средства от кашля. Коделак. Цена - 60 рублей. О нем мне писал один парень с Хая. Что можно им убиться. Что там кадик и всякие травяные сборы. Присмотрелся. На упаковке написано 0,008 кодеина в одной таблетке. Стало быть в пачке 0,08 г кадика. А может попробовать? Дай-ка возьму. Взял две пачки, две бутылки девяточки и баночку крепкого пива - запить. Пачки в карман, бутылки с банкой в сумку - и пошел чрез темный дворик домой. Остановился у помойных баков.
Скажу тебе, Зоя, так - помойка влекла меня еще ребенком. Еще до школы обожал лазить по помойкам и собирать разные железяки. Есть что-то глубоко обворожительное и привлекательное в любой помойке. Да и в любви и в сексе меня тянет именно на помойку. Так и тогда я остановился возле мусорного бака, достал из сумки банку пива, скинул пачку одну и зажал пласт в руках. Открыл пиво, стал на морозе и начал закидываться колесами. Всего скушал 10 штук. Целый пласт. Потом подкурил сигарету и привычно курил, потягивая пиво, прямо у помойки. В темноте, морозе и полном одиночестве. Вкус от колес в рту был не особо приятным. Постоял, попил пиво, бесцельно потоптался на месте и направился домой. До дома 5 минут было идти. По дороге я обратил внимание, что от пива захмелел сильнее обычного. Но пока что ощущения были чисто алкогольные.
А в лифте все и началось. Знаешь, настоящий опиатный приход испытал. Короткий очень, правда, смазанный. Ощущения были такие. Вдруг стало вверху живота тепло, теплота медленно поползла вверх, начало гореть лицо. Слабо, но гореть. Мне стало тепло и уютно во всем теле. Зайдя домой под вечное мамино «опять назюзюкался!» первым делом глянул на зрак. Зрачки не сузились приметно, но где-то чрез полчаса нечто вроде тумана в глазах появилось. Зрение ухудшалось. Раздевался, а самому спать хотелось. Все тело охватило довольство и сонливость. Ходил заметно приторможенным. Хмелел сильнее. Зашел в комнату маленькую и вдруг упал навзничь. Ноги так и подогнулись. Хорошо маманя не видела, а то вообще пиздец мне тогда был бы. Поднялся, полежал на своей кровати. А потом наоборот наступило некоторое оживление и веселье тихое. Стало хорошо, уютно и спокойно. Все проблемы отодвинулись в сторону. Тихая радость все прибывала и прибывала. Ужинал, мама налила кагор. В тот вечер была пачка коделака, бутылка пива и бокал вина - чрез два часа я смеялся так, как никогда с травы не смеялся. Глюков, увы, не было. Зато всю ночь снились мне очень приятные сны. Сначала снилось, что я занимаюсь любовью со своей однокурсницей из четвертой группы, которая мне очень нравилась, потом стала сниться некая улица, полная проституток разных национальностей. Вот иду я по ней, а мне гашиш предлагают. Затягиваюсь два раза, пред глазами все плывет. Низенькая девушка задирает юбку. Трусиков нет, красивая пизда. И тут меня разбудил телефонный звонок. Ошибочный. Не дали такой сон досмотреть, сволочи!!!!!!
Это была не трава, это было новое, иное и приятное. Достаточно доступное. И мне захотелось это разработать. Эту тему. Парень с Хая советовал мне догоняться трамом. Я решил, что попробую так и сделать. Но тут новая пертурбация, испарившая еще один мираж моей жизни.
Мираж этот впрочем поблек раньше, но никогда не испарялся, да и сейчас где-то маячит в подсознании. Надежда снова обрести Наташу. Я умом понимал, что она меня обманывала, что не вернется, что ей на меня откровенно наплевать. Но мне хотелось верить, что я ошибаюсь, что все по другому, что она права и безвинна. Хотелось, но я не надеялся уже. А тут с меня МТС требует оплатить Наташины базары по мобильнику, записанному на меня, 2000 рублей. Опа! Ее родные вот-вот переедут, прошу ее позвонить мне. Не звонит. Захожу к Стасу. Два месяца ни денег, ни травы. Говорю о новом долге - Стас мне отвечает - разбирайся с ней как хочешь! Когда будет трава? Не знаю. Отдает деньги, которые занимал, правда. Ни жены, ни травы, ни родни. Переехали - навсегда исчезли из моей жизни. А я-то считал их своими родными! Испарился еще один мираж. А маманя накатала заяву ментам, что Наташа ее обокрала. Написала, что взято и то, что было и чего в натуре не было. И я в ментовке и в прокуратуре рассказывал о своей великой любви к низенькой корейской девчонке. Заява оказалось делом небесполезным. Уголовного дела не возбудили, оснований не было реально, но наш участковый ее все же разыскал. У него мы и встретились лицом к лицу. Впервые после майской драки нашей.
В тот день я приобрел бутылку абсента еще. Только домой пришел - звонит участковый. Просит подойти. Я иду. В той самой старой потертой кожаной зимней куртке, в которой два года назад ходил к ней в магазин. В кабинете участкового предо мной предстала любимая жена. Низенькая узкоглазая кореянка в той самой куртке, которую я купил ей на вьетнамском рынке. Мой первый подарок ей. Молча взяла за руку. Притянула к себе. Грустно улыбнулась. Наконец-то после стольких месяцев я увидела тебя. А ты больше бородой оброс. А куртка все та же.
Наташа! - только и смог проговорить я. Наташа, вернись! Я ж без тебя жить не могу! На глазах выступили слезы. Я всегда таял и всегда ей все прощал. Простил все и сейчас. Только бы видеть ее, только бы быть с нею! Она сказала, что думает об этом. Иллюзия возвращения вспыхнула с новой силой. Уладив формальности у участкового, мы часа два бродили по Очакову. Говорили-говорили. Я предлагал нам снять квартиру и жить вместе, благо теперь такая возможность есть. Или готов переехать к ней. Жить со всей ее семьей. Эти предложения были отвергнуты. Если жить вместе, то только в моей квартире. Надо подготовить маму к ее возвращению, где-то к середине февраля она вернется ко мне вместе с ребенком. А пока просто будем иногда встречаться и гулять вместе. Надо ли говорить, что после этой встречи я нажрался абсента до усера!
У моего друга, бывшего свидетелем на моей свадьбе вместе со своей девушкой, должна в середине декабря быть свадьба. Меня пригласили. Я был бы рад прийти туда с Наташей, а смотреть одному на их счастье как-то не прикалывало. Найти себе кого-то на вечеринке или в баре я давным-давно отчаялся. Предложил пойти Наташе. Она согласилась, но попросила ей купить новую юбку и кофточку для этого. В день свадьбы ихней мы слишком долго бродили по рынку. А когда купили, идти смотреть на счастье молодой пары нам двоим не захотелось. У нас счастья не было, радоваться за них мы оба не могли. Вместо этого пошли в тот самый «Макдональс», куда заходили два года назад. Когда начали встречаться. И стал надеяться, что все вернется.
Стояли необычно сильные и устойчивые для Москвы морозы. В Люблино в подъездах в то время отогревалась моя судьба, о которой я еще ничего не знал. А я среди всех превратностей жизни продолжал затуманивать вечерами свои мозги. Беспорядочно чередуя коделак, трамал, абсент, водку, спирт. Само собой, за две недели мне уже надо было две, а потом и три пачки коделака для достижения первоначального эффекта. Когда я понял, что дозняк вырос, я ограничился двумя пачками коделака раз в неделю.
И втыкал на свой комп убитый разными веществами. И дрочил. И посещал Вику по выходным. Я просто плыл в бурном потоке, темном и мутным. Меня мотало по стремнинам разным и водоворотами его, но я чувствовал, что поток становится все сильнее и сильнее, быстрее и быстрее несет меня на встречу бурных водоворотам.
Когда в конце ноября Женька вышла на работу, у меня произошел с ней весьма решительный разговор. А дело было так. Я стоял и курил на лестничной площадке, думая о своем. А тут Женька с Катькой идут с сумками и пирогами. Дело к обеду было. Они там что-то с дверью ковыряются, потом открывают. И Катька говорит Женьке шепотом - «ну и тип ведь! Даже не шелохнулся!» А я стою и будто ни во что не въезжаю. А, так я тогда трамала накушался. Возвращаюсь я, сажусь за комп. А девчонки обедать собирались. Я сделал там чего хотел, думаю, надо похавать самому сходить. Ладно, девчонки, пойду пожрать, говорю. А Катюха мне и отвечает. «Почему Вы так себя ведете? Для Вас будто нас вообще нет. Для Вас мы не девушки. Вы на нас как на какую-нибудь грязь смотрите». Я просто охуел. Чего я им сделал? Это мне на них обижаться надо!
Катя, фильтруй базар, говорю. Девчонки, чем я вас обидел? Только честно!
Катя такую хуйню понесла. Оказывается, никогда за ними не поухаживаю, никогда кресла мягкого Женьке не уступлю, никому пальто не подам, в дверях не пропущу. И это все, спрашиваю. Катя говорит, что этого вполне достаточно, чтобы в конце концов меня отвергло общество.
Ни хуя, говорю, девчонки! Одно отвергнет, другое примет. Все очень подвижно и плывет. Вы просто пока молодые, жизни не понимаете. Вы поди ни разу не ставились, даже не нюхали ничего да и ведете по отношению ко мне так, будто хуя никогда во рту не держали.
Женька тут затараторила -хватит, хватит, кончайте!
Кончают в постели, а я продолжаю! Закрой хайло и слушай! - сказал я ей, и она густо покраснела. И я продолжал.
Вот для вашего же блага, девчонки, надо вас везти куда-то в окрестности Талды-Кургана. Там посадить в яму, в обязанности вменить уход за скотом, кормить репчатым луком и лепешками. Раз в неделю - порка в кровь. Раз в месяц - групповое изнасилование. Или чтоб на бутылке дрочили.
М-да, Вам с Вашими понятиями только и жить в каком-нибудь кишлаке, а не в Москве, сказала Катя. Я сказал, что жить там не возражаю, а живу здесь. Так и я им могу не нравиться, но работать нам вместе, а мне ими командовать. И свалил от них в кафетерий, где жаловался буфетчицы Юльке на своих подчиненных. Та посоветовала мне заготовить побольше березовых веток да всыпать розог по голому заду всем моим сотрудницам. Предложение мне понравилось. Само собой, так не сделаешь, но так хотелось бы. Что за базары у девчонок?
Когда я вернулся с обеда, девчонки уже покушали. Женька выговаривала Катьке, что та начала весь этот базар. Мол, добилась только того, что я гадостей им наговорил выше крыши - и все. А так меня ничем не проймешь. Катька ей возражала - мол, хоть и дико такое слушать, но ничего страшного особо я не сказал, не надо обращать внимания - вот и все. Просто невыносимый человек я - и все тут. Меня такое зло на них взяло. И чем это я невыносимый, спрашиваю. Мне по хуй, когда вы приходите и уходите, что вы тут делаете. Но если вы ошибаетесь в сумме и в дате, если говорите, что бумаги подготовите, а хрен сделаете это на самом деле - как я могу к вам относится? За это я вас и не уважаю. А еще не уважаю за то, что учиться ничему новому не хотите. А ведь вы еще очень молодые. Катя мне так спокойно стала говорить, что из-за того, что я слишком много внимания уделяю разным тонкостям, Жене приходится слишком много работать. А профессиональные навыки им не нужны особо. Потому что не собираются всю жизнь работать. Они выйдут замуж. И мужья будут их содержать. Мне поди самому было бы приятно, если б у меня жена не работала, а сидела дома.
Я ей отвечаю, что неработающая жена - это вообще-то беспонтово, потому что у меня жена год не работала. И порой просто изнывала от безделья. Катя сказала, что у меня жена была просто активная, а вот они - за традиционный брак. Когда муж добытчик, а жена - украшение дома. Я им говорю, что традиционный брак - это когда жена прислуга на день и на ночь. Женя посоветовала мне поискать себе новую жену в кишлаке.
Потом была катастрофа прямо. Полетела вся база данных 1С. Я не смог ее восстановить, вызванный спец - тоже. Чего делать? Я не знал, как я буду сдавать годовой отчет, который директриса горела желанием сдать; чем заняться на работе. И пробовал восстанавливать данные в Экселе. Ведь по доходам я там сделал регистры, решил сделать аналогичные регистры в таблицах и пробовал вбивать данные туда по первичке. После трех дней поиска и ошибок дело пошло. Счета денежных средств, расчетов с бюджетом и фондами, зарплаты, материалов за декабрь я восстановил вручную в Экселе. Анька толстозадая хранила молчание по этому поводу. Все больше и больше сотрудников увольнялось, отгрузка в кредит была запрещена. Никакой новой фирмы не регистрировалось. Становилось очевидно, что фирма тонет. Мне это было все равно. Работать я здесь не хотел уже с осени, а годовой отчет кроме меня никто не сдаст. Поэтому я и пытался восстановить утерянные данные в другой программе, чтоб подвести остатки по счетам к концу года. Понимаю, что это нужно было только мне, и никому больше. Именно тогда я и послал фирму эту на три веселые буквы в своем сердце. И положил цель - сдать отчетность и свалить отсюда, никого не предупреждая. Слишком много делалось за моей спиной, так что я считал себя в праве так поступить. Что 60 человек без всякого законом установленного предупреждения поставят пред фактом прекращения деятельности фирмы чрез месяц - этого я просто не предвидел.
Под тридцатиградусные морозы год с симметричным номером катился к своему концу. Вместе с ним стремительно неслась навстречу небытия оптовая торговая организация со штатом в семьдесят человек. Как льдины в бурных вешних водах разлетались разные миражи моей жизни. Разлетелся мираж о дипломе. Диплом специалиста я получил, а толку-то? Ни хуя! Этот оклад я мог заработать нося паспорта в посольство, лепя энное количество нулевых отчетов. Для того, чтобы это делать, можно было пять лет не учиться. Вот что я учился - я об этом не жалел и не пожалею. Мне это интересно само по себе было. Вне зависимости от целеполагания. И меня выучили именно на должность главбуха или его зама на крупном предприятии, его замов, или в бюджетное учреждение. Я шел не за корочкой, за знаниями. Я их получил, я мог их применять на практике. Так на практике они и оказались не нужны. Кому вроде и были предназначены. В Академии я привык получать сначала уважение, а потом оценки. А вот получать зарплату без уважения к себе я так и не смог привыкнуть. Нет, я за деньги не продаюсь. А только за то, чего вы мне доставить не можете и не хотите. Только за пизды и за дурь. Так что прежде оклада меня уважать надо. А меня не уважают - так и я не уважаю вас. Организации бухгалтер не нужен. Как евреям дореволюционной России не был нужен раввин, регистрирующий рождения, смерти, браки и разводы. Но царские власти требовали иметь раввина, который бы этим занимался. Так главного бухгалтера и вообще бухгалтерию требовали иметь в коммерческих структурах налоговые органы. Из бюджета я получал и пенсию по инвалидности и стипендию студента. От их коттеджей и лимузинов я не получал ничего. А зарплата моя - это мой труд, а не их милости. Я везде увольнялся со скандалом. Каждой бизнес-вумен (а с ними в основном я и работал) на прощание предлагал пососать у меня.
Работа и специальность оказались миражами. Мне они нравились, но они так ничего и не изменили в моей жизни, Зоя! Ничего. Никакой уверенности в себе, никакого самоуважения. Будто на жизненном пути просто переложил кладь из одной руки в другую - и все. Какая уверенность? Наоборот неуверенности прибавилось и стало гораздо больше. И самая большая неуверенность заключалось в том, что в натуре не знал, чего мне делать по работе. Чего нужно по нормативам, это я знал, но видел и понимал, что в мелких фирмах всем положить хер на эти нормативы. Ничего не изменили в плане материальном - при жене все деньги уходили на нее, хотя она безропотно откладывала мне на торч, после ее бегства - на проституток и дурь. К зиме - прежде на дурь. Покупая коделак, я отдавал за одноразовый кайф 120-180 рублей. Плюс неизменное пиво, а иногда - и водка вдобавок. Потом появился абсент. Расходы реально возросли. В сексуальном плане - тоже. На работе никто мне глазок не строил, дарить шоколадки, провожать до остановки и приглашать в кафе никого не хотелось. К чему, если в лице просматривался очевидный отрицательный результат. Вопреки маманиному прогнозу ни одна бабенка и не пробовала даже повеситься мне на шею. Не смотря ни на московскую прописку, ни на должность (оказавшуюся игрушечной), ни на оклад. Сам виноват, говорила маманя. А чем? Если нет во мне внутренней уверенности, никогда не будет видно, что я твердо стою на ногах. Я на них никогда и не стоял твердо. Насколько себя помню, всегда ощущал зыбкость окружающего мира, чувство рассыпания мира в пыль. К зиме стало очевидно, что на попытках найти кого-то надо ставить крест. Надеялся лишь, что жена вернется. Или что Наташа № 3 выйдет замуж в марте. Только не верил в это - она звонила все реже и реже.
В проститутках и в дури видел я единственный смысл жизни. Кстати, как раз в начале декабря мне приснился необычайно яркий и реалистичный сон. Цветной такой, яркий, красочный. Снилось мне, что маманя улетает куда-то за границу, я ее провожаю в Шереметьево-2, потом сажусь на маршрутку. Чтоб домой ехать. А попадаю в какое-то неизвестное мне место под Москвой. Кстати, было начало декабря, а во сне - лето. Там много прудов, рек, озер. Маршрутка останавливается у какого-то аэропорта. Написано большими буквами "Водновское". Захожу в аэропорт - там никого. Брожу один по залам ожидания. Потом нахожу уборщицу. Она мне говорит, что это новый международный аэропорт, недавно открыли, самолеты бывают редко. А маршрутка до Москвы будет только чрез 4 часа.
Потом объявляют прибытие самолета, появляются люди. Я иду в бар. Там немного народа. Ко мне вскоре за стол подсаживается темно-рыжая девчонка под 20 лет с короткой стрижкой в грязных джинсах и красной футболке. Все вены на руках пробитые. Серая сумка на левом плече. Представляется Юлей. Мы пьем пиво, потом идем в туалет, она ставиться чем-то в вену, а потом снимает штаны. И мы занимаемся любовью. Потом едем в маршрутке обнявшись.
Самое интересное было потом. Утром иду на работу. Около трамвайной остановки на столбе читаю объявления. Одно объявление такое - 30 июня из дома своей бабушки на проспекте Вернадского ушла 18-летняя девушка Юля (вот фамилии не запомнил) с темно-рыжими волосами в джинсах и красной футболке. И больше никто ее не видел. Если кто ее встречал - позвоните по таким-то телефонам. И фотка - вылитая девчонка из моего сна.
Я чего, во сне с суккубом трахался что ли? Как думаешь?
Пролетел и поблек мираж об аспирантуре. Туда я поступил - и что? Мне нравилось учится. И я надеялся на некую реанимацию годов моей учебы. По субботам в декабре начал бегать на лекции по политэкономии и философии. После рабочей недели это было нелегко. Физически уставал, но не в этом дело. Поначалу нравилось - привычная картина аудитории. Даже толстая Ирочка там сидела. Но Ирочка со мной на контакт не шла и заметно избегала меня. Бывало, стоишь в очереди в столовку промеж лекций, а она тебе слова не скажет, да еще и морду отворотит. Другие аспирантки охотно трепались со мной по учебе, а вот на внеучебные темы общаться откровенно не хотели. Аспирантура только помогала мне ностальгировать по на самом деле замечательным годам моего студенчества позднего - но более ничего. Прежнее уже ушло и не вернется. Не вернуться снова мне на первый курс, не вернется ко мне и моя семья - так размышлял стоя с бутылкой пива на Ленинградке, пристально вглядываясь в рассматриваемое из темноты уличной освещенное изнутри здание. С которым я был близко знаком уже 8 лет. Сколько воспоминаний! Вообще-то конкретно в этом здании я задрал семь юбок. Хотя бы это одно, а защита курсовой здесь, а написание диплома, кафедра - нет, есть много чего вспомнить. А назад не переиграешь уже - получилось то, что получилось. Прежнего не вернуть - мне остается только втыкать на родное здание ФА на вечернем небе. Брал еще бутылку и топал в ближайший аптечный ларек за коделаком. Потом в ближайшем ларьке брал пиво. Потом отходил в какую-нибудь темноту, желательно поближе к помойке, торопливо скидывал упаковки. Тянул пиво с колесами коделака 3-5 колес зараз. Потом начинал курить и допивал пиво. Потом шел за новой. В самый сильный мороз садился на скамейку в сквере. Когда эта бутылка допивалась, внутри меня росло чувство теплоты от живота. Нос почесывался, лицо тоже, но тепло изнутри немного согревало меня. Становилось очень комфортно и необычайно спокойно. Полная внутренняя невозмутимость, полная отстраненность от всего. Какое-то сонное, очень довольное внутреннее оцепенение наряду с подвижностью и легкостью глаза и потока мыслей. Проходило полчаса - и мои глаза превращались в медленно по порядку осматривающее окружающее камеру обзора. Взор мой медленно и бесцельно плыл по сторонам по точно заданному маршруту, не фокусируя на происходящем внимания и не смещаясь от этого пути. Внешний мир преображается в нечто зыбкое, иллюзорное, не стоящее внимания. А глазеть просто приятно. Как более приятно становилось курить, пить пиво, дышать. Замедления ритма дыхания я не помню, чтобы замечал, а вот кашлять какое-то время вовсе переставал. И вдохи и выдохи вроде становились более глубокими, но не помню точно. Иногда покалывало в кончиках пальцев. Часто зудели мочки ушей. Какое-то время я сидел и втыкал на здание ФА. Пиво допито, бутылка или банка - брошены в снег, скурена не одна сигарета - а глаза мои вели круговой обзор светящегося окнами здания, неожиданно ставшего столь близким. В конце концов мне становилось снова холодно и я вставал. Тут меня охватывало неведомое мне ранее и совершенно непонятное прежде желание бесцельно слоняться по улицам и закоулкам разным. А мне это было приятно - бродить из дворика во дворик с сигаретой в зубах и бутылкой пива в руке. Час я точно так гулял, несколько раз даже прикапался к симпатичным девчонкам - предложил им потрахаться. Они чего-то как чухнут от меня сразу, да я это больше чтоб приколоться над ними. Во! В другой раз я набрел на студенток нашей ФА. Я уж закинулся да и пивом дай Боже набухался. Вот. Не помню, чего-то они меня там спросили, время что ли, я сказал, потом почему-то с ними разговорился. Это были со страхового девчонки, вечерницы. Второй курс. Я их спросил, чего им преподают, они ответили, я рассказал, кто и чего преподавал у нас в учетном на втором курсе, ну, знакомым преподам все косточки перемыли - само собой. Там одна захотела водки выпить. Мол, холодно очень, вот согрелись бы. А я их спросил - а что, вы разве водку пьете? Они смеются, говорят, пьют. Мы еще мол, не то делаем. Меня это заинтересовало сразу. Может, хоть часть этих молоденьких девчонок знает въяве мир наркотиков и проституции? Как мне хотелось встретить такую девчонку и жениться на ней. Назло мамани, выжившей мою жену узкоглазую.
Э, девчонки, спрашиваю. А может вы еще и травку курите или винтом ставитесь или нюхаете чего?
Девчонки замолчали и выпучили на меня свои симпатичные глазки. Иные недоуменно переглядывались.
Нет, мы такого не знаем, наконец ответила самая симпатичная девчонка.
Девчонки, а может вы работаете? - спросил я с надеждой. Вот я уже и работаю - ответила та же девчонка.
А сколько? - радостно спросил я
Чего - сколько? - переспросила девушка.
Ну, сколько за ночь возьмешь? Даю сто пятьдесят баксов!
Девчонки заржали и предпочли съебаться от меня. Их стайка быстро растаяла. А я весело ржал стоя на месте. Эх, прикольный был случай!
Я медленно брел в метро, мчался в синем вагоне весь исполненный внутренней медлительностью, лениво переходил на кольцевую бесцельно побродив в окрестностях Киевского вокзала, садился на электричку ехать домой. Или выходил на Белорусской и шел на маршрутку к Вике. Как мне хотелось после рабочей недели на затрахавшей внутренней бесцельностью всех своих трудовых усилий и после субботних лекций в аспирантуре прийти к ней, сжать в своих объятиях и поцеловать в прихожей. Снять верхнюю одежду, разутся, пройти на ее маленькую кухню, присесть на угловой табуретке и начать долгий пиздеж за жизнь. Мою, ее, ее подружек, моей жены, моих подруг. Интересно, Вика обычно была одета так, как меня возбуждало в максимальной степени. Я привык к ней, чувствовал от нее человеческое понимание и участие. Вика стала для меня самой настоящей любовницей, хотя брала за ночь сто баксов или появившиеся ЕВРО. Интересно, не желая связывать со мной судьбу, она была беспощадна ко всем моим подругам, старалась пробудить у меня недоверие к ним, увидеть их корыстные мотивы. Наиболее беспощадна она к моей жене. Вот так и тянулись долгие зимние вечера - на кухне. Мы то просто сидели за пивом, то за вином, иногда играли в карты (Вика вообще-то картежница), и болтали, болтали, болтали. Я кушал еще пару пачек коделака и снова приятные медленные волны внутреннего тепла, безмолвия и покоя согревали внутри. Попиздев так до часа до двух, Вика гнала меня в душ, потом шла сама, а я валился на широкое ложе из двух сдвинутых кроватей - рабочее место Вики и других девушек, живших здесь ранее. Лежал и думал, что сейчас окажусь в объятиях своей любимой шлюхи, траханной и перетраханной большим множеством мужиков. Сама мысль о том, что это тело трахали во все дыры полным -полно мужиков возбуждало меня. Вика приходила, ставила музыку. Нередко я кончал именно под «Я душу дьяволу продам за ночь с тобой». Вике наш вариант не нравился, французский по ее мнению был намного лучше. Вика начинала меня ласкать, ласками поднимала мой член, натягивала губами на него презерватив, становилась пред кроватью на колени и отсасывала у меня. Самый вид, самая покорнейшая поза красавицы, стоящей предо мной на коленях и сосущей мой член настолько заводила меня, что я со стоном кончал ей в рот. Но на этом Викуля не прекращала своих ласок. Член мой вскоре снова стоял, Викуля натягивала презерватив, усаживалась на мой член и начинала на нем скакать. Я дотягивался до ее маленьких грудей и нежно их гладил. Вскоре Вика убыстряла свой темп, начинала задыхаться и постанывать. Жаркие волны ее влажного влагалища приятно массировали мой член. Не отсоединяясь, она валилась на меня, я переворачивался на левый бок и какое-то время мы пихались лежа на боку, потом Вика опрокидывалась также на спину и мы продолжали жаркую еблю, доводившую нас до полного неистовства. Вика уже не стонала, а просто вскрикивала, изгибаясь подо мною. В свете уличных фонарей ее смуглое красивое лицо с закрытыми глазами светилось блаженством и страстью. В головке члена внутри Вики начиналось движение. На эту ночь я вошел в нее и завел ее. Ей со мной хорошо, а мне с ней. Сладкая боль пронзала головку члена и начинала вытекать вовне теплым потоком спермы. А-аааааыыыыы! Издавал я рык кончая. Во время моего рыка Вика вскрикивала дико и вцеплялась мне в шею - она часто кусалась. А я несколько раз пихал ее по инерции, отваливался в полном изнеможении и блаженстве и начинал нежно гладить и целовать. Потом шел выбрасывать презерватив, курил на кухне, а потом шел спать. Обычно полчасика, а то и часок базарили с Викой в постели. Больше о постели. О разных мужиках в жизни Вики, о разных девушках в моей жизни. Среди воспоминаний неожиданно умолкали и засыпали.
А на утро в восемь Вика меня поднимала, кормила завтраком и провожала торопя - вот-вот должен вернуться с дежурства ее друг. И я возвращался в постылый дом с новыми пачками коделака, закидывался сначала им, а потом трамом и втыкал с бутылкой пива в бескрайнее электронное море Интернета. Так бесцветно протекали мои будни и выходные в тот ледяной декабрь без травы с померзшими надеждами. Именно тогда, когда в конце ноября мама попала на неделю в больницу, появилась игла. Было много стекляшек, и я двинул себе трам по мышце. По жиле боялся все же. А так из баяна пятерочки двинул. Вот так и догорал тот симметричный год, год моей катастрофы. Когда рухнули и повяли все надежды. Надежда на семью и радость за обретенную и выстраданную семью, надежда на обретение какого-то веса в сфере своей профессиональной деятельности, надежде на мир дома, на новую невесту, на независимость от матери, на аспирантуру. Все рухнуло или стало восприниматься не тем. Не тем, что мне нужно. Я понимал, что и пачки коделака и капсулы двухсотого и стекляшки с баянами, и этиловый спирт - вобщем-то тоже не то, что мне нужно. Но они-то хоть как-то утешают, хоть как-то меняют сознание. И чувство покоя дают - вот что тогда для меня было самое главное. И пусть не то, но что-то лучше чем ничего. Решив так, я бухал абсент и пиво длиннющими зимними ночами, ставился трамом по мышце или хавал его, закидывался парой пластов коделака. Такой была моя жизнь. От растущего чувства внутренней пустоты и вызжженности это не избавляло. Только отодвигало в сторону на время. В таком настроении догорал год.
К его концу я крупно обиделся в очередной раз на толстозадую Аньку. Дело было так. Сижу я за компом, вдруг звонят из Пенсионного фонда. Нас Пенсионный фонд на штуку оштрафовал за просрочку извещения о внесении изменений в учредительные документы. Я сначала не въехал. Особенно меня насторожила фамилия девушки, подписавшей акт по доверенности. Фамилия моей предшественницы. Может, Анька взяла ее на новую фирму, и она все оформляет? Хотя должна сидеть с ребенком. Говорю об этом Аньке. Та встревожилась, просит съездить в Пенсионный фонд и во всем разобраться. Видно, для нее это тоже неприятный сюрприз. Ну, съездил я. И чего оказалось? Это вот та продажа фирмы. Новый владелец просрочил срок извещения Пенсионного фонда. За это и оштрафовали. А та девушка была просто однофамилицей моей предшественницы. Вот и все. Анька сказала, что из-за косой спорить не будет, что завтра платим. Да, за разгильдяйство и хитрожопость платить не жалко. Пусть на взятки или на необоснованные штрафы, или обоснованные за собственную тупость уйдут хоть все деньги - пожайлуста! А вот мне туже косую заплатить в качестве премии к Новому году - на это у нее денег нет. Какое это отношение ко мне? Мне оно очень не нравилось. Старайся - не старайся, суетись с бумагами или не суетись, все одно - ни премии, ни бутылки пива, ни благодарности даже. Плюс чувство, что-то слишком много делается за твоей спиной. В тот день я точно решил кинуть Аньку - сдать годовой отчет, втихую оформить себе увольнение, забрать трудовую книжку и по-английски свалить с фирмы. А если будут звонить, крыть всех трехэтажным матом. Увы! Чрез месяц организация рухнула и даже без шума. Тоже обломался в своих намерениях.
Приближался Новый год, а настроение было непраздничное. Праздники надо делать себе самому. Многие годы я убирал квартиру к Новому году от завалов пыли и грязи, покупал и наряжал ёлку. В этом году не хотелось делать ничего. Мама хранила молчание о ёлке, я с ней на эту тему говорить не хотел тоже. Это был первый Новый год без ёлки. Наташа вместе с собой унесла все праздники из моей жизни. В выходные и праздничные дни я только бухал, торчал, дрочил да втыкал в Интернет. Вот и все, что осталось от праздников. Мама готова была уехать в подмосковный пансионат на новогодние праздники. Если я договорился с какой-нибудь девушкой. Так договариваться было не с кем.
Прошли последние выходные симметричного года. В последний понедельник я вышел на работу. Многие мелкие фирмы закрылись до 8 января. Мы работали все официальные рабочие дни, хотя откровенно в офисе делать было просто нечего. На работающих фирмах после обеда начались гулянки. По коридору болтались выпившие сотрудники других фирм. У нас не было ничего. Никаких посиделок. Пред Новым годом зарплату не выплатили никому из офиса. Обстановка была напряженной и унылой. Точно также как и у меня на душе было. Что-то подсказывало моему сердцу, что и завтра ничего не будет.
31 декабря вышел на работу. Думаю, поработаю до 4 и свалю. Работал только до двух. Анька рассчиталась с шоферами и закрыла офис. Ни пьянки, ни посиделок не было. Поздравил ее и ее муженька с праздником, отоварился бутылкой пива и долго пил на Тульской. Потом поехал домой, затариваясь по пути коделаком и терпинкодом. В вагоне метро пьяный мужичок прикапывался к смазливой сорокалетней бабенке. Красавица, дала бы ради праздника. Она слишком дорогая - сказал я ему. Пойдем мутить девчонок на Киевском, там подешевле есть. Мужичок стал ржать, а бабенка сконфузилась.
Переполненная электричка, снова визит в два аптечных пункта за коделаком, визит в «Рябинушку» за дешевым шампанским, пивом и кагором. Припасенная сумка раздулась и стала малоподъемной от большого количества бутылок. Дом. Жена не звонила. Значит, не придет. К этому пора было привыкнуть. С самого начала наших отношений она могла не прийти и не позвонить по бывшей договоренности. На мои чувство ей было насрать. Не привыкать, а каждый раз становилось так больно и противно. С каждым разом все больнее и больнее. Проститутки не хотелось. С Викой была договоренность на 2 января. Обожду. Мама сказала, что не хочет меня оставлять одного на праздник - мало ли что мне одному в голову взбредет. Я могу делать все, что хочу, она только просит меня не слишком сильно напиваться. И не есть много трамала - она видела, как тают ее запасы. И она пошла смотреть телевизор, а я похавал, выпил и воткнулся в Интернет. Потом стал скидывать в окно упаковку от аптечных колес. Три пласта коделака, три капсулы двухсотого, пиво, кагор. Повтыкал в Интернет, побродил без всякой цели два часа по Очаково. Снова комп. Мама не ругалась, выходила на кухню, я пил шампанское, кагор, иногда - пиво. Курил сигару, потом сигарету за сигаретой. Мне было хорошо. Повтыкал в Интернет, побродил без всякой цели два часа по Очаково. Снова комп. Мама не ругалась, выходила на кухню, я пил шампанское, кагор. Мне было хорошо. Я был пьяным и обдолбанным трамом и кадиком. Ощущения к полуночи стали блекнуть. И тогда, где-то около начала двенадатого с тремя стекляшками уединился в туалете. Достал из стояка заранее заготовленный баян. Его обертка полетела в толчок. Стекляшки вскрыты, опорожнены и полетели туда же. Баян заряжен, рукав на левой руке закатан до плеча. А если двинуть в жилу? Не боги горшки обжигают. Раз я уже ставился герой. В этом же сортире. Стремно, но все по хуй было. Туалет заперт. Достал из стояка веревку, перетянул ей левую руку, зажав конец веревки в зубах. Очень неудобно. Я это чувствовал. Качаю вены. Они набухают. Что я могу пропороть вену, поддуть - как-то об этом не думал. Дай попробую! А вдруг получится. Набрав воздуха, вонзил острую иглу самый чуток. В руке не боль, а жжение во основном. Оттягиваю поршень назад. В баяне появляется темная венозная кровь. Попал! Попал с первого раза. Медленно двигаю трам в жилу, предварительно ослабив веревку. Баян пустой, я вытаскиваю и зажимаю пробитую вену. Блядь, поддул все же, появляется небольшая припухлость на месте вмазки! Опустил рукав, вышел из сортира, баян - в окно. По телу разливалось чувство невесомости, комфорта, а потом возникло чувство полета. Присел за комп. Стул подо мной парил в воздухе, я летел на нем. Помню отчетливо это чувство парения. Тупое сонное состояние и червячок мысли в голове - а может, все же перебрал? Сонное оцепенение, медленное довольство и безмолвие внутри. Посидел полчаса, еще скушал пласт коделака. Лицо у меня зудело, тело начало чесаться, изнутри распирала сонная эйфория вместе с чувством хмельности. Близилась полночь. Пришла мама, критически посмотрела на меня. Мне нравиться, как ты встречаешь Новый год, говорит. Выпил, захмелел, но не сказать, чтоб назюзюкался. Вот видишь, можно жить и так. Без жены. Есть же холостяки.
Зато с иглой, усмехнулся я про себя. Ничего не сказал. Говорить просто не хотелось. Улыбаясь тихо, смотрел на маманю. А маманя налила шампанское, и мы выпили провожая старый год. Маманя пожелала, чтобы все плохое осталось в уходящем году. Чтобы в новом была у меня новая жена. Мол, тот год тяжелым был по всему, этот должен быть легче. Под перезвон курантов мы выпили за Новый год. А потом разошлись. Мама за телевизор, а я - за комп. Меня здорово распирало. Настолько здорово, что пить спиртное больше просто не хотелось. Я въехал в Новый год под медленные волны удовольствия, пульсирующие в моем теле. Медленные мотивы стали моими выходными. Ничего негативного кроме растущего дозняка я не замечал. Я слегка забывался, но это забвение было суррогатным. Не то, которое давала мне травка дивная. Какое-то тупое, сонное, ленивое. Приятное, но без бурной радости. С улыбкой тихой, но без смеха.
Вот так и начался новый год. В котором я встретил свою судьбу со следами сифилисной сыпи, в котором у меня в крови появился вирус цэшки. Вошел я в него под трамом и кадиком. Праздничные дни проторчал, пробухал, съездил к своей любимой Викуле и переспал с ней. Домой вернулся в гавно убитым, потому что утром у нее в сортире поставился трамом по жиле, поддув себе больше на этот раз. Перся весь день. Два бесцветных рабочих дня, во время которых девчонки изнывали от безделья, а я - начислял декабрьскую зарплату и отчисления с нее. Тихая маленькая Леночка принесла мне больничный с закодированным диагнозом. Не поленился, посмотрел код по базе данных - был-то больничный из КВД. Гоноррея. Вот и тихоня тебе! Так подумал я. Жена не звонила и не объявлялась. Начинались рождественские праздники.
Рождество за десятилетие своего существования в качестве государственного праздника по моему мнению так и не стало общенародным праздником в отличии от Нового года или Первого мая. Для церковного люда - это праздник. Который они делают себе сами. Рождеству предшествует сорокодневный пост. Не такой строгий как Великий или Успенский, но запрещается вся пища животного происхождения и ебля. По уставу в среду и пятницу запрещается и растительное масло, желательно употреблять несваренную пищу. Сухоядение. В субботу и воскресенье можно рыбу, рыбную икру и вино. И так сорок дней. Чрез неделю после начала поста на утрени катавасией служат ирмосы рождественского канона. Чем ближе к Рождеству - тем больше рождественских песнопений присутствует в службах. Потом неделя праотцев, неделя отцов - вспоминаются земные предки Иисуса. Потом потрясающие по своей силе и эстетичности богослужения навечерия Рождества. Сочельника. Дня строгого поста, когда до первой звезды принято воздерживаться от пищи и питья. Дивный канон малого повечерия, Царские часы, вечерня с литургией Василия Великого. А потом - великое повечерие и утреня Рождества, рождественская обедня, после которой разговляются. Все логично, все понятно. И все дается не на халяву, а достигается сорокодневной подготовкой. Церковный люд сам себе создает Рождество. А для остальных это стал просто дополнительный выходной день, продолжение новогодних праздников. Повод собраться и побухать.
Как всегда пятого я подошел к Аньке толстозадой за зарплатой. Вопреки всем ожиданиям на просьбу выдать зарплату Анька пробурчала - разумеется, и крикнула своему мужу, чтобы тот выдал мне деньги. Кассу у Маши в конце декабря отобрали. Так что на Рождество я получил деньги. Тратить их было решительно не на что кроме аптечного кадика и алкоголь с табаком. Вика на эти рождественские праздники отдыхала, да и не хотелось девку снимать. Все эти длинные выходные я проторчал, сжирая по 3-4 пласта коделака на один кайф, двухсотый трам и немеренное количество абсента и пива. Пьяненький и довольный я встречал Рождество за своим компом. Жена снова не позвонила и не пришла.
Это уже второе Рождество после прошлогоднего я встречал в состоянии душевного смятения и уныния. Год назад скрасила травка беспонтовое Рождество, нынче трамал с коделаком его мало скрашивали. Звонил знакомым проституткам, но они все разъехались или просто отдыхали от своей работы. А чего, проституткам тоже надо отдохнуть! Мне от этого не легче, но я их понимаю. Я их всегда пойму. Так что Рождество было беспонтовым. Я даже никуда кроме ближайшего магазина не выходил. Только за сигаретами и пивом. Морозы на Рождество отступили. После праздников снова установилась гнилая московская зима. С кучами грязного снега на асфальте, хлюпающими грязными лужами, потоками грязной воды, слякотью и влажным воздухом. С лихими водилами, окатывающими брызгами грязи пешеходов. Погода предвещала мне близкие гнилые замутки, гнилых знакомых. Тогда я этого не знал, просто шел по всей этой грязи на работу.
Там было тихо как в морге. Девчонки бездельничали и гоняли чаи. Я пересчитывал зарплату и отчисления с нее по новым данным, начинал вбивать данные для отчета по доходам в ИМНС и в Пенсионный фонд. Девчонки говорили про меня - тяжелый человек, все работает и работает. А чего мне еще делать было. Забыться в бумагах и в цифрах - тоже средство от пустоты в душе. Я и забывался. Что будет с организацией, что будет со мной - мне это было по барабану.
В пятницу меня ожидало два сюрприза. Во-первых, на работу позвонила жена. Как обычно - была занята салатами, устала, отсыпалась на праздники. Да и не любит она новогодние праздники. Это для семейных праздник, а так он напоминает ей о ее неустроенности. Ну и как? - спрашиваю я ее. Чего думаешь-то? Жена замялась и назначила мне встречу в понедельник на квартире бакинца Алика. Обещала быть там непременно. Этот разговор меня окрылил. Я закончил считать зарплату, Женька стала готовить по моим данным листки на выдачу. Подходит ко мне так с понтом и говорит, что не понимает, как я считаю. Как бы она не считала, у нее не идет. Я глянул в свои регистры - там все верно, все сходится. У нее на бумажках - нет. В чем дело? Подумал полчаса, а она у тех, у кого регрессивные ставки пошли, отчисления все почему-то считает по 22,2%, а не по 20,2% как нужно. Я со смехом сказал ей об этом, она окрысилась на меня. Говорит, так подсчитает, но не уверена, сойдется ли. Села делать листы, потом вдруг заходит в бухгалтерию и говорит, что пересчитает все в понедельник, а сейчас идет домой. Раньше на час. И ушла. Мне было по барабану, я работал, работы было много. И не знал, что мою рыжую помощницу поставили в известность об увольнении, не сказав мне ни слова.
Темным январским вечером я возвращался домой, затариваясь коделаком по пути и пивом. У первой помойки закинулся двумя пластами и запил их пивом. Пришел домой и залез в Интернет. Получил письмо. Неизвестная мне ранее девчонка с Хая предлагала подружиться на предмет общих замуток. Я ответил ей. Она прислала мне свои фотки и телефоны. Мол, если я хочу, могу ей позвонить, но это будет мой выбор. А она просто хочет приятно, спокойно и торчево провести выходные. Само собой, я в воскресенье в полдень позвонил ей и проболтал около часа. Это была моя смерть в белых тапочках. Предтеча и проводник моей судьбы. Ведь именно эта худая очкастая девчонка (красивая - ничего не скажешь) познакомила меня с Олей. Жизненный поток мой круто поворачивал, только тогда я об этом не догадывался. Не понял. А моя вымученная семья и моя стабильная работа оставались в прошлом. Позади. Миражи моей жизни угасали и рассыпались. Вот такая была первая половина той зимы, проведенной с трамалом и кодеином аптечным.
А вот и аптека. Посмотрим, что тут есть. Коделак, коделак. 90 рублей. Подорожал, однако. Гм, а спроси-ка у них насчет кодипронта. Я постою. Есть?! Замечательно. Берем две пачки, потом за пивом - и пошли искать ближайшую помойку. Потом пойдем гулять, глядишь, я аптечные замутки с Наташкой вспомню. Всегда так было - чего-нибудь да найдешь в аптеке приятного.