Солнечный Каттакурган

Автор: Леонид Очаковский Вон Казанский вокзал, Зоя! Как много он значит в моей жизни. Во-первых, это был первый вокзал, с которого я отправлялся в первый раз в жизни на поезде дальнего следования. Ехали, правда, всего 6 часов в Шилово Рязанской области - на родину моей милой бабушки. Потом чрез шестнадцать лет я отправился с него в свое паломничество в Дивеево. С него я потом уезжал в Узбекистан, с него я отбывал дважды в Абхазию, на нем я провожал Еко домой. Я вообще люблю вокзалы, привокзальные забегаловки и барахолки, А Казанский вокзал - особенно. Ворота Москвы для Средней Азии, Татарстана, Кубани и Северного Кавказа.
Наташа сама вызвалась договориться с шофером каким-то знакомым, за сотку баксов возившему ее три раза в месяц на все закупы, что он отвезет нас на вокзал. И что приедет она за мной к одиннадцати, чтобы до вокзала загодя добраться. Утром мы должны были созвониться. И она просила не занимать телефон Интернетом, зная о том, что я могу там сидеть часами. Хотя бы пока она не позвонит. И действительно, утром она позвонила в начале десятого. Точно, к одиннадцати подъедет. Мама собирала мне последние вещи, я собрал свои. Причем специально купил добавочную батарейку к мобильнику. Мне хотелось всегда быть на связи, чтоб можно было в случае чего созвониться с маманей. Ведь ехала-то невеста моя по чужому паспорту. Кстати, Наташе почему-то взбрело в голову, что в дороге надо называть ее не иначе как Алёной, о чем и сказала мне. Мне эта затея показалась глупой. Еще Наташа просила меня обязательно взять в дорогу свой плеер, чтобы она могла слушать музыку. Переговорив с невестой, я полез в Интернет. Черкануть на дорогу последние письма своим интернетовским друзьям и приятелям.
Я им всем заранее написал о предстоящей поездке. Мой барнаульский друг откровенно завидовал мне - надо же, поеду и так далеко в поезде с девушкой. Это казалось ему очень эротичным почему-то. Мы оба любили железную дорогу. А вот остальные чего-то встревожились на словах хотя бы. Одна женщина, с которой я общался по астрологии, даже попросила номера телефонов для связи. Мол, она боится, что меня там возьмут в рабство и отправят на хлопковые плантации, а то и просто отрежут голову. Другие так мрачно настроены не были, но всю мою затею воспринимали скептически. Мол, ничего путного из этого не получиться. Один крымский оппонент мой по кураевскому форуму написал мне, что помолится, чтоб нас там в милицию забрали. И только знакомые сатанисты желали мне счастливого пути. В день отъезда и маманя была уже не рада. А может, зря все это? - спросила она меня. Почему, мам? - спросил я. Она же сама предлагала мне поехать. Я понимал, что она волнуется. Мама ничего не сказала. Она собрала мне все. Пол одиннадцатого я вырубил комп, проверял свои вещи, все ли собрано, билеты, документы. Все было на месте. Мама тоже хотела ехать меня провожать.
Без десяти одиннадцати раздался звонок в дверь. На пороге стояла Наташа вместе с более низким и более смуглым круглолицым корейским пареньком. Наташа представила мне и матери его. Дениска. Ее младший брат. Он вещи поможет перенести. Потом мы с ней поцеловались в щечку. Наташа выглядела очень смущенно. Маманя тоже засмущалась. Наташа, подождите, сейчас я оденусь. Чрез десять минут я выйду провожать сына. Подождите немного. И вот тут между будущими свекровью и невесткой вновь пробежала черная кошка. Наташа сказала - да у нас места в машине нет. Водила, я с Лёней, а Денис с Оксаной. Это девушка Дениса, его невеста. Вы не волнуйтесь. Они нас проводят. Маманя поджала губы.
Вот так отношения и не задались. Маманя снова испытала обиду на Наташку. А вот так разобрать, кто был прав - хрен поймешь. Тогда я понимал, что девятнадцатилетняя Оксана гораздо более моей мамани подходит таскать наши баулы. На хуй мамане ехать на вокзал! Хотя ясно, что мамане хотелось проводить сына в дальний путь. А вот прожив с ней в браке год, понял, что ей и на меня и на мою маманю было изначала хер положить. И даже когда я был ей мужем, мое мнение было последним пред ее мнением и желаниями, пред мнением ее родни. Это мужем, а тогда - тем более. Она ехала домой на наши деньги, но желания матери проводить сына просто игнорировала. Ибо оно не входило в ее планы. Мама это поняла. И сказала мне в комнате - новая пощечина мне от твоей! А что я? Ни тогда, ни после до самой катастрофы, да и после нее, я не мог ничего сказать им двоим. Две самые близкие мне женщины упорно делали все наперекор друг другу. И причем здесь я? Пошли на хуй обе дуры, я лучше косяк забью и на часа три-четыре ваши надутые друг на друга губы и взаимные шпильки станут мне безразличны. Бля, а ведь я их свел вместе. Уж мне-то точно не отмазаться ни пред одной! А так надоело быть вечно виноватым по жизни.
Ну вот. Маманя надулась, помрачнела. Денис таскал вниз вещи. Ведро с селедкой, пару ящиков с ручками, Наташины и мои вещи. А маманя говорит - ну, может, так присядем на дорогу. Мы присели. Маманя начала - Наташа, я все знаю. Наташа посмотрела на меня укоризненно. На хуй было говорить, сказала она мне. Мне ж пред матерью твоей неудобно. Что она про меня подумает? Маманя как-то смутилась. Наташ, говорит, я ничего плохого подумать не могу. Вы - взрослые люди. Хотите быть вместе - и живите. Я надеюсь, вы примите предложение моего сына. Наташа покраснела. Ой, я на это и рассчитывала, но вот как отец и бабка мне скажут, так я и сделаю. А мне сын Ваш нравиться. Маманя на прощание поцеловала меня и Наташу. Наташа была очень смущенная. Мы простились, и я отправился в путь. Наташа сказала мне - так значит, твоя мама не против....
Во дворе нас ждала серая «волга». Мы погрузили туда вещи, потом сели сами. В машине я впервые увидел подругу Дениса Оксану. Оксана была худой и очень стройной корейской девушкой девятнадцати лет. Очень изящной, с широким лицом и пышными щечками, с носом южных корейцев, с красивой черной челкой, с маленькими рыжими сережками. Красавица. Она жалась к Денису и дико ревновала его, как потом выяснилось. Наташа познакомилась с ней на рынке накануне Нового года. За соседними прилавками чимчи торговали. Наташа у меня всегда была общительной, легко знакомилась. Оксана немного рассказала ей про себя. Приехала в Москву учиться в заочном институте. Вроде что-то по агрономии, по аграрным специальностям. Отец второй раз женился (мать ее умерла), тоже приехал в Москву с новой женой и четырнадцатилетней падчерицей. Они вместе делали салаты, а Оксана их продавала на рынке в Новопеределкино, тогда как на рынке в Солнцево торговала ее сводная сестра Лариса. А Наташа пригласила Оксану вместе отметить Новый год. И Оксана пришла на новогоднюю вечеринку корейской молодежи вместе со своей сводной сестрой Ларисой четырнадцати лет и своим сводным братом Генкой двадцати пяти лет, который всего лишь три месяца как откинулся - ему дали пять лет за разбой в Ташкенте. Чего там было, Наташа не знала. Потому как она устала, выпила водки и легла спать, накрывшись двумя пальто. А вышло так, что Оксане Денис поломал целку (она в девятнадцать еще девственницей была), а кто Ларисе 14 лет поломал целку - так никто и не узнал. А там в общем все пацаны голодные были, напоили девчонок да и оттрахали их всем колхозом. Но Денис и Оксана друг другу понравились и стали встречаться с той поры. Это Наташа мне потом в поезде уже рассказала.
Ну, мы поехали по московским улицам, на Ленинском проспекте остановились у обменника. Наташа пошла менять рубли на баксы. Поменяли, выйдя из обменника сказала мне - а что, на самом деле траву взять хочешь? Это можно. Я тебе у отца возьму, а как приедем, у тебя такая трава будет, ты охуеешь! А в машине Денис рассказывал водиле, что трава лучше водки. Что с травы тебе хорошо, тихо, спокойно, а с водки тянет кому-то морду набить. С чего пошел такой базар - я не помню. Но всю дорогу до вокзала мы говорили только о наркоте. Вот, Леонидушка, приедешь к нам - такую анашу хорошую курить будешь. А если захочешь, папа тебе и мака чай заварит, и ханку покурить можно. А у соседа всегда есть героин. Наташа так впервые со мной говорила. Я охуел. И думалось мне, что я еду в торчевую сказку.
«В долине солнца, там где Фергана, где Фергана,
Банкует шмалью мудрец Раджа,
Из точилимов там валит, там валит дым,
Сапям алейкум всем плановым!»
Да, Зоя, я ехал в наркоманский рай земной, в благословенный Узбекистан. И побывав там, скажу одно. Я вовек не пойму тех наркопотребителей, для которых столица торча - Амстердам Не, на самом деле наша земля обетованная, наше земное царство наркош - это узбекская глубинка. По тамошним законам за один косяк пять лет мотают, а каждый мусор банчит. А так травой банчить вообще-то западло. Растят и дуют, делясь друг с другом. Каттакурган оказался круче Амстердама.
Ну вот, приехали мы на Казанский вокзал, Денис с Оксаной потащили вещи, а мы с Наташей пошли налегке. Заходим на вокзал, смотрим по табло платформу. Пошли туда. А там я впервые увидел то, что ранее никогда на вокзалах не видел. Поставили там барьеры, пускают только по билетам на перрон, да еще квитанцию о взвешивании багажа требуют. А без нее не пускают. Мусоров - навалом, а узкоглазых провожающих - еще больше. Орут, толкаются. Во общем, барьер этот берут с боем. И нас завернули взвешивать вещи. На один билет бесплатно можно было провозить только 36 кг багажа. Ну, у нас на двоих оказалось всего 71 кг, нам дали талон. И мы еле-еле продрались за кордон. С нами продралась Оксана. А Денис нет. Еще чрез барьер наши вещи перебрасывал ей. Чего делать? Потащили вещи все втроем. И скажу еще, что поезда на Кавказ такими кордонами не окружаются, а только почему-то в Среднюю Азию. Наверное, потому, что туда много зайцев рвется. Это мне потом так думаться стало.
Зашли в вагон. Купе было пыльным и грязным. Погрузили багаж, Наташа взяла тряпку и стала вытирать купе. Говорит, я люблю, когда чисто все. Она тогда казалась мне очень аккуратной и хозяйственной. Водой из бутылки попрыскала, притерла и сказала - я люблю, когда чисто все. На самом деле корейские девушки очень чистоплотные и аккуратные. Наташа всегда наводила чистоту везде. И потом она улыбнулась и сказала - теперь я Алена! Я начал пить пиво, позвонил маме домой, что, мол, уже в купе. Маманя была нерадостной. Ей хотелось проводить меня. Я рассказал ей про сутолку на вокзале и про взвешивание багажа. Для нее это было новым тоже. Она вздохнула с облегчением. Хорошо, что я не поехала, сказала. Да, что не делается, все к лучшему. Пока мы разговаривали, заскрипели колеса под полом вагона, перрон медленно поплыл назад. Поезд «Москва-Ташкент» отправился. Долго тащился по Москве, миновал здание Московского арбитражного суда, Текстильщики, выехал за МКАД, и увеличил скорость. Понесся по направлению к Рязани. Когда Москва со своей вечной поздней январской оттепелью осталась позади, в купе пожаловали узбеки - проводники.
Это была моя первая встреча с представителями властей Узбекистана. Поезд же был узбекский, обслуживался узбекской бригадой. Наташин билет они взяли спокойно, спросив ее - до Навои едете? А к моему прикапались. Он же у меня льготный. На территории России за полстоимости. И они спросили у меня паспорт и документы, подтверждающие льготу. Смотрели мое пенсионное удостоверение и справку ВТЭК. И долдонили мне, что документы просрочены и уже недействительны. А им доказывал обратное. Они прикидывались, что плохо понимают по-русски. Говорили, правда, с сильным акцентом, но понимали все отлично. Просто им хотелось получить с меня некую мзду за то, что они от меня отъебутся. А я не понимал этого. И талдычил им свое. Тогда они спросили, в первый ли раз я еду в Узбекистан. Наташа им сказала, что да. Проводники переглянулись и поняли, что денег я им не дам. Тогда попросили мобильный позвонить в Ташкент. Я им дал, они пробовали звонить, но там было занято. Сказали, что позвонят позднее. И ушли.
Проводник - это довольно престижная профессия в Узбекистане, потому что они служат посредниками между коммерсантами разного рода и таможенными и пограничными властями Узбекистана, да еще и сами контрабанду провозят. Наш вагон тоже ехал непустым, как оказалось позднее. Поэтому проводники смотрели, сколько у нас багажа, и предлагали свои посреднические услуги на случай неприятностей с таможней. Ну, и с меня хотели хоть сколько-нибудь сорвать. Поняв, что я еще незнаком с узбекскими реалиями, решили взять с меня звонок в Ташкент со моего мобильника. Наташа сказала им вслед - шакалы! Да, представители любых узбекских властей, в том числе и железнодорожных, живут поборами. Это я узнал уже на месте.
До Рязани мы три часа ехали с Наташей вдвоем. Взяли постельное белье, постелили. Моя лисичка выбрала себе верхнюю полку - мол, она любит спать наверху. А я любил всегда нижнюю полку. Наташа залезла на верх и растянулась там. А я смотрел в окно. По очереди выходили курить в тамбур. А только поезд остановился на рязанском вокзале, проводник привел в купе двух новых пассажиров. Кореянку лет сорока и тридцатипятилетнего светловолосого паренька. Вещей у них было поменьше, чем у нас.
Кореянка та была чуть-чуть повыше Наташи, пухленькая в меру, со следами экземы на руках, в очках. А у паренька экзема была тоже. Наташа с ними быстро познакомилась. Кореянку звали Людой, она была педиатром когда-то. В прошлом. А паренька - Бахой, он когда-то был трактористом. Пообщавшись подольше, мы узнали их историю.
Люду эту пригласила на заработки в Москву какая-то дальняя родственница, а была она у себя дома заведующей терапевтическим отделением детской поликлиники. Она поехала, надеясь заработать. В Москве эта родственница отобрала у нее паспорт. И она оказалась в квартире трехкомнатной, где проживало 14 человек. Там и познакомилась с Бахой, приехавшим на полгода раньше ее. Должна была делать чимчи вместе с другими рабочими. Баха тоже делал чимчи, а еще чинил электроприборы. Выходить куда-либо им не разрешали. Не то, что взаперти держали, а просто говорили, что если будут выходить, окажутся в ментовке рано или поздно. Их кормили, но им не платили. Фактически, они работали за жилье и хавчик. Ну, давались деньги на мелкие расходы. Хозяйка со своими братьями держала работников в ежовых руковицах. Люда рассказала, что иногда работники наказывались по голому заду. Доводилось ли нашим попутчикам получать порку - она не сказала. В конце концов, после Нового года они потребовали расчета. Хозяйка купила им билеты, дала деньги на дорогу. И поехали они с минимальным заработком. Работа была дармовая - это утверждали и Люда и Баха.
Наташа им сочувствовала. И рассказала им свою историю. Как она приехала в Москву в августе девяносто девятого года к своей тетке Алле, которую она называла мэдаме и к своему мадабаю Лёве. Они тоже ее вызвали на заработки. И тоже не платили, только паспорт не отобрали. Ну, племянница все-таки. Делала она им салаты, мыла полы, стирала. И быстро поняла, что ничего не заработает. И свалила от тетки к другой тетки. Тоже Алле. Шинской. Стала торговать с ней шубами, которые шил ее новый муж-китаец. На тетю Аллу шинскую Наташка была, видимо, в большой обиде. Потому что много нехорошего про нее рассказывала. Как та занимала в долг, а потом не отдавала. И как не платя ни братве, ни ментам, сдавала в рыночном контейнере двух девушек. Попутно Наташа рассказывала, как попадала в ментовку, как ночевала в камере, как ее откупала родня. Наташка говорила, что в камере ее стало трясти. Не потому, что там было холодно, а просто там такие надписи были. Короткий январский день догорел, стало темно. Поезд несся по Черноземью нашему. В окно уже не было видно ничего. Я сидел на своем месте, тянул пиво. И слушал рассказы о необычной для меня жизни. Ведь в мнении москвичей мигранты из Средней Азии были очень обеспеченными людьми. А на самом деле мне открывалась голь перекатная. Попадавшая в сытой Москве в самое настоящее рабство.
Наболтавшись в волю и поужинав, Наташа залегла на свою верхнюю полку и стала слушать кассеты с моего плеера. Как оказалась позднее, Наташа вместе со всеми корейцами любила попсу, а еще и персонально - блатные песни. И впервые в жизни я слушал шансон. Со мной Наташа особо не контачила, а просто дрыхнула, поставив себе под ухо плеер. Баха и Люда тоже легли спать. Они взяли билет до Рязани, договорились с проводником, заплатили ему половину стоимости билета и ехали дальше зайцами. Купейный вагон был полупустым. Наташка говорила мне не раз в дороге, что и мы могли бы так ехать - обошлось бы вдвое дешевле. Я выходил курить в тамбур, проводники просили у меня мобильник, пробовали звонить в Ташкент, но там было намертво занято. Так они и не дозвонились. И забили на это. Поезд несся на юго-восток к Волге. Я был в своем любимом состоянии - в дороге. И мне это нравилось.
Где-то около девяти часов вечера Наташа слезла с полки и предложила мне поиграть с ней в карты. В буру. Я сказал, что не умею, и Наташа с Бахой стали меня учить. И продолжали обучение в процессе игры. Играли в буру, в очко. Не на деньги, просто для провождения времени. Около десяти вечера к нам в купе заглянул проводник, принес палку и посоветовал на ночь ею подпереть дверь купе. Мол, едем по Поволжью, а тут иногда шалят ночами. Могут ограбить. Мы подперли дверь купе, но никто к нам ночью и не ломился. Никого не ограбили, ночь прошла спокойно. Где-то ближе к утру поезд проехал по мосту чрез Волгу там, где Саратов, но, к сожалению, я проспал этот момент. Хотелось ведь посмотреть на Волгу, хотя бы и ночью.
С утра проводники принесли чай. Поезд катился по самой настоящей степи. Интересно, чем дальше от Москвы, тем становилось холоднее. Бескрайняя степь была припорошена снегом. Я в первый раз наслаждался чисто степным пейзажем. Поезд ехал на юг к Каспийскому морю. Где-то около десяти в купе зашел мусор, стал ломать ксивы, глянул на багаж и тихо слинял. Мы ехали по бескрайней равнине. Я узнавал некоторые населенные пункты, известные мне по экономической географии, которой я занимался страстно. Эльтон - одно из крупнейших место добычи поваренной соли на озере одноименном. Здесь уже был другой часовой пояс. Ранее я пересекал часовые пояса только в западном направлении, ну, и обратно, само собой. Мне становилось как-то напряженно. Ждал пограничного контроля. Паспорт-то у Наташи чужой, да и не похожа она на Алену. Правда, мусор на это внимания не обратил, а вот как погранцы? Конспираторы мы были хреновы. То я ее Наташей назову, а она мне пальцем погрозит, то сама, рассказывая попутчикам что-то о себе, возьмет да назовет себя Наташей сама. Баха и Люда то и дело недоуменно пялили на нас глаза. А мы приближались к границе с Казахстаном.
Достигли мы ее где-то к четырем часам пополудни по местному времени. Поезд встал среди степи на глухом полустанке. Вдоль поезда сонно топтались погранцы. Как обычно, сначала пришли таможенники. Никаких деклараций не спрашивали. Таможенник спросил одно - сколько у вас вещей, покажите. Мы показали. Таможенник молча повернулся и ушел - понял, что смотреть наше барахло бесполезно. А потом по вагону пошли погранцы и стали собирать документы. Наташа молча отдала паспорт Алены, а я - свой загранпаспорт. Ведь логично, если границу переезжаю? Ну, ждем какое-то время. Я в душе думаю, что черт знает чем это кончится может. Все-таки на это статья есть. Минут так чрез пятнадцать тот же погранец принес паспорта моим спутникам, а меня попросил пройти в купе проводника. Что такое? Иду, захожу. Там сидит усатый капитан погранвойск, смотрит мой загранпаспорт и спрашивает. А где Вы получили загранпаспорт? Я говорю - в ОВИРе по месту жительства. А где живете? Я ему протягиваю свой внутренний паспорт, тогда еще советский. Капитан вздохнул с облегчением. Так и надо было его дать сначала, зачем заграничный давать было, сказал он. Странно, но границы стран СНГ пересекались по внутреннему паспорту. Загранпаспорт здесь был необычен. Я с облегчением вернулся в купе и рассказал об этом Наташе, которая немного встревожилась. Поезд стоял там долго, часа два. Потом он тихо поехал, и уже в полной темноте мы оказались на территории Казахстана. Так Наташа пересекла первую границу по чужому паспорту. Пришли казахские погранцы, глянули паспорта, тут же их отдали. Казахские таможенники к нам и не заглядывали. Наташа оказалась права. Никому до сходства фотки на паспорте с ее фейсом дела не было.
Поезд ехал по Казахстану. Мне захотелось поссать и покурить. Я вышел в коридор и снова охуел. Причем очень сильно. Пред моими глазами предстало невиданное ранее зрелище. Весь коридор купейного вагона был усеян баулами, ящиками, коробками. А при вещах на полу лежали ли скрючились полусидя бесчисленные смуглые тети и пацаны. Они не шевелились, были, как мертвые. Вроде, все спали. Я шел в туалет, переступая чрез них. И никто не пошевелился. Вещи и странные путешественники при них были и в тамбуре, но поменьше, так как там было холодно. Кстати, стали подмерзать окна - было -15, а из Москвы выезжали при +2. Вернувшись, также обходя неподвижные тела или переступая чрез них, я сказал - Алена, да ты только посмотри, чего в коридоре творится. Наташа выглянула и засмеялась. Оказывается, это обычная картина любого поезда, проходящего чрез Казахстан в Среднюю Азию. Узбеки, таджики и киргизы едут продавать зелень в Астрахань или Саратов. Потом в Казахстане затариваются разным барахлом в надежде перепродать его дома. И так возвращаются, платя проводнику по минимуму. Мол, она сама так ездила. И будут они здесь до Ургенча. Мол, она сама так не раз ездила. Меня это впечатлило еще более. Тебя бы тоже впечатлило, я думаю. С каждым казахским полустанком среднеазиатских челноков все прибывало. И после полуночи в туалет приходилось ходить чуть ли не по их головам.
Вторая ночь в дороге запомнилась вот этим хождением по головам. А так все было как обычно. Пили чай, ели, пили пиво, курили, Наташка общалась с нашими попутчиками, играли в буру и в очко, в подкидного и в переводного дурака. Где-то ближе к полудню явились снова казахские погранцы. Вернее, один. Он куда-то торопился очень и так быстро сказал - паспорт! У меня возникли определенные сомнения в его умении читать. Паспорта он смотрел, как-то криво держа их в руках, не листал, быстро отдавал назад. Мой паспорт посмотрел также на бегу и спросил нараспев только - туркмэн? И свалил из купе, не дожидаясь ответа на свой вопрос. А на следующей станции в купе вошли смуглые узбекские погранцы и сказали: «Салям Алейкум!» Уа алейкум ас-Салям! - ответил я им. Они молча посмотрели паспорта и ушли. Мы пересекли еще одну границу. И ехали теперь по Узбекистану. Вернее, Каракалпакистану. Ранее Каракалпакия была автономией в УССР, а какой статус сейчас там - я не знаю. Только таможенного контроля там не было.
В Каракалпакистане тихо-тихо коридорные негоцианты стали рассасываться. Ну, поредели чуток, хоть перелезать чрез них не приходилось, как-то обойти можно стало. В вагоне началось какое-то движение. Нам в купе мужик какой-то закатил три штуки шин. Мол, пусть они полежат здесь. И закинул их на багажную верхнюю полку над коридором. Наташа было возмутилось, но проводник, оказавшийся рядом, ее заверил, что таможенники вопросов нам про шины эти задавать не будут. Я вышел покурить и увидел, что все тащат ящики и узлы с товарами в чужие купе. Одно пустое купе было заставлено всевозможными коробками, чемоданами, узлами и мешками. Товары-то везли контрабандно! Что такое узбекская таможня - я это себе не представлял еще.
А за окном тянулись красивые полупустынные пейзажи. Представь себе бескрайнюю равнину с маленькими холмиками, камни, светлый песок, саксаулы, какие-то кустики, остатки темной растительности, припорошенной снежком - вот что я видел из окна вагона. Чем дальше на юг мы ехали, тем больше становилось снега. Странно, но там было маловато поселков. Я видел только домики обходчиков и работников железной дороги. Ближе к вечеру стали проплывать низенькие дома какого-то городка. По коридору началось новое движение. Пошли торговцы соленой рыбой, сушеным мясом, пивом, казэ. Вскоре мы отоварились вяленым гиганским лещом и бутылкой кумыса, который я выпил с большим удовольствием. Кумыс я любил с детства. Стемнело. Я разглядывал полупустыню заснеженную под молодой луной месяца Шват.
Вечером я вышел в тамбур покурить. Там курил такой видный из себя старик с седыми волосами и черной бородой, чуть тронутой сединой. Мы разговорились. Это оказался довольно известный человек в Туркмении, народный артист СССР, снявшийся во многих фильмах. Фамилии своей, к сожалению, он мне не сказал. Он учился в институте вместе с будущим Туркмен-баши. И сказал мне, что у туркменского президента еще во время учебы не все было в порядке с головой, но руководитель из него получился все равно хороший. Этот артист ехал до Чарджоу. Я стал расспрашивать его о жизни в Туркмении. Он рассказал так. Жить как и везде - ну, не очень хорошо, но самое главное - жить можно. У Туркмен-баши - свои тараканы в голове, нацелен он на сотрудничество с Ираном (что логично - власти Туркменистана и Ирана оба числятся во всемирной отрицаловке), лично этому артисту культурное влияние шиитского Ирана не нравится, но Туркмен- баши все равно молодец. Потому что знает, что нужно простому туркмену. И устроил жизнь общества так, чтоб простой туркмен мог жить привычной для него жизнью и не комплексовать. Для этого пришлось подсократить ашхабадскую верхушку, аппетиты элитных деток, но в Туркменистане под Туркмен-баши жить очень даже можно. И неплохо. Не надо лезть в политику, ну, а ежели водопровод не работает, то можно всегда достучаться. И его починят. И быстрее, чем в Узбекистане или в Казахстане. И даже быстрее чем в России. Я не знаю. Похоже, Туркмен-баши все-таки тормознул время в своей стране. И в условиях общего развала что-то сумел сохранить от советских времен. И на хуй полосатым россиянам ездить в постсоветский Туркменистан без виз - так мне тогда подумалось. И я рассказал этому артисту, как казахские погранцы приняли меня за туркмена. Артист мне на это сказал, что я смахиваю на жителя Ашхабада со своей бородой. Зря я над ними смеялся в душе.
Вот, ночью нас разбудили снова узбекские погранцы. Паспорта! Попутчиков наших уже не было. Сошли в Ургенче Хорезмской области, потому что в Хиве жили оба. Только узбекские погранцы съебались, пришли туркменские. Поезд же въехал в Туркмению. Но туркмены только так для вида прошли, сами ксивы не ломали. И мы снова уснули, а ехали уже по Туркмении. Вышел поссать - коридорных и тамбурных негоциантов больше не было. Как ветром сдуло. В Ургенче все свалили. Как Наташа мне и говорила.
Это была среда. 31 января первого года нового тысячелетия. Встали пораньше, похавали, чай попили, Наташа стала шлендрать по вагону в поисках знакомств. Привела в купе шенстнадцатилетнего паренька Мавлюда, которой со своей матушкой Дилей вез в Ташкент мыло. Наташка еще у них купила коробку мыла, потому что в Узбекистане это почему-то представляло ценность. Мы вместе чай попили, в буру сыграли, туркменские погранцы прошли. Потом какой-то глухой полустанок. И в купе снова суются смуглые погранцы вместе с не менее смуглыми мусорами. Салям алейкум, граждане, добро пожаловать в солнечный Узбекистан! Уа алейкум ас-Салям, отвечаю я и протягиваю привычно свой советский паспорт. Погранец листает его, смотрит на фотку, смотрит на мой фейс и молча возвращает мне паспорт. Тоже самое у Наташки. Потом мусор спрашивает - а сколько у вас багажа? Покажите! Мы молча показываем. Представители узбекских властей понимающе переглядываются. Ну, что взять с нас нечего. И идут восвояси. Последняя граница пересечена. Все-таки порвали нитку по чужой ксиве.
Нас то оставили в покое, а поезд стоит. Стоит и стоит. Час, полтора. Два. Мусора туда и сюда ходят. То с ними проводник базарит, то какие-то узбеки еще. Потом мусора снова в наше купе. На нас - ноль внимания, открывают ключом такие плиты в потолке вагона. И охуеть! Между потолком и крышей вагона одни коробки с лекарствами. Самыми разными. Антибиотики, от головной боли, транквилизаторы и т. Д. И не только в нашем купе, но и в коридоре, и в других купе. Не договорились, видать. Час вагон от контрабанды фармацевтики чистили. Нам с Наташей и другим пассажирам ничего не было. А наглого проводника с поезда сняли, защелкнули на нем браслеты и в кутузку. Чем там это кончилось - я не знаю. Но вот что наш вагон весь был забит контрабандными медикаментами - а медикаменты в Узбекистан ввозить запрещается, там лицензия нужна, ксивы разные - это я отвечаю. Ну, под это дело у Дили и Мавлюда узбекские мусора тихо взяли пару коробок мыла. И поезд поехал по суверенному Узбекистану. К Бухаре. Время отличалось на три часа вперед от московского. Я еще маме позвонил на работу. Что я с невестой благополучно пересек все границы.
А Наташка притащила снова в наше купе Мавлюда. И начался пиздеж за жизнь. Мавлюд был веселым ташкентским пацаном. Наташка с ними познакомилась с целью купить мыла подешевле, а он к ней откровенно клеился уже. Когда она вышла в сортир, он спросил, кто она мне. Я сказал, что невеста, что еду с ней знакомиться с будущей родней. Мавлюд сразу стал серьезным и начал извиняться. Мол, он просто не знал, думал, что я ее родственник, и поэтому начал себя вести легкомысленно. Видимо, в Узбекистане не принято так общаться с помолвленными девушками. Хотя его заигрывания были вполне невинными - ну, как с одноклассницей на перемене. Потому что он стал тише говорить, меньше смеяться и подчеркнуто уважительно обращаться к Наташе. Шутил со мной уже. Сказал, что я похож на русского рыжебородого ваххабита. А я возьми и спроси его про дурь. Про зеленку. Можно ли ее купить. Мавлюд сказал, что, разумеется, можно. Просто западло это - продавать анашу. Ведь везде растет, пойди нарви, сам покури, угости. Только шакалы травкой и банчат. А героин? - спросил я. Герой банчат, это зазорным не считается, - ответил мне Мавлюд. И рассказал про одного пацана в Бухаре, у которого был рак. За восемь лет все проросло метастазами. Парень этот живет до сих пор только потому, что каждый день дует травку, а раз в месяц очищает организм героином. И живет, хотя опухоль уже выпирает из дырки в черепе, специально сделанной хирургами. Якобы этого парня Мавлюд лично знал. Вообще, если это так, то тема для докторской диссертации в медицине.
Из этого разговора с Мавлюдом и Наташей я узнал много интересного. Оказывается, если у нас наркотики потребляются в основном молодежью, то в Узбекистане это прежде всего удел бабаев. Они заглушают ханкой боль в старых костях. Каждый день под кайфом. Ну, а травку курят все. Это тоже, что у нас выпивка. Наташа снова пообещала мне, что у отца ее я здорово накурюсь. Поезд ехал по самой настоящей заснеженной пустыне, из-под снега проглядывали светло-желтые песчаные холмики. Наташа мне сказала, что у нее в Каттакургане иные пейзажи, там больше зелени, потому что в Самаркандской области больше всего воды. А Мавлюд рассказывал про ташкентские дискотеки и про узбекских, корейских и уйгурских девушек, с которыми он там знакомился. Мавлюд со своей матерью Дилей ездили в Москву с зеленью (ну, не той, а петрушкой и киндзой), а обратно везли мыло и всякое барахло. Под эти разговоры поезд прибыл в Бухару. Бухара была большим городом, вполне современной постройки, с красивым вокзалом. А все-таки какая-древность! Ведь я ехал по земле Хивинского ханства, Бухарского эмирата. Долгие века здесь развивались центральноазиатские цивилизации, мало известные широкому кругу, но ведь они были. Я спросил про бухарских евреев - этнических таджиков, когда-то принявших иудейскую веру и образовавших с тех пор особую этническую группу. Наташа их хорошо знала. Ведь их было много в Каттакургане. Одна улица так до сих пор и называлась Еврейской. Почти все десять лет назад уехали в Израиль. Они занимались бахчеводством, сапожным ремеслом, делали и продавали прохладительные напитки. Вот и все, чем они запомнились моей невесте. А Бухара осталась сзади. Долгий путь подходил к концу. Чрез три часа поезд должен был достичь Навои.
Когда дорога подходит к концу, всегда становиться немного грустно. С одной стороны, дорога утомляет, но ты куда-то направляешься, и пока не достиг места назначения, можно не думать, чего тебе делать дальше. Ты в пути - и все. Можно не париться особо ничем. А вот когда достигаешь пункта назначения, а особенно - когда возвращаешься домой, встает снова вопрос: чего делать дальше? И хрен знает, как на него ответить. Мавлюд ушел к матери, а Наташа снова слушала плеер. В год нашего брака была популярна песня про какую-то девушку, бегавшую от парня, которому она нравилась. Наташа развеселилась, танцевала в купе под музыку и подпевала - думала, думала, думала! Ну, и чего ты надумала? - спросил я ее. Как чего? Это ж песня такая, - сказала она. Нет, а в отношении нас чего ты надумала? - спросил я. Ты все думаешь, как в песне, а чего надумаешь в итоге?
Наташа перестала танцевать и спросила меня встречно - а ты сам хорошо подумал? У меня ж ребенок есть. Какой ребенок? - я захлопал глазами. Ну, вы ж с мамой его видели в магазине. Ему пять лет, зовут Ким, а мы все зовем его Кимой.
Так ведь ты ж сказала, что это не твой ребенок, а просто так, соседский?! - я был в полном недоумении. Любимая девушка меня просто обманула, а зачем?
А я что, всем отчитываться должна?! Есть у меня ребенок или нет?! И один он у меня или двое?
Мне стало как-то не по себе. Ведь долдонила мне маманя, что ни одна женщина с ребенком меня не потерпит, потому что я - не опора, ко мне не прислонишься. И рассказывала мне, что после развода видела в мужиках одно - желание переспать с ней, но никогда не видела желания стать опорой мне. Для мамы я был главным в жизни. Смыслом ее жизни. Для чужого мужика я смыслом жизни никогда стать не мог. И понимал, когда вырос, что ни свой, ни чужой ребенок никогда не станет смыслом моей жизни. И заранее ненавидел женщину старше меня с ее ребенком, которая, по гону мамани, рано или поздно должна была придти в мою жизнь. Поскольку для этой женщины главным будет ее ребенок, а я - всего лишь приложением. Которое терпят, так как носит домой деньги. Что я никогда не буду домой носить больших денег, это я понимал. И вспоминал, как дико ревновал маманю к ее кавалерам. Чужой ребенок хуже тещи - такая мысль сидела у меня в голове. Это был перенос. Проекция вовне наших семейных отношений.
Но как отказаться от своих слов? А может, не так страшно? Может, все будет по другому? В чем-то прикольно даже. Маманя хотела быть бабушкой. Вот и получает смуглого узкоглазого внучка. Да и чего теперь делать? Поезд подъезжает к Навои. И я сказал - да хоть пятеро у тебя детей, и все от разных мужиков, мне это по барабану. Все равно я хочу на тебе жениться. Наташа засмеялась. Ну, пять от разных мужиков - это уже перебор, - сказала она, смеясь. Так пойдешь замуж за меня? - спросил я снова. Наташа поцеловала меня. Не торопи, Леонидушка, дай подумать. Мне нравиться, что ты такой спокойный, тихий. Но дай к тебе приглядеться получше.
Потом мы выносили вещи в тамбур. Стало смеркаться, когда поезд подъезжал к Навои. Скоро за окном поплыл низенький перрон, поезд дико скрипел тормозами, замедляя движение. Вышел мрачный усатый узбек без формы, открыл дверь, мы выгрузили вещи и на прощание я сказал ему - Ас-саляму алейкум уа Рахмату Ллахи уа баракахяту. Чего это ты ему сказал, спросила Наташа, когда поезд тронулся - стоял он в Навои две минуты. Мир тебе и милость от Аллаха и благословение. Это по - арабски. Перевел я ей. Наташа покачала головой. Да, говорит, ты самый настоящий рыжебородый русский ваххабит. На перроне прибывших почти не было. Еще двое или трое с поезда сошли. Узбекских мусоров было явно больше чем пассажиров. Наташа сказала, что надо брать машину. До Каттакургана примерно сто километров. Отдашь сотку? - спросила она. Сотку? Разве за сотку довезут? - усомнился я. Если поторговаться, то за 70 рублей доехать можно, сказала Наташа. И мы потащили наш багаж к автостоянке.
Помнится, Наташа сразу сунулась к «волге» болотного цвета. Наташа по минимуму побазарила и говорит - едем к отцу за восемьдесят российских рублей. Я ж не знал, что там - это вполне приличная сумма. Ну, кладу багаж, сажусь сам. А водила и спрашивает Наташку - а кто это Вам? Наташка и отвечает. Это мой будущий муж. Мы помолвлены. Усатый узбек начинает нам желать хорошего. И еще предо мной извиняется. Мол, ежели он с моей невестой неправильно себя повел, то просит прощения. Не был в курсе. Меня сначала коробит это обращение. Э, браток, братан. Какой я на хуй братан, думал я. А потом Наташа мне объяснила. Что обращаются в Узбекистане - окя! То есть,брат. Браток, ты на меня ведь не в обиде за жену? Ведь я не знал, что эта кореянка - твоя будущая жена. Я заверил его, что все нормально. Помню поля хлопка. И зарубило меня. Проснулся я, когда Наташа орала - папа! Обнимая нимзенького смуглого корейца. Все, мы приехали в Каттакурган. Я помог затащить вещи во двор дома. Дорога окончилась. Я приехал к своему тестю. Будущему.
Тесть был немного ниже Наташи и смуглее. А ее амя была ниже всех. Рост - 138 см. Зашел я в открытые ворота. И чего увидел? Квадратный двор в снегу, белый снег, какие-то деревья. Водитель и будущий тесть затаскивали вещи. Ко мне подошла низенькая старенькая кореянка. Поздоровалась. Это была Наташина бабушка. Спросила надолго ли я? Я сказал, что приехал вместе с Наташей, вместе с ней и уеду. Вдруг завыла собака. Я увидел здоровую дворнягу на цепи. Собака была с какой-то грустной мордой, видимо, предчувствуя свою судьбу. Время от времени поскуливала или выла. Завтра собаку зарежем, сказала амя. Кя дя сварим. Прямо к вашему приезду собаку привели. А Наташа расплатилась с водилой и пригласила меня на кухню. Кухня у них была слева от дома. Кухня с ванной, которую отделяла от кухни некое подобие предбанника.
Кухня была небольшая, но очень уютная. Три четверти кухни имел более высокий пол, нежели у входа. Слева была яма, в которую тянулся шланг. Надо сказать, что в Узбекистане корейцы и узбеки в помещении ходят босяком, оставляя обувь у входа. Корейцы в Москве тоже так ходят по привычке, жена моя долго тапочки не признавала. Я снял свои зимние ботинки, в которых скользил во дворе. В Каттакургане был мороз в тринадцать градусов. Наташа расстелила купарчу и предложила мне растянуться. Пол был теплым. Ведь корейцы строят в своих домах кудури - лабиринт из кирпичей в полу, разносящий теплый воздух. Топят кудури газом, равно как и печи в домах. Ведь дерева в Узбекистане мало, а газа навалом. Народные умельцы дырявят газопроводы и отводят газ себе в дома. Я посмотрел мобильник. Сигнал брал. Я позвонил маме домой, сказал, что все в порядке. Забил табак в трубку и стал курить. Наташа дала мне банку пива. Девяточку.
Наташа тоже взяла пиво и легла рядом со мной на другую купарчу. Будущий тесть заинтересовался трубкой, я дал ему вторую трубку, забил ее. Он стал курить. Ему понравилось. Заметил я, что амя была очень рада приезду своей внучке, а вот отец ее - рад, но не так. Его что-то очевидно напрягало. Амя чистила селедку, которую она очень любила, и тут же начала есть, громко чавкая. А тесть достал банку с какой-то пахучей мутноватой отчасти жидкостью, налил себе стакан, налил Наташке, а потом налил мне. Это была самогонка из кишмиша, как потом объяснила мне амя. Выпили за приезд. Амя тоже налила себе немного и выпила после нас. Вскоре ее стало зарубать, и она пошла спать. А тесть начал расспрашивать Наташку про ее жизнь в Москве. Про ее, про ее братьев. Наташа ничего толком ему так и не рассказала. Да, говорит, живем, как можем, там в Москве долбанной каждый день едва с ума не сойдешь. Иногда просто хочется повеситься. Денис работает в цеху, чимчи делает. Стас филонит. Ребенок у него родился, Ангелиной назвали. Ну, он так чего перепродаст, хочется ему, чтоб было много денег. Да не получается у него пока что.
Тесть завелся. Ну, мне люди говорили, думаете, сказать некому? Учти, я про Стаса много нехорошего слышал. Да и про тебя тоже. Наташа вспыхнула. А отец ее продолжал. Слышал, что Стас в Астрахани с какой-то бандой связался, в Новосибирске и в Уфе банчил. Добром это не кончится. А Юрка этот! Зачем вы с ним водитесь?! Э, папа! - начала возражать Наташа. У Стаса своя жизнь. Он же черный пояс по каратэ получил. Просто обучает пацанов разных каратэ. Люди говорили другое, сказал отец ее. И я сам Стасу скажу свое слово, когда увижу его.
Он присел к нам на пол и стал пить пиво. Настроение у него улучшилось, он как-то внутренне отошел. И стал более приветливым. Стали вспоминать, как его дети занимались спортом, как Денис подорвал кухню. Ну, они сложили только кудури по новому тогда. Может, чего-то не рассчитали, или там утечка газа была. Но только Денис решил зажечь вечером кудури, как грохнет. И все кирпичи встали дыбом. Наташа, рассказывая об этом, говорила - а кирпичи так дык-дык-дык. Ели селедку, дошираки. К полуночи вылезла амя, сказала, что растопила печь в зале, где я буду спать, но увы - там очень холодно, а напор газа слабый. Спать придется в свитере, хотя она мне положила два одеяла. Наташа повела меня в дальняк - так они все называли сортир. Для этого надо было идти во двор прямо против ворот до конца мимо хлева с гусями и утками. Там налево был дальняк. Как сказать? Не будка, а просто под навесом была дырка, куда срали, и ящик с бумагой для подтирания. И прямо так и срали и ссали там на морозе, а было градусов тринадцать в тот день. Потом Наташа повела меня в зал, куда уже были занесены мои вещи. Сначала там был вход на веранду, а с веранды - вторая дверь направо. Как мне потом Наташа и амя рассказывали, там раньше устроили протестантскую молельню. За деньги. Наташа шепнула мне, что придет. И правда пришла потом, когда амя и отец ее уснули. И мы провели прекрасную ночь. Правда, среди ночи вырубили свет. И когда мы ходили в дальняк, приходилось брать с собой мобильник мой и светить им там. Так же делали и в последующие ночи, когда отключали свет. Я откровенно жалел, что фонарь не взял. Он тут явно лишним не был бы.
Утром я проснулся около десяти утра. Наташи не было, она с отцом пошла в ментовку выправлять паспорт. Я сходил в дальняк, а потом зашел в кухню. Там стоял низенький столик, около которого по-корейски сидела амя. На столе стояли плошки с лапшой. Амя не вставая быстро налила мне в пустую плошку кукси. Помнится, еще в Москве Наташа мне рассказывала, что у корейцев такой обычай - жена встречает мужа на коленях и не вставая накладывает ему есть. Только в Москве так делать нельзя, потому что таких полов нет. И вот теперь я это видел воочию. Это был вовсе не обычай демонстрации подчиненного положения жены в корейской семье. Просто корейцы сидят на теплом полу, нагреваемом кудури, по своему. Так поджимают и скрещивают под собой ноги, будто на коленях сидят. Жена готовит есть, а муж работает на поле обычно. Приходя с поля, он застает готовый обед или ужин. Хорошая жена уже все приготовила и разложила на столе. И ей осталось только наложить мужу порцию. Амя сделала именно так, как рассказывала Наташа. Она сказала, что Наташа попросила меня накормить получше, что она сготовила кукси для меня, а к вечеру будем есть кя.
Только я поел, вернулась Наташа со своим отцом Григорием, а вместе в ними пришли друзья будущего тестя - татарин Артур и узбек Хасан. Хасан - низкий смуглый узбек - приводил к тестю собак, чтоб тот их резал. В старые советские времена узбеки презирали отчасти корейцев за то, что те едят собачатину, а в ставшем суверенном Узбекистане стали искать и водить к корейцам собак. Резали и ели вскладчину, делились шкурами. Хасан подманивал собак на улице или уводил их со дворов, отводил к тестю. Тесть вместе с Артуром резал, свежевал и разделывал собак, и они вместе ели кя. Пока шли приготовления к забиванию собачки, Хасан и Артур сидели на кудури и базарили со мной. Тут я впервые обратил внимание, что обращаются они ко мне - браток, братан. Как мне объяснила позднее в Самарканде Наташа, обращаться к узбеку надо - окя. Окя по-узбекски - брат. Ну, а они это обращение переиначили на русский лад. А чего, это мне понравилось. Лучше чем всех господ, сэров, сударей. С емким обращением «брат» может соперничать только обращение «товарищ». Именно так обращались друг к другу мудрецы Израиля. Один Господь, Который на Небесах, мы же все - братья!
Я курил с этими пацанами и расспрашивал их про узбекскую жизнь. И интересно, что узбек, что татарин отзывались с теплом о советском прошлом. Была большая страна, мы все жили, все ездили. Ни паспортов, ни виз. Узбеки боялись корейцев, татар и армян, а теперь они сами их бояться. Ну, тех узбеков, которые выросли в советские времена, они не бояться, а как будут уживаться с молодым поколением, выросшим в постсоветском Узбекистане, - не знают. Это говорил татарин Артур. А Хасан просто говорил - денег нет, зарплаты и пенсии надолго задерживают, электричество отключают, напор газа падает, так что в морозные ночи невозможно нагреть дом, все ужасно дорого стало, воду отключают на целые сутки. Тяжело жить. Они хотели возвращения к советскому прошлому, но одновременно считали, что жили бы лучше, если б узбекские власти не помогали Таджикистану. В узбекскую глубинку проецировались типичные местнические настроения, характерные для всего Союза.
Потом позвали Артура - резать собаку. Он вышел, потом вернулся на кухню, поточил пару ножей, вздохнул и пробормотал «Бисми Лляхим; Аллаху Акбар!». И пошел резать собаку. Собачке обмотали веревкой пасть, подвесили за лапу, тесть отоварил ее чем-то по голове, и только потом Артур перерезал ей горло, причем собака не издала ни одного звука. Я отошел за сигаретами, а когда вышел во двор, собаке уже отрезали голову, туша была поднята еще выше и тесть вместе с Хасаном и Артуром свежевали ее. Вышла и Наташа. На снегу было много крови, да и маленьких кусков жира. Гуси радостно гагакали и спешили к кровавым кусочкам. Ну, гуси у нас людоедами скоро станут, гляди, какие маньяки, кровь жрут, - сказала Наташа. И потом закричала - слыш, папа, оставь мне побольше нутряного жира для Кимули. Мне Кима надо полечить. И объяснила мне, что собачий нутряной жир - лучшее лекарство от всех болезней, используемое как внутренне, так и наружно. И собачья шкура в цене - ей ревматизм лечат, а кроме того, лучше всего собачье мясо помогает от легочных заболеваний. Амя ташила казан большой, пришли какие-то соседки. Тушу продолжали разделывать. А сидел на кухне с Хасаном, тянул пиво и курил. Курил я сигареты «Монте-Кристо». Хасан таких сигарет никогда не курил, усиленно стрелял их по две штуки и закладывал за уши. И косился на мой мобильник.
И вот так где-то к половине пятого начали собираться гости. Пришел узбек в кепке, наташин дядька, муж ее тетки Люды по отцу. В памяти осталась только его фамилия Кабулов. Само собой, пришла его тетка - худая высокая кореянка с морщинами на лице и на руках. С ними пришел их сын Юсуф и их дочь Зульфия. Зульфия была смуглой неуклюжей девятиклассницей в длинной джинсовой юбки, цветном платке, очень худой. За весь тот вечер она не произнесла ни единого слова, только жадно ела собачье мясо. С ними приперся русский алкаш Лешка, но амя налила ему стакан самогонки, дала лепешку и сразу выставила. Он и так еле на ногах стоял. Ну, само собой, Хасан с Артуром были. Наташка, я, тесть и амя. Расстелили скатерку на полу, поставили на него казан с кя хэ - мелко рубленным собачьим мясом, скорее всего тушеным, изрядно приправленным разными пряностями, груду узбекских лепешек на тарелке, миску с паби - отварным сухим рисом, нашу селедку на двух тарелках, трехлитровую банку самогонки, наш бочонок «Балтики-9». И пиршество началось. Пили самогонку из пиал, пиво - из кружек алюминиевых. Я, Наташа и амя ели палочками. Наташа ведь научила меня палочками есть. Так я впервые попробовал собачье мясо. Оно было с мелкими фрагментами небольших костей и каким-то необычным на вкус. Словами я это объяснить не могу, но вкус собачатины более ни с чем не спутаю.
Вот сидят они там, базарят про наташину родню в Москве. Как мать, давным-давно бросившая наташиного отца, как мэдамэ Алла. А тут вдруг звонит мой мобильник. Это маманя. Здравствуй, сынок! Как ты там? Я ей - нормально, тут меня вот сейчас собачатиной угощают. В честь моего приезда собаку зарезали. Это все хорошо, сказала маманя. Но, послушай. Я вот тут коробки разбирала, гляжу валяется кофточка твоей кокаинистки или чего там она нюхает. Ты не знаешь, она тут наркотики вместе с кофточкой не подбросила случайно? Я вспомнил, что еще осенью одна из веселых девушек, гостивших у меня в квартире по четвергам, забыла кофточку. И я засунул ее в коробку, да и вместе про это забыли. Да нет, мам, она забыла, а я убрал ее, - ответил я. Приеду - отдам. Не надо, - сказала маманя. Она как раз твоей Наташе подойдет. Ладно, счастливо тебе!
Вот тут все гости на меня и вылупили зенки. Сколько это стоит, позвонить по мобильному в Москву - спросила тетя Люда. Отсюда - пять долларов минута, ответил я. Роуминг по Узбекистану был дорогим. Мобильник в узбекской глубинке оставался символом высокого социального статуса. Ни фига себе, - сказала тетя Люда. Значит, есть деньги, раз мобильный есть. Со своим мобильником, со своими сигаретами «Монте-Кристо» и «Кэптэн Блек», со своей трубкой я казался своей будущей корейско-узбекской родне чуть ли не миллионером. М-да, повезло Наташке, добавила тетя Люда. Мы хавали кя, и разговор как-то неожиданно перешел на наркотики.
И это как-то самой собой вышло. Без всякой инициативы с моей стороны. Вот тетя Люда его и начала. Она рассказывала, как ее племянница банчила герой вместе со своим парнем, а когда их спалили, то взяла всю вину на себя. И ей намотали червонец. Ну, а чего? - рассуждала это пожилая кореянка. Они ж возьмут пакет, из ста грамм сделают 130 весов, а из каждого веса - 4 чека, а чек стоит тысячу. Это на рубли под тридцать пять рублей будет, - разъяснила мне Наташка. А вес - четыре? - спросил я просто из любопытства. Нет, вес дешевле, ответила тетя Люда. Вес можно продать за две с половиной или за три тысячи, но это только если героин хороший. За ваши сто рублей можно взять грамм героина здесь. Чем больше берешь, тем дешевле выходит. А анаша по чем? - спросил я. Оказалось, что коробок можно приобрести за 25 наших рублей, а проще, чтобы угостили. Ну, считается, что неприлично торговать анашой. Везде ведь сама растет. И добавила тетя Люда - Гриш, ты бы гостю дал покурить, видишь, человек интересуется. Тесть развел руками. Нет у него сейчас. Надо бы у соседа Фархуда спросить, да к нему одна жена вернулась, скандалы там сейчас, неудобно их беспокоить в этот день. За стеной, правда, периодически были слышны крики и дикая брань на узбекском вместе с русским матом.
И стали обсуждать Фархуда. У Фархуда было две жены. Ну, не по шариату, просто одна жена - узбечка Диля, ушла, а он женился на русской наркоманке, которая и подсадила его на иглу. А вместе с нашим приездом Диля взяла и вернулась в тот же день, хотя больше двух лет с ним не жила. Фархуд сначала не хотел ее пускать, даже побил немного. Но она не уходила и просила ее взять хотя бы второй женой. И стал этот торчок мужем двух жен, что Кораном дозволяется. История эта мне понравилась. Блин, и вот спустя три с половиной года после этого думаю - а вернулась бы ко мне Наташка. И стала бы моей старшей женой, а Оля - любимой! Мечтать не вредно. Похавали - пили чай зеленый из пиал, заваренный по-узбекски. Я заметил интересную особенность в поведении гостей и хозяев. Мужики сидят, хавают, чаи гоняют, базарят, а женщины им все на стол ставят, посуду носят. Дядька Кабулов просил свою жену принести то сигареты из пальто, то закрыть дверь. Женщины молча мыли посуду, хлопотали по хозяйству. А когда стали расходиться, женщины подавали одежду верхнюю мужчинам и пропускали их вперед. Непохоже на то, что у нас, подумалось тогда мне. А потом понял - ежели какой русак или европеец мечтает о кореянке, узбечке или вообще о абстрактной восточной женщине, как о прирожденной рабыни, воплощении покорности, о девушке, которой можно помыкать, то круто фраернулся. Хавчик сготовит и наложит, одежду положит, вперед в дверь пропустит. А вот помыкать собой хер даст. Ни узбечка, ни кореянка. У нас одни правила поведения девушек в обществе, а у них - другие. Но это не значит, что они чувствуют себя на втором месте. Ведь девчонки в постели всегда на первом месте. И везде они это знают. И на востоке тоже.
Ну, а потом Наташка куда-то съебалась. Чрез полчаса приходит и косяк мне дает. Мол, Леонидушка, я тебе замутила, ты подуй, только чтоб амя не видела. Только я стал косяк слюнявить, тесть приперся будущий. И говорит мне - а чего? Все великие люди принимали наркотики. Ты не первый и не последний. А героин курить будешь? Вот с этой штуки тебе холодно станет, а с героина будет тепло и уютно. Ну, я по началу просто в отпаде был. Я не знал, что конопля и мак для жителей благословенной узбекской глубинки - это то же, что для нас, к примеру, пиво и водка. В употреблении их не инъекционным путем они не видят ничего зазорного. Конечно, если девушки это употребляют, это нехорошо, но что они могут поделать со своими взрослыми дочерями и сестрами? А все одно родные. И я курил этот косяк вместе с будущим тестем. Трава была так себе. Тесть заворчал на Наташку - как ты себя показываешь пред женихом? Тебе твои друзья дали беспонтовку, а ты и не прочухала. Ты ж меня этим опозорила! Папа, его вставит все равно, ныла Наташка. А я в следующий раз ему в шишках принесу. Это была беспонтовка, но меня отчасти убило. Я разлегся на теплом кудури и втыкал. Тесть на меня вылупился. Надо же, говорит, у меня ни в одном глазу, а его здорово убило. Аж завидно, как прется. Надо будет ему чай из кокнаров заварить. А Наташка говорит - пап, а ты ему ханку достань, пусть повтыкает. А тесть - спроси у Исмаила, у других дорого. А я лежал так и думал - куда, собственно говоря, я попал? В торчевый рай? У тестя же в огороде два куста конопли росло, просто он их скурил. И думалось мне, что я открыл себе окно в параллельный мир. Где нет электричества толком, где на сутки отключают воду, падает напор газа, не платят денег, где чиновники кормятся, а не служат, но вот за то конопли, мака и дешевых пизд (как позднее выяснилось) навалом. Ладно, Наташа, я вас двоих оставлю, - сказал будущий тесть, наливая всем самогонки из кишмиша. Папа, на кудури спать теплее. Скажи амя, что я здесь с будущим мужем спать буду. Пусть не мешает, сказала Наташа. Мы все выпили, запили огуречным рассолом. Тесть будущий пожелал нам приятной ночи и съебался. А мы.... Ну, само собой, потрахались и уснули в объятиях.И я на этом теплом полу кудури в кухне, пропахщей кишмишной самогонкой, какими-то кислыми запахами, узбекскими пряностями и мокрым бельем был счастлив, прижимая к себе потное смуглое тело узкоглазой лисички из Каттакургана. И думалось мне тогда, что счастье - это квадратный дворик с козочками и овечками, курочками и уточками, с собачатиной, с огородом, полным конопли, с горным маком, со смуглой узкоглазой женой, с кучей чумазых смуглых детишек во дворе, с печкой в полу. Отчего я не родился в Каттакургане? Мне б там пиздато было! Но Творец определил мне гнилую и сырую Москву в место жительства. Которой от дней древних наравне с Парижем, Берлином, Нью-Йорком определил же стать грудой развалин, пристанищем хищников и нечисти. И чего сказать мне? Только одно - истинны и праведны суды Твои.
Ну, заснули мы в обнимочку, проснулись на кухне, Наташка мне уже на завтрак кя дя налила, благо амя сварила. Ну, всем колхозом сварили. Хрен знает, кто именно. Похавал я, а она говорит мне _ Леонидушка, давай поедем регистрацию делать. А чего? В рот и жопу ебанная Москва ввела регистрацию - а Узбекистан хуже, что ли? Эх, в благословенном Узбекистане пришельцем был я. Там с меня готовы были содрать семь шкур, подобно тому, как в в Москве семь шкур розоволицые славяне - менты и чинущи, готовы были содрать с моей невесты. Ну, чего? Как Наташа мне объяснила, городского транспорта в Каттакургане не было. Мы взяли такси за двадцать российских рублей. И поехали в паспортный отдел их ментовки. Где грустная красивая узбечка в капитанских погонах объяснила нам, что нужно для временной регистрации. Мой паспорт, билет, заявление амя, нотариально заверенная копия домовой книги, нотариально заверенная копия договора купли-продажи дома. Плюс заплатить чрез один банк определенный госпошлину за регистрацию, а чрез другой банк - сбор за оформление регистрации. Ну, сунулись к нотариусу. Говорят, это только чрез десять дней. Но вот если заплатить сверх пошлины, то может быть получиться побыстрее. Наташа увидела, что просто разводят на деньги. Ладно, говорит, пойдем домой. Пошли. И ни хуя! Другие-то - все равно развели. Потом это было. Система такая.
Зато я впервые увидел вполне провинциальный город Каттакурган Самаркандской области. Как он мне запомнился? Одноэтажными домиками с квадратными двориками да чумазыми детишками на улицах. Тихими такими. Улицы малолюдные, машин до минимума. Полусельский - полугородской вид. Как в Анапе, например, только еще меньше многоэтажных домов. Надо сказать, что городок этот узбекский был на вид очень чистеньким, дома аккуратными, обычно обмазанные белой известью. Недалеко от улицы Хасилдор, где проживал тесть был знаменитый канал. Он не такой широкий, зимой обмелел, но летом разливался. И местное население в нем купалась. Наташа рассказывала, как она вместе с ребятами прыгала с этого моста в канал летом. И как они на спор прыгали, причем по условиям пари надо было во время прыжка стянуть с себя трусы и помотать ими потом над головой, вынырнув. Как она дралась на мосту с соседским мальчишкой Андреем. Воды не было дома. Мы с ведрами ходили на другую сторону улицы к соседу, у которого во дворе был колодец артезианский. Нам открывала дверь толстая узбечка средних лет с небольшими усиками в пестром халате. Мы качали ручку насоса, вода лилась в ведра. Ходили не один раз и не один день.
Потом Наташа мыла посуду, поставив старенький магнитофон. Он работал, если только в него воткнуть отвертку. Иначе кнопка просто выскакивала. И Наташа слушала свои самописные кассеты. И кассеты ее отца. На них были записаны исключительно блатные песни разных исполнителей. Я впервые слушал так много русского блатняка, а Наташа была готова слушать его с утра до ночи. Она мне сказала, что это народные песни про жизнь. Странно, но мне эти песни очень понравились в итоге. Ведь это же песни социального протеста! О тяжелой жизни, о любви, о разлуке, о верности и неверности. На самом деле о простом, о человеческом. Наш шансон был очень популярен в Узбекистане, в Каттакургане его охотно слушали и мужчины и девушки. Наташа помыла посуду, поспала у магнитофона, а потом стала краситься и собираться. Сказала, что хотят ее видеть ее школьные подружки. Я было стал напрашиваться с ней, но она сказала, что там собираются одни девчонки. Это будет девишник. Мол, незамужняя узбекская девушка никогда не пойдет в компанию, где есть молодые люди. Викуля мне потом сказала, что это гон. Короче, Наташа вечером ушла, тесть ушел к своей подруге - армянке, и остался я в обществе старенькой ами, которая мне и сготовила ужин. И рассказала мне очень много интересного про свою жизнь и историю семьи моей будущей жены.
Амя была по паспорту Марией Хан. Без отчества в отличие от своих обрусевших детей. Она знала корейский язык. Диалог наших среднеазиатских корейцев и южнокорейский диалект. Родилась она в далеком 1925 году на Дальнем Востоке в Приморском крае. Ее дед (стало быть, наташин прапрадед) пришел с семьей в Приморский край из Кореи в конце XIX века. Уходили от японцев. Видимо, это было во время китайско-японской войны 1894-1895 гг., когда японские войска оккупировали корейские порты и Сеул. Родители амя родились уже в Приморском крае, где-то под Владивостоком. Они говорили по-корейски и имели корейские имена. А вот их дети уже получили русские имена и пошли в русскую школу. Корейских школ не было. Амя вспоминала свою жизнь на Дальнем Востоке смутно. Помнила только, что в определенные дни обходили рисовые поля с фонарями, дабы отогнать злых духов и повысить урожай. В прославленном 1937 году после первого военного столкновения с Японией всех корейцев выслали с Дальнего Востока в Казахстан. Ну, не всех, а большую часть. Амя рассказывала, что приехали ночью, дали три часа на сборы, посадили в грузовики, потом везли в товарных вагонах. А потом высадили на каком-то полустанке в степи северного Казахстана. Жили два года в землянках, зимой было очень тяжело. Ее отец стал смотрителем какого-то канала, потом они переехали в Каттакурган. Большинство корейцев переехали в Узбекистан из Казахстана, власти им в этом не мешали. Почему выслали корейцев - я не знаю, да и сама амя не знала. Ведь корейцы традиционно относятся к японцам очень неприязненно, воевали веками.
Странно, что пострадавшая в результате политики Сталина, амя отзывалась о нем очень хорошо. При Сталине в Узбекистане было очень хорошо жить, лучше всего обеспечивался межнациональный мир в многонациональном Узбекистане. Амя рассказала такую историю своей молодости. Раз она пошла на базар вместе со своей подругой-гречанкой. Это было в 1948 году. К ним привязался пьяный солдат-узбек. Мол, корейцы и греки не служат в армии. Корейцев действительно не призывали в армию, даже вроде во время войны. Они зашли в магазин, думая, что он уйдет, но пьяный солдат стоял у входа и ждал их. Когда они вышли, он продолжал приставать к ним весьма грубо и нагло. Они побежали от него чрез висячий мост из веревок чрез канал, думая, что пьяный не рискнет переходить канал по такому мосту. Узбек, однако, побежал за ними, а на другой стороне жили греки компактно. Он бежал и грязно оскорблял их. Греческие женщины, торговавшие на улице фруктами его здорово побили. Вот с этого и начались волнения. Чрез три часа на этой же улице произошла массовая драка, переросшая в погром. Греков стали просто убивать, а городские власти не вмешивались. К вечеру в Каттакурган вошли войска НКВД, все беспорядки сразу прекратились. Председателя горисполкома, начальника милиции и того солдата, из-за которого все и началось, расстреляли, тех узбеков, на кого греки указывали, как на погромщиков, посадили надолго. И с тех пор Каттакурган до начала девяностых годов не знал межнациональных конфликтов. А где-то в девяностом греков выгнали, причем многих из них убили сами же узбекские менты. С крахом Советского Союза жить стало намного беспокойнее и хуже - так говорила амя.
А история семьи была нехилая. Значит, мать амя, наташина прабабушка, которая жива до сих пор, ровесница ХХ века, была с приветом. Детей своих она выставляла из дома, жрать им не давала, а у нее их было 9. Вот, в семь лет слала всех их на хуй и на улицу. Потом внуки ее гадали - а когда она умрет. Гадалка нагадала, что вот исполнится ей сто лет - и она умрет. Облажалась гадалка. Ей уже сто четыре года, а она живет. А дети ее умерли. Это наташина прабабушка. А матушка Наташки - распутная алкашка. Так про нее ее свекрвоь сказала. Мол, она с ее сыном не живет. Привел домой девчонку, ни хуя не делала, пила, по мужикам гуляла, вещи из дома выносила. Я ее и выгнала, говорила амя, а она пошла по рукам вообще. А с Наташей и с внуками я сама сидела. И еще мне рассказала, что сын ее Гриша пожил так один, да нашел себе подругу. Тоже алкашку. Армянку с двумя детьми. И носит им хавать, а вот она амя не нравиться. Тоже алкашка. Сама амя видела смысл своей жизни в какой-то протестантской церкви. Вот там пастор такой хороший, он бы и со мной поговорил. Вот так мы сидим на кудури, пиздим, амя мне еще самогонки из кишмиша наливает стакан за стаканом. Меня уже по алкогольному прет. Я так сижу, втыкаю, а амя мне рассказывает, какие корейцы картежники, как любят азартные игры. И что могут работать целый год, а потом за одну ночь в хато или в простые карты спустить все заработанное. Про какую-то кореянку в Самарканде, проигравшей квартиру, пока ее муж был на заработках. Вот так сидим-сидим, а время за полночь уже. И пиздец! Наташи нет. Я амя спрашиваю - а где Наташа? Амя так сокрушенно говорит - да не придет она ночевать сегодня, набухалась наверно, как и ее мать. Мне вот хочется ее выгнать из дома или выпороть. Я спрашиваю - выпороть? Так она уже взрослая. Ну и что, говорит амя. Ее в девятнадцать на рынке в Ташкенте два раза пороли. А за что, спрашиваю. Да с кем-то подралась, а может, проворовалась, ответила старушка. И рассказала историю, как Наташа поехала на заработки в Казахстан, домработницей, в доме том пропали деньги, хозяйка нашла их у Наташи в ее вещах. Может, подложил кто, а может, взяла для ребенка. Тоже отлупили по голому заду да выставили из дома без копейки, а она стала на рынке работать продавщицей, достала денег да и вернулась домой. И много денег привезла. Может, у кого и украла, а что - ребенка надо кормить. Так говорила амя. А я говорю - амя, я спать хочу. Она меня проводила к постели, дров в печку подбросила и какие-то брикеты, угля что ли. И засыпая, я слышал, как она в соседней комнате усердно пела псалмы и песнопения религиозные. На корейском и на русском. Под эти вдохновенные песнопения о любви к Иисусу я и уснул.
Проснулся утром в субботу, в дальняк сходил, на кухню иду. Амя мне кукси и кя дя с узбекскими лепешками накладывает. И говорит. Наташа так и не пришла. Отлупить ее надо или из дома выгнать. И стала мне рассказывать, как Наташа в девятом классе перестала ночевать дома. И как ее искали и пороли в кровь потом. Потом выдали замуж за одного ташкентского корейца, потому что она уже залетела. Мне это по хуй было, но отношение Наташи ко мне показалось некрасивым. Я расстроился, похавал. Думаю, чего делать. А тут к одиннадцати Наташка приперлась с какой-то девкой. Блин, повыше ее, такая красивая. Узбечка. Амя на Наташу орать - я давно хотела тебя, шлюху, из дома выгнать, только пред женихом твоим неудобно. Стовосьмой себя показываешь! Иди лучше на трассу работать за семьдесят рублей! Наташка молчит, а узбечка эта стала говорить - ой, я очень прошу вас, не ругайте Наташу, не бейте ее, это я виновата. Я по ней очень соскучилась, засиделась она у меня, я упросила ее в два ночи домой не идти, а то всякое может случиться. Наташа просила прощения у меня, у амя. Так этот кипеж и прекратился. Наташа представила мне эту красивую узбечку. Мол, ее школьная подруга Наргиза. Сейчас мы похаваем и вместе поедем Самарканд смотреть. Заодно в банк заедем, чтоб я там баксы поменял. Лавэ надо. А после этого в Каттакургане посидим в настоящей узбекской чайхане, шашлыки похаваем. А сейчас девчонки быстро сготовят настоящий узбекский плов. А завтра пойдем на базар и для меня будет куплено казэ. Кроме того, сегодня вечером пацаны принесут мне уже не беспонтовку, а настоящий узбекский план. В шишках. И мы все втроем. С Наргизой покурим на этой кухни, пиво попьем, самогонки. Мой гнев и остыл. Амя спросила Наташу - а он на тебе точно жениться? Конечно, амя, он сам того хочет, ответила Наташа. Амя глупо заулыбалась и сказала, что пойдет к пастору.
Плов Наташа и Наргиза сготовили быстро на самом деле. Настоящий узбекский плов с бараниной. Положили на большое блюдо. Я и Наташа ели его палочками. А Наргиза ела по-узбекски. Так прикольно. Руками. Вот, прикинь. Ладонь лопатой ввинчивается в плов, берется кусок, и Наргиза его подносит ко рту, ничего не роняя и облизывает потом как эскимо. Такая ассоциация возникла. Даже пальцы так языком облизывает. Прикольно, чего тут говорить. Корейцы так есть не умеют. Мне Наргиза очень понравилось. Она училась с Наташей в одном классе, была замужем, у нее было двое детей. Работала в ОАЭ год, собиралась на другой год ехать в Германию. Кем - не говорила, но мне почему-то вспомнилась узбечка, которую я год назад снял в Берлине за сорок дойчмарок. Наргиза была ровесницей Наташи.
Наргиза была первой и единственной жительницей Каттакургана, которая обладала мобильным телефоном. Она все спрашивала меня, почему у меня тут по роумингу сигнал берет, а у нее - нет. Я ничего ей сказать не мог по этому поводу. Я собрался, мы пошли. На рынок сначала, Наташка там с какими-то пацанами шушукалась, потом один нас подвез до автовокзала. Бывшего. Автовокзал в Каттакургане прекратил функционировать. Теперь это был таксопарк. Междугородное автоссобщение власти суверенного Узбекистана передали в частные руки. И это громадный базар еще. Можно было взять машину, место в автобусе, но - только у частников. Рядом шла оживленная торговля всем, чего можно купить на рынке, с лотков. Это был самый настоящий шумный восточный базар. Наташка с Наргизой быстро взяли тачку. Пожилой узбек за сто российских рублей вызвался нас отвезти в Самарканд, покатать по городу, а потом привезти назад в Каттакурган. А до Самарканда было километров восемьдесят. Мы сели в авто и поехали.
По дороге Наргиза предлагала свои услуги в обмене валюты. Ведь мы ехали не просто на прогулку, на осмотр достопримечательностей, но и с практической целью - поменять доллары и дойчмарки. Странно, но дойчмарки тогда котировались в Узбекистане. Валютную политику узбекских властей внешне не понять, хотя она имела свою логику. Свободный обмен валюты был запрещен. Обменивать можно было только в банках и только по официальному курсу. Официальный курс был вроде 1:770, а на черном рынке обменивали по 1:995 тогда. Это доллары, а рубль тогда шел 1:35. Официальный курс я не помню, потому что местное население охотно брало в качестве платежного средства российские рубли. Обмен вне банков считался уголовным преступлением, за обмен валюты у менялы могли принять. С этого узбекские менты и узбекское государство здорово кормилось. Деньги и валюта изымались. И обращались в доход либо государству, либо ментам. Плюс назначался штраф или чаще взятка. Узбекские чиновники превратили нормативно-правовые акты в кормушку. И обмен валюты у менялы ничем не отличался от мутки дури.
Так вот, Наргиза хотела поменять мои дойчмарки. Я ее еще по ошибке Наргузой назвал, а она едва не заплакала. Леонид, я тебя очень прошу, не называй меня так больше. А то как арбуз получается. Я - Наргиза! Она собиралась на заработки в Германию. Несомненно, в горизонтальном положении. Я говорю - ну, если Наташа согласна. Наташа мне потом выговаривала. Зачем так говорю. Она не может сказать слово против своей однокласснице, но ей не доверяет. Наргиза ездила в Эмираты работать проституткой, сидела там в тюрьме, ее выпороли за проституцию там по законам шариата. Наргиза, правда, по дороге в Самарканд рассказывала о тюрьмах ОАЭ в Дубаи. И что два месяца провела в какой-то синей тюрьме, а самая страшная - черная тюрьма. Впрочем, кормили хорошо, девушек не обижали. Разницы между режимами этих тюрем я так и не понял. Возможно, это был перевод арабских названий крыток этих. Хрен поймешь. Я только понял, что Наргиза была в хате с тремя девушками - киргизками. Проститутками. И что в итоге их всех телесно наказали и выслали из Эмиратов. И туда она по своему паспорту ехать больше не может. Сказала интересную фразу - я слышала, что в Германии очень хорошие тюрьмы и спецприемники, прямо как курорт.
Дорога в Самарканд из Каттакургана очень красивой. Днем на солнце было тепло, снег начинал таять, капало с крыш, а чрез полчаса после захода солнца снова морозило на десять градусов. Кругом были поля с хлопком, а местами и с табаком. Где-то вдали справа - горы. Наташа мне сказала, что там есть горное озеро и курорт. Нам есть резон как-то поехать туда отдохнуть. Лучше всего - маковый сезон. Там, мол, мака горного много. Узбекистан так и остался в моей памяти страной красивых узкоглазых девушек, конопли, мака и банчащих ментов. Мы ехали вдоль одноколейки, потом по полям. Каким полям - степи. Самаркандская область была позеленее и поводнее Каракалпакии и Хорезмской области. Ехали около часа. Потом проехали ментовской пост (Наташа мне сказала - пригни голову, чтоб не тормознули; нелегалом здесь был уже я) и оказались в Самарканде.
Самарканд очень впечатлил меня. Необычайно красивый своеобразный город. Здания не выше девяти этажей. Чистый, с троллейбусами. Зеленый. Не похожий ни на турецкие, ни на европейские, ни на города европейской части России, ни на арабские города Ближнего Востока, ни на Каттакурган и Навои, ни на Ташкент даже. Свой вид, своя аура. Урбанистического областного центра Средней Азии, причем уникального. На улицах попадались в основном узбеки и таджики, которых искони тут было немало. Наташа мне показала памятник Тимуру Амиру, знаменитому хромому полководцу, пред которым в свое время дрожали все. Тимур, как и Чингисхан были моими героями. В Узбекистане его чтили. И он более достоин почитания, чем последний царь, проебавший свою державу. Нашли банк, а он уж закрылся. Суббота. Банкомат ВИЗУ Сбербанка не акцептует. Хрен знает почему. Мои пластиковые карты СБС-Агро акцептовали египетские банки до самого дефолта. А тут нет. Ну, поехали смотреть музеи, знаменитое медресе. В этих великолепных синих мечетях был музей и барахолки многочисленные. Там я увидел чилины - узбекский вариант названия кальяна. Правда, они отличались от привычных мне кальянов. Там вместо шланга, из которого вдыхаешь дым, гибкого, была металлическая трубка, но многие чилины были на шарнире. Можно вращать их было. Наташа мне сказала, что из таких чилинов бабаи дули анашу. Дома или в чайхане. Что в советские времена за это ничего не было, у мужчин это было, как чаепитие. Или, как в России, на троих сообразить. И что анашу даже на рынке продавали. Для узбеков только. Как оно было на самом деле, я не знаю, но потребление анаши и ханки настолько свойственно для культуры узбеков, что я склонен считать, что так оно и было. Власти советского Узбекистана просто смотрели на это сквозь пальцы. А героин появился в Узбекистане только с началом афганской компании. Мне запомнились серебряные и золотые блюда в этом музее с иудейской символикой - наследие бухарских евреев.
Мы сфотографировались у этих мечетей старинных, у памятника Тимуру. И поехали домой, договорившись с водилой, что он приедет в понедельник и за сотку снова отвезет нас в банк в Самарканде. По дороге обратно Наргиза и Наташа мне рассказывали о музее в Бухаре. Где было много старинных рукописей. Их растащили. Но можно что-то подобное этим рукописям древним на пергаменте достать. За сколько это можно продать в Москве? А можно их продать в Германию чрез мою матушку? Она ведь работала с немцами. Я им рассказал про маминого начальника. Старикашку-немца, который ходил мимо таможни, кашляя и горбясь. А нес под пиджаком черную икру и изумруды. И настойчиво искавшего контакты с отечественным криминалом на предмет скупки золотых слитков, алмазов и антиквариата. У этого старикашки был дар ходить непустым чрез таможню. Эх, не сверни он своих дел в России из-за возраста - каких бы дел Наташка и ее родня наворочала бы с ним на международном уровне.
В Каттакургане мы подъехали к чайхане у канала. На улице пред ней жарили шашлыки. На вид это была простая советская столовка стеклянная, переделанная в кафе. Ничего вот такого стильного. Но это была самая настоящая узбекская чайхана, только без исторического антуража. Ведь что такое чайхана? Место, где собирается простой люд. Попить чай, похавать шашлыки, побазарить за жизнь, отдохнуть, расслабиться. Не там, где навороченное, куда на иномарках подъезжают разные бобры, куда золотая молодежь водит телок. А вот где собираются простые люди каждый день. Чабан Хасан, узкоглазый земледелец Григорий, алкаш Лёшка, петеушница Фатима, студентка Галина, проститутка Любка. И именно это забегаловка, где собиралось простое население маленького среднеазиатского городка, а не люди, пришедшие туда демонстрировать свой социальный статус, лучше всего передавало атмосферу чайханы да и узбекской глубинки вообще. Ну, чего? Пришли, заказали шашлыки, мне пива местного, девушкам - вина. Сидим, курим, хаваем, фоткаемся. Курим сигареты. Наташа и Наргиза тоже курят. Вдруг подходит официант с подносом, приносит нам шампанское, водку, пару шампуров с шашлыками, дорогие сигареты дамские. Говорит - вон с того стола вам просили передать за их счет. Наташа мне говорит - это тебе, Леонидушка, как гостю из Москвы. Правда, на другой день она мне по другому сказала. Узбеки увидели, что девушки курят в общественном месте. И у них одна мысль пошла. Что эти девушки снимаются. Русский снимет одну девушку, а угостили, чтобы привлечь внимание другой. Позднее, я узнал, что Наргиза вообще была королевой. Ее у Каттакургане очень даже уважали. И считали дорогой престижной проституткой. Скорее всего, угостили именно ее. И не зря - она потом подсела к тем узбекам и осталась с ними.
Но это было потом. А сначала к нам подошли двое узбеков приблатненного вида. Наргиза, ты здесь! - закричал один. Хорошо встретились. Другой низенький темный паренек молчал. Наргиза нас представила друг другу. Мол, это Леонид, жених Наташи из Москвы. Это Юсуф, ее родной брат. А это Бабаёр, их школьный друг с Наташей вместе. Учились в одном классе. Юсуф учился в ментовской школе, как он мне сам рассказал. На меня пацаны эти смотрели с большим интересом. А Наташа сказала - э, Юсуф, я за него замуж выхожу. Леонид мураджи любит. Достать сможешь ему? Только хорошей чтоб. Юсуф занял место и спросил меня - а героин курить будешь? Я могу настоящую афганку. Траву не люблю, с нее холодно, страхи берут, а с героина становиться тепло, спокойно. А разве его курят?- спросил я. Да, ответил Юсуф. Конечно, курят. Колют его только наркоманы. Знаешь как курить? Вот берешь чилин. И самому можно сделать из бутылки из-под пепси. Смотри, там табак положишь или пепел насыпешь, чтоб не просыпался, потом джерань насыпать надо. Фольгой обернешь, сверху уголь положишь. Э, Юсуф, хорош его учить, он без тебя все знает, стала выступать Наташка. Ты хорошей анаши ему достань сначала. Это его тема! Ладно, достану, нет базара, сказал Юсуф. Мы чай зеленый пили, водяру бухали. Помню, Бабаёр целовался с Наташкой, а я с Наргизой, только это на улице уже было. Потом эти пацаны достали косяк, дунули на четверых. Меня здорово вперло, потом пацаны куда-то свалили, а я оказался с Наташкой и какой-то другой ее одноклассницей Фатимой в какой-то квартире пятиэтажного дома, завешенного детскими пеленками и вещами, потом Наташка еще косяк притащила да и свалила куда-то, сказав, что утром я должен отдать Фатиме сотку российских рублей. Потом была самогонка, потом были прелести этой Фатимы без резинки. Короче, проснулся я утром в ее объятиях, а где была Наташа этой ночью - я не знаю. Только утром она за мной пришла, взяла у меня сотку, отдала Фатиме. И мы пошли домой к ее отцу. По виду Наташи было видно, что и она провела весьма бурную ночь. С кем - я решил не спрашивать. Спросил только, а зачем она все это сделала. Ну, чтоб ты с узбечкой переспал. Ты ж говорил, что нравиться спать с женщинами разных национальностей. А узбечки - они вообще-то вонючие. Пот резкий, ты не заметил? - так Наташа мне это объяснила. И попросила держать язык за зубами. Мол, погуляли, заночевали вместе у Фатимы. Мнения отца и амя о ней и обо мне она откровенно боялась.
Ну, чего? Дома у Наташи все обошлось. Нам слова не сказали, хотя про Наташу ходили слухи по Каттакургану, что она - распутная девушка. И некоторые родители ее одноклассниц запрещали своим дочерям общаться с ней. Мы домой пришли, отец ее у своей подруги, а с амя базарил алкаш Лешка, потому что амя накануне сварила самогонку из кишмиша. И он просил на опохмелку в долг. Амя его гонит в три шеи, а стоит и ноет. Увидел меня, стал у меня лавэ просить. Ну, Наташка его выставила быстро, амя стала жаловаться, как он ей надоел. Всю ночь в окно стучал. Насчет ста грамм. Спать не давал. Наташа мне еще так сказала - ты вообще с ним не говори и ничего общего не имей. Он здесь у всех уже как зачуханный ходит. Только деньги и просит на пьянку. И хрен отдаст когда. Ну, он и выглядел, как системный алкаш.. И вот это правда. Какие русские в Каттакургане остались - все бухарики, трезвыми я их не видел. А еще Наташа мне рассказала, что раньше узбеки считали русских женщин проститутками, потому что они вели себя в обществе не так, как узбечки. А как русские женщины уехали, пошли узбечки на трассу работать. Их можно за семьдесят российских рублей снять. На ночь. Только там венеру поймать можно. Отец ее ходил так - потом долго лечился. Ну, это когда мама ее от него ушла. А теперь он живет с армянкой с гепаком. И вечером мы пойдем на вечеринку к ним. Потому как у ее младшего - день рождения. Там пацаны мне анаши принесут, хорошо посидим. Подруга отца - тоже наркоманка. А вот сейчас пойдем на рынок. Казэ покупать мне. Я ж казэ люблю.
Ну, сходили на рынок, казэ купили, Наташа в тире еще постреляла, что она любила всегда. А вечером с будущим тестем все вместе пошли на соседнюю улицу к его подруге-армянке. Тут я впервые узнал, что звали ее звучным европейским именем Изабелла. Вот какого возраста - хрен поймешь. Это применимо ко всем восточным женщинам. Их пожилые в платочках смотрятся моложаво. Этой было лет сорок как минимум, но смотрелась она на тридцать, хоть пары зубов ей и не хватало спереди. Черная смуглая армянка с двумя детьми. Я помню, мы сидели бухали самгонку из трехлитровой банки, дули план. Тестя зарубило после двух пыхов, там еще пацаны с дурью пришли. Он дрыхнет, а мы и его подруга зажигаем. Наташка удолбанная сияла своими золотыми зубами, я прусь, Изабелла прется, Юсуф втыкает. Ну, а дети то и дело выбегают. А в гавно убитая мамаша гонит их спать матюками и угрозами чувствительного телесного наказания. А этот магнитофон в воткнутой отверткой орет во всю «ах, кто не был в тюрьме, тот любить не умеет, тот и цену не знает настоящей любви» Помнится, мы с Наташей еще под эту песню танцевали. Да так классно, что у меня встало. А подруга будущего тестя прямо стала лезть на мой член. Мол, она в Москву хочет, вот у ее дочери лейкемия, операция костного мозга нужна, ей спонсор нужен. А наташкин отец только может лук растить, двести грамм выпить и зарубиться. Ей нужен мужик с мобильником, хотя бы пускай и наркоман. Хочет дочку в Москву на операцию костного мозга привезти. Все это она мне втирала, позвав в другую комнату. А туда Наташка вломилась. С самогонкой. Мол, давайте бухать вместе. Изабелла названной падчерицы засралась и слезла с базара. А Наташка ко мне - все, домой. Батю зарубило, амя спит, зажигаем без беспонтовых людей. И пошли домой. На теплое кудури, где Юсуф заварил мне маковый чай, а потом дал косяк. Эх, вот кайф был! Вот мне хорошо было! Только мало чего помню. Помню огненные круги пред глазами летали, кухня кривилась, помню дивный восторг. Помню сильное уже непонятно какое опьянение.. Помню слова Юсуфа - ну, Наташка, нашла ты себе торчка - как прется, а ж самому завидно. Помню, как Наташа, растянувшись на кудури спросила - Юсуф, а ты по соплям не хочешь получить? А может, тебе парашу на голову одеть? Юсуф извиняться стал, а Наташа ему сказала - ты б лучше сестру свою контролировал, а меня не хуй, понял?! И Юсуф съебался, а Наташа мне сказала - ну, шакал этот ментовской выкормыш. Учить меня вздумал, блядь! А это он за тридцать рублей ваших тебе беспонтовку принес. Как ему въебашить хочется. Да я и Наргиза его отпиздошим когда-нибудь! Ненавижу таких пацанов!
И чего? Съездили в Самарканд потом, поменяли валюту на узбекские деньги. Немножко красивый город Самарканд посмотрели. Только на этот раз уже ехали вместе с будущим тестем. Я и Наташа все более сближались. Тесть уже стал на калым намекать. Что надо ему сто баксов, ежели я на его дочери женюсь. Банк в Самарканде мало чем отличался от российского Сбербанка, да и от всех банков, обслуживающих население. Очереди, бестолковщина, грубость операционисток. На этот раз мы долго в Самарканде не были, обменяли деньги, еще по карточке получили. Как я понял, у Наташи были какие-то неприятности с паспортом. В ментовке ей сказали, что она слишком часто теряет паспорт. И после долгих переговоров чрез ее отца назначили цену конкретную. Она решила, что платить буду я. Хотя замуж за меня особо ей и не хотелось. Вечерами мы ходили гулять на канал, ходили по мосту. Наташа рассказывала про свое детство здесь. Хотя хрен поймешь, где и какое у нее было детство. Я видел ее школьные дневники и аттестаты. Тройки, двойки, восемь классов (ну, она пошла в школу до школьной реформы 1984 года). И смена школ. Каган, Бухара, Каттакурган. Родители ее вместе давно не жили, с детства привыкла она к чужим домам, чужим семьям, бухой матери, удолбанному отцу, слабой амя, гнавшейся за внуками с палкой и не могущей их догнать. К узбекской улице. К компании развязных пацанов. К тому, что ее братья после загулов домой приводят и говорят - ну, сестренка, и набухалась ты! Ляжь, проспись. Ханка для деда, жареха с братьями. Я усрался, как она мне рассказала про торч амя. Ну, жарили они пирожки с коноплей в кунжутном масле. Амя приперлась, говорит, чего делаете. Стас говорит - вот чай пьем, пирожки испекли. А амя их захавала - мол, хочу с вами чайку попить. Похавала так, сидит-сидит, да и зарубило ее. Спала сутки, а потом сказала - ой, как я хорошо спала. Наконец-то выспалась.. Контакты с наташиными одноклассниками прекратились, Наргиза не приходила. У Наташи пропали деньги после общения с ними. Я ей дал на обмен 50 дойчмарок, какой-то пацан пошел к меняле, а потом сказал, что у него деньги отняли. Помню, Наташа сильно плакала на кухне и говорила, что ее здесь все обманывают, что все шакалы, и знать она никого не хочет. Она стала курить прямо дома, амя на нее ругалась, а Наташа огрызнулась и сказала, что больше сюда не приедет. Что она выходит замуж за москвича, и со мной просто забудет Каттакурган и свою беспонтовую родню. Прошло время, Наташа забыла Каттакурган и меня. Но я-то никогда не забуду узбекскую глубинку!
Мне звонили на мобильный однокурсницы, знакомые по Интернету, маманя, Наташина родня в Москве. От них я узнавал о московских новостях, ставших для меня фантомными. А была ли Москва вообще - так я думал вечерами, потягивая сладковатый дым из своей трубки. По лбу у меня ползали холодные мурашки, в глазах плыло, в ушах шумело. Я дул местный план каждый день, а потом ложился со смуглой миниатюрной, хотя и кривоногой, узкоглазой девчонкой. И был счастлив. Начало восьмого семестра, маманино беспокойство казалось существует в ином измерении. А в моем - убойная травка и красивая корейская девчонка. Вот так и жил ту неделю. До следующих выходных. Понимая, что застрял здесь надолго. Ведь Наташа никак не могла получить паспорт. С нее вымогали больше денег, так как знали, что она приехала из Москвы. Следовательно, деньги у нее должны были быть - так полагали менты. И тянули резину. Мы ходили на местный базар, там стреляли в тире, что Наташа очень любила, гуляли по Каттакургану. Каттакурган был тихим и спокойным городком. В основном по улицам бегали чумазые дети. У узбеков было по 8-10-15 детей, у корейцев по 3-5. Уличных хулиганов не было видно. Там можно гулять всю ночь, но не было видно влюбленных парочек. Там как-то влюбленные парочки не гуляли как у нас, обнимаясь. Слышал, что молодежь на выходные ездила в Самарканд на дискотеку, причем там был этнический корейский ночной клуб. Наташа тоже не ходила там со мной под ручку.
Хотя она там вообще любила мотаться по своим подружкам школьным и уделяла мне минимум внимания. Охотно передавала меня в общество амя и отца своего. А отец все к своей новой жене с двумя детьми. Часто носил им есть. Армянка пила по-черному, ее дети были обычно голодными, а младший так и вовсе отставал в развитии заметно. Амя ворчала и на мать Наташки и на новую названную невестку. Я спрашивал ее, выходят ли кореянки замуж за парней из других народов. Амя сказала, что любят кореянки выходить замуж за русских, за узбеков - менее охотно. Потому что русские живут лучше узбеков. А Наташа не говорила мне ни да, ни нет. Где-то 8 февраля она завалилась днем спать под музыку. Обещала серьезно поговорить со мной вечером на кудури. О перспективах нашей совместной жизни, о нашем браке. Только сначала сходит в гости в своим школьным подружкам. Я снова захотел пойти к ним, чтобы она представила меня, как своего жениха. А она снова - там одни девушки будут, у нас так не принято. Я тебе завтра хорошую дурь принесу. И стала снова краситься. А потом вечером, когда стемнело, приехала машина с гремящей музыкой, из нее вышли два пацана приблатненного вида и стали ей свистеть под окном. Она выбежала к ним со смехом, села с ними в машину и уехала. Амя ругнулась ей вслед - снова на всю ночь, джеляб, ухряла. Я сказал, что Наташа обещала вернуться. А амя сказала, что она хрен вернется сегодня, что она загуляла. И что ее давно пора выгнать из дома. Потом амя стала рассуждать, что надо попросить Хасана или хромого чабана Мустафу найти и привести собаку. Кя хочется. Мне кя тоже хотелось покушать снова.
Пошел я в дальняк, а тут из Москвы Денис звонит. Наташу спрашивает. Я говорю, что она пошла на вечеринку к своим подругам. А чего тебя с собой не взяла, - спросил Денис. Да, говорю, сказала, что там одни девушки собираются. Вот дура недоделанная, сказал Денис. А мы тут новый магазин открыли. Это значит, арендовали еще один прилавок. Я уже знал это. Рассказал об этом амя. Амя никак не прореагировала. Она надела очки, раскрыла толстую книгу и давай петь псалмы на корейском языке. Ее старческий голос был очень звонким. Напевшись на корейском, она стала их петь на русском, а я выпил два стакана самогонки из кишмиша, которой амя торговала. И уснул прямо на кухне. Зарубило. Ну, утром просыпаюсь, Наташи нет, а амя допила самогонку, что в банке оставалась вечером и нехило храпела на кудури.
Мне стало очень и очень обидно. Обещала дать ответ на мое предложение, а вместо того съебалась, да еще и наврала вдобавок. Это было в первый раз, когда в наших отношениях с Наташей я почувствовал себя сильно униженным. А может, я все это зря затеял!? Может, это все не надо было? Бегать за девушкой, навязывать ей себя, а и она от тебя морду воротит также. Ведь видно, что ее школьные друзья и подруги ей ближе меня. И зачем так унижаться? Если честно, и в поезде и у нее дома не раз чувствовал, что для Наташи я далеко не на первом месте в ее жизни. А чего навязываться? Зачем? Я никому не хочу навязываться. Примерно вот это я и сказал утром сначала амя, а потом и сонному отцу Наташки, пришедшему часов в девять. Последнему я еще добавил, что надеюсь, он поможет мне выехать домой. Добраться до Самарканда, там я куплю билет на самолет. Оставлю денег его дочери на дорогу домой. Отец ее с этим согласился. Сказал, что договориться с кем-то проводит меня. Извинился за дочь. Но просил не горячиться. Сначала поговорить с ней.
Наташа явилась около полудня. Вид у нее был очень смущенный. Кроме того, от нее несло крепким перегаром. Амя стала на нее кричать - тебя давно пора из дома выгнать. Тебе не здесь жить, а на трассе стоять! Отец стал ей говорить - Наташа, ты думаешь, мне приятно выслушивать от человека, который привез тебя сюда, просьбы отвести его домой? Проводить его? Я не понимаю, почему ты показываешь себя стовосьмой пред своим отцом, своей бабушкой, вырастившей тебя, нашими соседями. И самое противное, пред человеком, который приехал сюда знакомиться со мной. Который собирался вроде строить жизнь с тобой? Выходит, для тебя больше значат подруги твои, ездящие в Дубаи проститутками, чем твои близкие, чем твой жених? Ну, мы ладно, а зачем хорошему мужику жизнь портишь? Дома не ночуешь, с блядями пьянствуешь. Мне ему стыдно в глаза смотреть. Наташка вспыхнула и стала орать, что это не их дело, что в наши отношения лезть не надо. И расплакалась.Я вышел курить во двор, а потом пошел в залу. Где спал в их доме. Вдруг вошла улыбающаяся амя. Леонид, ты можешь со мной честно поговорить? - спросила она. Да, я внимательно слушаю, ответил я. Ты честно хочешь жениться на моей внучке? - спросила старушка. Можешь в этом поклясться мне? Да, я всегда хотел именно жениться и жить вместе, но Наташа, видимо, не хочет, - так ответил я. Амя улыбнулась. Она молодая, внучок, у тебя - доброе сердце. Ты умнее ее, и я знаю, что ты ее простишь. Всегда простишь. Мне стыдно за ее поведение, но ведь я растила ее. Знаешь, бывало, я бегала за ней с палкой, хотела побить, а она убегала. Я потом прощала ее. Поклянись, что женишься на ней на самом деле. Я сказал - амя, Вы же верующая. В Евангелии сказано: да будет слово ваше: да-да, нет-нет, а что сверх того, то от лукавого. Я хочу на ней жениться, и я на ней женюсь, но надо, чтоб она этого захотела. Амя улыбнулась. Леонид, Наташа обязательно выйдет за тебя замуж. Она сказала это мне, она знает, что я всегда хотела ей такого мужа. Только не бросай ее, не обижай ее. Я знаю, ты всегда сделаешь счастливым ее, ее ребенка и меня. Я хочу видеть ее замужем за таким человеком.
Потом приперся ее отец. Он стал первым делом извиняться за дочь. И просил не уезжать меня, пока я с ней не переговорю. Ведь вроде спали вместе, собирались жить вместе, жениться. Надо с ней поговорить все же. Ну, я ему сказал, что по этому поводу я хотел с ней вчера вечером говорить, а она куда-то съебалась. Говорила, что там одни девушки будут, а за ней приехали пацаны. Тут будущего тестя прямо передернуло. Он сказал мне - э, Леонид, я тебя об одном попрошу. Увидишь этих пацанов - сразу говори мне и моей матери. И сам слово скажи Наташе. Это гнилые пацаны, картежники и воришки. Да, они с ней учились в одном классе. Но я запретил ей с ними знаться. Их надо гнать в три шеи, их ни в один дом уже не пустят здесь. Всех кинули, кого могли. Я Наташе сказал свое мнение, она обещала подумать над своим поведением и исправиться. Ты с ней вечером поговоришь. А сейчас давай погуляем.
Ну, погулял с тестем по Каттакургану. Какая прогулка. Тесть залил бензин в мотоцикл и отвез меня на окраину. В какой-то маленький домик. Во дворе он меня спросил - героин курить будешь? Анаша, героин - покури, если это любишь. А можно, спросил я. Конечно, ответил будущий тесть. У тебя будет царский кайф. Как у бая. И пошли мы в этот домик. Низенький седой узбек разжег уголь, положил на чилин. Я и он дули металлическую трубку, из которой тянулся сладковатый дымок. С каждым пыхом меня убивало все больше и больше. Я чувствовал сильные позывы на тошноту, потом блеванул пару разиков. Но приятно. Чисто по опиатному. Тесть отвез меня домой, а я летал под пение ангелов и пэри. На их кухне меня просто зарубило.
Когда я проснулся, было уже темно. Играл старый магнитофон, над низким столиком с кя дя и паби хлопотала Наташа. Увидев, что я проснулся, она сказала - вставай, иди хавать. Хавчик поди пробил. Я тебе ужин сготовила. Я скрестил ноги и стал есть. Какое-то время мы молчали. Потом Наташа стала говорить. Она просила у меня прощения. За свое поведение. И просила понять - что она долго не видела своих подружек по школе и техникуму. Просто захотелось пообщаться. Я спросил е, почему она не может представить им меня. Как будущего мужа.
Леонидушка, но ведь я не знала, что для тебя это так серьезно. Если честно, то я к этому не готова, сказала моя лисичка. Она была грустной. Понимаешь, ты был для меня постоянным покупателем. И толком не знал меня. Я просто тебе звонила от желания поделиться, что на душе. У вас в Москве каждый день - схватка за жизнь, порой думала, что сойду с ума. Вот и говорила с тобой. Я не думала, что это для тебя так много значить будет.
А наша постель? А наш интим? - спросил я. Если я был простым покупателем, то зачем все это было?
Наташа вспыхнула. Ну, я думала, что ты просто расслабиться хочешь с салатницей, сказала она. А я? Понимаешь, я в первый раз заняла у малознакомого человека деньги. И поняла, что не смогу с тобой расплатиться. Сначала я думала, что ты просто любопытный общительный человек. Предложила тебе поехать сюда, потому что сказал, что здесь не был. Поняла, что любишь смотреть новые места. Интересовался из чего салаты наши делают - пригласила съездить с собой на рынок. Я ж не думала, что у тебя другое на уме. А Олеся мне сказала, что ты с меня глаз не сводил. Тогда я поняла, что тебе нравлюсь. Очень, очень. И подумала, что могу расплатиться телом. Ну, я одна, ты один. Отчего не расслабиться. Я ж не думала, что для тебя это будет серьезно так. Прости меня!
А почему,- спросил я.
Наташа замялась. Понимаешь, ко мне не раз приезжали пацаны с золотыми цепочками на крутых тачках. Я всем отказывала, но была-то одна. Тоже постели захотелось. Когда-то ведь захочется.
Только постели? - спросил я.
Наташа ответила. Ну, мужики хотят расслабиться. Продавщица салатов - это, по ихнему, блядь. Расслабится - отстанет. Я ж не думала, что ты захочешь всерьез. Ты шокировал меня, когда сделал мне предложение.
А что скажешь на предложение мое теперь?
Наташа молчала. Потом сказала. Лёня, брак - это слишком серьезно. Давай отложим. Будем встречаться, заниматься любовью. Ты мало меня знаешь. Может, узнав получше, не захочешь со мной сам жить. А у меня ребенок. Не буду же я как мячик перебрасывать его от мужика к мужику.
Значит, снова отказ. Мне стало очень обидно. Наташа, сказал я мрачно. Неужели ты не поняла, что я без тебя жить не могу уже? Неужели я для тебя только похотливый мужик? Если ты откажешь мне, я ж на геру присяду!
Наташа вытаращила на меня свои узкие глаза. В ее глазах был интерес и страх. Гера - это медленная смерть, сказала она. Неужели ты без меня умереть хочешь? Ай, Леонидушка, не делай так, я выйду за тебя замуж! Ты такой хороший человек!
И прильнула ко мне. И мы долго целовались. А старенький магнитофон играл какую-то песню:
«А я хочу, а я хочу опять,
По крышам бегать, голубей гонять,
Дразнить Наташку, дергать за косу,
На самокате мчаться по двору!»
Эх, блядь, вот как сейчас слышу эту песню где (а в год нашего брака ее часто крутили, потом пореже) - слезы на глазах наворачиваются. Именно под нее Наташа согласилась стать моей женой. А чрез год и три месяца съебалась и вычеркнула меня из своей жизни. За что?!!! А ведь я хочу так снова целовать ее, снова сжимать в своих руках ее миниатюрные груди, снова ласкать ее смуглое корейское тело. И снова дергать ее за ее чудную косичку (временами хвостик).
Нацеловавшись вдоволь, Наташа со смехом вытащила мне из кармана пару шишек. Любимый, забей в свою трубку, покурим. Я поняла, что ты очень любишь нашу траву. И мы курили ее из моей трубки вместе с местным табаком, давясь от кашля. И нас вместе перло. Мы обнялись и пересидели приход в объятиях. А потом Наташа шепнула мне - амя и пахан оставили нас двоих специально. Муж мой, я - твоя. Делай со мной, что хочешь, хоть в зад дери. И мы занялись любовью на теплом полу небольшого узбекского домика. Синхронно кончили и уснули. И оба были счастливы. Наташа уснула на моем плече. Эх, вспомнить это и горько и сладко. А что было, то было. И не напрасно это было. На расстоянии лет так мне видится.
На другой день Наташа мне сказала, что паспорт она получила уже. Ну, я ж дал ей денег. И теперь ей осталось только приписаться здесь, а потом мы можем ехать домой. Ведь она знает, что у меня уже начались занятия. Надо потихоньку закупать то, что я хочу взять в Москву. Казэ буду брать? Конечно. Ну, снова на рынок. Да, именно в Каттакургане я впервые курил сигареты без фильтра «астру». Наташа мне ее купила, потому что запас моих сигарет стал подходить к концу, а другие в Каттакургане были дороговаты. Снова в тир зашли. Ох, любила Наташа стрелять в тире! Помнится, один торговец сказал мне - да, в южный солнечный город Каттакурган едут гости со всего мира, а мы, узбеки, гостеприимный народ. Да, узбеки и корейцы - очень гостеприимные, не могу не подтвердить.
Вернулись домой, пошел в дальняк, а тут маманя звонит. Как там дела? Я стал рассказывать. Что Наташа выходит за меня замуж, что с родней будущей я познакомился. Все. Приедем - поженимся. Только вот у нее ребенок оказался. Мальчик пяти лет. Маманя так напряглась. Говорит, этого же ты больше всего и не хотел. Женщину с ребенком. А она не сидела? Вот почему маманя так спросила, еще не выслушав наташины чисто зоновские словечки - я не знаю. Но факт - маманя подозревала в Наташе бывшую зечку. Я попросил ее узнать рейсы из Самарканда или из Бухары в Москву. А также из Ташкента. Потому что слышали со всех сторон одно. С железнодорожными билетами очень плохо. Купить их можно только в Ташкенте.
А тут Наташа позвала меня в гости в счастливому мужу двух жен Фархуду. Пошли. Фархуд был уже убитым. Это был примерно мой ровесник, коренастый низкорослый узбек с усами, достаточно мускулистый, и со зраком в точку. Ну, позвала чисто по наркоманским делам. Фархуд банчил. В Узбекистане зеленкой не банчат, а угощают, Фархуд банчил хмурым и сидел на нем. Он поздоровался, молча протянул мне шесть шишек и небольшой чилин, уже заправленный анашой. Покурим? - спросил он. Я естественно согласился, а он спросил снова - героин курить будешь? Я снова согласился. И он достал такой целлофановый сверток. И высыпал его содержимое на зеленку. Вот такой бело-сероватый порошок. Так будет спокойнее, сказал он, сверху обматывая фольгой, в которой сделал пару дырочек ножницами. Потом он взял древесный уголь щипцами, поджег его газовой зажигалкой, положил, пару раз затянулся, закашлялся и протянул чилин мне. Так мы и курили, передавая чилин чрез два пыха. Во рту стоял характерный привкус маслянистый, только он на этот раз больше отдавал горечью. Где-то после шестого пыха я понял, что меня накрывает необычайно сильный приход. Травяной, но глубокий. После восьмого пыха Фархуд отказался больше курить, и я додувал остаток в чилине. Наташа не курила.
Потом мы долго втыкали на чилин. Молча. Интересно, но узбеки иногда могут вместе молчать. То есть, вот собирается компания, сидят вместе и какое-то время молчат совершенно. Мы молчали и перлись. Обычно с анаши мне сначала становилось холодно, но на этот раз холодно не стало. Просто были покалывания в теле. А потом подвалило ощущение внутреннего тепла и покоя. Одновременно у меня все плыло и двоилось в глазах. Огненные запятые порхали пред моими глазами в ритме звуков, а в ушах пели ангелы. Мы где-то так час сидели молча, погрузившись в наши ощущения. Наташа тем временем базарила с женами Фархуда. Они вместе пришли к нам. Помню, Диля еще так сказала: ну, Наташа, вот бы твоему здесь жить. Подружились бы наши мужья! Ага, подружились бы, согласилась Наташа. А Фархуд сказал, что мы и так подружились. И он даже, может, в Москву ко мне в гости приедет. И подмигнул мне. А потом мы стали говорить о веществах. Фархуд употреблял традиционные узбекские наркотики - производные конопли и мака. Гашиш, анашу, ханку. Недавно распробовал героин, говорил, что мягче ханки, но затягивает. Помню, сказал - вот представь себе, ты никогда не пил шампанское. Выпил. Вкус тебе понравился. И вне зависимости от того, есть у тебя шампанское или нет, ты никогда не забудешь его вкус. Так и героин. Его никогда не забудешь. Мне было это интересно. Кстати, Фархуд не был похож на наших московских мутных героиновых пацанов. Как и Юрка вначале. А вот его русская вторая жена выглядела как типичная героиновая девчонка.
В понедельник 13 февраля Наташа пошла с отцом прописываться. Я остался дома, читал в зале. Тут входит ко мне амя и говорит - тебя наши соседи, которые пекут лепешки, зовут в гости. За ней вошел плотный седоватый узбек и попросил прийти к ним попить чай. Я оделся и пошел с ними.
Позвали меня неспроста, а с намерением. Расспросить про московскую жизнь и про возможность обосноваться в Москве и получить российское гражданство. Вышли из ворот, пошли налево, свернули в какой-то переулок и зашли во двор узенький, заставленный сараями, в котором бегал десяток чумазых узбекских детишек, в основном мальчиков. Молча вошли в комнату, я снял обувь. Комната была одна. Узбеки не сидели на полу, как корейцы, а лежали на большой такой. Ну, не знаю, как сказать. Мне это напоминало широкий деревянный стол, застеленный купарчами. В соседней комнате была печь. Печь такая. Там внизу огонь, свод над ним выше пояса человека, с одной стороны открытый. Три узбечки в платочках, одна пожилая, а две молодые смуглые узбекские красавицы, месили лепешки и то и дело лепили их туда. В эту печь, а готовые вынимали. Им помогали два молодых парня, но только я пришел, они бросили работу и присоединились к хозяину. Он мне представил. Это были его сыновья. Мы сели и стали базарить, а женщины продолжали работать. Печь лепешки, которыми они и продавали. Причем продавали их тоже женщины.
Женщины пекли, а мы базарили. После традиционного для Узбекистана вопроса - как дела, братан? - хозяин стал жаловаться на тяжелую жизнь. Работы нет, печь хлеб и торговать лепешками не разрешают, чтоб позволяли торговать, приходиться задарма снабжать хлебом ментовку и хакимат (вроде там так мэрия называется). Одни поборы и неурожаи. Хорошо хоть снова план ввели. Что за план, поинтересовался я. Узбеки мне объяснили, что если хочешь взять землю для хозяйствования, тебе назначают план. Вырастил определенное количество разных сельскохозяйственных культур (обычно, хлопок, но бывало и бахчевые культуры или лук). Государство это у тебя покупает, у тебя есть деньги, а что сверх того, можешь сам продавать. Ну, а если меньше - это как плата государству за землепользование идет. Без всяких денег. Возможно, нечто похожее было и в советские времена. Не выполнить план очень плохо, говорили узбеки. Они рассказывали, как плохо живут здесь. Сыновьям надо ехать в Москву на заработки, а как там устроиться? Вот про это они и расспрашивали меня. Я им чем мог помочь. Я сказал, что у нас в Москве узбеки строят дома, торгуют арбузами, пекут лепешки. Вот за лепешки, которые они пекли здесь, они и ухватились. А какие печки в Москве, сколько там мука стоит? Про печки я им ничего не мог сказать, а вот цены на муку назвал. Они подробно расспрашивали меня про цены на баранину, говядину, телятину, птицу, яйца, рыбу, одежду в Москве, за сколько можно снять квартиру. Предложили мне самогонки, я отказался. Сами пить не стали. Предложили чай. Я согласился. Молодой узбек что-то крикнул на своем языке молодой жене, она быстро заварила зеленый чай. И мы все пили его из пиал. Меня еще и горячими лепешками угостили. Пробыл я в гостях у простой узбекской семьи три часа. На прощание мне дали лепешек. Только прощались, зазвонил мобильник. Мама рассказала мне все о рейсах. Советовала завтра лететь из Самарканда в Москву. Когда я кончил говорить, хозяин сказал - о, большой человек был в моем доме, я просто счастлив.
Впечатления об этой узбекской семье и вообще о манере общения узбеков остались самые благоприятные. Узбеки мне казались очень спокойными в общении, гостеприимными, ненавязчивыми. Общаются они спокойно, нешумные, понтоваться не любят, молчаливые. Спокойный народ. Мне они в манере общения нравятся больше кавказских народов - те какие-то шумные, назойливые, гостеприимство у них навязчивое. С узбеками мне было бы легко сжиться.
Ну, пришел я, а там снова собаку забили. Хасан где-то пуделька стырил. Его и зарезали. И кя хе из него сделали. Наташка мне выговаривать стала - за каким хером ты к ним вообще пошел? А я ей - амя сказала, что в гости зовут. Наташа стала расспрашивать про то, о чем мы говорили, я ей рассказал. Она мне сказала - Ну, что ж, это нормально, они просто хотят в Москву перебраться. А я прописалась здесь, завтра можем хоть домой ехать. Только как? Я ей рассказал о рейсе из Самарканда. Она мне и говорит - значит, едем до Самарканда, а потом на самолете. Я еще ни разу в жизни на самолете не летала.
Потом был интересный момент. Там Хасан и Артур во дворе сидят курят, кя хе ждут, а Наташка прибирается. Курит с ними, со мной потом. Вроде убрала все. Я стою с ней у хлева утиного, а она чертыхается. Мол, вон пацаны расселись, с места не сойдут. Я так миролюбиво - а чем они тебе мешают? Она мне - да вот, все прибрала, а вон тряпку нужно убрать. Батя бросил ее на ходу, тоже додумался. Я ее спросил, ничего не подозревая - а при тут тряпка и пацаны? Наташа мне ответила - так этой тряпкой дальняк моют. Западло это. Я при пацанах ее не возьму. Чтоб они смеялись - западло несешь?! Мне это надо?! Вот так было. Диву я дался тут на Наташку. Моя невеста разбиралась в обычаях зоны. А откуда - хрен поймешь! Хотя если вспомнить Юрку и Генку с синими драконами, то начинаешь догадываться.
Ну, а на другой день мы уезжали. Наташа сама рваналсь с Москву, потому что 14 февраля Киму должно было исполниться шесть лет. А ей хотелось быть на дне рождения сына. С утра ели кя хе, потом тесть будущий сунулся ко мне - Леонид, дай сто баксов. Я на них мотоцикл починю. На поле ездить. Потом амя сунулась - Леонид, дай восемьдесят баксов, я их пастору пожертвую. А я чего? Ям к Наташе. Говорю, так и так. Она скисла и говорит, амя не давай, я ей восемьдесят баксов уже дала. Ну, дай ей двадцать, если хочешь, до ста. А вот отцу дай. Ему поле взять нужно, лук вырастить. Это как выкуп за меня, понимаешь? Ну, дал тестю сотку зеленую. А Наташа собралась и пошла к Фархуду. У того две машины было. Договорилась с ним, говорит - Леонидушка, домой к тебе едем. Взяли вещи и потащили их во двор. А вещей стало приметно меньше. Кстати, большую часть селедки сожрали голодные кошки. Ведь кошки в Каттакургане стали голодными и дикими, дома их уже никто не держит.
Фархуд нас вез за сотку наших рублей до Самарканда, взялся при нужде и до Ташкента довезти за пятихатку, но предупредил, что до Ташкента ехать часов девять. Но доедем, если надо будет. Наташа простилась с его женами. И мы поехали. Нас провожала амя и будущий тесть. По дороге в Самарканд Фархуд начал понтоваться, какой он крутой. У него две жены, два дома, две машины. На системе этот крутой мужик сторчался. И ныне чалит червонец за барыжничанье хмурым, а его новая русская жена уже откинулась. Но если честно, это был тогда очень спокойный, порядочный и интересный мужик. Нам было что рассказать друг другу.
По привычной дороги доехали до Самарканда, нашли там транспортное агентство. Спрашиваем - билеты на сегодня на самолеты есть? Нам два надо. А пожилая узбечка за стойкой говорит нам на чистом русском - есть, но только в бизнес-классе. А на эконом-класс уже нет. Я говорю Наташе - давай в Ташкент поедем? Она - поехали. А узбечка говорит - а зачем? Там рейсов больше, но отвечаю, эконом-класс до Москвы из Ташкента вам обойдется во столько же, сколько бизнес-класс из Самарканда. Я так опешил. А говорю - сколько? Она: для граждан Узбекистана бизнес-класс до Москвы девяносто тысяч сомов (или сум, я так до сих пор и не въехал, как правильно называть узбекские деньги, их там и так и так называли). А если нет узбекского гражданства, то сто восемьдесят. Короче, триста баксов на двоих выкладывать. Лады. Но только в сомах. Забронировали два места, поехали сомы менять. Сначала в уже известный банк, получать баксы по карточке, а потом к барыге валютному. Обменивать их на сомы. Это Фархуд вызвался. Мол, знает менялу, который не кидает и мусорам не сдает. А вот ежели примут на обмене, то пиздец. Не выйдешь, пока не отдашь последнее.
Это была та же мутка. С прозвонами менял, с поворотами с включением неверных сигналов. Фархуд взял триста баксов, чрез пару минут принес нам сумку сомов. Вот такие пачки неизвестных банкнот в банковской упаковке. Триста тысяч, не кинул. На черном рынке за бакс уже давали тысячу сомов. Помню, как он мчался и говорил, что благополучно обошлось. Мы выкупили авиабилеты, а потом поехали в чайхану. Шашлыки взяли бараньи, пиво , плов узбекский. К нам помню пришел хозяин этой чайханы. Угостил нас и за столом жалел, что в Самарканде, да и вообще в Узбекистане нет мафии. Из-за отсутствия мафии ему приходиться на халяву кормить оперов из угро, всех ментов местных, всех чинуш хакимата, всех из СЭС, налоговых и пожарных инспекторов. И ладно бы одних, а то ведь ходят со своими семьями многочисленными. И попробуй откажи! Сразу закроют. Вот если бы была мафия, было бы жить легче. Но мафия в Узбекистане только в погонах.
Потом мы поехали в музей с голубыми мечетями, где мы уже были , сфоткались там, а потом - в аэропорт. А аэропорт самаркандский был небольшим, но зато международным. С таможенным и пограничным терминалом. Там я простился с тестем и амя, с Фархудом. С амя - навсегда, она уже отошла в мир иной. И эта старая кореянка быть может сидит в платочке в вечности блаженной с моей бабушкой. И слушает от нее - ну, внучка твоя, эх, прости Господи! А амя отвечает: беспонтовая, я ж ему говорила, как сто восьмая себя показала. А бабуля моя вздыхает и говорит - Маруся, а ведь внук мой полюбил ее! Ох, Яковлевна, полюбил по-настоящему, знаю это, жалко его мне! Так ведь все одно внучка мне!. Ох. Маруся, а много горя она ему принесла этим! Жалко мне его. Э, Яковлевна, молодые пусть сами разбираются. Верно, Марусь, а год-то прожили вместе все равно. Внучок рад был.
Ну вот. Сидим мы, с Наташкой базарим. О нашем будущем. Объявляют посадку. Идем на регистрацию Сначала минуя таможню. Наташка встала впереди меня. Это была именно интуиция. Я ей говорю - а может, ты за мной встанешь. Она говорит - я хочу впереди. Быстро подошла ее очередь. Она там паспорт показывает, декларацию заполненную смотриь. Потом красуля-узбечка повела ее в деревянную кабинку.
И тут моя очередь подошла. Усатый узбек-таможенник смотрит мой паспорт, сверяет с фейсом, смотрит декларацию. И говорит - так у Вас восемьдесят долларов? Я - да. И три тысячи рублей? Да. А документы на них у Вас есть? Какие документы? Ну, таможенная декларация, что Вы ввезли их на территорию Узбекистана, или что их здесь в банке купили? Я ему говорю, что их не покупал здесь, а получил по карточке пластиковой. И выкладываю ему все банковские чеки и справки. Он их даже смотреть не стал, хотя справки были на обмен валюты. Говорит мне: это ничего не доказывает. Пройдемте на досмотр. И заводит меня в аналогичную деревянную кабинку. Там пара стульев, столик. И зашло туда пять таможенников. Сумки мои взяли. Баул на колесиках не раскрыли, а стали сумку на ремне смотреть. Достали трубку. Спрашивает пожилой узбек с сединой в усах - Вы курите? Я - да. Он. Ага, вот и запасная зажигалка, и табак. И раскрыл трубочный табак. Потер в руках, понюхал. И говорит своим. Это настоящий табак. Причем очень хороший. И так с понтом кладет его себе в карман. Потом пошарили в сумке и говорят - Вы незаконно приобрели валюту в Узбекистане. А я им - я ее получил в банке Узбекистана по банковской карточке. Республикой Узбекистан при этом межбанковском расчете удержаны все необходимые сборы и пошлины. Вот чек. Пожилой таможенник достает еврейский молитвенник. И говорит - Вы антикварные книги вывозите. Я говорю, извините, эта книга издана в 1997 году. Вот стоит год издания по европейскому летоисчислению. На этой странице - по еврейскому. Они смотрят, листают сидур, отдают. Говорят так. Но доллары, это ж улика. Незаконные валютные операции. На это статья есть. Я уже психанул. Я им говорю - ежели уголовное дело будет, тогда прошу на подписание протокола пргласить российского консула. И адвоката - ведь Узбекистан подписал правозащитные конвенции. Таможенники переглянулись. А пожилой спросил - зачем Вы сюда приехали? А ему - с родней будущей знакомиться. Я женюсь на кореянке из Каттакургана. А он засмеялся. Говорит, - ну, так Вам еще сюда не раз ездить. Зачем нам консулы и адвокаты? Вот читайте протокол. Вот самое важное место. А там написано - на таможенном досмотре ничего не обнаружено и ничего не изъято. Спрашивает - ведь написано-то по -русски? Я говорю - да. А он - не надо говорить так. Это просто формальность была, мы не бандиты. Вот подпишите это, что у нас друг к другу претензий нет - и счастливого Вам пути. И удачного брака. Я и подписал. А тем временем эти таможенники стырили у меня трубочный табак весь и 50 баксов. Та же мафия, только в погонах!
А я рад был от них отделаться. Прохожу, там Наташка меня ждет. И говорит - прикинь, меня заставили до гола раздеться и присесть на стульчак. Лёня, это так унизительно! Пошли сдавать багаж. Сдали. Впереди паспортный контроль.И Наташка снова вперед лезет. Как я ее не просил встать сзади меня. Там узбекский погранец в будке сидит. Наташку он пропустил. Она у лестницы встала, меня ждет. А мусор там был на нее орет - девушка, поднимайтесь вверх, здесь запретка погранская. Она пошла. Погранец смотрит мой паспорт. И спрашивает А где временная прописка? Я говорю - не сделали, раньше уехали, чем сделать можно было. У нотариуса десять дней ждать копии. Он меня спрашивает - а когда приехали? Я - 31 января. Он вздыхает. Вы просрочили все. Знаете, это административка. Стал листать книжку, и говорит статью Номер уже забыл. По ней штраф 60 тысяч сомов. Называет радостно мне сумму и добавляет - а ежели в милицию попадете, то что-то еще найдут. И спрашивает падла - и как? Я спрашиваю - а можно уладить эту проблему неформально? Узбек сияет - конечно, можно! У Вас, поди, баксы одни остались? Я - ну да, а что? Он мне паспорт отдает. Говорит - положите мне в паспорт 30 баксов, чтоб никто не видел. И дайте будто для проверки. А потом идите. Ну, дал я ему, а чего делать? Наташи-то нет, да и была бы - хрен чем поможет. Погранец мне тут же вернул паспорт и сказал - все в порядке, идите. А иди-ка ты в огонь вечный - да скажет ему Аллах на Страшном Суде! Я поднялся на второй этаж. Наташа ждала меня. Я й все рассказал. Она плакала. Ах, шакалы! Ах, суки голодные! Не плачь, Наташа! Ни на твоего отца, ни на соседей твоих я не обиделся. А мусор - он и в Африке мусор. Так ты жила в Москве, справедливо и мне было побыть нелегалом в Узбекистане. Ей, Господи Боже Вседержителю, истинны и праведны суды Твои!
Ну вот. Там еще спецконтроль, но мы подождали и его прошли нормально. Пошли к самолету. И бля, тут Наташа свою школьную подругу увидела одну. Быстро к ней. Это узбечка. Она очень смущается. И говорит - я - Фатима, тогда как звали ее Зульфией. Ясно дело, рвет нитку. Только эта от нас съебалась, тут кореянка Светка, другая ее одноклассница попадается на глаза. Свет, ты куда? А это ты, Наташа, только теперь я Лида. В Москву с Зульфией еду. На работу в горизонтальном положении. Наташка уже больше ни к кому не подходила. Похоже, что большая часть ее сверстниц ехала в Мсоскву за горячим баблом.
Ну, погрузились мы в самолет узбекской авиакомпании. Я в первый (думаю, и в последний раз) летел в бизнес-классе. А Наташа - вообще в первый раз в самолете. Ну, нас красивая узбекская стюардесса направила в нос самолета, заняли места. Я вспомнил слова водилы одного - он там в бизнес-классе балдеет, ему шампанское носят. Самолет не взлетел, а я вызываю стюардессу и спрашиваю - а чё входит в стоимость билета? Шампанское входит? Симпатичная узбечка отвечает - разумеется. И приносит нам бутылку шампанского открытую и пластиковые стаканчики. Пока бухаем, трап убирают, люк закрывают, взлетаем. Летим, и под нами проплывают огни Самарканда. Шампанское одну ампулу убрали, я стюардессу спрашиваю - а еще? Пожайлуста! Приносят, я и Наташа еще одну убираем. А вот так для понта спрашиваю - а вино положено? Стюардесса меня - а вам белого или красного?я к Наташе - ты какого хочешь? Она - не, с меня хватит, а ты бери, чего хочешь. Я себе беру красного. Приносят стакан, я его выпиваю. И мне так хорошо стало. Хотя и по алкогольному. Чисто по синему!
Ну вот. Нам там хавчик от авикомпании принесли. Хаваем, я пиво прошу. Дают, я пью. Наташка хавает. Смотрит эконом-класс. Говорит - Леонидушка, а все также, только теснее. И шампанское не дают. Давай еще шампанского. Я звоню, спрашиваю. Чрез пять минут приносят. А я еще так с понтом пива прошу. И баночку «Невского» приносят. А мы уже выпили - и никакие. Там сигналы зажглись - пристегнуть ремни. Мы пристегнули ремни, бухаем, а самолет приземляется в Домодедово. Чего в бутылке осталось, Наташка так из горла: дык-дык-дык! И пошли на выход с вещами. И снова неправильно. А первый, Наташа сзади. Так ведь я уж хорош был. По синей темы.
Я вот раньше никогда не понимал. Когда-то мне говорят - мне за Россию стыдно. А вот в Домодедово впервые стало стыдно за Россию. А то! Вышли из самолета, там багаж взяли. И наши тети в форме орут на кореянок и узбечек. И ногами пинают их баулы. А хули! Ведь мусор - он и Африке мусор. И тети эти не хуже тех узбеков, которые лавэ на шмоне у меня стырили - одна масть. В Узбекистане я был нелегалом, а России - она. Эх, Горбатый, пососи у меня, а у жены первой моей полижи, это ты сделал. Что родные Узбекистан и Россия стали иностранными государствами. В Самарканде у меня спиздили мафиози в форме в сумме восемьдесят баксов, У моей баулы в Домодедово пинали ногами и орали на нее. Мех нами мы квиты, а по жизни ты пред нами - виноват. И у Праведного Судии тебе не отмазаться. У меня стырили, ее обидели, а ты - отвечай! За свой базар отвечать надо - это мне нынешняя жена объяснила
Ну, и чего? Стас нас на машине встретил, меня домой отвезли. Наташка мне говорит - иди-ка ты к мамане. А завтра я тебе позвоню. И запомни - отныне мы одной крови. Я выхожу за тебя замуж выхожу. Ну, мы поцеловались.И я пошел к своему привычному миру. К Интернету, к горячей и холодной воде, к телефону, к ванне. И я пошел в свой мир. Взяв обещание о браке с ней. И что она мне позвонит.
Вот так оно и было. Так я вернулся в Москву и связался с православными и сатанистами чрез Интернет. А чего, Зоя!? Что было, то было. А все одно, живет или не живет со мной Наташка -Узбекистан-то мне все одно родной..
А знаешь, чего? Давай, по пиву, и пошли домой. К любимой отведешь без ревности?! Ты ж хорошая девчонка!