Зверь, которого ты прячешь

Автор: deymos Семен Константинович был необычный человек. Необычный не в том смысле, что неординарный, а в том, что не такой как все.

Он шагал по торговому центру, подволакивая правую ногу: ограниченная подвижность пришла после перенесенного рахита, недолеченного костоправами из районной больницы в раннем детстве, как, впрочем, и близорукость - с тех пор огромные очки с толстенными линзами искажали его лицо, без них же он был слеп, как крот. Семен Константинович шагал по новенькому кафелю, каждый шаг его попадал точно в центр следующей плитки и, подтягивая плохо работающую ногу к левой, здоровой, Семен Константинович называл цифру. Он помнил номер каждой плитки на этом полу, номер, присвоенный им же и хранимый в памяти. Пол был разбит на сектора, серые, черные и желтые; по черным он не ходил никогда, так как считал это плохой приметой, желтые старался обходить по мере возможности, и только серые любил и считал счастливыми. Путь его всегда пролегал от четыреста восемьдесят пятой плитки наискосок – черный сектор – к семьсот сорок третьей, затем к девятьсот двенадцатой, избегая желтого, невезучего, прямо к двери в бутик номер пятьдесят шесть.

Большая стеклянная дверь бутика была открыта, он знал это, иначе попросту не пришел бы сюда в этот день и в это время. Многое из жизни маленького магазинчика в огромном торговом центре было ему известно, начиная от графика работы и мелких перерывов на чай-кофе и заканчивая именем хозяйки, Светланы Михайловны. Магазинчик продавал сувениры, по большей части ширпотреб китайского производства, не интересовавший Семена Константиновича, приходил же он сюда за статуэтками из фарфора, красивыми поделками, цена которым - копейки и которые обычным людям кажутся не более чем интересными безделушками. Приходил он сюда регулярно, каждую вторую среду месяца, ровно на следующий день после завоза нового товара и редко уходил без покупки.

А еще в бутике была Танечка. Молодая, темноволосая, высокая и до безумия красивая. Познакомился с Танечкой он года три назад, случайно, в очереди у стоматолога, к которому пришел по причине ужасающей зубной боли, причине банальной, но роковой для его дальнейшей судьбы. Танечка вошла сразу за ним, спросила кто крайний, и в принципе стала третьей (не считая матери) по счету женщиной в его жизни, заговорившей с Семеном Константиновичем по собственному желанию. Возможно, именно это и сыграло важную роль в дальнейших событиях – он ответил, она что-то пошутила о том, что кислую мину перед кабинетом стоматолога сейчас можно и не строить – 21й век и обезболивающее продается в любой аптеке. Семен Константинович поначалу шутки не понял, однако ответить сразу ему помешала врожденная стеснительность и вместо обычного бурчания, выдаваемого слабому полу, он, держась одной рукой за распухшую щеку, протянул зажатый в другой рентгеновский снимок, как подтверждение неимоверных своих мучений. Девушка выдернула кусок пластика из его руки и, глянув его мельком, рассмеялась.

- У меня точно то же самое, - сказала она самым приятным в мире голосом.

Дальнейшее он помнил смутно, так как говорила в основном прекрасная незнакомка, а говорила она много, весело и жизнерадостно. Он смотрел в ее глаза из-за толщи линз и просто слушал, изредка поддакивая и кивая, смотрел так, как смотрят на божество, на бесценное произведение искусства, на драгоценный камень… и из разговора запомнил только имя и место работы. Следующий день стал днем его первого появления в торговом центре, хотя зайти в бутик он решился примерно через месяц. Через двадцать четыре дня, три часа, сорок восемь минут и пятнадцать секунд после первой встречи.

Первую статуэтку он купил тогда же, не найдясь, что ответить на вопрос о причине, приведшей его в это место. «Я их коллекционирую, а таких у меня нет» - сказал он и походы в магазин стали обычным делом. Коллекционирование, может быть, не самое лучшее увлечение в жизни, однако оно позволяло видеть Танечку регулярно, большего ему и не требовалось. По крайней мере, в первое время.

Насладившись прогулкой, покупкой и обществом Танечки, Семен Константинович возвращался назад, сначала на девятьсот двенадцатую плитку кафеля, потом через семьсот сорок третью на четыреста восемьдесят пятую и дальше по лестнице к первой. А потом, зажав под мышкой очередную статуэтку, обернутую в свежую упаковку, ярко и приятно пахнущую бумагой, он шел домой. Пешком, через парк, в подворотню, через двор и в подъезд, шел и считал шаги. Поднимался к себе (ровно тридцать ступенек), отпирал дверь, ставил покупку на стол, снимал верхнюю одежду, бросал ее на пол посреди квартиры, в кучи из обрывков газет и полиэтиленовых пакетов, и уходил в дальнюю комнату, садился на стоящий уже третий год у окна табурет и ждал. Танечка проходила под окнами всегда в разное время, но он не пропустил ни одного дня с момента их знакомства.

А потом наступал вечер. Семен Константинович провожал ее взглядом блеклых серых глаз, моргал, снимал очки, вытирал их грязным синим носовым платком, надевал снова и шел в зал. Всегда. Все тысяча девяносто три дня.

Он открывал стеклянную дверцу шкафа, уставленного статуэтками, ставил в него покупку, извлеченную из слоев обертки, доставал крайнюю, садился в стоявшее тут же кресло и принимался протирать засаленным банным полотенцем. Потом ставил ее обратно, выуживал следующую и натирал и без того блестящую безделушку. И другую. И еще. Пока статуэтки не заканчивались. Каждую ночь.

Первое время он не замечал того, что с ним происходит, потом, осознав, ужаснулся, но уже не смог себя изменить. Начиналось все банально: протирая покупку, он представлял себе красивые тонкие руки Танечки, прикасающиеся к этой фарфоровой фигурке, и млел от счастья. Потом статуэток становилось все больше, мысли его уже не ограничивались одними Танечкиными руками - он мечтал о ее длинной и тонкой лебединой шее, о ее губах, и однажды его мысли дошли до самых сокровенных мест женского тела. В тот момент он понял, что хочет обладать этим совершенством, обладать любой ценой, понял и испугался своей смелости, своих желаний и своих фантазий. В ту ночь он не мог уснуть до утра, а когда все-таки забылся коротким и беспокойным сном, ему приснилась Танечка, связанная и беззащитная и он сделал с ней то, о чем мечтал все эти длинные ночи. И с тех пор в его мыслях она была только такой, беспомощной пленницей, жертвой его фантазий и желаний. Смелости воплотить мечты в жизнь ему не хватало, как в принципе не хватало даже не разговор с ней, разговор чуть более откровенный, чем покупка очередной не нужной никому вещицы, но желание обладать этой женщиной сводило его с ума. Семен Константинович знал, что однажды ему хватит и смелости и сил.

В тот вечер Танечка возвращалась домой не одна. Какой-то большой хамоватый парень вел ее под ручку, о чем-то громко говорил, она смеялась в ответ своим приятным, похожим на звон колокольчиков, смехом, парень наглел и прижимал тонкую талию девушки своей огромной лапой. Потом они зашли в тень дерева и Семен Константинович потерял их из виду, а увидел уже совсем у подъезда, прижимающихся друг к другу и целующихся. Руки парня шарили по ее тонкому хрупкому телу, хватали за талию и - о боже! – за попу. И в голове Семена Константиновича пронеслась картина, яркая и живая, как они заходят в подъезд, поднимаются в ее маленькую однушку, где эта грубая тварь срывает с нее платье, нижнее белье, валит на диван и… и она стонет, извивается в его объятиях, рвется и прижимается к этому самцу, а он делает с ней все, что желает. И самое страшное, что ей это нравится.

- Нет! – громко сказал Семен Константинович. – С ней так нельзя! Только не с ней, она не самка, она ангел, и она не твоя, ублюдок!!! Моя и только моя!

Кулаки его сжимались и разжимались, дыхание рвалось сквозь ставшие в какой-то момент хищными ноздри, взгляд горел и билось в груди отбойным молотом сердце. А потом Танечка вырвалась из объятий парня и, так же звонко смеясь, убежала в подъезд. Семен Константинович понял, что момент настал.

На следующий, тысяча девяносто пятый день, он вышел из квартиры поздно, когда на улице уже стемнело и редкие фонари почти не освещали грязных осенних улиц. Приволакивая ногу и считая по привычке шаги прошел к подворотне, зашел в небольшую, метра два на два, нишу, бывшую когда-то пожарным выходом, и стал ждать. Было влажно и холодно, но он побоялся надевать теплое белье - Семен Константинович и так не отличался подвижностью, а молодая и хрупкая с виду девушка могла оказаться сильной и быстрой. В кармане старого пальто лежала заготовленная бутылочка с хлороформом и платок, внутренний карман оттягивал большой кухонный нож, там же лежала припасенная на всякий пожарный тонкая гитарная струна – он понимал, что ждет его, если девушка останется жива.

Вдалеке послышались легкие шаги – Танечка не носила каблуков – потом издалека донесся запах хороших духов, он узнал бы их из миллиона. Открутив пальцами крышечку, сделал шаг вперед, вышел из ниши и прижался к стене. Сердце бухало внутри, казалось, грохот этот слышен во всем районе, руки дрожали и потели от волнения. В подворотне было абсолютно темно, девушка старалась проскочить страшное место как можно быстрее. Он слышал, как шуршит плащ, как шлепает по телу изящная сумочка, перекинутая через плечо, слышал, но не мог сделать ни шагу, опасаясь увидеть ее лицо прямо перед собой, и только когда мимо пронеслась темная тень, шагнул вперед, перехватил сзади ее горло и принялся душить. Танечка вскрикнула, затем захрипела и задергалась, но Семен Константинович крепко вцепился в шею и уже почувствовал власть над этим сладким и беззащитным телом. Девушка билась еще какое-то время, царапая покрытыми лаком ногтями рукава пальто - он ощущал под пальцами биение ее пульса и нарочно не сдавливал сильнее, боясь закончить все раньше срока – потом обмякла и медленно опустилась на землю. Он перехватил тело поудобнее, затащил в нишу, уложил на мокрый, грязный асфальт, обессиленно сел прямо на ее ноги, перевел дыхание, и непослушными, дрожащими руками принялся шарить по одежде, срывая застежки и забираясь все глубже, к этому желанному горячему молодому телу. На Танечке оставалось целым только нижнее белье, остальное в порыве похоти было разорвано в и лежало теперь белыми пятнами вокруг такого же белого тела. Семен Константинович оглядел ее, сжал зубы, потянулся к бюстгальтеру и… очнулся. Легкие шаги девушки доносились откуда-то издалека, хлопнула подъездная дверь и все стихло. Он стоял в той же подворотне, опираясь спиной на стену, мысли его прыгали, руки все еще тряслись в лихорадке и сердце выпрыгивало из груди, а потом он почувствовал, как холод пробирается под одежду, поежился и медленно, не разбирая дороги, поковылял к своему дому. Глаза его снова потускнели, голова опустилась и подбородок уткнулся в грудь, моросящий дождь попадал за шиворот, но он не чувствовал этого, как не чувствовал холодной воды из луж, пробивавшейся сквозь прохудившиеся ботинки. Семен Константинович вошел в подъезд (95 шагов), поднялся по ступенькам (ровно 30), открыл ключом дверь квартиры, прошел, не закрывая за собой двери, на кухню (12 шагов и половинка), привычным движением плеч сбросил пальто на пол, потянул табурет в середину комнаты, встал на него, всунул голову в висящую со вчерашнего вечера веревочную петлю, подвязанную за крюк от люстры, и прыгнул вниз.

На похоронах его было очень мало людей, всего человек 10, но самый красивый и большой венок был от Танечки.