Письмо

Автор: Послемрак Показалось, что свечка полетела со стола прямо мне в лицо... Дали свет.
Сидя без дела перед свечкой, я поглаживал мизинцем острый язычок огня. На коже, в том месте, где палец сгибается верхним костяным шарниром, вкрапился черный след. Вряд ли удастся передать тот закоптелый запах, и даже мое впечатление от него – с трудом. Мне казалось, я достиг, под пьянящим воском, одной из тех минут, когда очерчивается в явный контур мечта всей твоей жизни, и ты представляешь ее, как будто уже видел когда-то.
Этот запах навеял на меня сначала образ моего бога – и вновь так, словно я видел его уже когда-то. Но вслед за этим накатило приснопамятное воспоминание. Человеческое и вмиг отбившее то дурманящее представление о боге. Но ничего не поделаешь – видимо, аромат бога и запах жизни похожи.
Мое образование никак не поможет мне описать воспоминания, нахлынувшие вместе с парафиновыми испарениями, оно не помогло мне и тогда, когда эти воспоминания жили своей жизнью. Выходит, я всюду окружен рвом образования.
Началось с того, что я, ныне уважаемый в своем городишке священник, спился, будучи еще мальчишкой. Мне нравилось плохо одеваться, пахнуть валерьянкой и мутно смотреть мимо людей. Мне, уже тогда недурно образованному человеку, весь этот маскарад жутко не шел. Но твоя компания, с тобой, собственно, на обложке, на него повелась. Потому, я думаю, и повелась, что была таким же маскарадом вульгарного гламура и глянцевитости. А! как бы там ни было, я никогда не отрицал, что и до сих пор неровно дышу в сторону уличных шалашовок. Всё-таки, когда развязные, злобные гарпии комментируют своими холодными связками и страстными губами твой мужественный вид, это – неповторимое удовольствие. Если честно, я всегда обходил их стороной – балдел, но обходил. Больше того: я всегда отталкивал от себя девок, и заметил, что каждая новая совратительница неизменно красивее отторгнутой в последний раз. Моя угловатость в их отношении всегда доставляла мне удовольствие и дивиденды. Надо лишь уметь не поддаваться.
Но в тот день мне было все равно и, не раздумывая долго, я напал первый. Ты, как я уже сказал, была обложкой той компании – компании малолетних нимфеток.
Озорная, с резко падающими наискось вниз бровями, ты простреливала огнестрельным взглядом своих черных глаз.
В моей голове гуляют раскаты колоколов, когда я вспоминаю, как впервые осознал, что тебя можно запросто купить.
Впрочем, понял я это, нисколько не вороша запасов своего образования, потому что мысль о сексуальном иждивенстве была твоей господствующей мыслью тогда. Признаюсь, иногда мне казалось, что блики в твоих щурящихся глазах складывались в цифры ценника. Наверно, и я был циником.
Перед порогом своей комнаты ты назвала цену. И уже через несколько минут, незаметно проскочивших через проходной двор моей памяти так, что я теперь и не помню, как оказался в твоем клоповнике, я сидел (опять-таки, не помню, на чем) перед твоей кроватью, а ты танцевала, если можно так выразиться, стриптиз.
Когда я опомнился, на тебе уже ничего не было. Но зато я помню твои пластичные движения, как неотличимый от жизни сон. Ты расползалась по простыне, изворачивалась в самых извращенных позах, делая такое, что другие твои соплеменницы не позволят себе в одиночку, перед зеркалом. Ты трепыхалась, как фитилек, ведущий к взрыву, открывая передо мной все новые ойкумены своего тела. Наверное, именно тогда я откопал в себе сочувствие к тебе, и полюбил уже изо всей силы.
Ты удивилась, но, при всей меркантильности своей натуры, по-моему, больше даже разочаровалась, когда, оказавшись в постели, я увернулся от тебя спиной и зажался, как окоченевший, от твоих поглаживаний. Если бы не грустное смятение твоего лица в ту минуту, когда ты поняла, что ничего не будет, я бы, насколько я узнал тебя позже, заподозрил бы тебя во фригидности.
Как ты помнишь, в ту ночь у нас ничего не вышло. Тогда я и понял все заблуждение маскарада моей жизни – только внешне мне было плевать на сантименты.
Вспоминаю – это ты, после той противной ночи, предложила обменяться номерами. Я не знал, зачем ты звонила мне, справлялась о том, как я живу, и зачем приучила меня звонить так же тебе.
Я не был так слеп, чтобы не быть настороже и дал себе слово, при первом же намеке на деньги с твоей стороны, окончательно порвать с тобой.
И больше всего меня поражает до сих пор то, что денег ты не просила. Лишь несколько раз за месяц нашего знакомства мы выбрались куда-то. Ты не предлагала половых отношений. Возможно, ты почувствовала мое особое отношение к себе. Ты стала мне как сестра, и позволяла себе не быть рядом со мной светской провинциалкой, роковой женщиной, не морщить в усмешке уголки глаз и не улыбаться фальшивым прикусом. А ведь с любым другим ты никогда не избавилась бы от этих манер! Сейчас я с ужасом представляю, что вел себя с женщиной, как недалекий инопланетянин, и самое страшное, если моей планетой был уран. Может, за спиной меня так и обзывали, как называют психических обитателей этой планеты. Б-р-р!
Впрочем, сейчас это неважно. Да и тогда, даже незнакомые люди, видевшие нас с тобой вместе, делали беспрекословный вывод о сексуальных отношениях между нами, и ничего иного этим грешникам на ум не приходило. Но, по правде говоря, при виде тебя сложно было сделать вывод о большой любви. За тот месяц, что мы провели вместе, пока ты не вернулась на Украину, ты сильно изменилась, по сравнению с нашей первой встречей. Спортивные марки, кофточки с капюшоном и балетки, которые подкупали уличных недоумков, ты сменила на обтягивающие маечки и подчеркивающие заднюю выпуклость джинсы. Дерзкий красный маникюр, строгость, слипшиеся черви на месте губ, декольте с грудью на выкате – все это отвращало меня. Но мы были вместе.
Ты убеждала мою ревность в своей девственности и сама не торопила меня. Хотя мы вместе смотрели порно, после чего я любил находить повод для касаний. Ты никогда не позволяла мне забывать точные координаты двух родинок под твоей грудью, а после ресторанов даже позволяла изучать плеву. Уже тогда во мне обитал весьма точный образ моего бога, и потому я не видел преимуществ такого низменного существа, как ты, перед растлевающей дух свободой онанизма. Наверняка, глядя на мой характер, ты и сама догадывалась о моем интимном увлечении.
Рельеф наших отношений напоминал скорее Урал или Кавказ, нежели равнинный юг. Сейчас я вспоминаю наивысшую точку колебаний нашей нездоровой диаграммы. Она пришлась на канун твоего отъезда на родину. Помнишь, я все советовал тебе убирать волосы в хвост? Я никогда не называл причину своего каприза, и ты наотрез отказывалась. Даже доходило до драки.
За день до твоего отъезда на Украину, мои родители были уже там, правда лишь в отпуске, и ты осталась у меня ночевать. Заявив перед сном: «ваше ханжество, имейте в виду, я всегда сплю без одежды» – со знакомой порывистостью ты демонстративно собрала волосы сзади и затянула их резинкой.
Я никогда не спал ночью. Засыпал я всегда под утро. И потому без лишних усилий воли высидел ту ночь до трех часов. К тому времени мой рассудок помутился и я, заманив себя в свою же спальню, где ты раскинулась, туго соображая, быстро нашел повод – якобы зашел на минутку за книгой.
Когда зрение отфильтровало во мраке предметы окружающей обстановки, я увидел, что ты лежишь задом к комнате – действительно, без белья и вся открытая. Тело мое налилось такой тяжестью, как будто за секунду я потолстел на тонну. Еле шевелясь, я решил сразу разрядиться. Мой взгляд при этом сползал с твоего позвоночника на раздваивающую две ноги линию, от созерцания которой я сотрясался в хватке собственного кулака…
Обтираясь в туалете, я убеждал себя, что ты спала крепким сном. Своим поведением утром ты это подтвердила.
Все-таки, у тебя есть душа, и я уверен: она сильнее моей. Днем, на перроне, зная, как тяжел может быть он для меня, ты, не думая о себе, смягчила свой отъезд. Ты всегда с удовольствием издевалась над моей застенчивостью и, прекрасно понимая, что я чувствую в толпе народа, обнимаясь с молодой красоткой, нарочно разозлила меня каким-то пафосным жестом и громким смехом не к месту. Я тебя оттолкнул, и только тогда заметил по неудачно разыгранной тобой обиде, что этого ты и добивалась. Попрощались мы сухо. Странно: последним, что я увидел в окошке поезда, была не отмашка, не улыбка и даже не слезы. Ты стояла возле окна, и не глядя на меня, хотя, наверняка, видя меня, в стойке заложника заправляла косу во вчерашнюю резинку. Это было очень странно. А еще, это было мистично.
Все то, чем я жил в долгое и до сих пор бесконечное время нашей разлуки, ты знаешь из интернет-переписки.
В один день, после неудачного разговора, какие в пределах земной близости, только кипятили нашу страсть, ты перестала отвечать на мои сообщения с извинениями. А раньше, ты и не дожидалась бы их.
Для меня твое молчание было шоком. Родной человек игнорировал меня, родного человека. В какой-то момент я перестал писать, смирился, и вскоре после этого меня впервые посетила твердая, хоть и интуитивная уверенность, что скоро тебе потребуется моя помощь.
Политические перипетии, при всей своей сложности, имели очевидный результат – смерти людей. Ты испугалась, тебе нужен был либеро. Не буду крошить соль на рану, пропустим подробности воскрешения нашей дружбы.
Но описать дальнейшие наши отношения у меня есть причина. Причина эта в том, что наши взгляды на обязанности двух близких людей друг перед другом разошлись, и из-за этого мы остались друг для друга предателями. Я не хочу убеждать тебя в своей правоте, а хочу просто рассказать тебе, как я себя чувствовал все это время в шкуре дойной коровы.
Я понимаю, какое бремя бытовых нужд ты испытала, я знаю, что должен был безмолвно отправить тебе все до последней копейки. Но наши отношения, как только мы оказались в разных странах, стали похожи на коварную аллюзию отношений этих двух стран. При всей родственности и нереализованной любви, отношения наши, как и любые взаимоприятные, носили формальный характер. Ты купаешь меня в душе комплиментов (иногда чересчур переигранных), а я расточаюсь, веря на слово. Ты игнорируешь меня до тех пор, пока не взвоешь от злости мира, и просишь помощи, когда наступает нужда, убеждая, что не используешь меня. Ты обещаешь отдачу, требуя с каждым днем все больше.
Может быть, я вру и, скорее всего, ни черта не знаю политики, но! Но ты даже переметнулась точь-в-точь! Мне следовало перестать верить тебе и в тебя после того, как ты перестала отвечать на мои сообщения. Но кто знал, что ты обманешь меня второй раз, и через неделю после нежного приглашения в гости оскорбишь тем словом. Знаешь, я начал сомневаться в твоем характере и в том, что ты вообще помнишь свои слова в мой адрес. Ты, правда, считаешь меня таким отвратительным? Ты скажешь, что я провинился в том, что не поверил словам о болезни твоей ... Но как я могу верить после того, как узнал, что целый месяц живого общения ты скрывала от меня свой возраст? Если, до вскрытия этого факта, я подрабатывал в притонах, ради твоих проклятых денег, то, узнав, что ты меня ни во что не ставила все это время, не вытерпел. Я не прощу себе, если до первого честного объяснения, хотя бы в скайпе (!), поделюсь с тобой хоть рублем. Знай, главное, что ты не потеряла для меня значения. Я не ел и не спал два дня, и знай, что хочу тебя рядом больше, чем есть и спать.
Ты удивишься... Но помнишь, ты сама говорила, что я глазастый, как муха? Так вот, я видел, что ты не забросила свое... Не знаю, как это сказать.
В общем, ты, наверное, меня совсем ни во что не ставишь, если в открытую занимаешься виртом. Буду говорить прямо. Два дня назад именно я, с фейковой страницы, купил твое интимное видео. (Ты со всеми клиентами разговариваешь добрее, чем со мной?)
Когда я понял, что на нем ты не одна... В общем, меня посетили самые худшие мысли. Я хотел убить то себя, то тебя.
А потом я как будто воскрес: признавайся, что ты не спала в ночь перед отъездом! И это не совпадение!
Я точно также подкрадывался к тебе в ту ночь, ты точно также лежала, спиной ко мне, и ты лишь сделала с ним то, что хотела сделать со мной в последнюю ночь! Это так ведь? Да я уверен, что ты не спала! И этот сюжет слизан с нашей жизни.
Теперь я сильно ревную, он занял мое место. Он животное. А камшот в конце! Тебе без него меньше бы заплатили? Я всегда догадывался, что твои шутки про это дело – ни черта не шутки. Как я не уберег тебя?!
Стой, мне надо выйти покурить.
От этих сигарет такая перхота скребет горло.
Ты ведь знаешь, как я тебя знаю. Дочитай это и согласись поговорить со мной. Я один раз принял тебя, и ты сама говорила, что терпеть не можешь своих старых подруг. Ты и сейчас такая же, только взрослее.
И я отношусь к тебе, как в первый день на скамейках. Теперь-то я вижу, что ты не врала про болезнь, и я помогу. Я не знаю, что еще сказать.
Не обнадеживайся – у нас, по-прежнему, разные судьбы. Но я не оставлю тебя – это помни еще лучше.
Если разговаривать честно, я не знаю, как я могу помочь тебе. Ты знаешь: автомат в мои руки не попадет. Но мне кажется, одно твое слово заставит меня думать, и я придумаю выход! Ты знаешь, мне не впервой менять принципы на любовь. Поэтому верь мне. У меня есть сколько-то свободных тысяч.
Все это я надумал сидя во мраке. Врагу за такие проделки я бы нижний хук прописал (если бы решился на это во второй раз в жизни), другу ту же самую руку протянул бы. А ты меня, если не ответишь, сделаешь сумасшедшим.
Ты знаешь анархические заскоки моего друга? Теперь он, полушутя, хочет мою рясу на каком-то чучеле спалить. Ты знаешь, он ничего не сделает, он только мечтает, но еще не поздно продать ему ее и спиться.
Кстати, он только что прочитал письмо, и говорит, что это бред. Он убеждает, что ты его даже читать не будешь, и что отправлять такое – позор. Он снова говорит о тебе только плохое, и знаешь… он мне тут совет подкинул… Над этим надо подумать, я, кажется, знаю, как тебе помочь.
P. S. (Послесловие):
Помнишь, какой я шизик ночью? А закон ночи помнишь? Если человек стоит ночью у окна в освещенной комнате, то он распят для всех, а сам никого не видит. Это связано с тем, что электрический свет, отражаясь от стекла, падает на глаза человеку, и он не видит ничего за окном. Но стоит ему выключить свет и уйти во мрак, как все поменяется – человека не увидит никто, зато он увидит всякого, кто приблизится к окну.
А закон качелей? Пока первый удерживает второго, второй смотрит сверху на первого. Я сейчас для тебя – как человек в освещенной комнате и как тот, кто удерживает. Своей заботой я растлеваю тебя, так что все написанное ниже – для твоего блага. Это будет тяжело, но ради того, чтобы ты перестала меня презирать, я первый оттолкну тебя.
Прости, что хвастаюсь, но теперь знай, что у меня есть девушка и я хочу позвать ее замуж. Мне надо забыть тебя. Иначе я с ума сойду, или печень замариную.
Тут свет дали… Какие-то протяжные сигналы, шум, телек включился. Мои мысли на этом закончились. Надеюсь, латентный анархист отговорит меня отправлять этот позор. К тому же, почту России он не признает. Сейчас все от его карманов зависит: если трава осталась, судьба этого письма предрешена.