ЗУБ ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Автор: Mr. Bushlat 1. БОРТНИКОВ
Началось все банально как кариес. Ранней весной, в пору очаровательной неопределенности, когда деревья дразнят прохожих едва набухшими почками, когда в каждой луже отражается робкое солнце, когда просыпаются медведи и даже сектанты помышляют о грехе, провожая томными взглядами затянутых в мини прелестниц-Бортников опоздал на работу.
С утра все как-то не заладилось-он застрял в тянущейся еле-еле пробке на Кумовской, между проспектом Бородина и троллейбусным депо. Несмотря на ладный солнечный денек, настроение у него было препаршивое.
-Повылазили как подснежники,-злобно бормотал он, с ненавистью глядя на поцарапанный бампер серой «Кароллы» перед собой,-Что им всем неймётся, в понедельник-то?
Слово «Понедельник» казалось ему особо омерзительным-в самом его звучании была вся невыносимая гнусность необходимости куда-то ехать после приятных выходных. Бортников представил себе свой кабинет, унылую очередь в приемной, процентов на восемьдесят состоящую из полуобморочных старух с раздутыми щеками и еле удержался от того, чтобы плюнуть прямо на руль.
«Что же там случилось, когда вы все сдохнете?»-бредилось ему.
Тойота впереди рыкнула и резво устремившись вперед, почти тотчас же затормозила так резко, что Бортников, погруженный в свои мысли и автоматически отпустивший педаль тормоза, едва не врезался. Чудом остановившись, он злобно нажал на клаксон. Это послужило сигналом для прочих водителей-они тоже принялись яростно сигналить, просто для того, чтобы дать выход раздражению.
Тойота снова тронулась, на сей раз медленно, аккуратно повернула вправо, объезжая что-то. Повторяя маневр, Бортников невольно скосил глаза налево-там, в луже крови, нелепо разбросав ноги лежала на земле женщина, в короткой, задравшейся до бедер, юбке. Верхняя половина ее тела была покрыта простыней, на поверхности которой, прямо на глазах Бортникова, расцветали багровые пятна.
Неподалеку, оживленно дискутировали несколько мужчин в белых халатах и отчего-то масках, один толстый милиционер с окладистой бородой и средних лет мужик, похожий на бухгалтера.
-Ах ты…-Бортников отвернулся.
Через несколько метров после места происшествия, дорога была почти свободна-машины нервно ускорялись так, будто водители всеми силами старались уехать как можно дальше от неприятного зрелища. Бортников и сам нажал на газ, стараясь отчего-то угнаться за давешней Кароллой. Впрочем, вскоре она свернула и он, сам того не замечая, вдавил педаль почти до пола.
-Понедельник, понедельник,-бурчал он, с ненавистью выплевывая буквы,-почему не вторник, не четверг, не пятница, наконец?
Он придерживался весьма сложной концепции, согласно которой, понедельники и среды являлись едва ли не самыми каверзными днями недели. Тогда как в понедельник, мироздание всеми силами давало человеку понять его ничтожность и незначительность на общем холсте жизни, по средам, особенно в первую половину дня, высшие силы старались досадить, привнести в жизнь как можно больше неприятностей, набить оскомину перед сладкой как мед пятницей. По четвергам, Бортников обычно отдыхал от раздражения, находясь в блаженном полусне, грезя об удовольствиях пятницы и о почти гедонистическом безделье субботы. К воскресеньям, он относился дуально-в них присутствовала несомненная благодать, однако сам воскресный воздух был отравлен грядущим понедельником.
-Так и живу,-вздохнул он, преисполнившись внезапной жалостью к самому себе.
С годами, калейдоскоп дней становился все более стремительным. Дни превращались в месяцы, месяцы в годы. Время пожирало самое себя, на бушующих волнах неся его в неизбежный капкан дряхления и смерти.
Невольно, он почувствовал зависть к женщине, накрытой цветущей алым простыней-ведь для нее все уже кончено. Ей не нужно вставать по утрам, каждый раз удивляясь бессмысленности и нелепому автоматизму ритуала, не нужно ехать на ненавистную работу, не нужно притворно смеяться над опостылевшими шутками коллег и неподдельно ужасаться новостям. Она познала ту великую тайну, что сокрыта от всех живущих и не беспокоится более ни о чем.
-А что, если и там все так же?-испугался он, паркуясь у поликлиники,-Что если ТАМ тоже нужно чистить зубы, ходить на работу и заботиться о том, чтобы никто не узнал каков ты есть на самом деле, прятать себя настолько глубоко, что в один прекрасный момент, ты превращаешься в загадку для самого себя? Нет, это было бы слишком ужасно, слишком несправедливо. Никто не заслуживает такой вечности! Уж лучше тьма, тьма и бессмыслие!
Не глядя, кивнул он пожилой нянечке – вахтерше и поднялся на третий этаж. Пройдя быстрым шагом по длинному коридору, толкнул дверь своего кабинета, удовлетворенно отметив, что она не заперта, а следовательно Анечка-его ассистент, уже на работе, и вошел в приемную.
На длинной скамье у стены сидел только один ранний посетитель, но он не понравился Бортникову с первого взгляда. Средних лет, с круглой кошачьей головой и диким совершенно взглядом, мужчина нервно вертел между пальцами мятую и судя по всему-влажную от пота бумажку. При виде Бортникова, он вздрогнул, как-то по-куриному убрал голову в плечи, будто пытался сунуть ее под мышку и упрямо уставился в пол.
-Доброе утро,-фальшиво-бодрым голосом пробасил Бортников
Мужчина зыркнул на него как хорек и нервно буркнул что-то под нос.
Бортников пожал плечами, быстро стянул легкое весеннее пальто, повесил его на вешалку, и прошел в кабинет. После сумрачной приемной, стерильная белизна и солнечный свет, льющийся из большого окна казались почти ослепительными. Прищурившись, он не сразу увидел Анечку-окруженная ореолом света, она стояла подле кресла и протирала лампу антисептиком.
-Здравствуйте, Андрей Евгеньевич!-звонко пропела она.
-Аня,-он приветствовал ее легким кивком и скрылся за ширмой, отделяющей крошечную каморку, что служила им и кухней и комнатой отдыха-у стены установлена была кушетка, у противоположной-массивный холодильник, в котором хранились равно как препараты так и Анечкины йогурты и его бутерброды. Напротив кушетки находился рукомойник-Бортников тщательно помыл руки антисептическим мылом, просушил их салфеткой и потянулся к одноразовым перчаткам, что лежали в коробке над умывальником.
Выйдя из закутка, он с удивлением обнаружил, что пациент еще не в кресле.
-Не идет,-театрально округлив глаза, прошептала Аня, колдуя над автоклавом,-Истерик…
«Ну же, понедельник!»-внутренне взвизгнул Бортников.
Нацепив дежурную улыбку, он вышел в приемную.
Мужчина с звериным ужасом смотрел на вешалку.
-Проходите, пожалуйста!-преувеличенно сердечно брякнул Бортников.
Посетитель уставился на него огромными черными глазами.
-Но ведь,-прошелестел он так тихо, что Бортников едва уловил слова,-Вы, должно быть, заняты. У вас и без меня столько работы… столько работы,-и неожиданно брякнул,-Я, пожалуй, в другой раз зайду!
-А и катись,-чуть было не сказал Бортников. Поборов раздражение, он улыбнулся дежурно и шутливо погрозил пальцем:
-Не стоит откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня! Уверяю вас, с зубами шутки плохи. Ну, пойдёмте же!
Мужчина затравленно икнул и резко вскочив на ноги, чуть не упал, удивительным образом изменившись в лице.
-Я, собственно,-проблеял он,-очень… Это сильнее меня, знаете ли.
«Какой, право, дегенерат»,-подумал Бортников.
-Ну что вы! Тут совершенно нечего бояться. Идемте же!
На ватных ногах, мужчина проследовал в кабинет. Подойдя к креслу, он некоторое время постоял, озираясь как баран на бойне, потом неловко, по-стариковски забрался в него и сел, закрыв глаза.
Бортников подошел поближе, включил лампу и с недоумением уставился на бумажку, что мужчина протягивал ему.
-Аня,прими,-буркнул он, теперь уже в сильнейшем раздражении.
Девушка с некоторой брезгливостью развернула бумагу и прочитала:
-Третий моляр сверху. Слева. Удаление.
«Послал бог радость»,-подумал Бортников, с омерзением глядя на мужчину.
Он повязал маску.
-Ну-ка, откройте рот!
Мужчина выставил вперед дрожащий указательный палец.
-Ради бога!-пискнул он,-Ничего не трогайте! Наркоз!
-Разумеется, наркоз. Я только посмотрю,.. нет, нет, так не пойдет, откройте рот шире. Шире!
Мужчина зажмурился и с каким-то смертным отчаяньем раскрыл рот.
Бортников не глядя протянул руку, в которой тотчас же оказалось стоматологическое зеркало и склонился над пациентом. Почти все нижние зубы, представшие его взгляду были поражены кариесом в той или иной степени, некоторые сгнили до пеньков. На месте левой шестерки зиял черный кратер в глубине которого, что-то неприятно белело.
С трудом сдержав гримасу отвращения, он просунул зеркало поглубже и внимательно осмотрел зуб. В принципе, его можно было и подлечить, коронка была почти целой, однако, под нею зрел пульпит. Переведя взгляд ниже, он не обнаружил антагониста-очевидно, пациент удалил этот зуб мудрости давно-лунка полностью заросла.
-Ну что ж, отменно. Закрывайте.
Мужчина посмотрел на него одним глазом.
-Зубик придется удалить,-нежно как ребенку пропел Бортников,-С вашего разрешения, Аня задаст вам несколько вопросов, и приступим.
Он отвернулся и начал готовить шприц. Погрузившись в свои мысли, он не воспринимал ни вопросы ассистента, ни ответы мужчины.
«До чего же жалкий человечек. Трус!»-сам Бортников обладал удивительно здоровыми зубами и ни разу не был на приеме у стоматолога.
-Уверен, Аннушка уже спросила вас, но, не для протокола,-повернулся он к мужчине,-как у вас с наркозом?
-Меня зовут Уткин. Вячеслав Семеныч,-пробормотал пациент, будто и не слышал вопроса. Глаза его были прикованы к шприцу.
-Славно,м-м, Вячеслав Семенович,итак. Вы не аллергик?
-Я уже вырвал два зуба,-с некоторым как показалось Бортникову вызовом заявил Уткин.
-Вы не аллергик?-четко повторил он.
-Полагаю, нет,-уклончиво ответил Уткин.
Ну вот и славно. Вячеслав Семенович, я вижу, что вы нервничаете, но поверьте мне, вам вовсе не нужно бояться. Современная стоматология основана на трех незыблемых китах-надежность, качество и отсутствие всяческой боли. Мы оставили далеко в прошлом Чеховских эскулапов, равно как и Булгаковского молодого врача. Вам не о чем беспокоиться.
Проговорив всю эту чушь, Бортников испытал приступ брезгливости по отношению к себе. Он презирал Уткина за мнительность и трусость и презирал самого себя за то, что презирал Уткина.
-Сейчас вы почувствуете легкий укол,-пробормотал он, обращаясь скорее к стене, нежели к пациенту-последний сидел съежившись и крепко цеплялся руками за подлокотники.
Бортников быстро и профессионально сделал несколько уколов-в таких случаях, он всегда предпочитал проводниковую анестезию, несмотря на то, что некоторые из его коллег пользовались внутрикостными методиками. Он работал по старинке, однако никогда не экономил на лекарственных препаратах. Несмотря на дороговизну, эффект ультракаина и его производных был куда более фундаментальным, а безопасность… Он вздрогнул, вспомнив совершенно невообразимый эпизод из своей практики 12 лет тому, когда прямо в кресле от анафилактического шока скончалась пожилая женщина.
-Ну как?-заботливо спросил он у пациента, тело которого сотрясала вполне очевидная дрожь,-Все в порядке, щека немеет?
-Щека-то немеет,-несколько невнятно произнес бледный как полотно Уткин,-но мне как-то не по себе… Этот страх, понимаете…
Стараясь не выдавать эмоций, Бортников нащупал пульс на левом запястье Уткина-под подушечками пальцев ощущалось сильное, частое биение. Не обнаружив признаков аритмии, он кивнул Ане и нажал на кнопку, управляющую положением кресла.
-Все в порядке, милейший, легкая тахикардия. Повторюсь-вам нечего бояться. Мы вас сейчас положим временно вниз головой, пусть кровь циркулирует. Вы несколько побледнели,-он с омерзением взглянул на мраморную кожу трусливого пациента.
-Мне бы нашатырю,-прошептал Уткин. Анестезия уже действовала-ультракаин отличается почти мгновенным эффектом, поэтому понять его становилось все сложнее.
-Аня, нашатырю!-с раздражением, Бортников отвернулся, снял перчатки, протер руки антисептической салфеткой и одел свежую пару. Взглянув украдкой на часы на стене, он подумал, что в принципе следует приступать к операции-пациент наверняка уже ничего не чувствует. Следом пришло желание, яркое и омерзительное-широко раскрыв челюсть трусливого Уткина, с силой вогнать сверло бор-машины в неповрежденный второй моляр справа. Он даже почувствовал эхо чудовищной боли, что электрической дугой выгнет пациента в кресле. На лице его вихрем пронеслись эмоции-удивление, стыд, неприязнь и за каждой из них тенью стояла радость.
Он передернул плечами и снова повернулся к Уткину. Тот лежал, запрокинув голову и сплетя пальцы рук на груди как заправский покойник. Только широко открытые глаза с неестественно расширенными зрачками отличали его от мертвеца.
Уткин что-то прошептал.
-Простите?-вздрогнул Бортников.
-Мне кажется, можно начинать…-чуть громче прошелестел пациент.
Бортников улыбнулся под маской и нажал на регулятор кресла.
-Осторожненько,-обратился он толи к пациенту, толи к креслу,-Медленно поднимаемся… глаза не закрываем… Как вы?
-Я бы не отказался от нашатыря,-тоном забулдыги ответил Уткин.
-Разумеется. Аня, смени ватку. Вот что-возьмите в руки и нюхайте, да не так близко, ну вот-попало в глаз? Ничего, он мгновенно испаряется, нюхайте аккуратно. А теперь,-Бортников внутренне перекрестился, в который раз напоминая себе, что по уму следует требовать у пациентов рентгеновский снимок-опыт опытом, а случаи бывают разные,-откройте рот… Постарайтесь как можно шире, вот так, вот так. Есть вероятность того, что вы почувствуете давление, но, уверяю вас, больно не будет,-он снова протянул руку и расторопная Аня тотчас же вложила в нее тампон, смоченный раствором марганцовки. Бортников немного присел, просунул пальцы как можно глубже и постарался удалить налет и остатки пищи-Уткин помогал ему, карикатурно закатывая глаза и дрожа как…
«Как чертова утка!-пронеслась гадкая мысль,-Ссыкло. Когда я был военным врачом, мы зубы рвали вообще без анестезии, блядь, да я знавал бойцов, которые сами себе,..-Бортникова передернуло,-а этот…»-он в который раз отогнал прочь патологическое желание причинить пациенту боль. Действуя механически, он быстро нанес на десну слабый раствор йода и издевательски спросил:
-Так не больно?
Уткин страдальчески покачал головой и снова закатил глаза. Внезапно, он дернулся и уставившись на Бортникова по-звериному, прошамкал, чуть не откусив последнему пальцы:
-Ашатырь!
-Он же у вас в руке… ах ты, Аня, он уронил, неси свежий.
Уткин вцепился в смоченную нашатырем марлю и несколько раз с наслаждением затянулся так, будто нюхал кокаин. Глаза его, налитые кровью и заполненные ужасом, прояснились и теперь казались почти осмысленными. Отчего-то, этот полуосмысленный взгляд вызвал еще большее раздражение Бортникова.
«Ишь ты, нашатырь ему подавай!-с омерзением подумал он.-Как будто у нас склад нашатыря! Я еще добрый-другой бы взял и залил ему этот нашатырь в глотку! Вот бы он покашлял!!!»-он неожиданно хихикнул и, испугавшись, что Уткин услышал, уставился на пациента. Однако тому было не до него-он сосредоточенно дышал, выпучив глаза.
-Так,-Бортников взял универсальные щипцы и встал чуть справа перед Уткиным. Согласно инструкции, полагалось отслоить десну распаратором, однако, Бортников рвал зубы без малого двадцать лет и научился мастерски действовать исключительно щипцами, практически не травмируя ткань десны.
Раскрыв щипцы, он установил их на коронку так, чтобы ось щечек совпала с продольной осью зуба и плотно сжал.
Уткин замычал, но Бортникову теперь было не до него. Он действовал автоматически, не задумываясь. В голове его образовалась привычная пустота, сродни вакууму, тело управлялось скорее командами, исходящими от спинного мозга. Он как-то пошутил, что даже заболей он Альцгеймера, и все равно останется одним из лучших «Рвачей» города, поскольку, сам процесс превратился в безукоризненно отточенный навык.
Стараясь не повредить пациенту, он начал раскачивать зуб, в щечном направлении, там где ткань альвеолы тоньше и обратно, медленно, почти нежно наращивая амплитуду. Здесь было очень важно не передавить-ведь щипцы могли соскользнуть и повредить небо или, чего доброго – сломать зуб. Однако, недостаточное давление было столь же опасным-именно поэтому, самые лучшие оперирующие стоматологи, почти всегда мужчины. Женщины просто не ощущают инстинктивного стремления применить силу, которая порой так необходима в операциях, связанных с удалением зубов.
-А-а-ыыы!-заревел Уткин. Рядом возникла Аня.
-Вам не плохо, не хуже?-защебетала она, однако не вмешиваясь, боясь нарушить процесс люксации. Уткин снова заревел, на сей раз несколько неуверенно и глазами показал, что он умирает. Однако, судя по всему, это был отвлекающий маневр, поскольку следом, он попытался закрыть рот, чем привел Бортникова в состояние плохо контролируемого бешенства.
-Рот шире,-уже не скрывая злобы рявкнул врач,-Вы же сами себе делаете хуже!-он зафиксировал пальцами левой руки альвеолярный край челюсти и надавил, стараясь раскрыть ее как можно больше. Когда отойдет наркоз, Уткин на протяжении нескольких недель будет испытывать ноющую боль, однако, в настоящий момент-это совершенно не важно.
-Я-у-у,-жалобно всхлипнул пациент, подавая дикие совершенно знаки глазами.
Бортников поднажал, и еще немного поднажал, ощущая как зуб поддается, медленно, трудно отделяясь от тканей десны. В такие мгновения он чувствовал себя почти ювелиром, извлекающим золото из кварцевой породы.
«Все будет хорошо,-уверился он,-Никаких осложнений. Этот… чертов дегенерат, а и хер с ним. Что я должен каждому отчитываться?»-бессвязная, даже несколько бредовая мысль, промелькнув в голове, оставила после себя неприятный осадок. Так, порой, в сладком запахе, что источает земля, смоченная дождем, вдруг ощущается толика омерзительного смрада животных экскрементов.
Тело Уткина била крупная дрожь, он то мычал, то скулил тихонько. Но - более не пытался закрыть челюсть, равно как вытолкать щипцы языком и за это Бортников был ему премного благодарен.
-Ну вот, вот так,-получая почти сексуальное удовольствие от процесса, пробурчал он,-и,.. тракция.
Легким выворачивающим движением, он извлек зуб из лунки, отметив крупные кривые корни, осмотрел его на предмет сколов и удовлетворенно хмыкнув, бросил в плевательницу. Отложив щипцы, и взяв хирургическую ложку он снова склонился над Уткиным . Осторожно удалил несколько крошечных острых костных осколков, разгладил края раны и убедившись в том, что мягкие ткани покрывают края костного гребня альвеолярного отростка, равно как и в том, что в лунке образовывается кровяной сгусток и кюретаж не требуется, не оглядываясь протянул раскрытую ладонь в сторону, где предположительно находилась Аня. В руку тотчас же легли щипцы с зажатым в них марлевым тампоном. Бортников был совершенно не согласен с новомодными заявлениями таких горе-специалистов как Губайдулина и Вернадский, согласно которым наложение тампона приводит к альвеолиту. К людям, страдающим от осложнений после удаления зубов, он испытывал некоторое презрение.
-Прикусите,-стараясь быть мягким, произнёс он. Уткин сильно сжал зубы и посмотрел на Бортникова глазами, полными муки.
-О алье?
-Дальше-все,-хохотнул Бортников.-Ваши мучения закончились. Как вы себя чувствуете?
Вместо ответа, пациент с наслаждением понюхал марлю, смоченную в нашатыре и скривив лицо в нелепой гримасе, покачал головой, показывая, что ему плохо, и что он страдает.
«Что же это за говно такое?»-Бортников деланно улыбнулся пациенту.
-Ну как вы? Уже можно расслабиться, все позади.
Уткин возвел на него мученические глаза.
-Я не могу расслабиться,-пробормотал он,-у меня все плывет перед глазами.
-Вид у вас и вправду неважнецкий. Давайте попробуем встать, если вас не затруднит, конечно.
Уткин неловко свесил ноги и сел, опустив голову. Посидев так недолго, он встал с кресла и сделал несколько шагов, отчего-то в сторону окна, споткнулся и принялся апоплексично трясти головой.
-Мне кажется,-смущённо сказал он,-я сейчас упаду. Кружится все.
-Это у вас, шок,-авторитетно заявил Бортников,-стараясь не выходить из роли. Так, знаете что-а пойдем-ка на кушеточку. Полежите, мы вам давление проверим, опять же.
-У меня экстрасистолы,-вяло заявил Уткин.
«Вот наказание»-Бортников в два шага преодолел разделяющее их пространство, крепко ухватил пациента за мягкий локоть и буквально потащил его в сторону закутка.
-Идемте, идемте же. Вот так,-он уложил послушного как кукла Уткина на кушетку. Рядом материализовалась Аня с аппаратом для измерения давления. Отвернувшись к настенному шкафчику, Бортников принялся перекладывать нервно упаковки с салфетками с верхней полки на нижнюю.
За его спиной послышался жалобный стон.
-Ну что там, Анечка?-не поворачиваясь спросил он.
-Сто шестьдесят на девяносто, Андрей Евгеньевич. Пульс - сто двадцать.
-Да чтоб ты сдох, паскуда!-чуть было не заорал Бортников.
-Ну вот что,-авторитетно заявил он,-дай-ка ему корвалол или…
-Быть может-валидол?-прервала его Аня,-он расширяет сосуды…
-Точно, пусть валидол. Мы вам сейчас дадим валидол,-он улыбнулся Уткину так как обычно улыбаются умственно отсталым.
-Но я же не сердечник,-слабо промямлил пациент. По глазам было ясно, что только что у него появилась еще одна фобия.
-Это для сосудов, не волнуйтесь,-Аня порылась в шкафчике и извлекла упаковку валидола. Откройте рот!-при этих словах на лице Уткина снова промелькнул какой-то могильный ужас,-и под язык. Вот так!
-С мятой,-дегенеративно прошамкал Уткин.
-Ложитесь, нет-нет, голову положите вниз, ноги можете согнуть в коленях.
Бортникову стало совсем противно.
Он поймал себя на мысли о том, что Уткин и его омерзительный страх каким-то образом ассоциируются у него с утренним происшествием на дороге, сплетаясь в вонючий клубок.
-Доктор,-слабо проскрипел Уткин голосом умирающего,-я бы хотел забрать зубик… на память.
От уменьшительно – ласкательного суффикса, примененного к подгнившему куску кости, Бортникова чуть не стошнило.
-Разумеется,-стараясь не выдавать своих чувств буркнул он,-Анечка вам упакует его… в марлю.
-Сколько я должен вам, доктор?-все тем же страдальческим голосом человека, мучимого предсмертными коликами, просипел Уткин.
-Триста. Не беспокойтесь, оставьте здесь, на столе. Вы меня простите, голубчик, меня ждут другие пациенты, столько дел, столько дел…-на самом деле, его никто не ждал, приемная была пуста, но мысль о том, что ему придется провести еще несколько минут в одном помещении с Уткиным, показалась крайне отвратительной.
Он сделал, было шаг за ширму, но маленький человечек не унимался:
-Доктор?
На сей раз, Бортников повернулся к пациенту, быть может, несколько более резко, чем следовало бы. Уткин отреагировал на это стремительное движение, отпрянув в сторону как крыса.
-Что, дорогой мой?-мягко улыбнулся Бортников.
-Ведь я не умру, верно? От… осложнений…. Просто, вы ни словом не обмолвились о том как мне ухаживать за… раной…
Бортников с трудом подавил в себе желание задушить этого хорька.
-Не говорите чепухи! Касаемо ухода-первые два дня, старайтесь вообще не жевать на эту сторону. Лунку не полоскать! Через парочку дней рекомендую трижды в день дезинфицировать полость рта хлоргексидином-просто набирайте его в рот и держите несколько минут. Отек маловероятен. Боли… что ж, могут быть боли. Купите нимесил. Если что-звоните мне в любое время,-последнее предложение он постарался артикулировать так, чтобы у пациента не возникло и мысли ему позвонить.
-Все будет хорошо,-ободряюще улыбнулся он и вышел в кабинет. За спиной, тотчас раздался голос Уткина- тот , всхлипывая вопрошал у медсестры не проявляется ли у него отложенный анафилактический шок.
-Ну что вы,- ответила Аня,-вы бы сразу… Словом, вы бы уже ничего не помнили!
Бортников подошел к окну и, отодвинув легкую занавесь, бездумно уставился на застекольный мир. С высоты третьего этажа, он хорошо видел голые, еще не проснувшиеся, но уже наполняемые соками жизни ветви деревьев, на которых тут и там, черными кляксами разбрызганы были вороны. Внизу, по еще влажной после дождя плитке сновали люди, обескровленные долгой зимой. В их почти броуновском движении угадывалась некая общая цель, скрытая от них самих. Вот неслышно как в немом кино пробежал уличный пес-поджарый, рыжий, с неожиданно пушистым веселым хвостом. Остановившись подле переполненной урны, он внезапно поднял морду и на секунду встретившись взглядом с Бортниковым, кивнул ему как старому знакомому и потрусил прочь, зажав в пасти недоеденный пирожок.
«Вот отчего все так?-удивился Бортников,-Почему люди? Зачем – деревья? С какого ляда у этой сгорбленной старушки платок, а у вон того бородатого инженера плащ? Отчего вороны сидят на ветках так, будто у них производственное собрание и к чему, скажите на милость изогнулся дугой жирный полосатый кот? Почему, одни люди приходят к стоматологу как в парикмахерскую и не испытывают при этом ни стыда ни страха, а другие теряют сознание от животного ужаса, корчась в кресле под неумолимым давлением бор-машины?
Существует некая внутренняя градация между человеческими существами, потаенное клеймо, быть может, метка, полагающаяся каждому из нас при рождении. Некоторым людям не дано познавать мир, не вспоминая ежесекундно о смерти. Они – незваные гости на любом празднике. В солнечном свете видят они лишь отблески на крышке гроба, в пении птиц-ноты траурного марша, в свежем запахе земли-непреодолимый смрад разлагающейся плоти. И находясь на приеме у врача-стоматолога, они как никогда близко подходят к осознанию конечности жизни, более того-порой, расставаясь с бесконечно любимыми частями тела, с зубами, еще вчера трепетно пережевывающими пищу, а сегодня мертвой костью падающими в плевательницу, они ощущают всю сиюминутность и незначительность человеческого тела. Будучи же трусами, боятся смерти, справедливо опасаясь бесконечной пустоты, что ждет их за гранью и в страхе этом - порой умирают, осознавая, что выхода нет.
Быть может и анафилактический шок есть не более, чем защитный механизм организма, не приемлющего созидательность мира, своеобразный пояс шахида, подобно раку, инфаркту, бегство от самого себя.
Есть ли что более отвратительное, чем жалкий эскапизм Уткина, его унизительная дрожь, вызывающая желание причинить ему еще большую боль? Его широко раскрытые в вечном страхе глаза, расширенные. словно под атропином зрачки, страдальчески изогнутые брови? Достоин ли Уткин жизни, которую отвергает? Нужен ли Уткин миру?
Он снова представил себе, что было бы, если бы он ткнул сверлом в неповрежденный зуб человечка и надавил так, чтобы проткнув пульпу, соприкоснуться с оголенным нервом. Разбудил бы он при этом Уткина? Появилось бы в его заячьем взгляде узнавание, хотя бы на мгновение, на секунду? Увидел бы он благодарность в глазах, наполненных болью и истинным страданием?
Ах, нет, все впустую. Уткин ничтожен. такие люди боятся решительно всего-милиционеров и жуликов, депутатов и автомобилистов. Слесаря и его крепких рук. Новых соседей и музыки, что играет у них по ночам и того, что рано или поздно придется пойти и позвонить в дверь и потребовать, чтобы они немедленно прекратили, потребовать властно и быть готовым к последствиям этого требования. А вдруг? А что-если?
Но прежде всего, Уткины всего мира боятся жизни, жизни, прекрасной и жестокой во всем ее многообразии. Стоит ли им жить-ничтожным пародиям на человеческие существа? Стоит ли им дышать и тем самым отбирать право на дыхание у других, более достойных представителей рода человеческого?
-Я, пожалуй, пойду…-голос, раздавшийся за спиной пробудил его от грез. Бортников недоуменно уставился на свои ладони, крепко сжатые в кулаки. Усилием воли, он заставил себя успокоиться, засунул руки в карманы халата и повернулся к Уткину с дежурной улыбкой на лице.
Тот выглядел получше. Могильная бледность покинула лицо, щечки даже несколько порозовели. В глазах, прежде истекающих ужасом, Бортников, к удивлению своему, обнаружил признаки непонятного озорства. В правой руке, Уткин крепко сжимал кусочек окровавленной марли, в которую был завернут зуб. Небрежно засунув марлю в карман куртки, он наспех вытер руку о джинсы и протянул ее Бортникову, улыбаясь.
Тот уставился на руку как на насекомое, которое надобно раздавить. Несколько мучительных секунд, он вообще не понимал, зачем пациент тянется к нему пальцами, в которых только что побывал его же зуб. Именно осознание того, что Уткин касался зуба и теперь желает коснуться его, человека, который вырвал этот самый зуб, вызвало ощущение сродни временному параличу, что порой мы испытываем во сне, когда изо всех сил пытаемся убежать от чего-то, скрытого за спиной.
Бортников потряс головой и, наконец, осознав, что от него требуется, протянул руку и с омерзением сжал пальцами влажную кисть пациента. Он попытался было отнять руку, но Уткин вцепился в него с неожиданной силой.
-А знаете,-с жаром произнес Уткин,-ведь вы мне в некотором смысле открыли глаза!
Бортников поднял на него изумленный взгляд.
-Я -то думал - конец, а потом, ну, когда стало полегче, понял-ничего теперь со мной не случится! И бояться совершенно нечего. Ведь жизнь, по сути не оставляет нам ни малейшего шанса-мы либо умрем и все, темнота, либо умрем и воскреснем, в той или иной ипостаси,-он наконец убрал руку и Бортников поспешно сунул ладонь в карман, ощущая пот Уткина на своей коже,-В первом случае, мы ничего не поймем-это как выключить компьютер, верно? Так что нам все равно, все равно, верно? Во втором же,-Уткин разулыбался широко как крокодил,-во втором случае, вы и сами все понимаете.
Спасибо вам, доктор! Вы не зуб мне вылечили, а душу. Я-новый человек, homo novus! Что захочу, то и сделаю,-и интимно подмигнул,-я к вам заскочу еще днями!
«Боже мой, боже мой!-закричал внутренне Бортников,-Опасный безумец, квазимодо! Душу ему вылечили, подонку!».
-Я рад, что помог вам,-сухо пробормотал он, -Знаете, как говорят у нас, стоматологов? Надеюсь, мы с вами больше не встретимся!
Улыбка потухла.
-Да я же не в том смысле,-промямлил Уткин,-Я думал, посидим по-человечески…
-Простите, дружище, но меня ждут дела! Звоните, обязательно звоните, если возникнут осложнения!
Бортников почти силой вытолкал сопротивляющегося Уткина из кабинета, автоматически отметив, что в приёмной его уже дожидается дородная женщина с недовольным лицом и, закрыв дверь, привалился к ней лбом.
-Андрей Евгеньевич, с вами все в порядке?-голос Ани показался ему потусторонним.
-А? Да… Да-да, все хорошо. Немного закружилась голова,-Он улыбнулся нервно,-Сложный пациент, верно?
-Да уж,-девушка улыбнулась в ответ,-Трусливый заяц. Обычно…-она осеклась.
-Что обычно, Анечка?
-Ну…мне так кажется, не обижайтесь только, но как правило-боятся именно мужики. Сильный пол у нас весьма слаб.
-Так и есть,-он потрепал ее по плечу,-А, пустое, выброси этого Уткина из головы. Нам еще работать.
Но Уткин упорно оставался в мыслях Бортникова. Он видел его страдальческий взгляд в добрых, подслеповатых глазах пожилой учительницы, с глубоким кариесом, ощущал его присутствие за личиной разбитного студента, пришедшего отбеливать зубы и как ему показалось, находившегося под воздействием барбитуратов. Слышал его стоны в веселом щебете девятилетнего карапуза, долго мостившегося в кресле.
Под конец рабочего дня, Бортников неожиданно устал так, будто он разгружал вагоны. Болело все тело, руки дрожали, в уголке левого глаза подергивался нерв.
-Зови следующего, Анечка!
-У нас затишье, Андрей Евгеньевич,-Аня выглянула из-за ширмы,-Хотите чаю? Я была вчера у мамы, так она как всегда-надавала с собой пирожков, ну этих, сочников, вы знаете, а куда их девать…
Бортников посмотрел на часы-почти шесть. Обычно, он оставался в кабинете до семи, порой задерживался допоздна, однако сегодня, ему хотелось как можно скорее оказаться дома.
-Вот что,-решение пришло мгновенно,-Я, пожалуй, пойду домой. Можно и пошабашить.
-Вам нездоровится?
-Нет, все в порядке. Просто устал. Годы,-он пожал плечами и карикатурно округлил глаза,-Доктор штал шовшем штарый!
-Да что вы такое говорите,-Аня махнула рукой,- Вы… да вы… Да не будь вы женатый мужчина…
-Но-но! Так мы договоримся до страшных вещей в духе немецкого кино! Все. По домам. Завтра без опозданий-последняя фраза была их внутренней шуткой, ведь Аня ни разу за все время работы в кабинете не опоздала.
-Яволь, мейн херц!-девушка шутливо козырнула.
Он быстро переоделся, сполоснул руки и лицо и торопливо покинул кабинет. Ему грезилось, что образ Уткина покинет его мысли лишь тогда, когда он окажется дома, перед тарелкой наваристого борща, в которой быть может окажется исходящая соком мозговая кость. Можно будет расслабиться, посмотреть один из идиотских сериалов, либо переключить на не менее бессмысленное ток-шоу-главное-не думать. Изгнать из себя яд Уткина.
-Что я право все, Уткин, Уткин!-он завел машину, отметив странное дребезжание при старте-еще не хватало, при нынешних-то расценках,-Не Уткиным единым, как говорится… Мир не на Уткиных стоит. О трех Уткиных изба, да… да что за черт!-он сердито рванул рукоять коробки передач на себя и тронулся с места, быть может излишне резко, чуть не снеся переполненную урну у бордюра.
Город проносился мимо в стробоскопическом мерцании фонарей. В свете фар встречных автомобилей, мир казался преувеличенно четким, словно снятым на цифровую камеру. Движение было на удивление спокойным, светофоры дружелюбно мигали зеленым, дорожное полотно с тихим умиротворяющим шелестом ложилось под покрышки.
Впереди, в нескольких десятках метров, Бортников заметил малолитражку с открытым бортом, груженую тонкими металлическими листами, вибрирующими в такт движению. Грузовик ехал медленно и его впору было бы обогнать, но отчего-то, ему было спокойнее находиться сзади, сомнамбулически наблюдая за сонным миганием красных огней на бампере грузовика.
-Куда ты едешь?-прошептал Бортников, так, будто водитель мог его услышать,-Откуда идешь?
Быть может за рулем грузовика находился очередной Уткин, трусливый и испуганный маленький человечек… Чу! Не мог, не мог Уткин водить грузовик-такая профессия по плечу человеку решительному, отважному и не чурающемуся авантюр. Бортников улыбнулся, представив себе ладно-сбитого, усатого, краснолицего водителя, с крепкими натруженными руками и лукавым огоньком в глазах. Вот он сжимает баранку в толстых волосатых пальцах, вот закуривает крепкую без фильтра, в его глазах мигает и гаснет отражение тлеющей сигареты. Такой человек не убоится ни смерти ни черта-он будет вести свой грузовик и в дождь и во вьюгу. На таких людях держится мир.
Сонно он отметил, что амплитуда движения металлических листов изменилась. Они более не вибрировали плавно, но скользили к открытому борту. Бортникову это показалось забавным, даже смешным. Грузовик подпрыгнул на небольшой яме-он только и успел подумать, что ее следует объехать – и верхний лист, извивающейся змеей соскользнул на асфальт. С громким звоном, заглушающим все прочие звуки, он снова взмыл в воздух и устремился к лобовому стеклу машины Бортникова.
В такие мгновения, жизнь должна пронестись перед глазами. Однако, вопреки расхожему убеждению, за секунду до конца, Бортников увидел зуб-огромный, распухший зуб Уткина.
-А знаете что,-услышал он сквозь звон разбиваемого стекла,-Я решил жениться на зубе, Андрей Евгеньевич! Не откажите в чести-станьте моим шафером!
Он, было, открыл рот, намереваясь объяснить вырожденцу Уткину, что нельзя, нельзя…. Но, в этот момент, что-то попало ему в горло. Он попытался откашляться, с удивлением заметив, как странно изменился угол обзора и теперь он видит все перевернутым, однако не смог.
Мир сделал еще два сальто, прежде чем пришла темнота и ответ.
Металл вскрыл его автомобиль как консервную банку, застряв в междверных стойках и упершись в мягкую обивку заднего сиденья. Парадоксально, но машина продолжила движение и плавно остановилась лишь через несколько метров.
Из темноты салона, вниз по черному в свете уличных фонарей металлическому листу, на мокрый асфальт, окрашенный алыми стоп-сигналами грузовика, выкатилась голова дантиста.