ЗУБ ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Автор: Mr. Bushlat 2. УТКИН
Уткин отчаянно гримасничал перед зеркалом, широко открыв рот. Как он не старался, проклятый зуб увидеть так и не удалось. Каждое движение отдавалось острыми уколами боли, мгновенно распространявшейся на всю левую часть верхней челюсти. В эпицентре, боль была почти невыносимой-он чувствовал как дергает нерв, будто невидимый злой волшебник привязал к нему веревочку.
-Болит?-голос жены показался ему равнодушным.
-Как будто тебе не все равно,-буркнул он тихонько и добавил, несколько громче,-Мне уже пора.
Не услышав ни слова в ответ, он подождал немного и повторил:
-Я говорю, пора мне зуб рвать!
Жена появилась в дверях кухни, уперев руки в тяжелые бедра. На ней был одет халат, слегка испачканный мукой и еще какой-то коричневой мерзостью, от которой Уткину стало нехорошо. Несколько прядей волос выбились и з тугого пучка и закрывали левый глаз. Она энергично подула, отчего волосы приподнялись было над лицом и тотчас же сонно спикировали обратно.
-Ну, удачи. И помни, Слава, бояться совершенно нечего. Сейчас все делают без боли.
Уткин открыл было рот, чтобы объяснить ей, что его страх куда более фундаментален и всеобъемлющ, и боль как это не удивительно, занимает отнюдь не первое место на пьедестале ужасов, однако сдержался, справедливо рассудив, что жена все равно ничего не поймет, а быть может и начнет подтрунивать над ним.
-Спасибо,-буркнул он и проскользнул к двери.
-Славик!
Он оглянулся, почувствовав как острые когти впились в его десну.
-Ты ничего не забыл?
Она подошла ближе так, что он отчетливо ощутил ее запах-корица и тмин, и, наклонившись, клюнула его в щеку, ту самую щеку, полными мокрыми губами.
-Позвони как все закончится, ладно?
Он кивнул, стараясь не смотреть на коричневые пятна на переднике и вышел за дверь.
В подъезде воняло куревом. Прямо напротив входной двери, спиной к Уткину стоял сосед, низкорослый, похожий на питекантропа Васильич, в майке не по размеру и пузырящихся сзади спортивных штанах. Он курил, стряхивая пепел на пол. Дверь в его квартиру, находящуюся ниже по коридору была полуоткрыта-оттуда неслись громкие звуки шансона.
«Каков подлец, подлец!-подумал Уткин,-Пусть курит у себя дома, почему обязательно нужно… И эта музыка. Ну, дождешься ты у меня, сволочь!»-все эти мысли, впрочем, не привели к действию, поскольку, он живо представил себе как в ответ на его гневную тираду Васильич в лучшем случае неопределенно хмыкнет, не поворачиваясь даже, а в худшем уставится на него маленькими озверелыми от беспробудного пьянства глазками и начнет бормотать низким значительным голосом, то сжимая, то разжимая кулаки.
«Нет, не в этот раз. У меня сейчас зуб»-Уткин протиснулся мимо соседа, и потрусил вниз по лестнице.
На улице было пасмурно. Казалось, что утро, по здравому размышлению, решило не выходить на работу, и день закончился, не начавшись. Мертвые, холодные деревья нелепо вздымали кроны к тяжелому небу. В песочнице за забором тяжело передвигались жирные дети-на лицах их была написана безысходность. Неподалеку стояла женщина средних лет, должно быть чья-то бабушка, быть может-няня и ненавидящим взглядом сверлила детей. Рядом с нею прислонился к забору помятый парень в короткой серой куртке и кепке набекрень. Под мышкою у него был зажат чёрный целлофановый кулек.
При виде Уткина, парочка оживилась. Женщина улыбнулась совершенно неземной улыбкой, а парень живо преградил ему дорогу, размахивая кульком.
-Здравствуйте, здравствуйте дорогой наш!-заверещали они в унисон.
Уткин попытался было взять влево, но парень предупредил его движение и несколько агрессивно вильнул, оказавшись прямо перед ним. Женщина, в свою очередь, крепко вцепилась ему в локоть и жарко зашептала:
-Мы – ваши новые соседи. Только въехали, знаете ли…в квартиру, да. Мы хотели спросить у вас…
-Спросить!-просипел парень, лихорадочно развязывая кулек. Повозившись, он извлек на свет несколько журналов с яркими картинками на обложках. Уткину привиделись улыбающиеся дети и подозрительного вида бородатый мужик. Все они кружились в хороводе вокруг курчавого белоснежного барана, на зеленом лугу, под голубым небосводом.
«Какая-то педофилия»-Уткин принялся потихоньку сдавать назад, но не тут-то было.
-Спросить, не хотите ли вы прийти к нам вечером на чай? Будут только свои, уважаемые и не последние в городе люди!
-Не последние!-поддакнул парень, размахивая журналами.
-И мы поделимся воспоминаниями о смерти Господа нашего Иисуса Христа!-неожиданно брякнула женщина.
-Я…не могу вечером,-промямлил Уткин,-у меня… сложная операция!
-Это от грехов, вам нужно осознать,-серьезно и даже несколько угрожающе заявила женщина.
-Нельзя отказываться,-добавил молодец.
-Я, право… у меня боли!
-Боли пройдут! Итак, в шесть, седьмой подъезд, квартира номер 478. Возьмите, вот, журнал.
Ошалевший Уткин принял журнал и нелепо улыбаясь, побежал в сторону остановки.
-Не вздумайте опоздать!-донеслось до него,-Мы знаем, где вы живете!
Выдержав положенные полчаса ада в общественном транспорте, он оказался у дверей поликлиники, что башней некроманта возвышалась над ним. Уже подойдя к дверям, он вдруг решил, что боль уходит, возможно, нерв уже сгнил и пульпит пройдет сам собой. К тому же,-напомнил он себе,-на работе срочно требуется его присутствие и никто, никто ведь…
Двери поликлиники распахнулись и на пороге возникла улыбающаяся женщина в белом халате.
-Что грустишь, касатик?-по-панибратски оскаблилась она.
Он диковато мигнул.
-Надо лечить зубки!-сюсюкающе заявила женщина,-Иначе нельзя! Иди, иди, не бойся.
Уткин покорно пошел.
-Ты к кому, касатик, собственно?
-К Бортникову,-не оборачиваясь буркнул он.
Женщина вздохнула похоронно.
-Сейчас уже совсем не больно!-донеслось до него,-Вот раньше было больно, а сейчас вообще не больно. Андрей Евгеньевич, он любому фору даст.
«Да что они заладили все-Больно-Не больно! А укол! А шок! А инфекция, в конце-концов!»-он всхлипнул и припустил вверх по лестнице.
Оказавшись у дверей кабинета, за которыми судя по звукам, кто-то весело напевал незатейливую песенку, Уткин почувствовал, что задыхается. Разумеется, нельзя было идти на столь ответственную операцию больным - а он был болен, тяжело, быть может - неизлечимо. Он слышал как оживленно бьется сердце. Да, несомненно у него большие проблемы со здоровьем и вот как он поступит. Прежде всего, нужно обследоваться, всесторонне провериться, а потом уж… Тем более-зуб почти не болит! Разухарившись, он сильно втянул воздух с левой стороны щеки и тут же, взвизгнув, согнулся от свирепой боли.
Черт! Черт! Поскуливая и нерешительно переминаясь с ноги на ногу, он взялся за ручку, потянул было на себя, отпустил, снова взялся. Внезапно ручка ожила под его пальцами и двинулась вниз. На пороге возникла улыбающаяся миловидная девушка с озорными карими глазами и дерзко вздернутым носиком.
-Первый пациент?-полупропела она,-Проходите, проходите, не стойте под дверью! Вот, здесь вешалка,не стесняйтесь! На что жалуетесь?
-Вы… Бортников?-с подозрением спросил Уткин.
Девушка засмеялась.
-Ну что вы, доктор еще не пришел. Я бы угостила вас чаем, но мне кажется…
-Мне не до чая,-Уткин достал из кармана направление и протянул его девушке. Та бегло прочитала написанное и с улыбкой, в которой, как ему показалось, теперь проскальзывала некоторая жалость, вернула ему бумажку.
-Не волнуйтесь, у нас нынче все совершенно безболезненно,-она упорхнула в сверкающий белым кабинет и принялась чем-то омерзительно лязгать.
«П-паскуда!-озлобился Уткин,-Вот так живешь, пашешь как вол и каждая тварь норовит сунуть свой нос!-он машинально мял бумажку в руках.
В ожидании врача, он несколько успокоился и даже возомнил, что страх отступил, быть может навек. В конце-концов, ежедневно, тысячи людей приходят к стоматологу удалять зубы и ничего, решительно ничего с ними не происходит.
Впрочем, некоторые остаются в кресле навсегда.
В этот момент, громко скрипнула дверь и в проеме, в ауре призрачного света возник ОН.
Бортников.
Не было ни малейшего сомнения! У кого еще могли быть столь жуткие, узловатые руки мясника? А этот нос-ястребом нависающий над тяжелым, чувственным ртом? Эти стальные глаза, холодно пронзающие насквозь как клинок в ночи?
-Доброе утро!-гробовым голосом заявил палач.
Уткин хотел было ответить ему громко, по-мужски и взглянуть прямо в глаза убийцы, но сорвался и принялся бормотать что-то несусветное, глядя себе на колени.
Бортников пожал плечами и царственной походкой прошествовал в кабинет, откуда раздался все тот же мерзкий лязг-то кровожадная Аня готовила инструментарий для пытки.
А вот и она, лживая насквозь помощница этого ужасного человека, жестами приглашает его на эшафот. Уткин сделал вид, что не замечает ее.
Через несколько минут из кабинета показался садист Бортников.
-Проходите, пожалуйста,-оскалился он.
Но ведь,-прошелестел Уткин тихонько,-Вы, должно быть, заняты. У вас и без меня столько работы… столько работы,-и добавил, дивясь своей смелости,-Я, пожалуй, в другой раз зайду!
На что сатрап стальным голосом заявил, что с зубами, мол, шутки плохи, и зверски сверкнул глазами.
Вздыхая и стеная, Уткин проследовал за ним в кабинет.
-Я, собственно,-едва шептал он,-Это сильнее меня, знаете ли!
Бортников прорычал, что бояться нечего. Вся его поза выражала сильное презрение.
Ощущая сильные частые удары сердца, тяжело отдающиеся в висках, Уткин сел в кресло, отметив, зловещую потертость подлокотников. Да, все верно-в этом средневековом театре пыток, все, исключительно все служило Его Величеству Страху и министрам его-Смерти и Разрушению.
Он всхлипнул даже, протягивая направление стоматологу. Тот уставился на него как на плевок.
-Аня! Прими!-раздраженно крякнул он.
Прислужница развернула бумажку и, не скрывая наслаждения, огласила приговор:
-Третий моляр сверху. Удаление.
Каждое слово гвоздем вбивалось в десну, вызывая агонию боли.
Удаление! Что может быть ужасней? Это – конечная остановка, финал, смерть в пустыне, после долгой и безуспешной борьбы. Впрочем, чего еще можно ожидать от людей, работающих в сфере стоматологии? Где-то он прочитал, что все без исключения стоматологи-латентные садисты и немудрено. Разве нормальный человек способен на такое?
Удаление!!!
Бортников склонился над ним-лицо его, теперь скрытое маской искажала похотливая гримаса.
-Ну-ка, откройте рот!-жадно прошептал он.
Господи! Он же ткнет меня… вот этим крюком, пырнет прямо в пульпит! Они делают так, потом, разумеется оправдываются, мол, мы не рассчитали, извините, да простите… Если пациент еще жив, разумеется.
-Ради бога! Ничего не трогайте! Наркоз!
Бортников нахмурился, но все же согласился, буркнув, что и до наркоза дело дойдет, а сейчас, ему нужно посмотреть и тут же заорал, чтобы он открывал рот шире, как будто он недостаточно широко его раскрыл, засунул пальцы, одетые в резину между зубов, грубо отмел мечущийся язык и с холодным любопытством аллигатора уставился в самую душу Уткина.
Увиденное его явно порадовало.
-Отменно!-весело заявил он,-Закрывайте. Зуб придется удалить. С вашего разрешения, Аня задаст несколько вопросов, и приступим.
Он отвернулся и с едва скрываемым нетерпением начал готовить инструменты.
Омерзительная раба, тем временем, явно получая наслаждение от его мучений, присела рядом и принялась задавать бессмысленные вопросы, которые не имели никакого отношения к его скорой гибели. Зачем, скажите на милость, ей знать, болел ли он Боткина и как реагирует на наркоз? Как будто это имеет значение? Как будто, можно предсказать сиюминутную реакцию на анестетик! Он хотел было пояснить ей, что бывали случаи… Однако, в этот момент, коварный врач вдруг повторил ее вопрос касательно наркоза.
«Он ведь даже не спросил как меня зовут! Да и зачем ему знать мое имя-для него мы все-мясо! Собрав остатки мужества, он посмотрел прямо в глаза палача и как можно отчетливей произнес:
-Меня зовут Уткин, Вячеслав Семенович!
«Я-человек!»-кричала его душа. «Я-личность! Вы не имеете никакого права!»
Бортников, впрочем, никак не отреагировал на этот маленький бунт. Он упорно повторил свой вопрос и Уткину пришлось признать, что он уже вырвал два зуба, не говоря о неисчислимых депульпациях.
Ухмыльнувшись под маской, коварный дантист произнес дежурный монолог о том, что бояться нечего и добавил какую-то ересь про Чехова. После чего, с диким блеском в глазах, навис над Уткиным со шприцем в руках.
-Сейчас вы почувствуете легкий укол,-почти интимно протянул он.
«Поехали»-прошептал Уткин, стараясь представить себе, что это всего лишь аттракцион, сродни комнате страха.
И они поехали.
Он едва ощутил укол, но движение яда под кожей было невозможно спутать ни с чем. Холодные пальцы будто выдавливали жизнь по крупицам из плоти, десна, левая щека становились чужими-он ощутил дикое желание избавиться от них, выгрызть изнутри как волк, попавший в капкан отгрызает себе лапу. Он почувствовал или ему показалось, что почувствовал мягкий толчок, после чего в голове, под черепной коробкой стало сумрачно и муторошно, будто свет был застлан мошкарой. Легкое и безобидное это чувство, впрочем, тотчас же ускорило его пульс почти вдвое. Стало тяжело дышать. Он постарался думать о комнате страха и о том, что любой кошмар рано или поздно заканчивается, но ощущал лишь все учащающееся биение сердца, колоколом отдающее в ушах. Украдкой, он ухватился за запястье, и испугался еще больше, ощутив как истерически бьется пульс.
-Ну как?-многообещающе хрипанул садист в маске,-Все в порядке? Щека немеет?
Он начал, было объяснять ему, что дело вовсе не в щеке, ему плохо, оттого, что страшно, хотя в глубине души ему было страшно именно оттого, что стало плохо и как бы он не гнал от себя мысль об анафилактическом шоке, она не уходила, оставаясь на периферии сознания и не важно, что он не аллергик, не важно, ведь всегда есть вероятность ошибки и… все, дальше только темнота.
Равнодушными пальцами, Бортников сжал его запястье и подержав лишь несколько секунд для приличия объявил скучающим тоном, что все в порядке-легкая тахикардия, однако не помешает полежать вниз головой, чтобы обеспечить циркуляцию крови.
-Мне бы нашатыря,-прошептал Уткин, ощущая предательское покалывание в кончиках пальцев рук.
Бортников с ненавистью потребовал нашатыря. Тотчас же над Уткиным склонилась ужасная Аня, помахала перед его носом марлей, едва смоченной в нашатыре скорее всего еще вчера и исчезла из поля зрения.
Лежа вниз головой, он с предсмертным любопытством наблюдал за трещинами на потолке, Сколько их-три? Пять? Должно быть - три. Руки слабели, теперь мурашки расползались по всему телу, со зрением тоже происходили странности- он видел потолок как будто через подзорную трубу.
Сопротивляясь, он попытался вызвать в памяти лица сотрудников по работе, увлечь себя скучной рутиной цифр и графиков, но вместо этого наблюдал лишь бесконечно удаляющиеся трещины на потолке.
«Если я потеряю сознание,-мысль сверлила его мозг,-то обязательно умру. Они вызовут врача, наверняка – подельника, оформят все как несчастный случай и все-шито-крыто! Зуб, разумеется, никто не удалит-зачем удалять зубы мертвецу, если они не золотые? Нет, нельзя, не позволю!
-Мне кажется,-прошептал он, удивляясь, что у него еще хватает сил на шепот и поражаясь своему мужеству,-Пора начинать.
Врач удивленно и несколько настороженно улыбнулся-было очевидно, что в мыслях, он уже попрощался с Уткиным. С пренебрежением, поднял кресло и лениво осведомился, как он себя чувствует.
«Думал, сдохну, сволочь?»-хотел было парировать Уткин, но понял, что на это уйдут все его силы и тихонько попросил нашатыря.
Бортников злобно протянул ему ватку, причем намеренно близко к глазам, так, что Уткин почувствовал как капли спирта прожигают нежную плоть и произнеся дежурную фразу о том, что все будет замечательно, потребовал открыть рот. После чего, с животной силой вцепился в теперь уже совершенно занемевшую с левой стороны челюсть Уткина и с ощутимым треском раскрыл ее. «Так, должно быть Геракл разорвал пасть льву»-всхлипнул Уткин и приготовился умереть.
Он и впрямь готов был к смерти. Все незавершенные дела, жена и престарелая мать, творческие планы и незамысловатые мысли о заграничных поездках теперь казались далекими воспоминаниями, грезами о несбывшемся. Единственной и неизбежной реальностью для каждого является смерть-так стоит ли убегать от нее, ЗНАЯ, что рано или поздно, этот неутомимый охотник настигнет тебя? Не лучше ли прильнуть к ее костлявой груди и найти упокоение во тьме?
-Нашатырь,-прошептал он, ускользая.
-Он же у вас в руке,-издевательски хихикнул Бортников,-Ах ты, уронил… -в его голосе теперь слышались нотки скорого триумфа,-Аня, он уронил. Неси свежий.
Сознание ускользало. Он не чувствовал ни боли ни страха-пытка воспринималась как необходимый атрибут соборования, последний из шипов тернового венка. Покой… Покой…
-Та-ак,-сатрап склонился над ним, сжимая в руках блестящие как лоб умирающего щипцы.
Он замычал обреченно. Ничего более не имело значения. Он молил лишь о том, чтобы смерть оказалась милосердной и быстрой.
Бортников тем временем вовсю наслаждался процессом, осатанело орудуя щипцами. Каждое его движение сопровождалось омерзительным треском-Уткин понимал, что скорее всего, он уже разворотил ему полдесны, следуя своим звериным инстинктам. Боли, впрочем, не было, он ощущал давление так, словно вместо того, чтобы вырывать зуб, коварный врач вминает его в челюстную кость с ужасающим хрустом.
Этот хруст… Только бы он прекратился, пусть он прекратится!!!
-А-а-ыыы!-жалобно простонал он и попытался укусить Бортникова за палец.
Из-за его спины, продажная Аня издевательски осведомилась, не хуже ли ему. Ее голос казался далеким, слова медленными как редкие капли воды из плохо закрытого крана.
-Рот шире!-рыкнул Бортников, с силой орудуя клещами,-Вы же сами себе делаете хуже!
«Умираю… Я умираю!»-хотел было крикнуть Уткин, но получилось несуразное-Я-у-у!
Его била предсмертная дрожь.
Контуры Бортникова расплывались, приобретали совершенно нечеловеческие очертания. Руки его, будто по локоть погруженные в рот Уткина неистово двигались что-то беспрестанно ломая с омерзительным мясным хрустом.
Во рту влажно лопнуло и Бортников, сверкая глазами отпрянул, сжимая в щипцах окровавленный и как показалось Уткину-огромный зуб. Отвернувшись на секунду, от снова склонился над пациентом, на сей раз выпростав перед собой ужасного вида металлический стержень с плоским утолщением на конце. Торжествующе покряхтывая, он принялся совершать копательные движения. Боли снова не было-лишь отвратительное ощущение выскабливания.
Уткин закрыл глаза на миг и тотчас же в ужасе раскрыл их так широко как только мог-по ту сторону век была лишь тьма, испещренная звездами-бездонная пропасть, что уже почти дождалась своей трапезы.
-Прикусите,-Бортников небрежно засунул в него что-то, напоминающее кусок фольги.
Инстинктивно, он сжал зубы и стараясь не мигать (тьма!), посмотрел вместо этого прямо в волчьи глаза хирурга.
-Что же дальше?-стараясь говорить четко спросил он.
Бортников скучно ответил, что дальше-все-он явно испытывал дискомфорт, не причиняя боль, и сухо осведомился, как он себя чувствует.
-Не могу расслабиться… Перед глазами все плывет.
Бортников приказал ему встать.
Он попытался, вяло доказывая себе, что все уже позади и, несмотря на ужасные мучения, он выжил, но поднявшись с кресла, вынужден был ухватиться за подлокотник-его повело в сторону и на периферии взгляда появились темные проплешины.
-Это у вас шок,-донеслось издалека,-пойдёмте ка на кушеточку…
Голос Бортникова звучал искаженно, будто хирург поел галлюциногенных грибов. Стараясь не терять концентрации, Уткин упрямо смотрел в пол. Его секундная бравада и нелепая надежда на то, что все позади, была нелепой попыткой убежать от реальности. Очевиден был только один факт-его время закончилось. Он умрет здесь и сейчас, выгибаясь в судорогах на стерильном полу, брызжа пеной на безукоризненные ботинки стоматолога. Погребальной музыкой для него будет визг бор-машины и хохот похотливой ассистентки сатрапа.
Словно эпилептик, предчувствующий grand mal, он тихо произнес:
-У меня экстрасистолы…
И сердце остановилось.
Буквально на миг он ощутил тошнотворное чувство падения в бездонную пропасть, пузырящуюся всепоглощающей пустотой, бесконечным одиночеством и утратой собственного «Я». За последней гранью, там где заканчивались сны, более не существовало ни боли, ни страха, не было там и любви. И надежды. Поскольку, в пустоте, пожирающей души не было ровным счетом ничего. Загробный мир предстал перед ним во всей своей обнаженной обыденности-в виде вакуума, ленты Мебиуса, наполненной остановившимся временем.
Ему страшно захотелось жить.
Страх ушел. Его место заняла всепоглощающая joie de vivre, радость жизни столь мощная, что все его переживания исчезли в один миг. Он увидел себя, маленького, ничтожного жука, плешь на безукоризненном газоне эволюции, вошь без помыслов и чаяний, живущую в сомнении и страхе. Он увидел как его прежнее «Я» горит в огне нового, ослепительного чувства, бесконечной уверенности в своих силах.
Он съел свой страх.
И окончательно спятил.
***
В груди раздался толчок, и еще один, затем, чувство падения сменилось головокружением и тошнотой, однако и эти омерзительные ощущения казались раем после мгновения, наполненного ничем.
В сером, испещренном черными мошками тумане, он слышал далекие голоса. Кто-то предлагал ему лечь на кушетку и укладывал его как непослушного ребенка, хватал его руку и мял его в области бицепса зачем-то, кто-то шептал о корвалоле. Каждое из произнесенных слов имело свой собственный тайный смысл, впрочем ускользающий от него, подобно снегу, тающему между пальцев.
Разве это важно? Он был жив, он пережил ад и вышел, подобно Гераклу, обновленный, наполненный радостью и лучистой энергией. Никто, положительно никто теперь не станет у него на пути. Ему больше нечего бояться-ведь он победил смерть!
-Валидол!-раздалось над ухом.
Он с усилием заставил себя повернуть голову и посмотреть на своих палачей. Они тоже уставились на него, на их лицах эмоции меняли друг друга, как картинки в калейдоскопе. Презрение, ненависть и… он не мог ошибиться-страх. Они, несомненно, ждали его смерти, алкали ее как волки ждут смерти матерого лося, чтобы впиться в его плоть, но не агонию увидели они в его глазах.
-Я не сердечник,-надменно произнес он.
Прислужница зла засуетилась и принялась лепетать что-то о сосудах. Ему было не до нее. Он все еще ощущал слабость и сильное головокружение, однако становился сильнее с каждой секундой. Безропотно, он принял пилюлю и улыбнулся, ощутив ее восхитительный вкус.
-Мятный,-прошамкал он восторженно.
«Мой зуб! Несомненно в нем – сила,что вечно будет питать меня. Он-причина всех испытаний, ниспосланных мне. Мой талисман. Моя радость. Моя любовь.
-Я бы хотел забрать зубик… на память.
Сатрап дернулся как ужаленный. Разумеется, ведь он полагал, что зуб достанется ему. Лелеял свои собственные, интимные и глубоко противоестественные планы.
-Разумеется,-буркнул он и добавив, что зуб будет упакован в марлю, принялся старательно изучать стену за спиною Уткина.
-Сколько я вам должен?-задавая этот вопрос, он едва не прыснул-разве полагается жертве платить палачу за мучения? Впрочем, по здравому размышлению, он действительно задолжал Бортникову-его новая сущность сформировалась и закалилась в горниле боли. Так, убивая его, негодяй, сам того не зная сотворил новое, сильное человеческое существо.
Пробормотав «Триста» Бортников быстро ретировался, побитый как собака, опечаленный потерей священного зуба. Уткину стало жаль его. Прошлый Уткин никогда не испытывал жалость к другим, справедливо считая себя жертвой, однако его новая личность могла позволить себе и это светлое чувство.
«Нужно сделать для него что- то приятное… Быть может, дать ему возможность испытать толику того экстаза, что он почувствовал, убивая меня… Притвориться жертвой, в последний раз…»
-Доктор,-прошептал он, театрально подвывая,-Ведь я не умру… от осложнений?
На Бортникова противно было смотреть. В его свинячьих глазках появился алкоголический блеск, щеки задергались. Он оживленно принялся вещать о том, что дело пустяшное, при этом всем своим видом давая понять, что Уткин несомненно умрет, скорее всего в мучениях. Потирая руки, он завершил свой монолог мощным крещендо, зловеще пообещав, что все будет хорошо и вышел, оставив Уткина наедине с прислужницей.
«Надо бы и ее порадовать»-подумал Уткин и спросил, нет ли у него признаков анафилактического шока.
Закатив глаза, Аня пояснила, что он бы ничего не помнил. На лице у нее была написана плохо скрываемая радость.
Он лежал на кушетке, мечтательно уставившись в потолок. В голове потихоньку прояснялось, пульс успокаивался. Таблетку, что плавилась под языком, он воспринимал скорее как плацебо, нежели как действующее лекарство. В конце-концов…
Он более не нуждался в лекарствах.
Рывком, он вскочил с кушетки. Голова отозвалась легким ощущением дезориентации, однако он приветствовал это чувство как тореадор приветствует выходящего на арену быка. Он улыбнулся окровавленной марле, лежавшей на столике перед ним. Бережно протянув руку, крепко сжал вожделенный приз в пальцах. Зуб, казалось, пульсировал под тонким слоем ткани в унисон с его сердцем.
-Все же как-то нехорошо получается,-сказал он зубу,-Надо поблагодарить этого живодера.
Зуб покивал в ответ.
Твердой походкой, едва удерживаясь от того, чтобы пуститься в пляс, он вышел в кабинет. Бортников стоял подле окна, задумчивый и жалкий. Его плечи были уныло приподняты, голова опущена вниз.
«Какой он, право, старенький»-ласково подумал Уткин. Стараясь не напугать врача, он подошел к нему и мягко произнес:
-Я, пожалуй, пойду…
Тот дернулся и повернул к нему опухшее, должно быть от слез лицо. Заглянув в его бездонные глаза, Уткин увидел в них оттиск той пустоты, что еще недавно пожирала его, а теперь нашла себе нового хозяина. По всему выходило, что Бортникову оставалось жить считанные часы.
Он протянул руку и несчастный хирург вцепился в нее с жаром умирающего. В его глазах было столько всего… и все это горело в пламени скорой гибели.
«Это я, я передал ему!»-внутренне кричал Уткин.
А знаете,-пытаясь хоть немного облегчить страдания Бортникова сказал он,-Ведь вы открыли мне глаза!-и не дожидаясь ответа пылко заговорил о жизни и смерти, о тьме и душе. Бортников внимал -на лице его была написана любовь пса к своему хозяину.
-Я рад, что помог вам,-дрожащим голосом произнес он и обреченно добавил,-Надеюсь, что мы больше никогда не встретимся.
«Он знает! Знает!»
-Я думал, мы посидим с вами в ресторане,-сказал Уткин, при этом понимая, что этому не суждено сбыться.
-Простите меня,..-еле прошептал Бортников и добавил еще несколько ничего не значащих слов.
Он был несомненно обречен.
Уткину не оставалось ничего иного как уйти.
В приемной, скрестив руки на груди, стояла Аня. Недавняя прислужница зла, теперь она растеряла весь свой шарм.
-До свиданья,-тихо прошелестела она, стараясь не смотреть на Уткина.
Он кивнул и подумал было, что она ждет поощрения как и Бортников. Быть может, достойной наградой для нее был бы секс-быстрый и неистовый? По здравому размышлению он отказался от этой мысли-девушка выглядела неухоженной.
***
Он быстро спустился по лестнице, ощущая непривычную легкость в ногах. То и дело, он щупал языком марлевый тампон на месте зуба и одновременно сжимал в кулаке вожделенный талисман. В двух шагах от входной двери, посреди мраморного вестибюля, он не удержался и залихватски выплюнул окровавленную марлю прямо на пол. Пожилая женщина, та самая, что еще недавно назад напутствовала его, наверняка полагая, что видит мертвеца, бредущего на заклание к кровожадному демону, с удивлением и ненавистью уставилась на него поверх очков.
-Что вы делаете?-тихо, но требовательно спросила она.
Уткин не удостоил ее и взглядом. Плюнув еще раз розовой слюной, он надменно прошел мимо. У дверей, впрочем, повернулся и глядя на большие остановившиеся часы над головой у нянечки, бросил:
-Тебе бы челюсть удалить не мешало, карга.
После чего, удовлетворенный, вышел вон.
На улице, он было пошел по привычке в сторону остановки, как непременно поступил бы старый Уткин. Однако, новый, возродившийся из пепла страданий герой не намеревался толкаться в переполненном общественном транспорте, среди старух и обезумевших студентов. Стрельнув глазами, он увидел припаркованную неподалеку битую «Волгу» с шашечками и устремился к ней. Подойдя, не стал ждать приглашения, но открыл пассажирскую дверь и уселся рядом с таксистом. Тот курил, агрессивно глядя в окно. Повернув красную рачью голову он по-идиотски уставился на Уткина и даже открыл, было рот, но Уткин не дал ему ни шанса.
-Достоевского, угол Пирогова,-вызывающе заявил он.
Таксист механически кивнул, завел мотор и рывком тронулся с места.
Уткин улыбался. Его новое «Я», гордое и независимое, нравилось ему все больше.
«Так и заживу,-мысленно потирал руки он,-А что! Кто меня теперь остановит? Всяко-никто!»-он еще раз погладил зуб в кармане. Внезапно его осенила мысль и поглядев на таксиста строго, он бросил:
-Отбой тревоги. Кильчевский переулок, семь «б».
Таксист недовольно забурчал, но не сказал ни слова против.
Все ещё улыбаясь, Уткин достал из кармана телефон и набрал Бугуча, директора Северного проектно-конструкторского бюро, своего непосредственного начальника.
Вместо гудков, в трубке заиграл дегенеративный шансон. Уткин поморщился, но мужественно сдержался и даже не ударил таксиста, для того, чтобы умерить свою злость, справедливо посчитав, что несчастный работяга, в принципе, не при чем.
-Вячеслав?-раздраженно заорала трубка голосом Бугуча,-Где вас черти носят? Вы отпрашивались до десяти, До де-ся-ти, а сейчас, если я не ошибаюсь…
-Юрий Николаевич, идите на хуй,-елейно протянул Уткин и повесил трубку.
Таксист уставился на него с уважением и каким-то животным обожанием.
Телефон начал звонить почти сразу же. Не глядя на экран, Уткин приоткрыл окно и выбросил бесполезный механизм на проезжую часть.
-Редкостный идиот,-пояснил он таксисту,-Убил собственную дочь.
Произнеся эту ересь, он кивнул и откинулся в кресле.
До самого дома, таксист молчал. Лишь изредка он бросал любопытные взгляды, впрочем, тотчас же отворачивался и с преувеличенным рвением крутил баранку.
Подъехали к дому.
-Вот здесь, здесь я сказал,-не повышая голоса приказал Уткин.-Так. Деньги я тебе сейчас вынесу. Жди. –Не дожидаясь возражений он вышел из машины и энергично пошел в сторону дома.
У парадной стояла все та же пара сектантов. При виде Уткина, они хищно оскалились.
-Любимый брат!-фальшиво заверещала женщина. Ее спутник прищурился оценивающе.
-У меня есть вопрос, касаемо сегодняшнего собрания,-Уткин изобразил приветливую гримасу.
-Конечно-конечно! Вы же придёте, не заставите нас ждать?-последнее слово было произнесено с едва скрываемой угрозой.
-О, разумеется! Я горю желанием,-он подмигнул женщине,-Не позволите ли взглянуть на журнальчики?
Она протянула ему блестящую глянцем брошюру, на обложке которой все тот же румяный бородач сидел на деревянной скамье, окруженный детьми. У ног его лежал упитанный улыбающийся баран, а на коленях примостилась маленькая девочка в коротком платье. Вид у бородача был умильный.
-Я вот что хотел узнать,-Уткин ткнул пальцем в животное,-Мы ведь отрежем голову живому барану?
Лица сектантов вытянулись как в кривом зеркале.
-Потому что, в любом другом случае, я отказываюсь принимать участие в служениях.
-Но как же,..-пролепетала женщина, явно не понимая что происходит.
-Воспоминания о Христе,..-заблеял ее спутник.
-Пардоньте, но вы сказали-воспоминания о смерти Христа. Именно это меня и заинтересовало. Я полагал, вы продемонстрируете участникам тематические , хм-м… диафильмы…-слово «диафильмы» всплыло из глубин памяти вместе с образом диковинного механизма, напоминающего гиперболоид инженера Гарина,-посвященные именно смерти Спасителя. После, мы отрежем голову живому барану и…-тут он позволил себе плотоядно взглянуть на женщину,-предадимся очищающей содомитской оргии, предварительно искупавшись в крови Агнца. Я, конечно, могу ошибаться, но полагаю, что именно так проходят богослужения в уважающих себя общинах.
Губы женщины задергались так, словно к ним подвели электропровод под напряжением. Ее спутник задумчиво смотрел на журналы.
-Вы… вы…-наконец выдавила из себя женщина,-Да как вам не совестно? Как вы посмели издеваться…над… Вы-злой, гадкий человек!
-Я придумал,-прервал ее Уткин безмятежно,-Давайте трахнемся прямо сейчас! - он вызывающе принялся расстегивать ширинку.
Женщина взвизгнула и выхватив журнал из его рук дробным шагом устремилась прочь. Ее спутник последовал за ней, напоследок одарив Уткина весьма двусмысленным взглядом.
«Тот еще педераст»-удовлетворенно подумал Уткин и зашел в подъезд.
***
В квартире пахло свежепостиранным бельем и кошачьим туалетом. Взглянув мельком, Уткин увидел в лотке несколько колбасок, чуть прикопанных песком. Кот Арчи, жирный британец, лежал неподалеку всем своим видом показывая, что не имеет к колбаскам никакого отношения. При виде Уткина, он презрительно выгнул спину и лениво потрусил в сторону комнаты. На полпути, впрочем, он забыл куда идет и тяжело завалился на бок.
-Я дома!-громко заявил Уткин.
-Что-то рановато,-прозвучало в ответ из комнаты. Жена не спешила его встречать-она сидела перед телевизором и механически поедала мандарин.
-Как прошло?-не отрываясь от экрана спросила она.
-Тут у тебя кот нагадил,-невпопад ответил Уткин. На лице его зрела надменная ухмылка.
Жена махнула рукой, мол, пустяки, дело житейское.
-Ну-ка, Арчи,-Уткин поднял кота за шкирку, открыл входную дверь и вышвырнул его в подъезд. Следом отправился и лоток.
-Что там за шум?-донеслось из комнаты.
Он не удостоил жену ответом и, насвистывая побрел было на кухню, не снимая ботинок, но остановился на полпути.
Что-то было не так. Уткин остановился, наклонив голову и прислушался.
Анестезия потихоньку отпускала и теперь он ощущал тупую ноющую боль в десне. Ему было на удивление приятно и все же, для полноты картины не хватало чего-то существенного.
-Слава?-раздалось из комнаты,-Что случилось?
-Мне больше нравится имя Григорий,-произнес он негромко и достав из кармана марлевый сверток, неспешно развернул его.
На него смотрел ЗУБ. Коронка была почти целой-лишь потемнение сбоку черным немигающим глазом сверлило его. Один из корней также потемнел, к его острому краю прилип крошечный кусочек мяса. Второй корень, длинный и немного искривленный сам напоминал клык неведомой твари. Зуб, казалось, хотел о чем-то попросить Уткина, но стеснялся.
-Ты можешь звать меня Гриша,-нежно прошептал он и коснулся зуба двумя пальцами.
Понимание пришло почти мгновенно, одновременно с первыми аккордами «Белого Лебедя», что раздались из-за стены.
-Весь день угомониться не может,-пожаловалась жена,-То гремит чем-то, то орет как оглашенный, то этот «Белый лебедь на пруду». Восьмой раз подряд, это можно выдержать?
Уткин ухмыльнулся и открыл верхний ящик кухонного стола, в котором хранились всевозможные мелочи по хозяйству. Не задумываясь, он принялся выкидывать хлам на пол.
-Где-то здесь, здесь…-бормотал он весело.
-Слава?
Он раздраженно повернулся и уставился на жену. Вид ее полного спокойного лица вызвал в нем сильное желание схватить ее за горло и крепко сжать так, чтобы она наконец проснулась и увидела звезды, хотя бы раз в жизни. С усилием, он справился с эмоциями и отвернувшись продолжил потрошить ящик.
-Славик, что ты делаешь? Ты что, с ума сошел?
-Сказал же,-проворчал он, не оборачиваясь,-теперь я Григорий.
Жена слабо пискнула в ответ и не успела сказать более ни слова, как Уткин с победным «Ага-а! втащил из недр ящика тюбик клея «Момент»
-Я же говорил!-он потряс тюбиком перед носом жены,-Не зря я! И если!
Она ничего не ответила –так и стояла перед ним, картинно прикрывая руками рот и округлив глаза.
-Ну-ну,-смягчился Уткин,-полноте! Отвинтив крышку с тюбика, он надавил и поднеся зуб к носику, нанёс толстый слой клея на корни.
-Видишь ли Маша,-сказал он восторженно,-Этот мир раскалывается на части, будучи перенаселенным людьми, что в скудоумии своем делятся лишь на две категории-овцы и волки. В тот момент, когда ты перестаешь быть овцой, ты просто вынужден стать волком-иного пути нет. К сожалению, наш биологический вид, Маша, наш геном и все это…все это, словом, не подразумевает,-он воинственно потряс зубом,-ни малейшей девиации. Эволюция-есть не более, чем миф, придуманный беззубыми импотентами для того, чтобы оправдать вполне очевидную деградацию вида. Были бы мы полярными медведями или выдрами, скажем, и никто не запрещал бы нам срать там, где живем, поедать свой молодняк и совершать иные восхитительности. Однако, мы люди и по какой-то нелепой случайности мы разработали целый кодекс поведения, столь всеобъемлющий, дружок, что он, с годами, внедрился в ДНК и превратил нас в тени, наполненные кариесом и ложью.
Но я не такой. Я отказываюсь быть овцой и, представь себе, не собираюсь быть волком. Мое кредо заключается в отрицании любых норм и догматов и в признании права человека на любую наигнуснейшую гнусность, в случае, если человек того хочет. Будь-то убийство или пульпит.
Он широко открыл рот, будто собрался проглотить жену целиком, откинул голову вверх и, выпучив глаза,с силой засунул зуб в лунку. И надавил.
Жена мягко как кусок жирной свинины осела на пол.
Уткин уставился на нее в недоумении. Жуткая боль слезами застлала ему глаза, он и сам находился на грани обморока, однако продолжал давить на зуб, проталкивая его все глубже в дыру. По его пальцам струилась кровь.
-Йадо по-о-жжать,-пробулькал он. В десне что-то мягко хлюпало и похрустывало.
Удостоверившись, что зуб стал на место, он подержал его еще немного и вытащил пальцы изо рта. Сплюнул черной от крови слюной на пол и не глядя на жену, устремился к двери.
Теперь все было в порядке. Оставалась лишь крошечная деталь, завершающий штрих, знаменующий его полное перерождение. И это…
Он вернулся на кухню и порывшись в ящике для кухонных принадлежностей, извлек на свет молоток для отбивания мяса-серебристый надежный инструмент с тяжелой головкой. Переступив через жену, он прошел в коридор, постоял немного перед зеркалом, открыв рот и стараясь узреть великолепный зуб, с которым он теперь никогда не расстанется, но не увидев ничего, плюнул еще раз для порядка кровью на зеркало и вприпрыжку побежал к входной двери.
Открыв ее, он почти споткнулся о взъерошенного Арчи, который с воем попытался проникнуть в квартиру. Уткин небрежно отпихнул его ногой, потом, подумав, пнул еще раз с такой силой, что кот отлетел метра на три и прикрыв дверь за спиной остановился напротив соседской. Постоял немного, дыша полной грудью и надавил на кнопку звонка.
-Открой, Васильич,-дружелюбно кряхтел он и от нетерпения постукивал молотком по деревянной обшивке,-Открой, милый друг!
Его переполняло желание показать соседу зуб и еще кое-что. А потом еще кое-что. И еще.
И еще.
И еще.