На далёком севере, или Как я татар крестил

Автор: Виктор Костильбург Павлов покрутил патрон в своих больших мозолистых мужицких пальцах. Внимательно с прищуром рассмотрел со всех сторон.
- Мой, - сказал он. - Ни разу такого не было, если бы не показал - не поверил бы.
Павлов резко вскинул глаза на меня:
- Да ты, паря, в рубашке родился...

...Знаете вы, что такое "подсочка"? Или "вздымка"? Или "химдым"? Не знаете. А это дОбыча сосновой смолы, или "живицы", как говорят в народе. В далёкие советские времена, когда производство стратегических ракет шло полным ходом, дело это являлось весьма прибыльным, за пару сезонов можно было, поднапрягшись, купить машину и притом без очереди. Кто жил в те времена, тот знает, что это такое. И не зря севера кишели тогда вездесущими хохлами - выкачав со своего участка леса двойную норму живицы с помощью каустика и прочей химии, типа аммиачной селитры, бравые хохлы в основной своей массе, удалялись в свои днепропетровски и полтавы к гиперсексуальным хохлушкам, наслаждаться борщом и горилкой. Одним словом, просто так туда было хрен попасть, как утверждал мой друг Саня Корепанов: пытался да не мог. И стратегические ракеты я приплел не для красного словца - просто помимо того, что живица шла на производство более чем трехсот наименований, начиная от скипидара и заканчивая медицинскими препаратами, основное её применение было в ракетостроении, для изготовления твёрдого топлива стратегических ракет. На перерабатывающих комбинатах смолу принимали военпреды, и были случаи, когда мастера вздымщиков (людей, которые непосредственно добывают живицу) получали реальные срока за разбодяженную песочком, для бОльшего объёма, сосновую смолу.

1992 год встретил меня, переступившего порог лагерного КПП, цепкими пьяными объятиями свободы, плюрализма, демократии и рыночных отношений, вскружил голову, развернул вокруг своей оси и дал пинка, показывая нужное направление. В родном Екатеринбурге творилось невообразимое: народ спивался по примеру Первого Президента. Кто помоложе - осваивали опыт либерализации, кололись героином и обкуривались анашой. Кто постарше - трескали спирт "Роял"и водку "Ельцин" с "Горбачевым". Благо, этого дерьма было навалом в каждом киоске, а киоски были на каждом шагу. Оптовые рынки расцвели махровым цветом, а также подпольные "толкучки" с паленым спиртом в окресных лесах Екатеринбурга. Город был поделен на районы, и заправляли ими бригады то ли братвы, то ли беспредельщиков. Чуть ли ни в каждом доме обретался "смотрящий", и люди обращались в поисках справедливости к нему, а не в милицию. Менты были не просто коррумпированные, они стали частью системы, членами "бригад", ездили на разборки, с вытекающими из этого последствиями. "Авторитеты" были в топе. Имена Олега Вагина, Мишки Кучина, братьев Цыгановых крутились у всех на слуху, школьники и школьницы произносили их с животным восторгом, а легавые чуть ли не тянулись при виде лидеров группировок "вструнку" и не отдавали им честь. Волна блатной романтики и средеазиатской наркоты накрыла мой город, просочилась в почву и дала обильные плоды в виде надгробных памятников на Широкореченском кладбище. Заводы останавливались один за другим, а те которые не сдохли и ещё бились в предсмертной агонии, не выплачивали зарплату по полгода. Честно жить и не голодать - тогда эти вещи были несовместимыми. Интуитивно я понимал, что рано или поздно меня постигнет судьба картошки: если весной не посадят, то осенью точно сожрут. Но это в мои планы не входило и возвращаться на диету, состоящую из лагерной баланды, не собирался. Я судорожно искал выход из сложившийся ситуации. Помог случай, во время просмотра новинки того времени, кабельного телевидения, я увидел обьявление в бегущей строке: "Требуются вздымщики в районы приравненные к Крайнему северу..." Так я оказался в Ханты-Мансийском округе в Урайском леспромхозе.
Сейчас я не знаю, как обстоят там дела, но раньше Урай отличался тем от других городов, что находился сравнительно недалеко от цивилизации, или как говорили, от Большой земли, но просто так туда доберёшься. Железной дороги нет. Автомобильной тоже нет, только "зимник" до Усть-Яхи по реке Конде (а там уже на поезде до Свердловска), да по той же Конде, только летом, на "Ракете". Оставалось еще воздушное сообщение, в основном видавшие виды Ил-18.

Предисловие сделано. Пора приступать к основному повествованию.

- "Недра-2", как дела? - хрипела рация "Карат" голосом мастера.
- Нормально.
- Что-нибудь надо?
- Пока ничего не надо.
- Добре. "Недра-3", "Недра-3", - продолжает перекличку мастер.
Настала моя моя очередь отвечать:
- "Недра-3" слушает, все нормально.
- Ничего не надо? Может бабу какую-нибудь закинуть на "вертушке"?

Наш мастер был хохол. И хохол этот был еще тот кадр. Если про некоторых говорят "стопроцентный хохол", то этот потянет минимум на пятьсот. В советское время получил орден Трудового Красного знамени. Какими путями - не знаю. По всей видимости, работал больше всех.
Имеющим связи везде. В ментовке, охотинспекции - свой человек. Рыболовные сети добывал исключительно там, на продажу, естественно. Мог посадить вертолет в любое место, такса - ведро ягод. Диспетчер аэропорта его лучший друг. Все бабы слабые на передок знали его в лицо, он лихо справлялся с ролью свахи, забрасывая своих подружек на участки к вздымщикам на сезон. Многие, кстати, вышли замуж, благодаря его стараниям.

- А кого можешь предложить? - смеюсь я в ответ.
- Хушь местную, хушь молдаванку, а можно и твою землячку со Свердловска. Свадьбу за пол-часа сыграем.
- А что вертолёт? Он сесть не может у меня.

Единственное место, где мог сбросить вертолет груз, было заболочено. Я растягивал полиэтилен, вертушка снижалась на минимальную высоту и скидывали, что я заказывал: муку, крупу, сахар и прочие нужные вещи в лесу. При необходимости можно было произвести высадку людей.

- А шо вертушка? Помолотит тридцать минут, ишо ягоды дашь... Ягода хушь есть? - в голосе мастера послышалась явная заинтересованность. - Водки скильки надо
будэ купыты?
Ну, что за хохол! Я ржу в рацию:
- Не! Водку вези, бабу себе оставь!
- Ну, нет - так нет, - нисколько не обижается мастер. - Водки скольки надо?
- Полящика хватит, я ж не алкоголик, на месяц хватит.
- Добре, конец связи...

Вообще-то я считаю время работы вздымщиком лучшим периодом моей жизни. Представтьте себе избушку, срубленную всего два года назад, стоящую в пятидесяти метрах от озера. И озера не простого, а "некормового", что значит дно его состоит только из белого песка, никакого ила и водорослей. Плывёшь на лодке и видишь дно, вода кристально чистая, только множество подводных родничков вздымают песок. Ни одна речка не впадает в него и не вытекает, вода отходит подземными, одной ей ведомыми путями , так называемыми "подземками". И множество щуки и окуня! Чем они там питаются - не знаю, но больше ничего в нём не водится. Зимой за щукой на Дальнее Летнее (а именно так называется озеро) прут отдыхающие от вахты нефтянники на "вахтовках" и снегоходах. Не раз приходилось спасать от обморожения упившихся в усмерть горе-рыбаков, уснувших у лунок. Две мои собаки Тарзан и Янга очень их не любили - при первой-же возможности осаживали как медведя. Происходит это так: одна забегает сзади и хватает за "гачи", в данном случае за унты, рыбак поворачивается к ней лицом, в это время вторая атакует сзади. Рыбаку приходиться крутиться на месте, размахивая ледобуром . Медведь на его месте садится на пятую точку и обороняется передними лапами. Тут его и "берёт" охотник. Но рыбак не медведь и мне приходилось, заслышав истошный лай собак и благой мат, выходить на лёд озера и отгонять собак. Потом тот самый рыбак, отогревшись у меня горячим чаем, нахваливал собак, называя "рабочими".
На другой стороне озера участок другого вздымщика, моего друга Сани Корепанова, тоже свердловчанина. У него позывной «Недра-4». Мне хорошо видно, как он ловит рыбу у своего берега. Саня высок, худощав, длинные черные волосы и борода (которую он носит из принципа, вопреки всем правилам лесной жизни. Когда он расчесывал ее, капала кровь от набившейся мошки) выгодно акцентируют его голубые глаза. Саня бывший наркоман, сам пошёл, встал на учет, вылечился, совершенно не употребляет всё, что замутняет сознание, а так же не матерится. Говорит мягким голосом, тщательно выбирая слова, чтобы никого не обидеть. Но при этом в нём чувствуется такая внутренняя сила, что никому не приходит в голову фамильярничать с ним.

...Сеанс связи закончен. Началась перекличка соседних химдымовских организаций. Каждой отводилось времени пятнадцать минут. "«Дерево», «Береза», «Сосна»", - тарахтела рация разными голосами мастеров. Пора на работу. Одеваю куртку спецкостюма «Лес», которую не прокусывают комары, смазываю густым слоем мази «Редэт» кисти рук и лицо, зашнуровываю кеды. Да, я не ошибся, именно кеды! Тогда кеды были оптимальным вариантом для работы вздымщиков в той местности. Лёгкие, недорогие, в них было очннь удобно курсировать от дерева к дереву по сухому мху. Это уже потом кроссовки заполонили прилавки магазинов. После дождя, естественно, приходилось надевать сапоги... Тэк-с, а где моя шляпа? Эту шляпу я специально купил в Урае, на ее полях натянута сетка, которая закрывает только шею сзади и уши. В накомарниках здесь никто не ходит, зело неудобно, обливешься пОтом, тонкая сетка прилипает к лицу, а для мошкИ это вообще Праздник Живота! А вот и моё "ноу хау" - брызгаю на шляпу и сетку дихлофосом, благо его у меня под нарами в избушке стоит целый ящик. Не обхожу вниманием и куртку со штанами...

Лес встречает меня равномерным гулом разнообразного гнуса. Он чем-то напоминает гудение проводов высоковольтной линии передач. К нему быстро привыкаешь. Когда кто-нибудь идет перед тобой, то наблюдаешь как над человеком колышится чёрный рой кровососущей гадости и передвигается вслед за своей жертвой. Спина тоже черная от облепивших комаров, пытающихся протиснуть свой зловещий хоботок сквозь материю и напиться до отвала человеческой кровушки. Под ногами хрустит сухой бледно-зеленый мох. Ох, уж этот мох! Сколько леса спалили из-за него вздымщики! Потому никто не курит на ходу, а, расчистив пятачок земли, аккуратно стряхивают пепел в выдавленное в песке каблуком углубление.
"Хххак!" - щелкает в моих руках инструмент, по той-же причине прозванный "хаком".
Под ноги падает длинная ровная стружка. В прорез, или "ус", как его называют вздымщики, льется струйка "барды", одновременно подпитывающая дерево и не дающая заживать ране, из которой сочится сосновая смола. Я вернусь к этой сосне через пять дней, чтобы по новой "хак" щелкнул в моих руках... Под стрелками "усов" подбита воронка в которую стекает живица. После пяти обходов она наполнится полностью и нужно будет производит сбор. Приедут сборщики, расставят пустые двухсотлитровые бочки по всему участку и будут наполнять их, передвигаясь от дерева к дереву, выскребая из воронок живицу в ведра.
На участках вздымщиков муравейники редкость, так как в сосновой смоле допускается какой-то процент хвои, жуликоватые сборщики запихиват в бочки с живицей целые муравейники! Делается это так: сгребают муравейник в ведра и ссыпают на дно пустой бочки, а сверху уже закидывают живицу. Но так как мастера, делая ежемесячный обход участков, проверяют содержимое бочек, протыкая их содержимое здоровенным дрыном (если он не будет полностью облеплен живицей, значит или неразмешанный муравейник, или много воды), то приходится бочку осторожно разогревать и размешивать, добавляя постепенно воду. Чтобы ее разогреть дров много не надо, хватить пучка щепок длинной не более двадцати сантиметров. И даже от такого небольшого костерка разведенного под бочкой, та начинает почти сразу гудеть! Кто видел как горит пустая бочка обжигаемая от остатков живицы? Стоит рев, как от реактивого двигателя и сопло пламени в три-четыре этажа! Нелегкий труд сборщика живицы, сперва таскать ведра, обливаясь пОтом через весь участок в бочки, потом бодяжить собранную живицу, да так, чтобы можно было впарить мастеру без особого труда. Если уж совсем халтура налицо, то хитрый хохол, конечно поможет, но "закроет" на пару бочек меньше, чем немало обогатит себя.

...Тю! Огромная птица садится надо мною на сосну. Глухарь! Тетеревов здесь пруд пруди, а вот глухарей мало. Говорят они современники динозавров, сохранились с тех пор без изменения. Скидываю с плеч бачок с бардой и беру прислонённое к дереву ружье-двухстволку, курковую горизонтальную "тулку" 16-го калибра. Это ружьё дал мне Виктор Павлов, пожилой вздымщик с нашего леспромхоза. Его участок находится в пятнадцати километрах от меня и тоже располагается на берегу озера, в народе называемое просто - Павловское. В отличие от моего оно "кормовое", то есть с илом на дне, и потому там полным-полно карася и сороги. Многочисленные рыбаки съезжаются в избушку Павлова, он пользуется всеобщим уважением, так как по-таежному сдержан, приветлив и всегда готов помочь. Но особенно его ценят за искусство вырезать приклады для ружей. Расщепит ли у кого приклад, или по пьяной лавочке треснет кто ружьё об дерево (стреляет, мол, плохо), протрезвев идут к Павлову, зная, что тот смастерит лучше заводского, подогнав его именно под параметры стрелка. Так же славился Виктор Павлов своими патронами. Рыбаки-охотники, приезжая к нему и зная его страсть, не забывали прихватить с собой порох, гильзы, капсули и свинец. Хозяина отблагодарят за гостеприимный прием и самим обломится десяток безотказных патронов. Чтобы потом, заряжая ружьё, громко приговаривать, чтоб услышали другие: "О! Павловские!".
Приклад с полупистолетным ложем удобно уперся в плечо. Грянул выстрел, собака, не испугавшись его, неотрывно смотрела как черный пернатый гигант попытался взлететь и рухнул вниз. Тарзан взвизгнув, ломанулся сквозь багульник к нему. Отлично! Ужин будет знатным. Пёс бежал рядом со мной радостно виляя хвостом и явно гордясь своим хозяином...

- "Недра-3", "Недра-3"! - кричал в рацию мастер, вызывая меня, - говорит "Недра-1"! Прием! Как меня слышишь?
- "Недра-3" на связи, слышу хорошо.
- Завтра часам к десяти ГТТ к тебе должен к тебе подойти...
Ну, что за акцент у этого хохла! Он слово ГэТэТэ может так произнести, что без бутылки водки не разберешься. КхеТеТе. Ё-мое. То есть гусеничный тяжелый тягач. Раньше на нем баллистические ракеты таскали, но достала его предательская рука конверсии, и оказался он в Урае, в частном пользовании семьи манси.
- Сборщиков тебе привезёт. Я договорился. На участок к тебе заезжать не будет, сам знаешь - искра из выхлопной трубы, так на вырубках их высадит.
- Понял. Встречу.

Сборщиками оказалась семейная пара. Татары. Он светловолосый, полный, среднего роста с одутловатым лицом. Сразу видно - алкаш. Родом с Башкирии. От русского не отличишь. Зовут Ильдар. Жена его Роза, в противоположность ему небольшого роста, стройная, с нежной смуглой кожей, вылитая монголка. Приехала в Урай из Тобольской области. Обоим нет еще тридцати. Как, впрочем, и мне.
Ильдар с Розой, не покладая рук, таскали с утра до вечера вёдра со смолой, обходя участок, не пропуская ни одного дерева. Каждую воронку они тщательно выскребали специальным сборочным ножом в двадцатилитровое ведро, и оно становилось все тяжеее от дерева к дереву. Заканчивали работу затемно, приходили в избушку совершенно измотанные и, попив чаю, падали спать вдвоем на нары, расположенную в моей избушке... Через четыре дня сбор живицы на моем участке был закончен. Мастер разрешил один день отдохнуть, привести себя в порядок и начинать сбор на участке Сани Корепанова, насположенном на другой стороне озера.
К тому времени дошло до кондиции ведро с брагой, которое я заблаговременно поставил перед приездом этой расчудесной парочки, чтобы отметить окончание сбора. Технология была простая: эмалированное ведро воды, трехсотграммовая кружка дрожжей, три килограмма сахара и стакан пшена. Три дня бродит, четвертый день отстаивается, на пятый употребляется. Вышел я на берег озера, грохнул одним выстрелом три утки . Промахнуться там может только слепой, одна утка с выстрела - считалось нерациональной тратой патронов. Татарка общипала их в специально вырытую для этого в лесу яму. Чтобы охотинспеция не накрыла во время проверки. Отварила их. Я нажарил щуки. Закуска готова! После сеанса связи в 19:15 начали праздновать. Разлили по 350-граммовым кружкам, выпили. Хорошо! Татарин расслабился и обнял свою зазнобу. Выпили по второй... Ели, пили, вспомнили родные места, кто где родился.
- А ты что, крещённый?-спросила татарка меня уставившись на мой крестик.

...Когда я "мотал срок", встретился мне интересный лагерный цирюльник. Был он какой-то необычный. И когда он в очередной раз стриг меня, я с ним разговорился. Оказывается, работал он при церкви в Верхотурье. Бес попутал - обворовал батюшку. За что и получил срок. "Освободишься, обязательно крестись, - советовал он мне, - три года в тюрьму точно не попадешь!" Написал мне молитвы от руки "Отче наш", "Живый в помощь", Символ веры. Я выучил их наизусть, так-как ношение крестов, хранение религиозной литературы - специальным приказом преследовалось и карались водворением в штрафной изолятор. Креститься решил я крепко. В довершение ко всему, захожу я как-то в барак, а там сидит только один Сашка Ташкент и, нахмурив брови, что-то читает, прихлебывая "чифир". Явно пытаясь вникнуть в суть прочитанного.

- Привет, Ташкент! Что читаешь? - было непривычно видеть Саню с книгой в руках.
- Д-да вот в-в клубе д-д-дали, приезжали какие-то, - Ташкент заикался.

Подсел к нему, читаю. "Евангелие от Иоанна". К тому времени ветер перестройки коснулся мест лишения свободы и драконовский антирелигиозный приказ канул в лету.
- Слышь, Санёк! Давай махнем - я тебе 50 грамм чая, а ты мне эту книжку.
Ташкент явно обрадовался:
- Д-д-д-давай!

Так я стал обладателем "Евангелия от Иоанна". Сначала я прочитал ее залпом. Задумался. Христос Бог или Сын Божий? Пошел в школу спросить. С недавнего времени там стал работать историк, лектор - международник, его все хвалили как умного и толкового преподавателя. Вот к нему-то я и направил свои стопы.

- Не знаю, - ответил мне историк, и прочитав явное разочарование на моем лице, поспешил меня заверить, - но у меня дома есть книга "Религии мира", могу принести, не вынося из кабинета, посмотришь.
Почему-то название этой книги доверие мне не внушило и я отказался. Продолжил читать Евангелие каждый день по главе, даже пытался выучить наизусть, и со временем этот вопрос отпал сам по себе, так как стало понятно, что Христос был одновременно и Богом и Сыном Божиим. Освободившись, я выполнил задуманное и крестился в храме Всемилостивого Спаса, что на Елизавете в Екатеринбурге у священника Николая (Ладюка)...

- Крещённый... а чо? - язык у меня уже явно заплетался. - А ты не крещённая что-ли? Забыли Ермака? Как он там татар крестил! А?!
Зойка пьяно захихикала:
- А у нас в Тобольске постоянно на его памятник гадят!
Татарин расплылся в улыбке и закивал головой.
Я на секунду замолчал, опрокинул в себя кружку браги и выдохнул:
- Как гадят?!
- А как соберется молодежь на праздник какой-нибудь, так краской или говном измажут и обоссут, - блаженно улыбаясь, ответила татарка.
- Да-да! - заржал, как сивый мерин, татарин.
У меня от гнева потемнело в глазах. Я и трезвый не стерпел бы такого, а у пьяного тем паче отказали тормоза. Удар ногой с разворота в лицо потряс сидящего на скамейке татарина и отбросил его к стене. Не успевшая ничего понять Зойка получила кулаком в зубы и рухнула на пол. Ильдар пытался подняться, но его попытка окончилась неудачей. От второго удара ногой нос хрястнул и свернулся набок.
- Говном?! Ермака?! - кричал я нанося удары.
Татарка забилась в угол и в ужасе скулила. Татарин извивался на полу, хрипя что-то нечленораздельное, захлебываясь собственной кровью. Я остановился.
- Все! Хватит с вас! Сейчас пойдем креститься!
- Нет! - завизжала из угла Зойка.
- Нннет, - простонал с пола татарин, выплевывая сгустки крови и зубы.
- Я что, уговаривать вас должен? - в моих руках оказалось павловское ружьё.
Грохнул выстрел. Дробь "два нуля" впилась в потолок.
- Поубиваю мразей! Следующий выстрел будет уже по вам! Быстро из избы на озеро!
Татарин тяжело поднялся, подал руку скулящей Зойке и, пошатываясь, медленно вышел из избы. Тяжело дыша, я перезарядил один ствол, и последовал за ними. Подойдя к озеру мы остановились.
- В воду! - скомандовал я.
Татары стояли.
- В воду, с...! Не вымогайте!!! - два ствола шестнадцатого калибра уставились на них.
Войдя по пояс в воду они встали, как вкопанные. Даже татарка перестала подвывать, а только размазывала угрюмо по лицу кровь и сопли.
- Когда я скажу "Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь", окунаетесь с головой. Понятно?
- Понятно, - глухо ответил татарин.
Набрав в легкие воздуха, я заорал:
- Во имя Отца и Сына и Святаго Духа...
- Нет! - что есть мочи завопила с надрывом Зойка. - Н-е-ет!!!
Выстрел в воздух ударил по ушам и отскакивая от воды заполнил все вокруг. Стайка чирков, испугавшись, пронесась над головами.
- Повторяю: Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь!
На этот раз татары дружно погрузились в воду. Первым вынырнул Ильдар. Его возлюбленная оставалась под водой.
- Зоя! Зоя! - закричал в испуге он, - Зо-о-о-о-оя!
- Что ты, болван, орёшь? Хватай за волосы и вытаскивай ! Может захлебнулась!
Татарин начал судорожно искать под водой руками. Ухватил что-то... Ага! Нашел! Выташил за волосы ревущую навзрыд Зойку. Ну, ни дать ни взять, как Илья Муромец держит Соловья-разбойника... Смотрю, а слезы у нее, ну очень злые. Перекинул ружьё через плечо и, с чувством выполненного долга, устало пошел в избу.

...Утром проснулся от того, что пес мой Тарзан, лизал мне лицо. "Странно, - подумалось,- Он же в избу никогда не заходит". Открываю глаза - дверь нараспашку. Никого поблизости нет. Голова, как положено, чугунная. Осторожно встал, припоминая события вчерашнего веселья... Ружье! Где ружье!?
Ружья на месте не было.
Уже не боясь расплескать головную боль, резко выскочил за порог избы. Тоже никого! Подходя к озеру, увидел сидящую на берегу татарку.

- Где ружье? - я схватил за горло её, - Говори, с..., а не то утоплю, и никто не найдёт!
- В озеро выкинула, - шипела она, пытаясь вырваться, - боялась, что ты ещё напьешься и поубиваешь нас.
- Куда кинула? Где татарин?

Та молчала. Мне было не до шуток - ружьё-то Павлова. Тяжелый подзатыльник свалил ее на землю. Я наступил ей на горло.

- Не убивай! Я скажу куда его спрятала!

... Под деревом в багульнике лежало Павловское ружьё. Я облегчённо вздохнул и взял его в руки. Переломил. Что такое!? На меня глядели ДВА пробитых капсуля! Но я же точно помню, что после выстрела в избе я его перезарядил! Потом выстрел на озере, и того, должен остаться один целый патрон. Я вытащил гильзы. Точнее, гильза была одна, второй патрон был целый. Но с пробитым капсулем. Осечка. Вот оно значит что! Я присвистнул и перевел взгляд на Зойку.

- Прости! Не убивай! - она упала на колени и обхватила меня за ноги.

Как ни странно, но злости у меня ни какой не было. Взял её за шиворот, поставил на ноги. И, глядя ей глаза, сказал:
- Расскажешь все, как было - не трону.
Зойка заплакав, начала рассказывать, что после того как я ушел в избушку, татарин в испуге, убежал к Павлову. Босиком. Ночью. За пятнадцать километров. Она же, войдя в избу, увидела меня спящего и ружье рядом со мной. В порыве злости она схватила ружье.

- Я долго стояла и смотрела, как ты спишь, боясь выстрелить... Наверно, около часа. Потом ты заговорил во сне и стал переворачиваться набок со спины. И тут я нажала на курок. Но выстрела не было! Мне стало страшно, я побежала в лес и спрятала ружье...

Настало время сеанса связи.
- "Недра-3", ответь "Недра-5"!
Вот и Павлов меня вызывает.
- "Недра-3" слушает.
- Ну, ты напугал меня! Гость от тебя ночью пришел. По рации говорить не буду. Все нормально у тебя?
- У меня все нормально, а вот тебе кое-что завтра принесу.

...Павлов покрутил патрон в своих больших мозолистых мужицких пальцах. Внимательно, с прищуром рассмотрел со всех сторон.
- Мой, - сказал он, - ни разу такого не было, если бы не показал - не поверил бы.
Павлов резко вскинул глаза на меня:
- Да ты, паря, в рубашке родился...

Спустя десять лет, подвизаясь "трудником" в монастыре, я спросил у иеромонаха Филиппа:
- Батюшка, а после смерти эти татары предстанут перед Богом как крещённые или нет?
Отец Филипп пошутил:
- Про татар я не знаю, а вот Виктор точно предстанет, как креститель.