Тихая охота часть 5

Автор: Mr. Bushlat Глава 5
В город приехали засветло. Лёва искусно выбирал маршрут, петлял по узким, пустынным улочкам. Люди, размытыми тенями проносившиеся мимо, порой провожали их растерянными взглядами, не в силах понять, что именно увидели. Один раз, Лёва чуть не столкнулся с мусоровозом. Водитель, скорее почувствовал, нежели увидел, препятствие и инстинктивно отвернул на встречную полосу.
В сумерках, когда солнышко только скрылось за горизонтом, компания прибыла к «Радужному». Встречник тепло попрощался с товарищами и ретировался в облаке пыли.
Павел Евгеньевич застегнул до горла куртку и, как мог, приладил всклокоченные волосы, стараясь придать себе как можно более респектабельный вид.
В нутре, горящем от жуткого голода, насмешливо хмыкнул игоша.
- Что тебе опять, нечисть? - буркнул Конфеткин.
- Ты, тять. Смешной. Поди, голову чешешь, за своего сойти хочешь.
- И что же? К семье я иду, малой!
- Ты бы, тять, в зеркало на себя посмотрел, - вздохнул игоша и замолчал.
Зеркала рядом не нашлось. За неимением ничего лучшего, Павел Евгеньевич склонился над грязноватой лужицей. Поначалу, он все никак не мог сфокусировать взгляд и не понимал, на что смотрит. Лишь несколько раз проведя рукой над собственным отражением, Конфеткин в полной осознал, в кого превратился.
С мутной поверхности на него пялилась собакоподобная харя с двумя огромными клыками, торчащими из-под нижней губы. Нос был сведен в пятачок, глаза опустились на щеки, придавая лицу диковато-комичное выражение. Уши, наоборот, вытянулись и заострились наподобие волчьих. Волосы на голове торчали жесткими пучками, брови срослись у переносицы, лоб наморщился жесткими толстыми складками.
Павел Евгеньевич совсем расстроился и даже повыл немного, но спохватившись, воровато оглянулся и потрусил к дому, стараясь не попадаться на глаза людям. Все происходящее с ним, его позорное превращение и даже сам факт того, что он в полной мере осознавал причину своего влечения к семье, было вторично по сравнению со свирепым голодом. Им управляли звериные инстинкты. Разум же, оказавшись пленником древних подсознательных механизмов, постепенно отдавал бразды правления старому волку, до поры до времени таящемуся в каждом из нас.
Конфеткин без приключений миновал детскую площадку, на которой несмотря на сумерки вовсю резвилась местная детвора. Потянув носом воздух он, к сожалению своему, не учуял запаха своих детей. «Должно быть, нежатся в постельках», - бреданул Павел Евгеньевич и рысью понёсся к подъезду.
У самых дверей, презирая жару, одетый в разодранный на локтях тулуп, пахучей горой возвышался дворник Авгей. В правой безвольно опущенной руке он вяло сжимал метлу. В левой - торчала полупустая бутылка без наклейки с мутноватым содержимым.
Мельком взглянув на Конфеткина, Авгей не удивился и не испугался, но, приложившись к бутыли, тявкнул и утёр губы грязным рукавом. После, изобразив на своей багровой морде улыбку, склонился в шутовском полупоклоне.
- Эк вас рассупонило, - заявил он, глядя почему-то на детскую площадку, - поди, пьёте всё, Павел Евгеньевич?
Конфеткин, не выпивший за последние десять лет ни капли и после смерти потерявший всяческое терпение, едва удержался от того, чтобы не скрутить поганому дворнику шею. Вместо этого он расстегнул куртку и выпятил живот вперед. Из громадной дыры тотчас вынырнула безобразная голова игоши. Бесенок подслеповато замигал, пялясь на дворника. Авгей, в свою очередь, выронил метлу, еще крепче сжал бутылку и, как-то нехорошо забулькав, попятился прочь от дверей.
- Вы бы, Павел Евгеньевич, - пискнул он с безопасного расстояния, - позаботились о себе! Нельзя же так вот бухать! Нельзя! - и отойдя чуть подальше, - я милицию вызову!
- Вызывай, вызывай, поганец, - пробурчал озверевший Конфеткин. Теперь он отчётливо ощущал запах жены - сильный и острый аромат. Не сдерживая возбуждённого рычанья, он ринулся вверх по лестнице, преодолевая по полпролёта за раз.
На лестничной площадке второго этажа он чуть не споткнулся о крошечного, не больше фокстерьера, старичка с неожиданно огромной и густой бородой, что сидел пригорюнившись на ступеньках и задумчиво выковыривал грязь между пальцев ног, торчащих из прохудившихся кроссовок. При виде Конфеткина дедушка горестно улыбнулся и положил в рот очередной комочек грязи.
- Вот оно как выходит,-плаксиво заныл он, - живешь, не тужишь, и порой забываешь о смертушке, а она тут как тут! Эх люди, людишки, срок ваш, как у мошкары!
- Ты что за хрен? - зарычал Павел Евгеньевич, - а ну пшел с дороги!
Внутри забеспокоился игоша и жарко зашептал, не высовывая головы.
- Ты с ним, тять, помягче, помягче. Домовик это, тонкая натура!
Конфеткин с некоторым усилием успокоился.
- Я говорю, что ты за человек будешь? - преувеличенно елейно осведомился он у старичка.
Тот высморкался чинно в кулак, посмотрел было на ладонь и зажмурился, сморщил пушистые брови. Потом приоткрыл один глаз, будто окошко в голубое небо, и посмотрел на Конфеткина.
- Упырь, значить. Из молодых. Вот завидую я вам: ни дома ни семьи - иди куда хошь, режь, убивай! А я тут…- он снова закручинился.
- А,..хм-м… ну ты это, - Конфеткин осторожно подбирал слова, - не горюй. Что случилось-то?
- Хозяйка моя! Ведь и сотни лет не прошло, как я за ней из дома в дом из квартиры в квартиру. А сегодня утром смотрю - лежит. Рот открыла, того и гляди тараканы там гнездо совьют, синяя вся, что баклажан. Я ей осторожненько так: «Анна Федоровна, Анна Федоровна!» - Молчит, ведьма! - он сплюнул, - дохлая. А мне что теперь делать? Я ведь не мальчик уже по квартирам шастать! Мне седьмая сотня пошла, а я бомжую!
Павел Евгеньевич принюхался и почувствовал, как к сладкому запаху жены примешивается не менее сладкий аромат едва гниющей плоти. Он даже подумал о том, что после жены неплохо заскочить к соседке и отведать кусочек парного мяска.
Домовой продолжал плакать, то и дело поплёвывая. Он казался ужасно старым и всеми забытым. Конфеткину стало жаль бездомного дедушку.
- Ну, вот что, - стараясь звучать помягче сказал он, - с нами пойдешь. У меня будешь жить или… там посмотрим. Мы своих не бросаем.
Игоша благодарно заурчал в его утробе. Старичок поднял слезящиеся пронзительно голубые глаза и заулыбался в бороду.
- Мир не без добрых людей, - он живо вскочил, оказавшись едва ли по колено Павлу Евгеньевичу, и протянул руку, испачканную в слизи, - звать меня Радомер.
Немного подумав, Павел Евгеньевич осторожно, двумя пальцами сжал крошечную ладошку домового.
- Ты, это, дед… Ты нас здесь подожди. Дело у меня.
Радомер хихикнул.
- Знаю я твое дело - кишки жрать. Только не одна она. Гость у нее.
Конфеткин зло принюхался. Ах ты… Как же он сразу не догадался - острый, почти звериный запах жены был столь сладостен и возбуждающ именно потому, что она….
- Вот же дрянь! - взревел он и бросился вперед. Сзади ковылял домовой.
Остановившись подле двери, Павел Евгеньевич умерил несколько пыл и даже не вышиб её, как хотел, но пошарил по карманам и, торжествующе порыкивая, вытащил ключи. Осторожно, как вор, просунул он ключ в замок и тихонько, настолько, насколько позволяло ему нетерпение и звериная ярость, повернул.
В коридоре пахло недавним соитием так сильно, что у Конфеткина закружилась голова. Раздувая ноздри, ступая неслышно, он прошел было в спальню, но остановился, почуяв запах мужчины. С ухмылкой, повернулся и на полусогнутых покрался в сторону кухни, едва освещённой тусклой настольной лампой.
Окно было весьма кстати задёрнуто. У стола, на любимом трёхногом табурете Павла Евгеньевича, примостился полный мужчина в трусах. Его спокойный белый живот едва колыхался при дыхании, лицо, гладко выбритое и синевато-красное в свете лампы, было мирным и распаренным. Подле него стояла дымящаяся чашка с чаем.
Конфеткин ступил на кухню, ощущая себя графом Дракулой.
- Добрый вечер, - тихо произнес он, стараясь, чтобы это прозвучало таинственно и зловеще. На самом деле - вышло хрипло и как-то неинтеллигентно так, будто он беспробудно пил на протяжении нескольких недель.
Мужчина повернулся в его сторону и несколько секунд разглядывал его с полуоткрытым ртом. При этом по лицу его волнами прокатились эмоции: удивление, непонимание, страх - и чем больше он видел, тем больше искажалось его лицо.
- Вы…простите, - надтреснуто запищал он, - что за…
- ГРррдкрааааш! - от волнения и ненависти Конфеткин перешел на куда более удобный и простой язык мертвецов, - Грррнгрнуи Нраглштраш!
Мужчина завизжал и попытался выпрыгнуть из окна. Он вскочил на стол с живостью, не соответствующей его солидной комплекции, и, бросившись к проёму, запутался в занавесках, отчего штанга, на которой они висели, оторвалась и ударила его по спине с гулким бамм! Скрытый под занавесями мужчина верещал и брыкался.
- Ах ты чертов грандрраш! - заорал Конфеткин и, ухватившись за торчащую ногу в районе лодыжки, с легкостью потянул мужчину на себя, оторвав его от пола и размахнувшись, ударил им оземь.
Раздался влажный хруст. Незадачливый любовник ударился о линолеум локтями и лбом, отчего руки его изогнулись, подобно проволоке - в нескольких местах костные обломки вспороли кожу. Он глухо застонал и, о чудо, поднялся на колени, упираясь сломанными руками в пол. Повернул голову, с глубокой вмятиной на лбу к Конфеткину и что-то пробулькал, отчего изо рта у нёго пошла пенящаяся кровь вперемешку с крошевом из сломанных зубов.
- Я ни хрена не понимаю, - буркнул Павел Евгеньевич и, взявшись за голову незнакомца, каким-то будничным, скучным движением повернул ее вокруг оси. Глаза мужчины закатились так, что остались лишь одни белки, быстро наливающиеся кровью из лопнувших сосудов. Он загреб ногами так, словно собирался пуститься в пляс, захрипел, судорожно скрипя зубами, и обмяк.
Павел Евгеньевич брезгливо откинул тело в сторону. Несмотря на изнуряющий его голод, он не мог позволить себе вкусить плоти поверженного врага. Пока не мог.
Только сейчас он обратил внимание на то, что запах жены стал неистовым и перебивал даже медный запах крови и мочи её мертвого любовника.
Он изобразил на морде приветливую улыбку и повернулся.
- Ну, «здавствуй», Зоюшка!
***
В халатике на голое тело, она стояла в проходе, чуть прислонившись к дверному стояку. Судя по её расслабленному и пустому лицу, по глазам с огромными чёрными зрачками, по отвалившейся дегенеративно челюсти, она видела всё.
Конфеткин осклабился, сдерживаясь из последних сил.
- Как детки, - с трудом артикулируя человеческую речь, спросил он. По клыкам текла вязкая слюна. Мешок в его желудке пульсировал и сжимался, посылая импульсы звериного голода в мозг.
Жена не ответила, даже не посмотрела в его сторону. Её взгляд был намертво зафиксирован на точке чуть выше и левее холодильника.
- Я говорю, детки как, дома ли? Если дома - приведи. Скажи, папка хочет с ними поговорить.
Не меняя выражения лица, Зоя подняла левую руку и с силой ударила себя по щеке, оставив безобразное красное пятно. Потом ещё раз и ещё. Её рот округлился, в глазах появилось новое удивительно странное выражение: казалось, она лишь сейчас сообразила, но не до конца осознала, где находится.
- Ы-ы-ы? - произнесла она с вопросительной информацией и мягко поползла вниз по притолоке…
Конфеткин сделал шаг вперёд и ухватил её за руку, намереваясь нежно поддержать. Прикосновение к обнаженной и мягкой плоти произвело на него эффект сильного электрического разряда. Он взревел и упершись левой ногой в грудь жены, потянул её за запястье с такой силой, что вырвал предплечье из сустава. От толчка она упала на спину, заливая кухню кровью.
Конфеткин отбросил омерзительный трофей в сторону и бросился на жену. Приземлившись коленями ей на живот, он почувствовал, как что-то влажно лопнуло под его давлением. Зоины глаза вмиг утратили цвет, её взгляд как-то неестественно расфокусировался - теперь казалось, что она смотрит в себя. На лице появилось угрюмое, отрешенное выражение. Из носа и рта хлынула струя удивительно темной, почти черной крови.
Павел Евгеньевич схватил жену за волосы, приподнял её над полом и с воем впился в шею. Вкус человеческого мяса был настолько упоителен, что он чуть не потерял сознание от наслаждения.
Жена не сопротивлялась более - она лежала под ним во всё увеличивающейся луже крови, неподвижная, равнодушная и… мёртвая. Несомненно - мёртвая.
Лишь через несколько минут, утолив первоначальный голод, Конфеткин прекратил беспорядочно рвать на куски горячую плоть. Вспоров железными когтями живот жены, он с упоением погрузил в неё руки, а потом, не удержавшись, и морду и принялся жрать исходящее паром мясо.
Он познал удовольствие столь же сладостное, сколь сладостен укол героина для наркомана. Почувствовал радость, сравнимую с радостью от первого глотка воздуха после мучительной агонии удушья. Узрел оргазм, сродни потрясающему каждую клеточку обоюдному оргазму любовников.
Отдышавшись, он снова принялся за трапезу, теперь стараясь не упустить ни малейшего нюанса вкуса, ни толики блаженства.
Наконец, ощутив, что более не может проглотить и кусочка, он оторвался от туши и, сытно рыгнув, повалился на бок. Его живот напоминал барабан - чёрный мешок внутри раздулся и занимал почти всю брюшную полость. Сонно поискав глазами, Конфеткин увидел игошу: бесенок каким-то чудом забрался на кухонный стол и, опрокинув чашку, вовсю лакал чай.
Павел Евгеньевич улыбнулся. Теперь всё казалось ему бесконечно прекрасным: и жена, чье остывающее тело так уютно подпирало его, и поломанной куклой лежащий неподалёку любовник её, в скором будущем - ценный источник мяса, и крошечный домовой, о чем-то тихо и наставительно беседующий с игошей, усевшись на стол и болтая короткими ножками. Теперь Конфеткину не хотелось более кушать своих бизких - удовлетворив первичный инстинкт, он в первый раз после смерти и перерождения ощутил себя полноценным упырём. Ему стало легко и радостно от того, что детей не оказалось дома - должно быть, жена увезла их к маме, в ожидании своего кавалера. Представив себе, как он откручивает дочкам головы, Павел Евгеньевич закручинился и даже всплакнул немного, переполняемый сумбурными чувствами.
Теперь, подумалось ему, всё будет по-другому. По-новому. Еды всегда будет вдосталь - можно охотиться по ночам и нападать на поздних прохожих, пьяниц и дегенератов, которых никто и никогда не хватится. Игоша станет его верным спутником и товарищем, а престарелому домовому они обязательно найдут новый дом. Жизнь, простирающаяся перед ним, была бесконечной и гладкой, как новое шоссе.
Безмятежно улыбаясь и пуская газы, Конфеткин медленно проваливался в чёрную пропасть сна без сновидений - верного спутника нечисти. Не в силах совладать с собой, он откинулся на спину и захрапел, широко раскрыв зубастую пасть.
Наступила ночь.