Коктейль

Автор: Братья Ливер Ровный гул двигателей нагонял дрёму. К счастью, визжащих младенцев на борту не было, а певичка в мониторе трясла телесами в режиме «Mute». Глеб водрузил ручищу на коленку жене и скосил глаза к иллюминатору – внизу плыла бесконечная рвань облаков. Оставалось дождаться, когда по проходу между креслами зазвякает тележка с аэроугощениями. Перекусив, можно будет перестать сопротивляться сну.
Порыв оживления, налетевший со стороны хвоста самолёта, сдул с пассажиров истому. Напуганной женской пискотне аккомпанировали глухие удары по пластику. И то, и другое перекрикивал бас:
- А я грю, где мне надо, там я и буду курить, ясно тебе, сука? Чо? Каво? Да сосать у меня будет твой экипаж. И ты первая. Ахахаха.
На отступавшую стюардессу бульдозером пёр амбал с черепом питекантропа. Тот, что быковал при посадке в самолёт и матюгами расчистил место у иллюминатора. После взлёта он перестал проявлять себя, и Глеб успел забыть о нём.
Теперь же перед глазами замелькал видеоряд в ускоренной перемотке: хам, хватающий бортпроводницу пятернёй за лицо, округлившиеся глаза пассажиров, мОлодец с бейджиком, боязливо семенящий к эпицентру «взрыва».
- Уууу, бля, - разбрызгивая слюну целыми хлопьями, взвыл питекантроп. И резко, почти без замаха, ткнул приблизившегося стюарда двумя пальцами в шею, чуть в сторону от кадыка. Жертва придушенно вскрикнула и мешком повалилась в проход.
- Ну чо, э?! Кто ещё смелый, нахуй?! Давай, подходи! – отморозок оскалил прокуренные зубы и вытаращил глаза. – Он сдох, можете проверить, я это умею. Самолёт захвачен, полетим, куда я скажу, всосали?
Пассажиры синхронно втянули головы в плечи. Глеб вывернулся из-под умоляющего взгляда жены, осторожно отцепил её руку от своего локтя и поднялся с кресла.
Бычара продолжал бушевать в проходе, морально сминая каждого, рядом с кем оказывался. Заметив быстро приближавшегося Глеба, людоедски ухмыльнулся:
- Ну чо? Ты что ли, герой?
- Ну я, - ответил Глеб, успев отшатнуться от тычка горилльих пальцев в сонную артерию. Отработанным движением перехватил руку нападавшего, принялся выкручивать запястье.
Амбал зашёлся в крике, заплясал на месте от боли, сдуваясь, как воздушный шарик с развязанной пуповиной. Оставшийся от него колоб сала Глеб приматывал ремнями к сиденью под аплодисменты пассажиров.


…И вот. Вообще, всё это вы прекрасно знаете, ага? Кто уже был на моих выступлениях, кто дивиди смотрел… А я не люблю повторяться. Зритель должен хапнуть отборных эмоций, хорошая история – это та, которая каждого подкинет, шарахнет по голове, засыплет осколками. Чтобы вы не подумали, что зря только деньги за билет отдали. Поэтому немного отойдём от сценарного хода спектакля. Кхм…
Так вот, я до сих пор не знаю, что это было. То ли воображение разыгралось, то ли психика дала сбой, то ли и правда что-то такое прорвалось в реальность. Мне тогда было пятнадцать, и родители на недельку меня забросили старшей сестре. Ну, у родителей могут быть свои дела, о которых детям знать не обязательно. Сестра уже тогда развелась с мужем и жила одна в своём домине на берегу за городом. Вокруг были какие-то исторические развалины, я там любил лазить, поэтому не возражал, когда предки меня туда десантировали.
В тот раз, когда я приехал… Хорошо помню: вхожу в комнату, где сестрица обычно меня селила. И там вижу это…хм… сооружение, конструкцию. В общем, это больше всего было похоже на шкаф, только чудовищно, невыносимо уродливый. Как будто у того, кто его спроектировал, чего-то такое взорвалось в мозгу… Угловатый, громоздкий, с какими-то башенками, наростами, ступеньками. Ещё и обшит листами чёрного железа. Я как увидел его, так меня аж в пот бросило. Сестра рассмеялась и сказала, что это не шкаф, а вытяжка – чего-то там с вентиляционными каналами. И чтобы я не беспокоился. Но мне было пятнадцать, угу. А таких вентиляций я нигде не видел. Короче, спокойнее мне не стало.
Можно себе представить, как меня подкидывало над кроватью, когда вечером я лёг. Я даже не погасил свет, лежал, завернувшись в одеяло, и таращился на проклятый шкаф. Но ничего не происходило, я успокаивался, веки тяжелели… Из дрёмы меня выдернуло какое-то шебуршание. Я открыл глаза и заорал, заверещал так громко, как мог. В углу колотилась о стену эта тварь. Увидев, а то и почувствовав, что я смотрю на неё, она выпорхнула на середину комнаты и стала виться вокруг тумбочки с ночником.
Это был… ну или не был… в общем, тело по своему строению мне показалось вполне человеческим, только раза в два меньше. Голое, тощее, рёбра торчали. На голове вместо волос что-то похожее на водоросли… шевелилось. И, главное, эта дрянь, которая шелестела у него за плечами. Она смахивала на обычный дождевик, накидку из полиэтилена. Только росла у него прямо из спины. Это выродище трепыхалось, как я заметил, надолго отрываясь ступнями от пола и быстро-быстро двигая своими целлофановыми крыльями…
Короче, меня вывернуло прямо на простыни, и я, как мне казалось, целую жизнь проболтался где-то между явью и комой. Меня вертело, как будто я попал в воронку, вокруг стоял оглушительный звон и шум, как от воды, которая утекает из гигантской ванны. А наверху, под натяжным небом из ПВХ, парила эта крылатая гнусь…
В общем, очнулся я в больничной палате, скоро ко мне прорвалась мама с постаревшими глазами. Врач говорил, что я перенёс сильнейший эмоциональный шок. Мою сестру никто из нас больше никогда так и не видел. В этом страшном доме я с тех пор не был. И заглядывал ли кто-то в тот шкаф, я ни у кого не спрашивал.
…Так вот, для чего я вам это рассказываю? Нет, я понимаю, что моя история выглядит как какая-то дурацкая страшилка из пионерлагеря. Но, независимо даже от того, случилось это всё на самом деле, или нет, мои переживания тогда были предельными. Сильнее почувствовать нельзя, всё! И после этого со мной что-то произошло. Испытав такое потрясение, за которым уже нет ничего, кроме физической смерти организма, и чуть не перешагнув эту границу, я стал чувствовать страх других, тех, кто вокруг меня. Страх отдельных людей и масс, страх получить по морде в тёмном переулке и страх проиграть ставку всей жизни, лёгкий мандраж и вымораживающий ужас.
Первое время было настолько невыносимо, что я старался лишний раз не выходить из дома. Потом привык и распробовал в этом особую прелесть. Трудно, невозможно описать словами этот ошеломляющий коктейль эмоций. Много лет я подпитываюсь им, но и загибаюсь от него, я вдоль и поперёк изрезан чужими страхами, так что внутри меня уже нет ни одного живого места.
Всё это время я мечтал снова ощутить ту предельность ощущений, когда… вот знаете… упираешься в отметку «МАКСИМУМ», а дальше уже только вывернуть переключатель с мясом. Я мечтал, что ещё раз окажусь на этой границе, только теперь не остановлюсь на ней, а перешагну её. И кажется, сейчас я это сделаю. А поможете мне в этом вы и вот эта штука. Мужичок в пиджаке в первом ряду, вот вы, да-да: улыбаетесь, угу? Вы думаете, это реквизит? Хахаха! Ничего подобного. Это шестьдесят грамм отменного разрывного заряда. Универсальное лекарство в чугунном пузырьке.
Да: кто посообразительнее, уже начинают разбегаться, так что не будем терять времени, начнём, пожалуй. Готовы?...........................................................
................................................................................ ..........................................................
........................................................................................ ..................................................


Тому, кто это прочитает!
Я не знаю, кому эта записулька попадётся на глаза и попадётся ли вообще. Так что, дорогой братишка! Или родная мама… Или уважаемый сержант полиции… Я хочу, чтобы в моей истории не было никаких белых пятен, поэтому пишу это письмо. Возможно, тебе известно всё, возможно – ничего. Так что изложу как есть, по порядку.
Началось всё вот с чего: лет в восемнадцать я понял, что, видимо, когда-нибудь умру. То есть, знал я это, конечно, и раньше, но тут ещё и прочувствовал. Разжевал эту мысль, проглотил, переварил, но удалить из себя не смог – так она и засела в кишках моего интеллекта. Почти сразу после этого мне и пришлось выдержать первый наскок.
Я застрял в лифте. Было темно, тесно, воняло мочой. Вспотевшими пальцами я жал на все кнопки подряд, как вдруг почувствовал удушье и резкую боль в груди. Я понял, что мой мотор глохнет, а в этой поганой клетухе даже некому завести меня с толкача! Темнота завертелась у меня перед глазами, в висках заходило ходуном и заухало…
Когда лифт пошёл и доехал до этажа, меня нашли на полу без сознания. Говорили, что я находился в застрявшей кабине всего какую-то пару минут.
Несомненно, у меня проявились серьёзные проблемы с сердцем. Я принялся осаждать кардиоклиники, прошёл хренову уйму обследований, каждое утро закидывал в себя пригоршню разноцветных таблеток и замерял давление раз в два часа. Вроде бы, все эти процедуры подействовали: приступ не повторялся, кардиограмма была как у космонавта.
Какое-то время я чувствовал устойчивость своего положения в этом мире. Пока однажды меня не посетила удивительная мысль: сама природа понаставила мне вереницы ловушек. Даже при идеально здоровом сердце я мог сдохнуть от бубонной чумы, почечной недостаточности, сифилитического менингита и даже обычного насморка. Оторвавшийся тромб мог закупорить мои кровеносные сосуды. Возможно, меня уже высасывали изнутри многометровые черви. Нельзя было поручиться даже за то, что мой собственный организм не взбунтуется против меня и не запустит программу деления злокачественных клеток.
Жить с осознанием всего этого стало невозможно. Страх смерти постоянно тлел во мне, раздуваясь в пожар, каждый раз, когда я обнаруживал у себя симптомы очередной неизлечимой болезни. За эти годы я переболел в том числе тропической лихорадкой, слоновой болезнью, синдромом Алисы в стране чудес и евнухоидизмом. Лечился я с таким рвением, с каким не делал ничего в своей жизни. В больницы ходил как на работу, перезнакомился с целыми дивизиями врачей и фармацевтов. Все деньги уходили на «колёса», порошки, мази и инъекции; гигабайты своей памяти расчистил под результаты анализов, названия и дозировки препаратов…
Сегодня мне тридцать девять, хотя выгляжу я уже на все шестьдесят. Мой перекормленный лекарствами организм отрыгивает многочисленными побочными эффектами. Я распухший и водянистый экспонат паноптикума, не могу затащить свою тушу по лестнице на третий этаж. Брюхо вышло из берегов и болтается на уровне колен, поехавший гормональный фон обеспечил мне «буфера», которым позавидует любая силиконовая кукла. Вдобавок, у меня выпадают волосы, а по лицу расцветились целые созвездия багровых нарывов.
В этом состоянии меня и накрыла снова пара удивительных озарений. Во-первых, стало ясно, что в молодости, когда вся эта история только начиналась, я был идеально, даже вызывающе здоровым. Во-вторых, я понял, что, так или иначе, добился своего – смерть больше не пугает меня. Наоборот, ужас во мне разжигает мысль о том, что я протяну таким гниющим овощем ещё лет двадцать. Сегодня я окончательно решил завязать с этим. Не в каждой аптеке такой ассортимент таблеток, как у меня в шкафчике, так что можно даже заранее продумать наиболее ударную комбинацию.
В моей смерти прошу никого не винить.
Привет…


Крупный мужчина в камуфляже (охранник Андрей, 44 года) сидит, развалившись в кресле, посреди тесного помещения. Андрей откусывает бутерброд, листает журнал с голыми бабами и время от времени поглядывает на монитор системы видеонаблюдения.
Экран разделён на 2 части.
Сверху – ворота боксов, выхваченные фонарями из тьмы. Площадка с техникой и грудами хлама. На заднем плане - дымящая труба.
Нижняя картинка транслирует вид из коридора. Пара дверей, тележка для поддонов, штабеля палет у стены.
Андрей потягивается и вдруг замирает с недожёванным куском бутерброда во рту. С улицы долетает монотонный скрип – сначала он еле слышен, но становится всё громче и ближе. Глянцевые бабы с шелестом летят на пол, Андрей бросается к монитору. Одновременно с этим вверху экрана происходит движение: в кадр вкатывается шар размером с небольшой арбуз. Он катится по асфальту, хорошо заметный в свете ртутной лампы на крыше гаража, и замирает прямо напротив камеры.
Грохоча сапогами, Андрей выбегает из корпуса, оглядывается. Никого не видно, заунывный скрип приближается с торца здания. Охранник опрометью кидается навстречу и, уже собираясь повернуть, вдруг замечает на воротах ремзоны тень того, что надвигается из-за угла. Сияние фонаря прорисовывает силуэт, расширяющийся книзу: массивное прямоугольное основание, из которого вырастает нечто, похожее на огромный шевелящийся гриб. По бокам от гриба ответвляется пара отростков. Андрей притормаживает и секунду стоит без движения. Потом его рука устремляется к поясу, но нырнув в кобуру, дёргается от неожиданности – табельного «ИЖ-71» на месте нет.
Андрей несётся обратно, врывается в караулку, расшвыривает газеты на столе, ногой отодвигает кресло, судорожно шарит в тумбочке. Так и не найдя пистолет, бросает взгляд на монитор и, вытаращившись, застывает.
На верхней картинке он видит, как по территории движется особь. У неё раздутое туловище, туго обмотанное тряпьём, как кастрюля, которая должна сохранить тепло. Голова имеет немыслимую преувеличенно-гидроцефальную форму, напоминает ударную часть молотка.
Ног у особи нет. Ниже пояса туловище переходит в невысокие строительные леса на колёсах. Особь отталкивается двумя палками как при езде на лыжах, приводя конструкцию своего тела в движение.
Андрей зажмуривается, делает несколько глубоких вдохов. Открыв глаза, снова глядит на экран. На изображении с наружной камеры теперь всё статично, только ветер играет пустой пластиковой баклажкой. Зато на нижней картинке Андрей видит медленно катящийся по коридору шар.
В один прыжок подскочив к двери, охранник с грохотом загоняет щеколду в гнездо, хватает рацию и жмёт на кнопку. Несколько секунд держит передатчик около уха, морщится, снова жмёт на клавиши. Красная лампочка на корпусе гаснет, и Андрей, матерясь, швыряет рацию на стол. В тот же миг каморка сотрясается от ударов в дверь, по металлу будто бы колотят кувалдой.
В глазке Андрей видит лысый череп, сужающийся ко лбу, и заросшее курчавой щетиной лицо, морду человекообразного ископаемого. Морда перекошена то ли бешеной ухмылкой, то ли гримасой натуги, в дверь всверливаются сощуренные монголоидные гляделки. Существо раз за разом выбрасывается на дверь, врезается в неё остроконечным лбом. После каждого удара отступает на шаг, чтобы влезть мордой в прицел глазка.
- Ты кто? Кто? Чего тебе надо? – орёт Андрей, и его голос вибрирует.
Ответа нет, а стук по железу становится чаще и громче. Задыхаясь, Андрей отступает от входа в дальний угол, облокачивается на стену и начинает сползать по ней на пол. Охранника колотит дрожь, так что заметно, как пляшет нижняя челюсть. В этот миг удары в дверь неожиданно прекращаются. Обхватив себя за локти и ловя воздух ртом, Андрей встаёт на ноги. Напротив него висит зеркало, и, поднявшись, Андрей видит своё отражение. Из зеркала смотрит дикая бесполая физиономия – не то степняк с угрюмым прищуром, не то бородатая узкоглазая старуха. На вытянутой гидроцефальной голове нет волос, лоб похож на боёк молотка. Против воли Андрея пасть начинает разъезжаться в усмешке, показываются кривые клыки с зазубринами.
Андрей заходится в вое, переходящем в визг, и, утихнув, валится на пол. В караульном помещении повисает тишина.


Ровный гул двигателей нагонял дрёму. К счастью, визжащих младенцев на борту не было, а певичка в мониторе трясла телесами в режиме «Mute». Глеб водрузил ручищу на коленку жене и скосил глаза к иллюминатору – внизу плыла бесконечная рвань облаков. Оставалось дождаться, когда по проходу между креслами зазвякает тележка с аэроугощениями. Перекусив, можно будет перестать сопротивляться сну.
Порыв оживления, налетевший со стороны хвоста самолёта, сдул с пассажиров истому. Напуганной женской пискотне аккомпанировали глухие удары по пластику. И то, и другое перекрикивал бас:
- А я грю, где мне надо, там я и буду курить, ясно тебе, сука? Чо? Каво? Да сосать у меня будет твой экипаж. И ты первая. Ахахаха.
На отступавшую стюардессу бульдозером пёр амбал с черепом питекантропа. Тот, что быковал при посадке в самолёт и матюгами расчистил место у иллюминатора. После взлёта он перестал проявлять себя, и Глеб успел забыть о нём.
Теперь же перед глазами замелькал видеоряд в ускоренной перемотке: хам, хватающий бортпроводницу пятернёй за лицо, округлившиеся глаза пассажиров, мОлодец с бейджиком, боязливо семенящий к эпицентру «взрыва».
- Уууу, бля, - разбрызгивая слюну целыми хлопьями, взвыл питекантроп. И резко, почти без замаха, ткнул приблизившегося стюарда двумя пальцами в шею, чуть в сторону от кадыка. Жертва придушенно вскрикнула и мешком повалилась в проход.
- Ну чо, э?! Кто ещё смелый, нахуй?! Давай, подходи! – отморозок оскалил прокуренные зубы и вытаращил глаза. – Он сдох, можете проверить, я это умею. Самолёт захвачен, полетим, куда я скажу, всосали?
Пассажиры синхронно втянули головы в плечи. Глеб почувствовал на себе умоляющий взгляд жены, которая легонько, но настойчиво подталкивала его локоть. Нужно было встать с кресла и сделать то, чего супруга ждала именно от него, а остальные – хоть от кого-нибудь, чьи яйца больше и твёрже, чем их собственные.
Глеб закусил губу и засопел, раздумывая. В последнее время он всё острее чувствовал, как разжижается его воля, как сталь превращается в плюш – небыстро, но необратимо. Боялись и малодушничали коллеги на работе, лбы в качалке, водители соседних машин и главы государств в телевизоре.
Из тёмных внутренних омутов стали выплывать кошмары детства – давно сгинувшие и разложившиеся на слайды выцветших воспоминаний. Подтачивал страх утратить контроль над своим организмом. Или оказаться погребённым под рухнувшим щитом с рекламой «Макдональдса». Или встретить типа с фигуральной пулей в голове и с настоящей – в стволе. При таких раскладах лучше поберечь себя, лишний раз не высовываться, не отсвечивать. Было даже странно, как такие простые и правильные мысли не приходили раньше.
Жена выразительно кашлянула и с непониманием уставилась на Глеба. Бычара продолжал бушевать в проходе, морально сминая каждого, рядом с кем оказывался. Приблизившись к креслу Глеба, он людоедски ухмыльнулся и вместе со смрадом перегара и гнилых зубов изрыгнул:
- Ну чо, герой, э?
Посмотрев на лежащее посреди прохода тело бортпроводника, и стараясь не ёжиться в ожидании тычка горилльих пальцев, Глеб спрятал взгляд в вырез платья жены. В конце концов, почему именно он?


Поблескивая очками, Роман Борисович напряжённо уставился на экран нетбука, глаза метались между заголовками новостных лент:
«НА БОРТУ «БОИНГА», РУХНУВШЕГО ПОД ТЕЛЬ-АВИВОМ, НАХОДИЛСЯ ПИСАТЕЛЬ ДМИТРИЙ БЫКОВ».
«В ЗАХВАЧЕННОМ ТЕРРОРИСТАМИ ТОРГОВОМ ЦЕНТРЕ «АДРИАТИКА» НАЧАЛИСЬ КАЗНИ ЗАЛОЖНИКОВ».
«РЭПЕР ЕВГЕН ПУРГЕН ГОСПИТАЛИЗИРОВАН С ОСКОЛОЧНЫМИ РАНЕНИЯМИ, ПОЛУЧЕННЫМИ ВО ВРЕМЯ КОНЦЕРТА В ОМСКЕ».
«ОБВАЛ ФОНДОВОГО РЫНКА В КИТАЕ. ПОД ЗАВАЛАМИ ПОГРЕБЕНЫ СОТНИ ТЫСЯЧ».
Роман Борисович порывистым движением захлопнул нетбук и заметался по комнате. Мир горел. Полыхал ядовитым огнём, запаливаемый во множестве мест одновременно. Роман Борисович задыхался от продуктов горения. Он не сомневался, что не сегодня-завтра уже сам будет фигурировать в этих пожарищных заголовках. Такие настроения вообще приобретали характер пандемии, но Роман Борисович плевал на остальных. Ему было, что терять – на этих предстоящих потерях он и сосредоточился.
Пройдя лабиринтами коридоров, Роман Борисович добрался до двери во внутренний дворик. Отпер засов, выглянул наружу и затрясся от истерического хохота, переходящего в рыдания.
В уши ударило невыносимое шипение, распространявшееся, казалось, отовсюду, из каждой молекулы воздуха. Самого окружающего мира не было – вместо него в пространстве мельтешили телевизионные помехи. Плотная завеса монохромного хаоса заменяла небо, землю, аккуратно подстриженный газон, фонтанчик и площадку для барбекю.
Не слыша собственных всхлипываний из-за треска, Роман Борисович несмело шагнул в серую рябь, и вселенная утонула в ней полностью и навсегда.