Развод

Автор: отец Онаний Надумали мои родители разводиться на старости лет. То ли брак их после сорока совместно прожитых лет оказался бракованным, то ли всплыли в одночасье на поверхность все "утопленники" из бранных слов и обид. Настала очередь делить скарб и квадратные метры. Детей, слава богу, делить не нужно в виду их вполне "спелого" возраста. Да, и детям об этом "позоре" сообщено было в последнюю очередь, когда уже все документы на развод были поданы куда следует. Дети затею до конца не поняли, но были на стороне матери. Отец всю жизнь пил. То больше, то чуть меньше. Превращаясь в деспота с отвисшей нижней губой. Поэтому сам вид алкоголя уже вызывал во мне неприязнь. Наверное, я единственный, кто одобрял действия пятнистого, тогда еще генерального секретаря, по борьбе с пьянством.
Родители давно уже спали в разных комнатах. Но мать обстирывала и готовила на двоих. Это её крест. На который она сама себя обрекла. Обрекла сорок лет назад. Такому самопожертвованию позавидовал бы и Иисус.
При подаче документов родителям был определен месяц на раздумье. Только о чем тут думать, сорок лет всё уже думано-передумано. Но с государством не поспоришь. стали думать. Отец даже стал меньше пить, испугался серьёзности намерений матери. То он сорок лет в любом, даже полуобморочном состоянии мог понукать ею. То теперь свой поганый язык он засунул себе поглубже в задницу. Стал еще более хмурым и замкнутым. Психованным он, видимо, был от рождения. Просто это не сразу вылезло наружу. С возрастом он стал как малое дитя, только не заваливался на спину и не тряс ножками. А так, ну типичный трехлетний избалованный ребенок: "ну, купииииииииии, я сказал, купииииии".
Мать тоже замкнулась в себе. Перестала на него готовить. Правда одёжу по-прежнему машинально закидывала в стиральную машину. Также корячилась собирая его вонючие носки и трусы с кровавыми геморроидальными подтёками. В питании отец перешел на сало и вареные яйца. Потому как ничего другого он приготовить не умел. Руки явно начинали свой рост из задницы. даже пытаясь пожарить яичницу, всё заканчивалось пригоревшим чудо-блюдом и испорченной сковородой.
Благо нас с сестрой никто не пытался тянуть на чью-либо сторону. Но если бы и пришлось, то мы были бы за мать. В родительском доме мы все прописаны, так что отцу перепала бы максимум четвертинка от 80 квадратных метров жил.площади.
Отведенные тридцать дней пролетели в молчании и почти ежедневных дождях. казалось,сама природа пыталась смыть грим со всего происходящего, обнажить настоящую натуру отца и смыть нагар семейной жизни с матери. Нужно было идти для выноса вердикта, окончательного и бесповоротного. И тут моя мать снова сдалась. Начала что-то мямлить про то, что он (отец) стал вроде бы гораздо меньше пить. Что один он сдохнет где-нибудь под забором, а это не по-человечески, не по-людски, на такой крест она не согласна перед Богом. Отец просто молчал. Выглядел как потрепанный в дворовых боях кот. Или как нашкодивший кот. Поди разбери. Так их и оставили при своих. Выйдя из здания они шли молча. Их уже давно ничего не связывало. Дома мать приготовила щи и нажарила котлет. Молча выставила их на стол. Отец молча ел приготовленное. И впервые за сорок лет сказал "спасибо".