Растегнутик (часть 2)

Автор: pwenica III
Так прошло и наступило еще одно лето. Летчик допился и помер, Маринку его забрали в детский дом. Ленка ездить перестала, сразу, как ее бабушку забрали со слезами и зарубленными гусями жить в город. Как-то перекосило деревню заброшенными домами.
Тем летом Катька была единственной девчонкой, приехавшей на каникулы в деревню. Слух об этом разлетелся молниеносно. Ванька видел ее издалека на крыльце. Другую, вытянувшуюся, с тонкими руками, в шортах и с книжкой. Он шел мимо с шумной компашкой. Лысый бугай громкой ей свистнул и засмеялся толстым ртом.
Выслушав, когда, как, кто умер, Катька спросила бабушку, как Ванька живет теперь. Бабушка фыркнула:
– А курить, пьеть,ошивается вон с кем, с лупанскими этими.. Давеча Политрук их в подвале поймал. Полезли за картошкой. Они свое сажать не хотют А че ее сажать, это ж ее пахай, копай, пади плохо, к чужим залез и все.
– Ну им, наверно, есть нечего…
– Ой, нечего, нечего, иди работай. А они этому своему алкашу таскают, он им скажет, - пойдут, а то моську-то он им начистит. Я Ваньке твоему и супа налью, и еще чего дам, он мне мусор снесет. А теперь,- нет. Ни нам шаг к моему дому пусть и не подходить.
Спала бабушка всегда в терраске, Катька – в доме. По деревне не было ни одного фонаря, только в соседнем селе один большой висел. Казалось в окно, что луна так низко свалилась.
Мягкое тиканье часов и урчание холодильника проваливались в тишину. Вместе с ними проваливались в подушку беспокойные мысли, еще непонятный ноющий страх времени. Дремоту резко прорвал звонок. Звенели и стучали в дверь. Кричали. Катька выбежала на терраску. Растрепанная неповоротливая бабушка с палкой стояла у двери и пыталась перекричать гогот на улице:
– Пошли! Чего надо?! Пошли отсюда! Кому говорят-то!?
– Девку давай! Давай сюда нам девку!
Катька оцепенела, уставилась на бабушку, та зашипела :
– Что встала?! Ну в дом! И закрылась быстро!
Закрывшись на щеколду в доме, вслушиваясь через дверь в бабушкины угрозы, зароились судорожно мысли. Бежать через двор, по огородам. Куда? Как? Увидят. Догонят. Нельзя оставлять бабушку. Вломятся. Убьют. Сердце прихватит. Вломятся в дом. Залезут в окна. Ноги, руки, все тряслось. Катька подкралась к окну, стала всматриваться в кромешную тьму. Сердце колотилось в горле, в спине, в голове, казалось – вот-вот чье-то лицо выступит с той стороны окна и Катька отскочила.
– Бабка! Отдай девку! – каша смеха и голосов.
За прокалывающим страхом потерялся счет времени. Снова затрезвонил звонок, тупой пилой режа уши. Орал, не прекращаясь. Катька снова выбежала на терраску, отстранила прижавшуюся к двери бабушку, рванула дверь в эту жуткую ночь. Никого. Длинная палка от забора упиралась в кнопку звонка. Катька сбила палку и резко повисла июльская тишина с далеким кваканьем лягушек, шумом речки и сверчков. Бабушка расплакалась, всю ночь не отходила от внучки, днем не разрешала уходить от дома и даже звонила в Москву, просила забрать ее поскорее.
Почти перед самым отъездом Катька спустилась к речке. Села и долго смотрела в одну точку на пене, если так долго смотреть, начинало казаться, что мост отплывает назад. За шумом воды она не заметила, как со спины подошел Ванька. Он стоял с букетом мелких ромашек с черными точечными букашками. Его темное скуластое лицо нервно подёргивалось, он уселся рядом на мост:
– Я хотел эти, сначала васильки. Но грустный цветок. Стоит сначала синий, а потом седеет, как старик.
Катька взяла у него сладкие ромашки.
– Слушай, я тогда ночью-то тоже был. Но они ниче не сделали бы, дебилы они. Я б не дал, – натуженно продолжал Ванька. Оторвал пару ромашек от букета, покатал их грязными пальцами, бросил их в воду и улыбнулся.
Хоть и просидела с ним Катька на речке, пока не стал замерзать нос, но в глубине души последним словам его почему-то не поверила.

IV
Так кончились каникулы. Наступило еще одно лето. Деревня, больная неизлечимой болезнью, все быстрее умирала. Еще больше появилось муравейников, еще выше стал бурьян, еще печальнее гнулись трухлявые заборы.
Катька приехала лишь на неделю, навестить маленькую грустную бабушку. Дом Растегнутиков стоял заброшенный, с разбитыми окнами, как с зареванными глазами. В нем никто не жил. Отец их спился окончательно. Мать куда-то сбежала, а ребята делись кто куда. Бабушка о Ваньке мало что слышала, знала, что он жил теперь в соседней деревне, а в эту школу только по ночам пьянствовать и шуметь с мужиками приходил.
В день Катькиного приезда, Ванька пришел к ее дому. Остановился у дороги и ждал, что если заметит, то выйдет. Она боязливо подошла. Ванька, невысокий, уже широкоплечий взрослый парень, смотрел на нее пустыми черными глазами, хмельно покачиваясь.
–Ну привет, Вань.
– Привет. Совсем красивая ты выросла.
– Спасибо.
–Помнишь, как я тебе всегда в любви признавался? – брови у него болезненно схмурились, и он улыбнулся потрескавшимися губами. Улыбнулся вовсе не он, не этот потерянный взгляд, а улыбался тот самый мальчик из детсва, в белой рубашке с худыми загорелыми руками.
–Пойдем к нам. У нас там весело.
–Нет, Вань, заходи лучше еще как-нибудь, если что.
Он продолжал улыбаться, медленно моргать. Хмыкнул:
–Ну лан. Пойду.
Катька ушла. А он еще постоял, покачиваясь. Она видела, как он сел на дороге, как он умыл лицо невидимой водой. И думала, вот она была частью такой тяжелой сумрачной странной жизни, зачем? И есть ли еще эта часть?
Так ушло еще одно лето. Не стало бабушки, не стало чего-то, что делало лето летним. Катька приехала с родителями в конце августа на пару дней. Прогуливалась по деревне, рассматривала скособоченные дома своих летних друзей. На дверях висели ржавые замки, как и на вход в их теперь нынешнюю жизнь. Так она дошла до дома Растегнутиковых. Пролезла сквозь крапиву, бурьян, горы битого стекла к другой стороне дома. У кучи мусора выросла бузина, за ней на стене все так же было нацарапано «КАТЯ». Речка под бугром сильно обмельчала и покрылась островками.
От речки поднималась Наташка с телёнком. Наташка, еще в те жаркие июльские дни, взрослая, красивая, рыжая Наташка, теперь сухая, измученная хозяйством, оравой детей и мужем-дураком, но невероятно живая.
– Наташ! Наташ! – Катька выбежала к ней на дорогу.
Та весело поднималась с теленком в горку и грызла семечки.
– Ты чего там лазишь?
– Наташ, а где все Растегнутики-то?
– А пес знает. Папаня их помер давно, маманя, тфу, пади,тоже. – она быстро запускала руку в тугой шуршащий карман с семечками и лихо их грызла редкими зубами. – Таньку старшая сестра в Тулу забрала, тфу, Галька родила, тфу, сдала в дом малютки, тфу, теперь стоит постаивает, тфу, Колька с Лешкой, вроде, тфу в город уматали, тфу…
– А Ванька?
– А Ваньку, тфу, так его придушили, отволокли к речке и сбросили, тфу.
Катька помолчала.
-За что?..
– А мало за что? Тфу, полез куда не надо, видать, тфу, можь, у кого не надо, что-то своровал, а, можь, кто по пьяни, тфу. – на ее нижней губе повисла беленькая шелуха.