Графомания:: - Идиот

Качественный бред. Не понравилось. Нарочитый выпендреж.

у автора из текста в текст кочуют имена, названия и прочая поебень. нахуй такое.

Фарш

По-моему, это вообще говно

Автор, вот не касаясь другого, хочу сказать только за строку /И запишут The Doors свой кавер на "День Победы"/. Понятно, что сюр, понятно, что эклектика, но: песня /День Победы/ канула, Doors мертвы...и? Пытаясь найти смысл, вернее - посыл, не нахожу его в упор. Баловство словами? А зачем? Черный квадрат уже нарисован.

Шева, это некоторая самонадеянность. Иной сделав пару неплохих вещей в одном стиле, будет полагаться на сформировавшуюся щуплую группу поддержки и полагать, что взыскательность как раз и сменится поисками скрытых смыслов, второго дна в любом нелепом наборе слов, похожем на принятые некогда.

Это мой взгляд на ситуацию. Нечитаемое я сразу заношу в тот отсек своего сознания, где находится всякая левая бессмыслица. И не ищу ему оправданий

#6 системный подход. рационально и оправданно.

Шева, вопросы возникают - уже хорошо. Вон у Швейка все по полочкам на мой счёт, как у конспиролога

Швейк ™: согласен. Если бы я не был сейчас слегка праздничен, хер бы автор дождался такого развернутого камента на одну строку. гг

бггг. хорошо, что я не поэт, а то бы распедалил всю эту дикость. быть унылым прозаеком - хорошо! для пациентов

Бабанина напомнило. Автор не думает о том, что он хочет сказать, а пытается красиво высказаться.

Не, Юрик на такое не способен, в смысле высказаться красиво, и основном е не думает.Кстати , а где этот поцик?Его не убили какие негадяи?

ну да.. очередная мешанина из подножного корма

рифма БрандО - очко, потрясла меня своей новизной.

Бабанин писал прекрасные стихи и прозу. Пьесы написанные и поставленные Бабаниным прекрасны. А вот публицистика у него - говно.

Майор - ценитель новых рифм

Учись, юлядь, автор:



Non te peto, piscem peto, quid me fugis, Galle?

(Не тебя ищу, а рыбу, что ж ты убегаешь, галл?)

Песенка гладиатора-ретиария



Venite post me et faciam vos fieri piscatores hominum

(Следуйте за мною, и я сделаю вас ловцами человеков)

Библия



Заречье. Предсмертный или любовный стон.

Любимое место сбора рабов и римского плебса,

На перекрестке – таверна “Центурион” –

Нерона (улицы новой здесь) с улицей старой Зевса.



Зайдем. Низкий зал, осыпается глина со стен,

Светильники козьего жира (ибо темное время суток),

Соты сосет в углу мальчик продажный Алкмен,

И пятна теней на телах упившихся проституток.



За грязной стойкой сидит (и чешется) Костолом –

Хозяин корчмы, сам раб бывший и гладиатор,

Рядом – дубинка, утяжелена свинцом,

Что c юмором он зовет Замедлитель, то бишь Кунктатор.



На стенах вечные радость, сомненье, страх,

Выражают латынью, в пословицах, сквернословьи,

Надписи, выцарапанные на стенах

Ножом и углем, а иные написаны кровью:



“Шлюха Ананкэ, царица моих престарелых лет” –

Вырезано на столе досках темных дубовых

Криво и косо, а ниже чуть-чуть – ответ:

“Брешешь, царица она лишь собственных вшей лобковых.”



“Гермес, помоги! За долги я попался, беда!

О монеты ростовщиков, мою жизнь отравили вы ядом!

Беру вас на время чужие, отдаю же свои навсегда!”

А вот и ответ, темно-буро написанный рядом:



“Тридцать монет мне ссудил ростовщик Абдулла,

Рабу же его двадцать пять потихоньку я сунул,

И Абдуллы в лупанарии свернута шея была.

Прибыль в карман. Раб свободен. Хвалю я Фортуну”.



“Люпус-солдат, на мосту раз похвастав, сказал,

Мол, так остер его меч, что и панцырь ему не помеха.

Сделали опыт – да, честен солдат, не соврал,

В Тибре лежит он, пробиты солдата доспехи”.



За столиком, вон, что стоит, чуть от зала прикрыт

Лестницей полугнилой на этаж к номерам для клиентов,

Женщина пьет из стакана вино, перед нею другая сидит –

Посмотрим, давай, и послушаем пару моментов.



Одна – без двух пальцев, уродлива и немолода,

Сводня и врач, повитуха, с именем древним Дидона,

А с ней – гладиатор Мария, диковина в Риме тогда,

Нововведение в Играх властью безумной Нерона.



Платит Дидона. Вздыхает чуть слышно. Молчит.

Слушает, анализируя опытом женским немалым,

То, что Мария с акцентом на “эр” говорит,

Ловко кромсая баранью лопатку кинжалом:



“В вечном стыде мы, поднять не решаясь лица,

Жили в селе, ибо кто-то давно растрезвонил,

Что, мол, до свадьбы беременна мать была. Не от отца.

А от кого – так никто никогда и не понял.



Может, и правда, не знаю. Так брат был рожден.

Он за всю жизнь свою, судя по многим рассказам,

Кем только не был – пророком, святым и врачом,

Плотником, нищим, витией, отшельником, магом.



Но плохо кончил, его привязали на крест,

И на жаре он за день в страшных муках скончался,

После того, как взяли его под арест,

Когда он с мальчишкой в полночном саду целовался.



А до погибели брата в Кесарии я родилась.

Звали Марией, в честь матери, чуть не погибнувшей в родах.

Из дому бежала и в Рим умудрилась попасть,

И тридцать два года своих провела в нищете и невзгодах.



Здесь же недавно услышала я, что Нерон

Делает то, что не видел народ в Играх сроду –

Ищет рабынь-гладиаторов. После же он

Выжившим всем гарантирует честно свободу.



Я б никогда не попалась на этот крючок –

Ведь это верная смерть на кривом чьем-нибудь ятагане,

Но, как сказали мне, Игры сейчас пустячок –

Сейчас в них участвуют – слышала? – какие-то “христиане”.



И отвечает Дидона, макая в вине

Хлебец ячменный, помазанный салом оленьим:

“Слышала, да. Так сегодня придешь ты ко мне?”

“Нет, не могу, завтра бой у меня, выступленье”.



Утро пришло. И кипит и бурлит Колизей.

Смешаны расы, религии, варвары, галлы, халдеи,

Шлюхи, преступники, плебс всех всех родов и мастей,

Римляне, слуги, рабы. Эллины и иудеи.



И новый бой объявляет распорядитель-семит:

Лысый в доспехах старик, немощной дланью, как плетью,

Держит клинок неумело. Нагая Мария стоит

Точно напротив, во шлеме, с трезубцем и сетью.



Бой. Чуть пригнулась Мария. Крадется, сужает круги,

Сетью трясет и старинную песнь напевает:

“Не тебя я ищу, не беги от меня, не беги!”

А старик не бежит... И что делать, не знает, не знает...



Выпад, бросок – и запутался в сети старик,

И на кровавом Арены песке еле дышит,

И сквозь народа и свист, и гуденье, и крик,

Тихо бормочет, Мария едва его слышит:



“К Богу теперь, больше мне никуда не пойти.

Помню, ловцом человеков назван я был и назначен,

А теперь пойман сам, словно рыба, в ужасной сети,

Я рыбак, я и рыба, ловил я других, и сам схвачен.



Как зовут тебя, дочь?” – “Я тебе не ровня,

Звать Марией, рабыней-товаром”.

“А как звали родителей?” – “Мать как меня,

А отец еще жив и зовется Иосифом Старым”.



“О, я вспомнил! Тебя сам Учитель сестрой называл,

Я по имени Петр, и когда-то с тобою играя,

Я тебя на коленке – ты помнишь? – качал.” –

“Нет, старик, я не припоминаю”.



“Всю Империю вдоль-поперек исходил,

Проповедник средь глада и боя,

Я народ твой учил, я народ твой крестил.” –

“Нет, старик, незнакома с тобой я”.



“Ты сестра Самого, Иисуса сестра,

Буду раб твой послушный и низкий,

Там замолвлю словцо как настанет пора!” –

“Нет, старик, ты чужой мне, не близкий”.



Напряглась на трезубце Марии рука.

В многоцветном Театре упали движенья и звуки.

И Мария молчит и не слушает бред старика,

А внимательно смотрит на весь Колизей, на все руки.



Так и знала – судьба старика решена.

От Нерона и до распоследнего самого перса,

Вечный Рим, люди все и религии все, вся страна,

Приговор оглашают стотысячным pollice verso.



Из Арены ворот, чуть кренясь на крутом вираже,

Выезжает отряд божедомов, одежда в заплатах.

И молчит уже Петр, каменеет уже,

На кресте, на трезубце нанизан как рыба, распятый.



— Барыбино , 17.04.2009

Да брось ,майор,Юрек это какой то банальный местечковый поц, возможно нищеброт.

Вон, на контакт с Юлечкей не вышел, я с него требовал за яйца сущую мелочь- 200 штуг баков, и он слился,а главное он не знает Редина.

Вообще не пойму, зачем ты сюда суёшь вирши незнакомого мне автора.

А я с ими обоими, но по отдельности, выпивал.

Ну, чтобы ты сообразил, что взятый на вооружение метод огромного количества неясных слов изобретен не тобой.

Дак я вообще ни на что не претендую...в курсе

В стихе за Брандо - мурло плюс затыцал. Но у Барыбино от майора, сцуко, мощь невероятная, аж зачитался.

#19 - а ты знакомься салтыков.. знакомься... и учись, и скажи спасибо еще.... это ты нихуя никому незнакомый, а Бабрыбино, то Барыбино... тебе до него, как мне до задного прохода вселенной

Стерто имя, ты сам-то себя ещё не подутомил однообразными реакциями?

А то сдаётся мне, про задний проход ты себе льстишь

не твоё собачье дело, салтыков... не пизди под своими текстами... тебе сколько раз повторять тупоголывый? сиди блядь и слушай... ебалом челкай перед своей шалавой

а то сдастся так, что проглотишь и не вытащишь

тоже не все понял, но плюсану. не графомания это. чо-то другое. палата шестая, возможно.

пустословие и есть графомания, Коля.. причом тут палата?

а бессмысленное пустословие, и нагромождение хуйпомичего и вся - это уже хуета

Бессмысленно дискутировать короче, когда собеседник - инфантильный идиот и к тому же эксперт по поэзии..

Есть сильные места +

Ох, и нахуевертил..

Но соглашусь с РК

#32 - у тебя сылтыков, собеседников пока тут нет.. ггг

Круто. Очень круто. И всё понятно, даже то, чего не дописано...Спасибо, Макс.