мадам как вы оказались в швеции

Автор: karapuz 1.

- Мадам, как вы оказались в Швеции?

Человек с лицом цвета вареной моркови озадаченно перелистывает мой паспорт, а тем временем , сзади нас, при въезде на мост, вырастает хвост из трейлеров.
Водитель ближайшего из них лениво вылезает из-за руля и производит несколько боксерских пассов в дрожащем мареве.

- Митя, ты что-нибудь понимаешь? Почему этот прекрасный человек говорит нам про какую-то Швецию?

Митя перестает улыбаться и даже дышать - в моей интонации он улавливает скрытую тревогу, грозящую перетечь в тихую панику.

…Митя – обладатель повышенного, для существа его рода, уровня эмпатии. Он деликатен, отзывчив и сострадателен.
На прогулке, к примеру, заслышав щелчок зажигалки, он без напоминаний притормаживает.
Делая, впрочем, вид, что на самом деле его крайне заинтересовало нечто за линией горизонта.
Его не надо упрашивать уступить половину топчана припозднившимся гостям и разным приблудным кошкам.
Он остерегается ходить по свежевымытому полу.
Синхронно со мной зевает.
Ретируется, когда плачу.
Отводит глаза, когда ем пончики…

Человек с оранжевым лицом ждет. Ему жарко.
Он отдувается и смахивает со лба пот.
Митя просовывает в окно башку, вываливает язык и тоже начинает показательно дышать.
Всем своим видом демонстрируя солидарность.
Человек опасливо отодвигается, жестом делает мне знак съехать с обочины в придорожный карман и удаляется в стеклянную будку при въезде на мост.
Глушу мотор.
Мимо лениво плывут разновеликие трейлеры.
Вползая на мост, они сливаются в сплошную белую полосу.
Навстречу им движется такая же: середина июля, конец воскресенья, жара.

…Двух дней и ночей, проведенных мною в дороге, хватило, чтобы доподлинно узнать содержимое трейлеров: ящики баночного пива, штабеля складных стульев, мангалы, удочки и велосипеды с кучей белобрысых детей к ним в придачу.
Еще, маленькие, но голосистые собачки неизвестной породы.
Упитанные, реже - просто веснушчатые супруги.
Часто - пара приятелей для компании.
Все, как один, в шортах, кроссовках и просторных майках навыпуск.
Все веселые и добродушные.
Конечный пункт прибытия –лесные озера.
Финляндия – страна озер.
На каждом, прямо под соснами - приютились кемпинги с раскиданными по берегу веселенькими красно-белыми домиками.
В зарослях камышей - места для пикников и рыбалки, оборудованные резными лавками, аккуратными поленницами, бревенчатыми укрытиями на случай непогоды и утварью, вроде метел, жестянок со спичками и котелков. Узкие стрелы дощатых мостков.
Дровяные бани прямо на воде.
Причалы с ожерельем разноцветных моторок.
Крохотные пятачки песчанных пляжиков.
Разгрузившись, компании незамедлительно рассаживаются кружком, и начинается веселье.
Музыку, по моим наблюдениям, врубают редко.
Зато далеко окрест разносится шум разговоров и чпоканье открываемых банок.
Редкое затишье перемежается взрывами хохота.
Захлебываясь лаем, им вторят собачонки.
Ребятня тем временем носится на великах или дрызгается до посинения в воде.
Тянет дымком от мангалов.
По мере распития соседние компании знакомятся и сдвигают стулья. Ближе к ночи детей кормят, загоняют спать, и градус веселья начинает зашкаливать.
Из окна нашего бунгало Митя с неослабевающим интересом следил за ходом одного из них.
До глубокой ночи слышались возбужденные возгласы, топот ног и звуки потасовок.
Белея телами, с визгом носились голые, простоволосые женщины.
Кто-то пыхтел. Кого-то рвало.
Кто-то пьяно скребся под моей дверью и ласково мычал нечто уговорительное.
Я не рискнула той ночью выйти наружу даже по малой нужде и воспользовалась ведерком для мусора…


Жду краснолицего. Сердце колотится так, что можно, опустив глаза, узреть его толчки.
Впереди нас, поперек моста, над самой его серединой полощется растяжка, на обратной стороне которой просвечивающе значится: egirevS llit nemmoklaV.
Мысленно перевертываю: Valkommen till Sverige.
В груди ёкает: valcomen это welcome, а Sverige это Швеция.
Добро пожаловать в Швецию.


Набираю трясущимися руками Колесникова.

-Серый, - говорю страшным шёпотом – я пропала.
-А? – говорит Колесников – не слышу! Говори громче!
-Не могу, - говорю - громче. Я как-то… сама не знаю, как… очутилась в Швеции. В Шве-ци-и, понимаешь? Паспорт у пограничника. Что мне делать?
-А? – опять переспрашивает Колесников – В какой Швеции? Ты что, с ума спрыгнула? Каким чертом тебя туда занесло? Где были твои глаза?
- Серый, - говорю чуть не плача - откуда ж мне было знать? Ни пограничного контроля, ни этого…как его… шлагбаума! Я просто прокатиться к этим… к порогам! Митю искупнуть… Меня на обратном пути перехватили. Что делать? Что делать?

Услыхав свое имя, Митя растроганно лезет мне в лицо целоваться.
Я отпихиваю его .

- Что делать, что делать… Дуру лепить! - подумав, говорит Колесников - Говори, что не знала, не видела… прикинься там… поплачь… короче, дави на жалость. Всё! Отбой. Я перезвоню.

Через минуту телефон оживает.

- Газовый – интересуется Колесников – где?
-В сумочке –говорю .
-Перепрячь! – командует он – будет обыск, точно тебе говорю. Вот ты влипла… А лучше выкинь нахуй!
-А куда? – рыдаю в ответ.
-В окно, дуреха! – кричит трубка.

Отбой.
Нашариваю сумочку, непослушными руками вынимаю газовый и вдруг вижу – идут. На этот раз двое.
Лезу себе под юбку.
Митя заинтересованно заглядывает мне через плечо.

-Отвернись – шиплю.

Митя потупливается.


У машины уже стоят.
Прежний человек держит мой паспорт с отсутствующей шведской визой. Новый заглядывает в машину.
На нем клетчатая рубашка. В противовес краснолицему, он – негр.
И он прямо таки блестит на солнце.

-Это кто? – кивает негр на Митю.
Польщенный вниманием, Митя опять высовывается в окно и, завидев сверкающего черного человека, умильно облизывается.
- У него все в порядке, вот паспорт, вот медицинские справки… - роюсь в бардачке.
-Не надо, - останавливает меня ладонью черный человек и велит открыть багажник.

Стоим у багажника.
Взору пограничников открываются: два мятых эмалированных тазика - побольше и поменьше, ошейник с шипами, измочаленный обрывок каната, покусанный баскетбольный мяч, кулек пряников, ящик тушенки, холщовый мешок с гречкой и мокрый купальник, свернутый двумя сирыми комочками.

- Мадам – русская? - с интересом смотрит на меня чернокожий пограничник.
- Русская, русская… Вон у него все документы, – киваю в сторону краснолицего.
- Как мадам оказалась в Швеции?
- Понимаете,– умоляюще складываю руки я – мы - из России. Из России мы, – кругообразно рисую в воздухе - У нас там все ясно: вот- граница, вот - человек в форме, вот - паспортный контроль, и все такое… А у вас… - неожиданно мой голос начинает звенеть негодованием - вы меня простите, ну ничего ж не понять простому человеку! Где форма, отличительные знаки? Что это за рубашка в клеточку? Где указатель, что вот тут – тут! – рублю рукой - заканчивается одна страна и начинается другая? Где, я вас спрашиваю?

Пограничники ошеломленно переглядываются, чернокожий что-то вполголоса говорит краснолицему, тот пожимает плечами, и они удаляются в свою будку.
Мне видно, как они совещаются, щелкают кнопочками компьютера, изучают, сблизив головы, экран.
Нервно стиснув руки, бегаю вокруг машины.
Мысленно выстраиваю оборону, готовлю аргументы.
Митя пробирается за руль и сидит там, судорожно зевая и пукая от волнения – переживает.
Спустя четверть часа мне возвращают паспорт и отпускают восвояси.
С вежливым напутствием не нарушать в дальнейшем чужих государственных границ.
В зеркало заднего вида мне видно как пограничники, симметрично сложив на груди руки, долго провожают нас взглядом.
Таким взглядом, должно быть, консилиум хирургов провожает неоперабельного больного.

Перезваниваю Колесникову.

-Все в порядке! Отпустили….
-Уф… твою мать…Ну ты даешь… Завтра чтоб как штык на границе! Поняла? Как штык!
-Поняла!
-Ну все. Отбой.

В пах упирается что-то твердое.
Запускаю руку в трусы и нащупываю газовый баллон.
Меня начинает разбирать смех.
Митя, преданно глядя на меня, чихает и весело машет хвостом.

2.

…Когда-то, еще в школе, Колесников был в меня влюблен.
Теперь он с девяти до трёх ведет прием в районном психдиспансере.
В оставшееся время суток ездит по вызовам к алкашам лечить “белочку”. Мне звонит, чтобы потрепаться.
Главным образом, о своих бабах: одной сделал ремонт, установил теплый пол, а она… Вторая вообще, черт-те откуда, кажется, из Улан Удэ, приехала с ребенком, он снял ей жилье, устроил на работу, а она…. Рассказывает и о наших бывших одноклассниках – Колесников в курсе судеб многих из них.
Некоторые числятся у него в пациентах.
Прощаясь, интересуется состоянием Елизаветы Агаповны.
Елизавета Агаповна – моя душевнобольная матушка.
За ней нужен глаз да глаз.
Она попеременно живет то со мной, то в клинике для умалишенных.
В короткие периоды просветления она юморит :
“Быстрее сдохну!“ – и волочет на веранду тяжеленную лопату - чистить снег. Мне слышно, как она шаркает там, распевая комсомольские марши. “Быстрее сдохну! “ – кричит она, хохоча, и по сильному запаху газа становится ясно, что пора вызывать Колесникова с бригадой: налицо обострение недуга.
В светлые дни ремиссии матушка трогательно заботится обо мне.
С невинным видом проносит в своей сумочке мимо кассы супермаркета резиновые сланцы, зубочистки и прочую дребедень.
Не дождавшись благодарности, упрекает с кроткой обидой:
“Для тебя стараюсь. Если б не моя бережливость, ты бы давно умерла с голоду.“
На мои резонные, но осторожные увещевания парирует вполне здраво для человека с ее диагнозом:
”У государства не убудет. Мало оно у меня украло? Пенсию – украло. Здоровье – украло. Я сорок лет медсестрой высшей квалификации! И што?”
А то принимается рассуждать о моей женской доле:
“Пока с тобой живет вот он, - лукаво указывает матушка пальцем на сорокакилограммового сенбернара Митю - в твоем доме не будет мужской ноги! Так и знай. Колесников не в счет. ”
В ее словах есть доля правды.
“Гляди! Черт! Черт! В печь его, в печь! ” - в другой раз кричит она, выкатив глаза на испуганного, поджавшего хвост Митю.
И я иду собирать ее больничный чемоданчик.

- Сил моих больше нет, - как- то жалуюсь Колесникову, отвезя матушку в лечебницу в очередной раз.
- Тебе надо развеяться, - говорит Колесников – съездить куда-нибудь.
-Ага… А Митька?

Колесников задумывается.

Через день он перезванивает и излагает план:

-Значит, так. Загранпаспорт у тебя есть? Отлично! У Митьки какой-нибудь собачий документ имеется? Чо, серьезно?? Ну, тогда вообще отлично! Выездные документы, справки о прививках и прочую чепуху беру на себя. Ты едешь в Финляндию. Я говорю – в Финляндию! На озера. А почему сразу - нет? С Митькой, с Митькой поедешь! Да они там все энимал-френдли, не переживай, я справки навел. День туда, день обратно. Недели там тебе хватит? Я говорю, трех дней достаточно? Не… меньше трех, думаю, нельзя. Маршрут наметим. Какой еще газовый баллончик? Ты чо?... Ну, ладно, посмотрим… это сейчас не главное. Слушай дальше! Приглашение вышлет Матюшкин. Я говорю – Матюшкин! Ну да, наш Матюшкин! Тебе, кстати, привет от него. Нормально поживает. Aquila non captat muscas! К нему заезжать необязательно: приглашение – чистая формальность. Всё! Отбой.

3.

…Матюшкин появился в нашем классе в трудную пору подросткового взросления, когда умение доказать и, что немаловажно, отстоять право на место среди себе подобных - котируется выше прочих.
Внешность Матюшкина этому не способствовала.
Он был очень толстым мальчиком, с несколько брезгливым выражением лица, тяжелым подбородком и одышкой.
Носил толстые очки и, как выяснилось позже, ортопедические ботинки. Первого сентября его завели в класс и, как подопытного, оставили, тихо прикрыв дверь.
Он сел, где ему указали, и безразлично сгорбился.
На уроках, игнорируя разговорчики, хмуро внимал учителю.
На переменах никуда не выходил, а сидел безучастно кучей.
По виду – ничего не делал, но по ощущениям – был занят какой-то напряженной работой мысли.
Казалось, ему ни до кого нет дела.
Долго такое издевательство продолжаться не могло, и главный приколист класса Колесников подкрался и, беззвучно трясясь от смеха, нацепил на возмутительно равнодушную спину записочку со словом ПИДОРАЗ. Записочка провисела на загривке новенького всю перемену, пока кто-то сердобольный не указал ему на неё.
Дальше произошло следующее.
Матюшкин мельком прочел оскорбительное сообщение, неспешно достал из пенала огрызок красного карандаша и, кривя в снисходительной улыбке губы, исправил безграмотную надпись – с двойным подчеркиванием каждой ошибочки! – на: ПЕДАРАСТ.
Редакция записочки ушла гулять по классу.
На этом эпизод исчерпан не был.
Покопавшись у себя в портфеле, новенький выудил чистую тетрадь, аккуратно выдрал из нее лист, посопев, написал на нем что-то и - не сразу, а слегка поборовшись с собственной толщиной - прилепил его себе на загривок.
Aquila non captat muscas* – значилось на листочке в клеточку.
Выходка новенького потрясла впечатлительного Колесникова до глубины души, а сам эпизод с записочками непостижимым образом положил начало странной и прихотливой дружбы между этими непохожими мальчиками. Колесников - обычно вертлявый и беспечный фигляр – преображался и становился до забавности тихим и даже робким в присутствии Матюшкина. Поначалу Колесников еще пытался покровительствовать новенькому - при встрече фамильярно мял ему кулаком живот, а на переменах норовил ходить с ним в обнимку.
Но Матюшкин самым невинным образом пресек такое панибратство: его привычная поза глубокомысленной задумчивости – левая рука прочно покоится в районе солнечного сплетения и держит локоть правой, в горсть которой в свою очередь погружен подбородок - препятствовала такого рода шуточкам.
Матюшкина эта противоестественная дружба эта не тяготила - он терпел своего легкомысленного и мелкотравчатого друга, как терпит пень слетевший осенью лист, и в его отношении к Колесникову было больше снисходительности, чем дружеской теплоты.
После школы оба пошли в медицину.
Ординатура совпала с трудным периодом в жизни страны.
Колесников зарабатывал на хлеб преимущественно ночами.
Умирая от страха, анестезировал подпольные аборты в операционной кардиологического отделения.
Матюшкин с головой ушел в науку, придумал и запатентовал крутое изобретение, которое его лаборатория выгодно продало за границу.
С наступлением лучших времен, услуги Колесникова перестали быть востребованным – женщины научились самостоятельно решать проблему нежелательной беременности.
Но Колесников не унывал - по совпадению, или закономерно, резко алкоголизировалось мужское население.
Тогда он быстренько переквалифицировался в нарколога и стал мотаться по вызовам к алкашам.
Ставил капельницы и лечил запойных.
Матюшкин тем временем перебрался в Европу.
Открыл перинатальный центр.
В Европе высоко ценили здоровье граждан и достойно оплачивали услуги специалистов по вынашиванию и родовспоможению.
Открыл второй центр собственного имени.
Обжился. Приобрел недвижимость в Праге, но осел в пригороде Хельсинки - Финляндия отдаленно напоминала ему Россию.
На родине у него остались пожилые родители и старшая сестра – инвалид, которых он обеспечивал.
В отпуск родственники регулярно ездили к своему благодетелю…

4.

К Матюшкину я не поехала.
Все три дня, проведенные на озерах в Финляндии, мы с Митей помирали от адской жары.
Родина встретила нас дождями и холодом.
Сразу за полосой отчуждения прозрачные сосняки сменились темными сырыми ельниками.
Из глубоких канав поднялись в человеческий рост травы.
Машина то и дело ухала в колдобины.
Вдоль обочин, на перевернутых вверх дном ящиках сидели низкорослые люди в надвинутых на глаза капюшонах.
У их ног, обутых в бурые от грязи резиновые сапоги, стояли ведра с ярко-желтыми юбочками лисичек, черными шайбами груздей и влажной драгоценной черникой.
Я медленно ехала и вглядывалась в лица.
Кирпичного цвета, испитые, обветренные, обметанные лузгой подсолнечника лица мужиков и баб, сопливые лица детей, злые лица подростков…
Одни с надеждой провожали меня взглядом, другие безучастно смотрели перед собой.
Глаз выхватил странную парочку.
Они тоже стояли с маленьким ведерком черники, но несколько в стороне от прочих и, как выяснилось, голосовали.
Оба поджарые, белозубые, загорелые, одетые в комбинезоны, непромокаемые ушаночки с козырьками, походные ботинки и просторные клеёнчатые дождевики.
Оба с высокими, туго набитыми рюкзачками за плечами.
Оказалось – американская пара, путешествующая автостопом из Хельсинки в Санкт-Петербург.
Ехать им было недалеко - до поворота на Выборг.
Митя гостеприимно перелез в багажник.
Попутчики довольно сносно изъяснялись по-русски.
Но даже после обмена дежурными фразами и улыбочками, я не смогла определить их гендерную принадлежность.
Ехали молча.
Однообразно моросил дождь.

-Bоу… looks as if the time has stopped forever in this country, - вдруг, откашлявшись, произнес один из попутчиков, глядя в окно.

- Yeah…** - задумчиво откликнулся второй.

Рассталась я с ними без сожаления.

Под Торопцом нам встретилась медведица с тремя косолапыми медвежатами.
Медвежье семейство доверчиво, не спеша, переходило пустынную трассу.
В носу защипало.

-Мишки… - сказала я растроганно – мишки идут…



--------------------------------------------
* орел не ловит мух
** - бог мой, кажется, что в этой стране навсегда остановилось время
- да...