Назад в прошлое

Автор: ivantgoroww - Не забудь купить себе пельмени, или, что ты там будешь жрать. Готовить я тебе не собираюсь, у меня своих дел хватает, - крикнула вслед мне Светка.

Отношения с сестрой, в последнее время, не особо клеились. Испортил нас извечный квартирный вопрос. Пока родители были живы мы, худо-бедно, общались. Светка жила отдельно от нас. Она рано выскочила замуж, рано родила, рано развелась. Когда я был в армии - не стало отца, Светка переехала с дочкой к матери. Когда я валялся в госпитале - умерла мама и ещё полтора года я возвращался лишь наездами. За это время Светка успела почувствовать себя полноценной хозяйкой в квартире и тут вернулся я.
И вот теперь уживались мы со Светкой - еле как. Сестра, впрочем, времени не теряла. Она пыталась отжать мою долю, обставив это моей контузией: мол, дурак парень, инвалидом вернулся с войны. Вот так и стали мы врагами. Когда нет общих скреп тяжело разным людям, с разной судьбой, вместе жить в одном пространстве. Скрепой этой были родители, потом их не стало... Светку можно понять, тяжело ей одной девку тянуть на зарплату кассира в Магните, да и замуж, наверное, хочется. Только не всякого мужика привлекает прицеп из ребёнка и брата инвалида.
Мне тоже нужно было как-то вертеться. Медальки непризнанных республик -это конечно прекрасно, только помимо морального удовлетворения и осознания, что ты смог защитить русских людей от укрофашистов, они совершенно ничего не стояли. И вообще лучше было не распространяться на счёт того, что ты воевал там. Народ по-разному думает: кто-то поддержит – скажет добрые слова, а кто-то и лицо скривит, назовёт оккупантом. Светка этой темы коснулась один единственный раз, осторожно поинтересовавшись, можно ли что-то выручить за мои “висюльки” и не положена ли мне какая-нибудь выплата от государства? Узнав, что награды мои, ровным счетом, ничего не стоят, а государство мне ничего не должно, она потеряла к этой теме интерес.
От отца остался жигуль пятой модели. Приятель, который тоже был в донецких степях, помог сделать медсправку, Светка устроила работать в магазин, доставщиком. Работа конечно не из лёгких, каждый день таскать пакеты с едой, бегая туда-сюда по этажам с изувеченной ногой, а домов, где есть лифт – раз, два и обчёлся. Впрочем, выбирать не приходилось.
Жара изматывала, ныла раненная нога, хорошо, что оставался всего один заказ. Я посмотрел адрес в чеке и резануло - неужели она, Сашка? Ленина пятнадцать, четвёртый этаж, точно - её адрес, который уже успел затереться в памяти. Перед армией у нас с ней была любовь и она даже меня ждала. Только из армии я не вернулся, оставшись на сверхсрочную. Мать говорила, что Сашка уехала в другой город, там вроде вышла замуж и родила.
Что делать, если она здесь, мать приехала проведать или ещё что? Узнает ли она меня теперь, такого. Вообще-то встречи с бывшими одноклассниками и друзьями детства, переносились мной болезненно. От расспросов уходил, на жалость не откликался, да и не искал я этой жалости. Вскоре и понимание я перестал выглядывать - не нужно оно стало: ну воевал и молодец, сам полез туда, никто тебя не гнал; решил в войнушку поиграть, а что покорёжило всего, кто же в этом виноват? Поэтому я решил ограничить общение с теми с кем был близок когда-то, зачем мучить друг друга - им тяжело находится со мной, смотреть на меня, а мне тяжело с ними.
Солнце всё сильнее жгло покалеченную плоть, рубцы на лице взгрелись и побагровели. Проскользнула мысль вернуть заказ в магазин, не подниматься, не рисковать, встретиться с ней взглядами, если Сашка здесь. Хотя, скорее всего, нет её в городе и нечего выдумывать, вспоминать.
Всё таже “панелька”, стоит, пропустив через себя время, как ни в чём не бывало. Сашкины два окна и балкон, подъезд, в котором мы целовались под утро перед тем, как расставаться. Кажется, что ничего не изменилось, хотя это не так, я изменился.
Звоню в дверь и слушаю тишину. И вот, в эту тишину, вплывает шарканье шагов за дверью, скрежет замка и мой надтреснутый хрипотой, неуверенный голос:
- Ваша доставочка!
Сашка изменилась: округлилась фигурой, волосы сильно остригла и поменяла цвет, теперь она была брюнеткой, хотя в моей памяти она конечно осталась блондинкой… Впрочем и меня жизнь значительно перерисовала.
- Славка, Булдаков, ты!? – после секундного замешательства она улыбнулась, и я отметил, что улыбка осталась прежней. - Ну, привет!
Я уловил её скользящий взгляд по шрамам, тянущимся от шеи к подбородку и дальше по щеке к разорванному уху и мне стало больно, так, словно осколки от разорвавшейся мины вновь врезались в кожу.
- Извини, - нарушила Сашка неприятную паузу, - что-то я оторопела, просто слышала, что убили тебя, там, на Украине.
- Ну, как видишь, живой, - попытался улыбнуться я.
- Проходи Слав, чего стоишь, как не родной?
Сашка раскидала продукты в холодильник и по полкам. Я прислушивался, пытаясь понять, есть ли кто ещё в квартире.
- Я одна, - поняв моё смущение, объяснила Сашка, - мать на даче, говорит, что не может в городе в такую жару.
- А муж где, дети?
Сашка поставила кипятиться воду, сыпанула в чайник заварки и как-то сникла лицом, перестала улыбаться. И я понял, что зря завёл об этом разговор.
- С мужем развелась, - махнула она рукой, - а дочь второй год уже не вижу. Муженек постарался. Он следаком работает, там у него всё схвачено. Не подступиться. Я ещё, дура, в синьку ударилась, покончить с собой пыталась, - только теперь я заметил зарубцевавшиеся вертикальные шрамы на левой руке. - В психушке лечилась потом. Хотя пенять не на кого, сама во всём виновата. Сосед там был, паренёк молодой, как-то сошлись с ним. Он мне и улыбочки, змей, и то да сё, пока муж круглые сутки на работе. Понесло короче меня в блуд. Стыдоба конечно.
Значит и у Сашки всё вышло через жопу. Кто знает, как бы всё сложилось, если бы мы не расстались или как было бы у меня? Если бы, да кабы, лишнее это. Каждый из нас выбрал себе ту дорогу по которой он пошёл и ничьё решение на это не могло никак повлиять. По крайней мере так хочется думать. Если не верить в это, то можно накручивать себя до бесконечности. Тогда получится, что я и родителей раньше времени в могилу свёл и Сашке до кучи жизнь сломал.
- Извини, Слав, грузанула тебя сходу. Ты расскажи, чем живёшь?
- Покромсало меня на войне хорошенько, поэтому с нормальной работой трудно. Доставщиком, вот, устроился.
- Бедненький, досталось тебе.
- Это был мой выбор.
- Вот надо было туда лезть, скажи? Разобрались бы эти хохлы и без тебя.
- Там русские люди, их нужно было защищать.
- И что, много защитил?
Тема сползала в неприятную для меня плоскость. Слишком тонкий лёд и не хотелось под него проваливаться вновь, особенно сейчас. Меньше всего мне хотелось объясняться на эту тему с Сашкой. Только, похоже, было поздно – точка невозврата была пройдена.
- Я защищал не только людей, пойми, мы там защищали Русский мир! Чтобы русские люди могли свободно говорить по-русски, - и сколько не пытался я придать голосу уверенности, прозвучало это всё, как-то фальшиво. И Сашка, конечно, это уловила.
- Ты сейчас говоришь, как Соловьёв по телевизору в своей программе, - улыбнулась она, впрочем, улыбнулась не зло, не надсмеялась.
Вот и ушёл я под лёд. Сложно это всё объяснить тем кто не был там, на войне. Когда ты в бою, то нет никаких сомнений и кривотолков, что ты проливаешь кровь за правое дело. Здесь же, на гражданке, такой уверенности не было. Здесь всё пропускалось через призму, которая почему-то любое правое дело преломляла, делая уродливым и ненужным. Таким же уродливым и ненужным, каким здесь был я. Ветераном никому ненужной войны, о которой проще промолчать, чем чего-то объяснить.
Однако я видел, и уже никогда не смогу забыть, крохотные детские гробики в Горловке, в которых дети лежали сшитые, словно куклы из фильмов ужасов; иные были и вовсе закрытыми, потому что не смогли ничего собрать, для того чтобы сшить. И всё это не сон, всё это на самом деле. Боль людей там живущих, под постоянными обстрелами, которую ты пропускаешь через себя, она тоже настоящая. И вот там, в задушенном огнём Славянске, в донецком аэропорту, в Дебальцево, Илловайске, там не было ни у кого никаких сомнений, что всё не зря, что всё не просто так, а вот здесь, нет-нет, да и проскакивали такие мыслишки. И так становится тошно, в такие моменты, что жить не хочется.
Саша уловила это всё, мысли, переживания и решила не продолжать неприятный для меня разговор.
- Прости, не нужно мне было касаться этой темы. Может, ну его этот чай, у меня водочка есть, давай лучше старое вспомним.
- Я за рулём.
- Проблема какая, ну у меня останешься, в первый раз что ли? – подмигнула она, – на худой конец, такси вызовем. Я на самом деле очень рада нашей встречи. Знаешь, увидела тебя на лестничной площадке и такое тепло к груди подступило. Вспомнилось, как-то всё сразу…
Как я мог отказать женщине, которая сейчас меньше всего хотела остаться одна. И вот эта женщина, сейчас, разбитая и такая же как и я иссечённая шрамами, просила у меня помощи. Сашка достала из холодильника бутылку, порезала закуски.
Давно я не пил, особенно водку, пиво ещё иногда покупал, но и от него голова начинала ныть. После второй я почувствовал, что меня уже хорошо ведёт, и боясь, что быстро напьюсь я отказался от третьей, а затем и от четвёртой…
После того, как закончилась водка, нужно было уходить, но я остался, вопреки здравому смыслу. В Сашкиных глазах я увидел жадный блеск, и понял, что для себя она всё решила. Не знаю, хотела ли она этим самым решить свои проблемы или просто развеяться от скуки или она действительно что-то ещё чувствовала ко мне, только не мог я всего этого ей дать. Война отняла у меня многое в физическом плане.
Я не мог сопротивляться её желанию, не мог просто встать и уйти, потому что мне самому нужно было почувствовать женское тепло и ласку, насладиться ей, хоть как, хоть немного почувствовать свою нужность, как мужчины. Сашка потянулась ко мне, погладила по изувеченной стороне лица, коснулась осторожно губами, я инстинктивно отдёрнулся, но она притянула меня к себе и всё больше и больше наседала. Я чувствовал жар её тела, её нежность ещё не расплескавшуюся и требующей выхода.
- Остановись, пожалуйста, я не могу.
- Что случилось?
- Понимаешь, ну, покалечило меня сильно всего, везде, и там тоже, - и я встал, чтобы уйти и забыть этот вечер, эту встречу, которую словно в насмешку устроила судьба, чтобы просто посмеяться над нами.
- Бедный ты мой, что же ты с собой сделал?
- Не нужно, я не люблю вот этого, жалости.
- Прошу тебя не уходи, останься. Просто останься.
И я остался. Пересилив своё отвращение к себе, свой стыд…

Иногда мне кажется, что это не я вернулся с войны, а какой-то другой человек, просто на меня похожий, а командир разведроты Слава Булдаков остался лежать на пыльном перекрёстке Илловайска, вместе со своими бойцами. И не я это существую получеловеком, а этот парень вместо меня. Не я это мучаюсь здесь, потому что убило меня и нет больше…
На кухне Светка готовила завтрак. Скворчала в сковороде яичница, из пыхтящей кофеварки расползался по квартире терпкий аромат кофе.
- После школы сразу домой и чтобы никаких гулянок – узнаю, выпорю, - грозилась сестра в адрес дочери.
Я тихо прошёл в ванну, не привлекая к себе внимания. Умылся холодной водой и внимательно посмотрел на себя в зеркало и задал себе вопрос: а вот если бы действительно представился такой шанс что-то исправить в своей жизни, прожить как-то по-другому. Положа руку на сердце, прошёл бы я вновь этой дорогой, которая завела меня на войну? И я знаю ответ, и я давно к нему пришёл, но не хочу сам для себя его озвучивать - не хочу… В дверь постучала Светка.
- Славка, бляха муха, ну ты долго там ещё будешь подмываться, не один живёшь, я на работу опаздываю.
Я открыл дверь впуская сестру, у которой, как всегда, левая половина лица была накрашена лучше, чем правая.
- Слав, там Татка завтрак не доела, если хочешь, съешь - не выкидывать же…