про член

Автор: Григорий Перельман Про х... Станислава Владиленовича ( письмо ко дню его рождения)
Анна Рулевская

«Что это за у вас за штучка, святой отец? – спросила девица. – У меня такой нету».
Д.Бокаччо «Декамерон»

Пару лет назад, когда боги благоволили ко мне, когда мойры плели нить моей судьбы, напевая себе под нос что-то очень веселенькое, я, то ли валяясь счастливо на постели уже после, то ли приступая к разминке на диване до, была озадачена вопросом: «А почему это, Рулевская, ты ничего не написала про мой х...?» И я ответила: «Милый, клянусь, я напишу. Я напишу целых шесть страниц про твой х...».
С тех пор многое изменилось. Судя по тому, что мойры научились насвистывать вступление к третьему акту «Травиаты», боги отвернулись от меня. Но обещания надо выполнять. Тем более, что есть повод. Не знаю, получится ли шесть страниц, но как минимум три я гарантирую.
Как девушка честная, признаюсь, что поначалу я хотела схалтурить и выдать халтуру за концепцию. То есть, написать «У Станислава Владиленовича очень большой х...», а затем размножить написанное на шесть страниц. Ныне каюсь. Недостойна была меня эта мысль. И, как женщины, и как литератора.

* * * * *
Впервые я услышала об этом предмете еще задолго до того, как начала машинально писать слово «слава» с большой буквы. В прошлом веке, в каком-то кабаке сидела напротив меня очень пьяная барышня. И вот эта барышня сказала: «Х... у него большой. Стоит хорошо».
Кто был автором этой грубой пиар-акции, я, конечно же, не скажу.
В день нашего знакомства я сильно нервничала. Не знаю, существуют ли на самом деле такие крутые раскрепощенные девахи, которым, что самим раздеться – раз плюнуть, что на голого мужика посмотреть – как два пальца… Лично для меня момент окончательного саморазоблочения мужчины всегда был очень волнительным. И не из-за того, что мне наконец-то предоставляется возможность увидеть эту штучку воочию и сравнить ее со всеми видаными прежде, а потому что именно в этот момент и наступает близость.
Надо сказать, что на нашем первом свидании Станислав Владиленович не дал мне возможности долго предаваться созерцанию, и, даже не представив нас друг другу, быстро направил свой х... в глубины моего вожделеющего тела. Мы едва успели обменяться дружеским рукопожатием.
Потом, конечно же, мы познакомились ближе. И вот, что я хочу сказать. Х... Станислава Владиленовича в чем-то лучше самого Станислава Владиленовича. Потому что он не врет, не вые...тся, живо откликается на ласку и ценит хорошее к себе отношение. В общем, если к Станиславу Владиленовичу у меня есть кое-какие претензии, то к его х... – абсолютно никаких.
Х... Станислава Владиленовича похож на деревенского красавца, ни разу не смотревшегося в зеркало, и потому не ведающего своей красоты. В нем есть приятная скромность и даже определенная интеллигентность. Рискну предположить, что он мудрее своего хозяина. Несмотря на то, что он многое повидал на своем веку, он не зазнался, не начал относиться к женщинам с пренебрежением, не впал в меланхолию, и не объявил забастовку. В общем, приятный такой х... Веселый.
Я любила его искренне и нежно. Во-первых, он никогда не причинял мне боли, умудряясь каким-то образом идеально размещаться во всех возможных полостях моего тела, несмотря на свой вполне солидный размер. Мне это было удивительно. Мой аналитик говорит, что это любовь. Правда, иногда, при оральном контакте, он мог довести меня до слез. Но что это были за слезы! О них можно было бы написать еще шесть страниц.
Во-вторых, его разнообразные движения доставляли мне ни с чем не сравнимое длительное удовольствие, нарушаемое разве что голосом его хозяина, откуда-то сзади строго вопрошающего: «Ты уже кончила?»
В-третьих, он нравился мне сам по себе, как самостоятельная личность. Мне нравился его внешний вид, нравилась рыжая растительность в его основании. Жгучий лобковый брюнет всегда обещает драму, если не трагедию. Блондин порождает невольные сомнения в своей мужественности, и только постоянная стальная эрекция способна свести их на нет. Рыжий х... похож на солнышко. От него веет добротой и верой в светлое будущее. И даже когда он тихонько отдыхает на боку, смотреть на него радостно.
Мне нравился его запах. Х... Станислава Владиленовича не пытался делать вид, что пахнет розами или «Шанелью №5». Он пах так, как должен пахнуть х.... Этот запах невозможно разложить на ноты и описать. Можно сказать только, что нормальную, не отравленную «шанелью» женщину, такой запах сводит с ума.

* * * * *
Пока на свете будет оставаться хотя бы один х..., окружающие будут спорить, имеет или не имеет значение его размер. На самом деле, на этот вопрос невозможно ответить. Когда ты влюбляешься в мужчину, размер точно не имеет значения. Когда ищешь партнера на одну ночь, тем более. И все же размер важен. Важен примерно так же, как легенда о том, что подарки в новогоднюю ночь приносит дед Мороз. Иначе, почему мы с упорством идиотов внушаем это своим детям, хотя прекрасно знаем, что это неправда?
Разбуди ночью пятиклассницу, и она расскажет, по каким видимым приметам можно догадаться о размере х.... Это нос, пальцы рук и длина ступни. Пятиклассница, правда, добавит, что, по мнению антропологов и сексологов все это х...ня.
Да, осечки случаются довольно часто. Но в случае Станислава Владиленовича можно было бы определенно сказать: «Нет, эти пальцы не лгут»,
Х..., конечно же, неотделим от его владельца. Никуда им не деться друг от друга. Вот, допустим, принадлежал бы данный х... какому-нибудь другому журналисту. И что, писала бы я о нем? Да ни х...! А будь у Станислава Владиленовича маленький х...? Конечно, писала бы. «И с чувством, может быть, еще сильнейшим…»

* * * * *
Он входил в меня как-то по-свойски, как будто к себе домой приходил. Редко спереди, чаще откуда-то сбоку и очень часто сзади. Как говорили культурные древние китайские мужи, ему нравилось попадать в свои владения и через «заднюю калитку сада». Вообще, на одном месте ему долго не плясалось. Он любил разнообразие.
Он начинал свои возвратно-поступательные движения, как будто немножко стесняясь. Как будто спрашивая: «Ничего, что я тут?» Потом наглел все больше и больше, забывал всяческие манеры и под конец совершенно терял самоконтроль. И чем сильнее он настаивал на своем праве быть таким, каким создала его природа, чем больше он раздувался от самомнения, тем приятнее было мое общение с ним. Это, пожалуй, невозможно описать. Когда ты каждую секунду молишься о том, чтобы так было всегда, всегда; когда тебе сейчас скажут «умри», а ты ответишь «Да ради Бога, да пожалуйста, только можно вот так вот я и умру? Вот именно в этой позе?» Все на свете меркнет перед несколькими минутами между моим оргазмом и оргазмом Станислава Владиленовича, когда его х.... ощущается каждой клеточкой моей слизистой оболочки, когда он наполняется сам собой так, что вот-вот лопнет, и все, все в эти минуты во мне, и я, кажется, знаю, как мир создавался, и знаю, что смерти нет, но я не думаю об этом, а знаю это каким-то совершенно иным способом. И не скорбь умножают эти знания, а наслаждение. (Вот так-то, Слава. А ты говоришь, физические упражнения… Да, пошел ты на х...!)
И все-таки мы с х.... неоднократно одерживали победу над этой непростой шизоидной личностью. Сдаваясь на милость победителей, Станислав Владиленович стонал, кричал и рычал во весь голос.
Я безумно скучаю по ним обоим.

* * * * *
Бывают женщины, которые минет не любят. Я сама таких встречала, но я, честное слово, их не понимаю. Когда Станислав Владиленович сказал, что хочет кончить мне в рот, я возликовала.
Если я хоть что-нибудь понимаю в психологии, минет является актом величайшего доверия со стороны мужчины. А для женщины возможностью доставить удовольствие и самой его получить. Хотя, удовольствие это скорее духовное, чем физическое. Но, кто сказал, что это плохо?
Мне нравилось такое интимное соприкосновение с х.... Станислава Владиленовича. Мне нравилось, что сказать словами о своих чувствах я не могу, а могу сказать только движениями щек, неба и языка. Мне нравилось, что в ответ на высказанные таким образом чувства его х.... живо реагирует быстрым увеличением или последним содроганием. Мне кажется, мы с ним понимали друг друга.
Он доверял мне волшебную тайну своей эрекции и жизнеутверждающее торжество эякуляции. Мне хотелось бы написать подробно о том, как его головка упиралась в мое небо, как я скользила языком вдоль его ствола, как осторожно дотрагивалась до его уздечки, как напрягала все ведомые мне мышцы лица, чтобы всосать его как можно глубже. Кажется, нет слов таких, но вот же, появляются! Мне жаль, что я никогда не могла толком распробовать его сперму. Станислав Владиленович всегда кончал мне практически в горло, а мне хотелось смаковать ее. Но я знаю этот вкус. Вкус любимой Станиславом Владиленовичем азиатской кухни, сладко-соленый вкус жизни. Я знаю, я слишком патетична, но кто, по здравому размышлению кинет в меня за это камень?
Том Круз орал в фильме «Магнолия»: «Уважайте член, мать вашу!»
Я уважаю. Честное слово. Во мне нет фаллической зависти, но есть фаллическое восхищение.

* * * * *
Никогда не забуду одного еврейского юношу из моей юности, впоследствии нашедшего мужское счастье в лоне ортодоксального иудаизма. Он трогательно поправлял очки на шнобеле и, в зависимости от близости того или иного еврейского праздника, изрекал: « Я думаю, ханукальная постановка воспроса должна быть такова…» « Мне кажется, в предверии Йом Кипура эту проблему мы должны рассматривать следующим образом…» «Приближающийся Пурим дает нам ответ на этот сложный вопрос…»
Так вот, в память о том юноше, гениально сыгравшем царицу Эстер в пурим-шпиле 1989 года, я объявляю «деньрожденьевскую» актуальность темы. Возможен ли хоть один день рождения без участия х...? ( Ревностных католиков убедительно прошу оставаться на местах.)
Ответ очевиден. И тема письма выбрана мною не случайно, оттеснив трудноподъемное эссе о Казанове и де Саде, которое я замышляла ранее. Что мы все без х....? Абсолютное ничто. Х... имеет полное право заявить о себе во весь голос: «Здесь ничего бы не стояло, когда бы не было меня». И в свете всего вышесказанного, ответьте, господа присяжные заседатели, можно ли считать проблему под названием «Станислав Владиленович меня больше не е...т», проблемой малозначительной и не заслуживающей внимания?
Мойры опять затянули свою волынку из третьего акта. Они заглушают слова Джованни Бокаччо, рекомендовавшего девушкам тесное общение с «мужским дъяволом», от которого «множество удивительных вещей может ПРОИСТЕЧЬ И ВОСПОСЛЕДОВАТЬ» ( Где переводчик? Я хочу пожать ему руку!!!). И я спрашиваю себя, может? Могло ли? Сможет ли снова?
Ну, вот. Четыре страницы. Смело. Беспрецедентно.