Андрюша Пряник покоряет мир

Автор: Братья Ливер - Мальчики и девочки, негодяи и мерзавки, болтики и гаечки! – голосил в микрофон со сцены вертлявый набриолиненый хлыщ. – Впервые перед большой аудиторией. Сейчас. У вас на глазах. Тот, кто завтра проснётся звездой, кумиром, секс-символом, и чьё имя будет знать даже ваша восьмидесятилетняя бабушка. Совсем скоро он будет великим, а сейчас перед вами – именно перед вами! - его дебют. Встречайте. Андрюша-а-а Пря-я-я-яни-и-ик!
Нетерпеливый гул расплылся над толпой зрителей, истерически запульсировали прожекторы под потолком, кто-то подбросил в воздух лифчик. Хлыщ с микрофоном напряжённо улыбался, то и дело с тревогой зыркая через плечо. Когда в зале уже начали посвистывать, на сцене показался до крайности странный человек. Это был молодой толстяк с унылым безволосым лицом и пластикой пингвина на лежбище. Публика с изумлением разглядывала свитер в ромбиках, мешковатые штаны, созвездия прыщей на щеках и прилипшую ко лбу сальную чёлку будущего кумира и секс-символа. Близоруко сощурившись в зал, толстяк вдруг всполошился и попробовал убежать за кулисы. Но чьи-то мускулистые руки тут же вытолкали его обратно. Сквозь гогот из зала хлёстко, как комья грязи, полетели выкрики:
- Давай, туша, не ссы!
- Тряхни жирком, холодец!
- Жопа! Жопа с глазами! А-а-а-а-а!
Вышедший на сцену наконец примирился со своей участью. Сгорбившись и уткнув взгляд в пол, он откашлялся и выронил мимо микрофона:
- Ну, в-в-в общем, вот… Здравствуйте.
Заухала низами навязчивая кислотная музыка. Деревянно приплясывая на месте и потея как истопник в кочегарке, Андрюша Пряник запел. Он не в такт мычал что-то нечленораздельное, будто катая во рту кашу, которую не мог ни проглотить, ни выплюнуть. В уши всверливался тоскливый тягучий рефрен с трудно различимыми словами – не то «на дороге», не то «на огороде».
Кислотное уханье стихло, и Андрюша, потупившись, заткнулся. Зрители одобрительно загудели – похоже, бездарно исполненная песня возвысила исполнителя в их глазах. Пухлые щёки звезды налились густым свекольным цветом. Путаясь в рукавах, Андрюша стянул с себя ромбиковый свитер и с осторожностью, будто это был лист железа, бросил его в толпу. После этого робко, как на приёме у проктолога, выпутался из штанов. Вид Андрюшиного вздутого живота, отвисших бабьих сосков и длинных, до колен, трусов с корабликами вызвал среди зрителей новую волну оживления. В хохоте зала больше не было агрессии, как при появлении Андрюши. Теперь это был беззлобный смех над другом, разыгравшим удачную шутку. Рано облысевшие парни скалились грязно-жёлтыми улыбками курильщиков, их тучные подруги в китайском тряпье манерно хихикали.
Зажмурившись, Андрюша Пряник опустился на четвереньки и пополз к краю сцены – навстречу своей славе.

- Вылазь, э-э, амбассадор ожирения! Тут к тебе пришли, - объявила мать. По обыкновению она общалась с сыном через закрытую дверь его комнаты.
Андрюша со вкусом выругался, стряхнул с треников крошки чипсов и с досадой поставил игруху на паузу.
- Кто там ещё? – брюзгливо отозвался он.
- Да откуда я знаю, хренов ты шницель с ушами?! – вскипела мать. – Двое. Мужик с бабой. Чё хотят - не сказали. Но уж всяко не выдать тебе ватрушек с повидлом с доставкой на дом. Высунься, сам с ними поговори.
Андрюша вышел из комнаты и с тревогой повлёкся в прихожую. Он отдавал себе отчёт, что в этой жизни интересен только военкомату и Витале Кислому, у которого полгода назад занял косарь до завтра. В шараге, где Андрюша взял академ, чтобы сосредоточиться на «Геншине», о студенте-прогульщике, кажется, давно забыли. С последней подработки его выгнали за тупость. Женщины, которых он знал, не заглядывали к нему, потому что обитали исключительно в порнофильмах. За его плечами были только издевательства одноклассников в школьные годы, муки ожирения, раннее знакомство с хроническими болезнями и переходящие из одного в другой скандалы с матерью. Так кому и зачем он мог понадобиться?
На лестничной клетке его действительно ждали. Хорошо и, кажется, дорого одетые мужик с тёткой напоминали не то артистов из рекламы оператора связи, не то иностранных шпионов. Мужчина был холёным смуглым коротышкой с пальцами в перстнях, его спутница – белобрысой дылдой с брезгливым взглядом оберфюрера СС.
- Здрасьте, - пугливо приветствовал их Андрюша, разглядывая огурцы, изображённые на галстуке визитёра.
Ему не ответили. Пришедшие осматривали его как лежащий на прилавке кусок вырезки – внимательно, придирчиво. Наконец мужчина цокнул языком и обратился к благоухающей терпкими духами спутнице:
- Всё подтверждается. Подходит.
- Да, лучше не найти, - кивнула женщина. – Никчёмен, уродлив, безнадёжен. Прямо эталон тухлого закомплексованного дрочера. Для палаты мер и весов.
Происходило что-то непонятное и обидное. Засопев, Андрюша уже изготовился скрыться за дверью, как элегантный господин вытащил из кармана латексную перчатку, натянул её на правую руку и протянул ладонь Андрюше:
- Моё почтение, Андрей. Наконец-то имею честь познакомиться очно. Вообще-то мы давно следим за вами, но личное общение, сами понимаете, никакими разведданными не заменишь.
- Вы из ЦРУ? – обливаясь потом, ошалело спросил Андрюша.
Элегантный господин расхохотался, запрокинув голову к облезлому потолку:
- Ну что вы, Андрей. Меня зовут Макс Фарш – наверное, слышали? Продюсер, сценарист, режиссёр, педофил. А это – моя помощница и правая рука…
- Регина Штыцбехер, - отрекомендовалась дама, поигрывая поясом плаща как плёткой.
Причудливо изрисованная фаллосами стена подъезда начала расплываться. Задыхаясь от нереальности происходящего, Андрюша почувствовал, что сейчас упадёт, и повис на дверной ручке. Гость, между тем, продолжал:
- Знаете-ка что, месье Андрей? У нас к вам есть одно небольшое, но очень выгодное для вас дельце. Давайте в субботу отобедаем и всё обсудим в деталях. А?
Андрюше были не нужны потрясения, никаких дел с непрошенными гостями он иметь не собирался. Но слово «отобедаем» заставило его изменить решение. Он конвульсивно кивнул.
- Вот и отлично! Я пришлю за вами фаэтон. Чао! – продюсер и педофил мармеладно улыбнулся и начал спускаться по лестнице.
- Оревуар, урод, - попрощалась грозная Регина Штыцбехер, посмотрела Андрюше в переносицу и, развернувшись, загрохотала каблуками по заплёванным ступенькам.
Дальше началось волшебство – как будто жизнь наконец решила отдать Андрюше долги за годы прозябания на обочине. Встреча с новыми знакомыми состоялась в назначенный день в ресторане Memento Mori. Парень нервно теребил молнию застиранной олимпийки, понимая, что при других обстоятельствах ему бы не позволили даже покопаться в урне у входа в это заведение – не то, что войти внутрь.
После нескольких бокалов вина Андрюша разъехался и потёк, как снеговик под мартовским солнцем. Он поглощал стейк из лосося, разглядывая интерьеры стилизованного под морг зала, и прикидывал, сколько лет работы кладовщиком понадобилось бы, чтобы оплатить здешний счёт. Регина Штыцбехер тянула кофе и покуривала тоненькую анемичную сигаретку, прицельно выдувая дым Андрюше в лицо. Господин Фарш улыбался и говорил удивительные вещи:
- Посмотрите вокруг, Андрэ. Приглядывались ли вы когда-нибудь к тем, кто окружает вас в жизни – ну, на улицах, в компании ваших знакомых, в информационном пространстве? Люди. Обычные люди. Как вы их оцениваете? Вам они нравятся?
- Нет, - сознался захмелевший Андрюша. – Я их ненавижу, этих обычных. Презираю. Они не занимают мне денег. Они орут, что выкинут меня из квартиры, если я не устроюсь на работу. Они говорят мне, что я жирный.
Регина Штыцбехер желчно ухмыльнулась:
- Да-да. А на самом деле ты – прима-балерина Парижской оперы. Ты в зеркало-то на себя давно смотрел, дорогуша?
Господин Фарш жестом остановил помощницу и продолжил:
- И совершенно объяснима ваша к ним неприязнь, мон ами. Действительно, что в них может понравиться? Они не красавцы, не герои, не святые. Это просто люди из толпы. Толстые, прыщавые, несчастные. Без богатых биографий и исключительных душевных качеств. Зато с долгами, глистами и скрытым нарциссизмом.
- Такие как вот, например, ты, - фрау Штыцбехер щелчком отправила окурок в пепельницу.
Макс Фарш взглянул на Андрюшу как на непутёвого, но любимого сына. Его бархатный голос и вторая бутылка Кьянти действовали успокаивающе:
- И вот меня, как продюсера… А ведь нас, продюсеров, ещё писатель Горький называл инженерами душ человеческих. Так вот, меня интересует, кого эти люди из толпы видят своими кумирами, иконами? А? На кого, Андрей, они хотят быть похожими? Кем восхищаются? Плакатик с чьим изображением висит у них над кроватью?
- С вашим? – расцвёл подобострастной улыбкой Андрюша.
Регина Штыцбехер веско, как печать, поставила на стол кофейную чашечку и заявила:
- Ответ неверный, ваше толстожопие. На этом плакате твоя рожа, чудовище.
Андрюша захлопал глазами, пытаясь собрать мысли, которые разлетались, как подхваченные ветром бумажки.
Продюсер кивнул:
- Сказано жестковато, но по сути верно. Эти заеденные глистами люди уже не могут видеть на экранах красивых, богатых, удачливых. Таких как я. Их ослепляет блеск, они завидуют, теряют сон и аппетит. И вот поэтому в обществе сформировался запрос на, я бы сказал, принципиально новых идолов.
- Да, на принципиально новых, - подхватила фрау Штыцбехер. – Теперь идол должен не сиять с недостижимых высот, а ссать в соседней кабинке. Причём желательно с хрипами и криками от болей из-за воспаления уретры.
- Мон инфант. Мы решили, что вы как никто другой справитесь с этой задачей, - господин Фарш вдруг взял в свои лощёные ладони руку Андрюши, предварительно протерев её антибактериальной салфеткой. - Вы, уж простите за прямоту, унылый, заурядный, нищий деньгами, интеллектом и духом червяк. Вы – один из них. Вас примут. Более того, вас полюбят. Воспаление уретры, если ещё не обзавелись, мы вам организуем. Но мы и сделаем из вас божество для страждущих из пригородов. Вам будут подражать, вами будут восхищаться, на вас будут молиться и мастурбировать. Требуется только ваше согласие. Итак: да или нет?
Андрюша зажмурился: лица его собеседников вертелись перед ним, будто те смотрели на него из барабана работающей стиральной машины. В ушах звенело от выпитого и услышанного.
- Да! – выдохнул червяк и прочувствованно шмыгнул носом. Слёзы счастья душили его.

С того дня всё поменялось, будто прежнюю жизнь – убогую, безрадостную – закрыли кликом на крестик, не сохранив изменений. Ему придумали в меру звучное, в меру нелепое сценическое имя, и через несколько месяцев Андрюша Пряник был готовой поп-звездой. Он тряс телесами на сценах клубов и безголосо выл в микрофон, а из темноты залов ему вторили сотни перекошенных в экстазе ртов. Его таскали на съёмки видеороликов, где Андрюша, раскрепостившись, быстро научился творить милые и задорные глупости. Он ползал перед камерами на четвереньках, нырял в бочку с яблочным повидлом, наводил шороху в перепалках с другими знаменитостями, а однажды даже сорвал развесистый парик с лысины Филиппа Киркорова. Вскоре физиономия звезды оккупировала афиши кинотеатров. На съёмочной площадке Андрюше объяснили, что экранизация предполагает большие отличия от устаревшего оригинала, и он может импровизировать на своё усмотрение. В результате Евгений Онегин в Андрюшином исполнении набивал пасть бубликами, сбрасывал на прохожих пакеты с водой с девятого этажа и жадно тискал такую же пухлую Татьяну за гаражами.
Теперь уже не было необходимости ютиться в густо заселённой тараканами хрущёвке. В лучшем отеле города Андрюше сняли шикарный номер с видом на автосвалку. По несколько десятков раз в день на дисплее телефона высвечивался номер матери – лучи славы отпрыска наконец согрели помидорную рассаду на её подоконнике. Андрюша ни разу не ответил на вызовы. Он слишком хорошо помнил, как мать на прощание сердечно прокляла его, обозвала передвижным комбинатом по переработке пельменей и велела не являться обратно, когда бомжи выгонят его из стада.
Новые Андрюшины кураторы много, хотя, и несколько своеобразно работали с подопечным. Господин Фарш принимал Пряника раз в два дня на установочных совещаниях. В ходе этих встреч они или играли в «Пьяницу» на сигареты, или смотрели записи цирка уродов, иногда же Фарш просто накачивал Андрюшу алкоголем до поросячьего визга. Между делом мэтр ввинчивал в голову своего протеже правильную философию:
- Запомните, Пряник. Все эти люди, которые пялятся на вас из зрительного зала или стоят в очереди за вашим автографом… Посредственности без каких-либо умений и талантов, частицы однородной серой массы. Они ни в чём не сильны и ничем не примечательны. И вы для них – маяк. Подтверждение того, что пробиться на вершину можно, будучи бездарным, недалёким, некомпетентным, в вонючих носках. Более того, таким быть не только можно, но и желательно – тогда путь на вершину оказывается легче и короче. Будьте для них путеводной звездой, Андрэ. Всеми своими проявлениями говорите им: «Эй, вы там, внизу! Я ничего не умею, но возьмусь за что угодно. Я такое же ничтожество, как вы, но я могу всё!» Ведь правда?
- Угу, - мычал в ответ Пряник, слизывая разлитый виски со столешницы.
Занятия под руководством Регины Штыцбехер вызывали совсем другие эмоции. Андрюша всегда ждал их со страхом и, в то же время, со странным болезненным томлением. Светонепроницаемые жалюзи на окнах и запертая на два замка железная дверь вызывали паническую мысль о пытках. Андрюша лежал на кушетке со связанными ногами. Регина расхаживала вокруг в чёрном латексном костюме.
- Будь ещё отвратительнее! Ещё тупее! Ещё толще! Ещё прыщавее! – орала фрау Штыцбехер нанося бамбуковой тростью по Андрюшиным пяткам не слишком сильные, но довольно чувствительные удары. – Слышишь ты, морбидное чучело?! Выверни на них всё своё убожество, всю свою разжиревшую душонку. Понял меня, нет, пряник тульский?!
Из кабинета Пряник выходил морщась, прихрамывая и намеренно выпячивая и без того мешкообразный живот. Отвести душу помогало воображение. Ворочаясь без сна, Пряник в своих душных ночных фантазиях менялся с госпожой ролями и властвовал над ней самыми изощрёнными и противоестественными способами. К утру он окончательно доводил себя до исступления, так что в итоге мстительные грёзы наносили ему даже больше урона, чем пытки за железной дверью.
От истязательницы Пряник получил мучительное задание – составить список из десяти своих самых безобразных, самых постыдных качеств, после чего начать работу над их развитием. Каждую из этих черт необходимо было довести до состояния абсолютного, концентрированного уродства. Андрюша дни напролёт не поднимался с дивана в номере, загружал в себя тонны еды, без малейшего повода устраивал визгливые разносы доставщикам и горничной. Прокачивая тупость, он подписался на паблик «Женские мысли», начал целыми связками поглощать фильмы о вселенной Марвел и одолел девятитомник мемуаров певицы Бузовой.
Результаты были ошеломляющими. Через три месяца работы над собой Андрюша стал завершённым, идеальным чудовищем. Ему задавали ускорение бодрящим уколом эфедрона и выкатывали на сцену как огромный надувной шар. Андрюша пел, выкидывал коленца, нёс вдохновенную галиматью, тошнотворно сюсюкал с публикой. Помня установку, делать всё это он старался как можно корявее и топорнее, хотя очень скоро такое исполнение перестало требовать каких-либо усилий. Аудитория отвечала обожанием и благодарностью. Андрюшин драный свитер в ромбиках был продан на аукционе по цене небольшого самолёта. В день получения премии «Свуффи» Пряник прогавкал в микрофон трогательную песню о любви к тушёнке, перед камерами оттаскал за кудри певца Гулю Козубовича, а в завершение под овации зала упал со сцены и сломал ногу. Это был безоговорочный триумф.

- Андрэ, у меня для вас приятная новость, - объявил однажды господин Фарш. – Вас ждёт на своём концерте сам Юрик Гурамов! Вы же знаете, кто такой сам Юрик Гурамов?
Андрюша помотал головой. Ничьи концерты, кроме собственных, не были ему интересны.
- О-о, вы много потеряли! – горячо заверил патрон. – Это звезда модного сейчас жанра «алкостендап». Его ещё называют «искренний стендап» или «стриптиз души и желудка». В общем, увидите всё сами. И кстати… Там будут все эти пронырливые ребята с камерами, вы должны выглядеть безупречно. Подготовьте, пожалуйста, самый затасканный спортивный костюм.
На концерт Андрюша прибыл как на собрание жильцов: в мрачном настроении, с неохотой, мыслями о диване и геймпаде. Продрался через заслоны охотников за автографами, упал в кресло и принялся считать минуты до конца представления. Больше никто не скучал – зрители хохотали, аплодировали, то и дело порывались выскочить на сцену.
Юрик Гурамов был вальяжным увальнем с обезьяньи длинными руками, наливным прыщом на лбу и напоминающей кавказскую папаху причёской. Он веселил аудиторию как девицу, которую планировал затащить в кровать – многословно, навязчиво, с жизнелюбием, переходящим в идиотизм. После каждой шутки он наливал себе из графина рюмку какой-то мутной жидкости, с грацией иллюзиониста опустошал её, крякал и улыбался. Движения алкостендапера делались всё более разболтанными, в улыбке стала сквозить лихая придурь, а качество юмора и дикции падало с той же стремительностью, с какой крепло единение артиста и публики. Становилось всё заметнее, что многие из находящихся в зале по степени искренности не уступают Юрику Гурамову ни на промилле.
Перебродивший душок бестолковой кухонной пьянки вызывал тошноту. Пряник вдруг понял, что видел это представление десятки раз, только не из зала, а со сцены. Теперь же он был сторонним наблюдателем и недоумевал от такой трансформации привычного действа и его участников. Приятные улыбчивые зрители и развлекающий их остроумный артист внезапно предстали чудовищами и дегенератами.
«Копеечный помойный клоун, - с неожиданным для самого себя омерзением думал Андрюша, наблюдая, как Юрик Гурамов вытаскивает на сцену декольтированных бабищ из первых рядов. – И эти гогочущие ослы такие же. Всех бы их на склад канцтоваров паллеты со «Снегурочкой» ворочать! За двадцатку в месяц».
- А-а-э-э, да здравствуют общество охраны природы и пих на первом свидании! – потрясая руками над головой заорал стендапер. - Всех уродов и хамов мочит Юрик Гурамов! Мазел тов, суки! Зиг хайль, воистину зиг хайль!
На этой патетической ноте Юрик Гурамов разбил о голову графин, шатаясь, подбрёл к краю сцены и щедро окатил счастливчиков за ближайшими столиками содержимым своего богатого внутреннего мира. Грянул залп восторженного визга. Андрюша брезгливо сморщился, встал с кресла и, топчась по ногам, направился к выходу.
Но основные неприятности ждали впереди. На следующий день господин Фарш сообщил, что сейчас Юрик не в форме – отдыхает после выступления, на котором выплеснул себя до последней капли. Но уж завтра он будет в полном порядке и потому желает непременно быть представленным Андрюше лично. Двум большим артистам будет, о чём поговорить. Распоряжения руководства, конечно, не обсуждались.
Юрик Гурамов принял Андрюшу в ресторане индейской кухни «Синий вигвам». Из невидимых динамиков лились тоскливые псевдоэтнические завывания, между столиками сновали официанты с томагавками и оперёнными головами. Андрюша, кривясь от омерзения, сосал сушёное мясо зубра и ежеминутно посматривал на часы. К счастью, в разговоре с Юриком участвовать было необязательно – тот без проблем справлялся за двоих.
- Андрюх, братан! – прочувствованно хлопал себя по груди алкостендапер. – Я на твоих песнях вырос!
Ещё год назад Юрик, как и весь остальной мир, за исключением Андрюшиной матери и Витали Кислого, не знал о существовании Пряника. Но Гурамова это не смущало.
- Кем я был раньше?! – разглагольствовал он, подливая себе в рюмку из графинчика с не меньшим рвением, чем на концерте. – Какой-то соплёй, убогим чмошником, социальным опущенцем! Смешно сказать, я работал специалистом, бля, по художественной речи в институте имени Виноградова. Я ненавидел всю эту пыль академическую, таскался на работу как на каторгу. И вот как-то на Ютубе я увидел тебя. С тех пор ты мой братан, Андрюха. Ты показал мне путь, и я, бля, пошёл по нему. И вот я здесь – сижу, бухаю с кумиром детства.
Минуты тянулись так, будто реальность переключили в режим замедленного воспроизведения.
- Да, базара нет, щас я – реальный культовый перец, - стремительно пьянея, заливался Юрик. – И я те, Андрюх, как брату говорю: за это я продам всё и всех. Свободу там, эту… как её… а, репутацию. И родную маму продам и брата. Вот так вот.
Пытка казалась бесконечной.
- И все эти жирные прыщавые уроды, которые сидят на мамкиной шее и надрачивают целыми днями в «Геншин»… - чавкал кукурузной лепёшкой Гурамов. – Я плюю на них с колокольни. Я – великий. Они – говно.
Прошёл час. Дослушав историю о том, как Юрик по пьяни поджёг свой роскошный особняк, а заодно спалил ещё и пол-Рублёвки, Андрюша с особой выразительностью посмотрел на часы и сухо произнёс:
- Рад был познакомиться.
Сердечно улыбаясь, Юрик Гурамов потрепал Андрюшу по щеке.
- Вот засранец! - с теплотой в голосе изрёк он, что, видимо, означало высшую степень одобрения.
Дальше произошло неминуемое. Юрик допил из горла последние капли, разбил графин о голову и поднялся, отшвырнув кресло. Зная, что будет дальше, Андрюша торопливо зашагал к выходу. В оставшейся за спиной резервации происходил погром: слышался грохот опрокидываемых декоративных вигвамов, звон сметаемой со столов посуды и бешеный рёв:
- Я – Юрик Гур-р-рамов, вождь красножопых, да здравствует… Кус мир ин тохес, малыши! Зиг хайль!
Последним, что успел услышать Андрюша, прежде чем выскочить за дверь, был взрыв восторга посетителей ресторана.
Пряник быстрым шагом шёл по улице. Он чувствовал себя так, будто с головой провалился в выгребную яму. Ему казалось, что мерзкий Юрик въелся в самую его душу и теперь чернеет там как мазутное пятно. С первого дня своей новой жизни и до настоящего момента Пряник как будто смотрел мультфильм, где главным героем был он – жизнерадостно скалящийся, рисованный, анимированный Андрюша. Теперь же происходящее стало реальным, многомерным и омерзительным. Одно дело – кривляться на сцене, развлекая абстрактного, обезличенного зрителя. И совсем другое – лицом к лицу столкнуться со зловонным и опасным гомункулом, которого породил именно ты, и в которого вскоре можешь превратиться сам. Было гадко от мысли, что он, Андрюша, не просто один из легиона юриков. Он – их предводитель, ориентир, идол.

Полгода спустя господин Фарш с прискорбием сообщил Андрюше: Юрик трагически погиб при исполнении служебного долга. Во время очередного концерта тот пытался сжечь оригинал картины «Пожар в Зимнем дворце», но по обыкновению будучи в стельку пьяным, загорелся сам. Андрюша разглядел в этом дурное предзнаменование. Той ночью ему приснился кошмар: прорвавшаяся на сцену толпа пыталась накормить его бутафорскими картонными пряниками. Перепуганный Андрюша отбивался изо всех сил. Но при этом понимал, что он почему-то должен сожрать эти пряники, иначе публика будет разочарована и больше никогда не раскупит билетов. Неожиданно из-под потолка посыпались ошмётки пепла. Кружась, как чаинки в стакане, они вдруг склеились в обугленного кадавра, усеянного волдырями и ожогами.
- Андрюха, братан! – заорало чудовище, рея под софитами и источая смрад горелого мяса. – Я вырос на твоих песнях и карбидной сивухе! Не ссы давай, а! Будь как я, засранец! Покажи уже, что ли, этим чмошникам искренний стендап! Зиг хайль, Андрюха!
Дрожащими руками Андрюша взял пряник и, мотая головой из стороны в сторону, кое-как отгрыз от него кусок. Шершавое и чужеродное намертво застряло в горле. Удушье обручем сковало лёгкие, выдавливало хрипы из глотки. Вытаращив глаза, обильно пропотевший Андрюша в ужасе подскочил на кровати.
Наутро он впервые за последний месяц помыл голову, за что был унизительно наказан Региной Штыцбехер. Та надела на него намордник и ошейник, и на всём протяжении оглушительного разноса Андрюша сидел привязанным к батарее.
- На кого ты стал похож, выродок? – бушевала фрау, вне себя от ярости мечась по кабинету. – У тебя же теперь башка как у отличницы из института благородных девиц. Ну, давай-давай, выведи ещё прыщи, сходи в барбершоп, и кому такое чучело гороховое нахрен будет нужно?! Вышвырнем тебя – пойдёшь как лох «Хэд энд шолдерс» рекламировать.
Но перемены прорвались как фурункул, и обратить этот процесс было уже нельзя. Воровато озираясь, Андрюша символически сбросил с моста свои растянутые треники и футболку с надписью «Пивозавр». Ещё через неделю он долго мялся на крыльце величавого здания с барельефами и наконец, зажмурившись, как перед прыжком в прорубь, потянул на себя массивную дверь с табличкой «ГОСУДАРСТВЕННАЯ БИБЛИОТЕКА ИМЕНИ ЛЕСИ БЕЗНОГОЙ». После всего этого он сразу почувствовал себя спокойнее – как будто вовремя сошёл с тёмной дороги, которая должна была привести его в пропасть.

- Месье Андрей, что с вами происходит? – Макс Фарш вопреки традиции не предложил Андрюше выпить и налил только себе, причём сразу в гранёный стакан. – Какая муха ужалила вас, пардон муа, в жопу? Сегодня зрители освистали вас, когда вы вместо того, что должны были делать, начали корчить из себя не то джазмена, не то какого-то… я не знаю… кухонного философа.
Андрюша сопел в ответ. Он знал, что столкновение неминуемо, но так и не смог решить, какой тактики ведения боя стоит придерживаться.
- Что это за метаморфозы, потрудитесь объяснить? – Фарш вибрировал как вскипевший чайник. – На вас надето что-то непотребное – почти то же, что на мне! От вас больше не воняет козлом. Вы несли со сцены какую-то чушь про сифилис.
- Про катарсис, - поправил Андрюша.
- Избавьте меня от погружения во все эти ваши венерические тонкости, - уязвлённым фальцетом вскричал господин Фарш. – И главное… Мне страшно об этом даже говорить, даже думать, но… Вы всё меньше становитесь похожи на жирное чудовище, в качестве которого мы вас нанимали. Вы хотите потерять работу и отправиться обратно в свой клоповник на улице Чикатило, дом двадцать девять?
- Я – артист, - решив обойтись без конкретики и многословия, ответил Андрюша. – Артист должен переодеваться.
- Так потрудитесь переодеться в приличную одежду – в драное, потное, дешёвое, - щедро разбрызгивая слюну, велел Фарш. – И становитесь снова жирным тупицей – не разочаровывайте публику и работодателя.
Разговор с Региной Штыцбехер получился и вовсе многообещающим. Та вдавила Андрюшу в стену и пообещала, если он не прекратит свои художества, воткнуть ему дымящийся окурок между бровей, чтобы Пряник стал как покорная индийская женщина.

- Дорогие мои, уважаемые, обожаемые зрители! – строчил вербальными очередями в объектив камеры ведущий. – В эфире ваше любимое шоу «Дуэль! Только дуэль!» и я – несравненный Митя Кауфман. Только у нас и только сейчас – ваши кумиры вызывают друг друга на поединки. Они сами выбирают оружие и поле битвы и рубятся до потери пульса. Десять звёздных оппонентов – пять захватывающих битв в прямом эфире. Ва-а-аши аплодисме-е-енты!
Зрители из массовки взвыли от непереносимого восторга. Приветственно размахивая руками, сцену заполняли участники шоу. На съёмки созвали всю духовную элиту: воинствующую домохозяйку Галину Ле Корбюзье, исполнителя тюремных романсов Валю Шныря, поэта-почвенника Николая Чугункова-Балагурского, репера Отодранного и других деятелей культуры.
Дуэлянты кривлялись перед камерой, организаторы зорко следили за тем, чтобы потешные перепалки соперников не перешли в мордобой раньше времени. Пожилая топ-модель в халате и бигуди, надсадно кашляя, вытянула из барабана разноцветные бумажки, после чего каждый узнал своего противника. Завязалась борьба: претенденты соревновались в сморкании на дальность, громкости икоты, количестве исторгнутых ругательств в минуту, дуэлировали на заряженных кремом-брюле кондитерских шприцах.
Андрюше в оппоненты достался легендарный Серж Мудянкин - контркультурщик и нарушитель спокойствия, звезда рекламы таблеток от импотенции. Свою контркультурность он обозначил с порога – явился на шоу пьяным, с расцвеченной синяками харей и косяком за ухом. Из одежды на контркультурщике были только штаны, которые он в нетерпении стянул сразу после начала съёмок. Недобро почёсывая в паху, Мудянкин пообещал Андрюше сожрать его со всем ливером и тут же с заговорщицким прищуром попросил в долг до пенсии восемьсот двадцать семь рублей.
Сферу для определения победителя в этом противостоянии надлежало выбирать Андрюше – покупка этого права стоила Максу Фаршу немалых денег, усилий и нервов. Ведущий нацелил микрофон на Пряника, ребята из массовки картинно затаили дыхание. Выдержав драматическую паузу, Андрюша разорвал тишину единственным словом:
- Шахматы.
Гул изумления заметался по студии, вбирая в себя всё новые голоса, зашевелил кудри на голове несравненного Мити Кауфмана.
- Протест! Протест! – мячиком запрыгал на месте возмущённый директор Сержа Мудянкина. – Некорректный выбор соревновательной дисциплины, фарс и клоунада! Мы тут в приличном обществе, а не в библиотеке!
Митя Кауфман напряжённо замер, ловя прилетавшие через ушной монитор команды всесильного бога эфира. И наконец заулыбался как менеджер по продажам перед клиентом. Ни у кого не должно было остаться сомнений – заминка исчерпана, и ситуация под контролем.
- Уважаемые гости и участники! – затараторил ведущий. – Да, сделанный господином Пряником выбор оружия нельзя назвать традиционным. Его даже можно назвать вызывающим. Но он не противоречит правилам нашего проекта – самого демократичного и свободного проекта в мире! Дуэлянты, к барьеру!
Аудитория с готовностью приняла сигнал ведущего, и недавний шок тут же смыло волной бурной радости. В кадре мелькнуло обильно позеленевшее и перекошенное страданием лицо Макса Фарша.
- Не ну вы чё, э? – вяло протестовал Серж Мудянкин, пока Андрюша расставлял фигуры на принесённой с собой доске. – Давайте, может, на руках бороться, а? Или там в «Дерзкие рюмки» сыграем?
Свои первые шаги в шахматах Андрюша сделал около месяца назад, и играл до сих пор только против низкоуровневых ботов в приложении. Но по замешательству в глазах Мудянкина было понятно - его шахматные навыки не позволяли бы рассчитывать на победу и в партии с волнистым попугайчиком.
Пряник начал с надёжного «Е2-Е4», и от этого простого шага соперник пошатнулся как боксер, пропустивший хороший апперкот.
- Может, хотя бы в «города»? – слабеющим голосом выдавил он и по-обезьяньи отзеркалил ход Андрюши.
Контркультурщик не обманул ожиданий. Продолжая сидеть без штанов и поминутно сдвигая доску пивным животом, он совершал одну детскую ошибку за другой, его «армия» сразу начала нести тяжёлые потери. Мудянкин то и дело норовил направить свои фигуры по самым немыслимым траекториям. Усевшийся рядом с ним директор торопливо скачал самоучитель игры в шахматы для детей от шести лет и, сверяясь со шпаргалкой, подсказывал нужные ходы на ухо подопечному. Ведущий наблюдал за происходящим на доске как за сложнейшим опытом в микробиологической лаборатории.
К стремительно наставшему эндшпилю Мудянкин был разбит на голову: в его распоряжении оставалась только пара чудом уцелевших лёгких фигур и король, с вызывающей беззащитностью торчащий посреди доски. Спасать нужно было уже не партию, а реноме нарушителя спокойствия. Исторгнув клич, похожий на звук рвотных позывов, Мудянкин сгрёб в ладонь недобитые остатки своего войска и швырнул их в Пряника. Андрюша успел пригнуться, и предназначавшийся ему боезаряд ушёл в молоко.
Началась вакханалия – как будто из заточения вырвался древний демон бесчинства и ярости. Зрители размахивали руками и орали что-то нечленораздельное. Зеленоватый цвет лица Макса Фарша начал переходить в чернильно-синий, продюсер неестественно накренился, стиснув левую половину груди.
- Диверсия! Провокация! – в исступлении надрывался директор Сержа Мудянкина. – Это опасный псих. Наверно, маньяк. Я звоню полковнику Трушоеву!
Наконец над головами пронёсся крик:
- Ромыч! Сворачивай съёмку! Стоп! Нам этот цирк в эфире нахер не нужен.
Мордатые секьюрити выпроваживали массовку из студии. Господина Фарша отпаивали виски с корвалолом. Серж Мудянкин, фонтанируя угрозами и бранью, пытался прорваться к Андрюше, но всё же удалился на поиски брошенных где-то штанов. Партия, хоть и незавершённая, была с блеском выиграна.

При появлении Андрюши на пороге кабинета Макс Фарш скривился как от изжоги и торопливо отхлебнул из горлышка пузатой бутылки. Сидевшая по правую руку от продюсера фрау Штыцбехер с ненавистью посмотрела на вошедшего. Третьим человеком в помещении была нахально толстая девица в кружевном пеньюаре и со свекольного цвета хаосом на голове. Она беспорядочно фланировала по комнате, напевая про нежность колючей проволоки и любовь до колото-резаных ран.
- А, явились? – процедил Фарш с похмельной мукой во взгляде. – Ну, проходите. Сесть не предлагаю – надолго не задержим.
Хрустнув костяшками пальцев, Регина Штыцбехер спросила:
- Шеф, можно я набью ему морду?
- Это будет слишком гуманно, майн либе, - покачал головой Фарш. – Я подумываю устроить ему гибель в ДТП или подослать отморозков с пулемётами.
Толстая девица в своём броуновском движении наткнулась на Андрюшу и, кажется, наконец заметила, что в комнате есть кто-то кроме неё.
- У-у, какой страшненький, - протянула она, покосившись на Пряника и жеманно колыхая вываливающимися из кружев жировыми складками.
Разговор и вправду получился недолгим. Господин Фарш сообщил Андрюше, что за всё сделанное для него добро тот отплатил чёрной неблагодарностью.
- Из-за вашей выходки на съёмках у нас теперь большие проблемы, - подёргиваясь от раздражения, заявил продюсер. – Нам выкатили хренову гору убытков, пообещали больше не пускать на порог, профсоюз скуфов выставил нам ультиматум. Публика плевать хотела на вашу высокомерную заумь - ей нужно мясо, а не этот псевдоинтеллектуальный кисель. Наблюдая за вашими выходками, зритель чувствует себя идиотом, а ему, знаете ли, это не нравится. Он голосует против этого ногами. И деньгами.
- Не вижу смысла метать бисер перед свиньёй, - отрезала Регина Штыцбехер. – Этот мудак всё равно не слушает, а обдумывает как поставить мат в два хода в эндшпиле или ещё какую-нибудь чушь в этом роде. Пусть валит отсюда, пока я не спустила его с лестницы.
- В общем, мы уже нашли вам замену, - резюмировал Фарш и звонко шлёпнул кружевную толстуху по заду. – Это Тина Дирижабль. Она не отличает ферзя от пешки, зато умеет выдувать мотив «Бэсса мэ мучо» кишечными газами, и завтра разочаровавшаяся в вас публика будет у её ног. А вы в это время будете стоять в очереди в службе занятости. Может быть, вас возьмут учителем шахмат в какой-нибудь сельский дом культуры.
- А ещё я могу разговаривать с кабачками на их языке и вызывать рвоту у тараканов, - с гордостью объявила Тина Дирижабль и манерно раскланялась.
Подобными талантами Пряник не обладал, а значит заведомо проигрывал конкуренцию. Оставалось попрощаться и уйти навсегда.
- Вам мат, - сказал Андрюша. С этими словами он подскочил к не ожидавшей такого поворота Штыцбехер и увесистым ударом в челюсть опрокинул её на пол вместе с креслом, в котором она вальяжно покачивалась. После этого выхватил бутылку из вялых пальцев Макса Фарша и разбил её о голову продюсера с лихостью, которую оценил бы сам Юрик Гурамов. Впечатлённая увиденным, Тина Дирижабль на всякий случай с грохотом рухнула в обморок. Брезгливо переступив через её распластанную тушу, он рассмеялся и вышел за дверь.

Снег сыпал густыми пушистыми хлопьями – как на новогодней открытке. Он отзывался на каждый шаг смачным скрипом, было забавно и приятно оставлять следы на ровной белой поверхности, по которой ещё не ступала нога человека.
С рюкзаком за спиной Андрей неторопливо двигался по живописной улице среди панелек и мусорных баков. Навстречу плелись люди в чёрно-серой униформе горожан, бежали вприпрыжку бродячие собаки. Наполовину отклеившаяся линялая афиша плясала на ветру, зазывая на концерт легендарного Андрюши Пряника. Из динамика на остановке гремел требовательный жестяной голос:
«Хочешь пивной живот, отёки и лысину к пляжному сезону?! Приобретай абонемент в клуб «Жир-холл»! Приводи друга и получи майку в сеточку в подарок!».
Андрей обогнул облезлую пятиэтажку. Жилая застройка заканчивалась, чуть поодаль шумела трасса, убегавшая вдаль – за ангары, стоянки дальнобойщиков и придорожные рыгаловки. Путь предстоял неблизкий и в один конец – возвращаться было некуда и незачем. Вдобавок, он понятия не имел, куда едет, точно зная лишь, что новое действие требует смены декораций.
Проваливаясь по щиколотку в снег, Андрей вышел на обочину, скинул рюкзак и шлагбаумом выставил руку с оттопыренным большим пальцем. Было уже почти темно, когда бесприютный дух-покровитель автостопщиков сжалился и прислал ему фуру – длинную как поезд. Андрей открыл дверь и, запрокинув голову, крикнул в прокуренное тепло кабины:
- Добрый вечер! До Шаолиня не подбросите?
- Я только до Кривошляпино, там направо, на стоянку, - отозвался из поднебесья усатый водитель.
- Ничё, я оттуда пешком дойду, это рядом, - махнул рукой Андрей и забрался внутрь. В кабине оказалось мило и уютно: домашние тапочки на ногах водителя, шторки с бахромой и кистями, плакат с Новодворской над лобовым стеклом.
Дальнобой обрадовался собеседнику как хищник – куску мяса. Он представился Серёгой и начал обстоятельно, с наслаждением изливать душу. Серёга был обижен на «барина», который погнал его в рейс перед праздником, из-за чего теперь не получится встретить Новый год с родными.
- Зато заработаете им на крутые подарки, - успокоил Андрей. - Для них же стараетесь.
Нехитрый довод неожиданно подействовал – водитель прекратил нытьё, заговорил о красоте зимних дорог и даже начал улыбаться.
Фура тем временем выбралась из лабиринтов окраины и неслась вдоль полей и замусоренных пригородных рощиц. Под мелодичный рокот двигателя Андрей видел, как в зеркале заднего вида ему салютуют на прощание его прежняя жизнь, город и нелепый толстяк в ромбиковом свитере. Они становились всё меньше, расплывались, тускнели, пока окончательно не утонули в месиве огней и не исчезли из виду навсегда.