Слава Капустина

вот она какая, твоя красота. строго черно-белая, без нюансов.
ты думаешь, что спасусь. не буду даже пытаться.
тебе врачи запретили смеяться,
а мне совесть и этикет.

я гранатовым соком на белоснежной стене дописываю куплет
про Севилью, настоящую страсть и Веласкеса....

что ты, я вовсе не ангел, а большой говорящий голубь.
ничего не делала, так себе, чинила примус.
рифмовала пророчества Ванги, пропускала тебя, как гол
по причине потери всякого равновесия — это мой безусловный минус,
зато твой, пусть и условный, но плюс....

поджимаешь губы. намертво сшиваешь листы моей скорописи.
и кажется, что всё так непредвиденно изменилось. как
не понять тебя? стали длиннее дни и короче волосы.
ты утверждаешь, что врать я так и не научилась.
игнорирую паузы между звонками....

июль расплачивается словами и мы складываем их в подстрочник.

я моргаю красными глазами ночи, их затопила ртутная киноварь.
слепо ищущие правды. несгибаемо верные. я говорю:
«не бойся». каждая буква превращается в многоточие, многолико
заглядывает в окна луна....

берега покидают гавани. ангелы уходят в бессрочные отпуска,
складывая крылья, что зонты. я складываю о них стихи. всуе.
мои промокшие кисти настолько устали. я прячу в следующие жизни
пастель земляных оттенков, голубую акварель и твои глаза,
хрупкие и прозрачные, как хрусталь, чистые, как слеза,
до каких-нибудь там, еще не родившихся, вёсен....

мы разделили планету напополам, ровно по нулевому меридиану,
только сердце твоё тащит следом моё — как на буксире;
мы просыпаемся и пишем друг другу знаки вопроса, точки и тире,
а секундные стрелки отсчитывают в обратном порядке -
как будто потеряли ориентиры,
как будто скоро не станет их, или мы с тобой станем ими....

судьбы изгибы — что изгибы твоих бровей, выщипанные пинцетом.
я в тебе растеклась равномерно, я тебе симметрична.
Бог глядит на нас сквозь закрытые веки, так, что сковывает паралич,
привыкаешь и к этому. эти главы, озвученные фальцетом
так неощутимо здесь, как невидимый пятый угол....

не убивай мое сердце.

… Нику осмотрелся. остроконечные шпили крыш подпирали дымное небо. город горел. светало. и никого больше не было, в пустоте узких, унылых улиц он задыхался в абсолютном, спокойном одиночестве. да никто и не был нужен, и так было почти всегда....