Белая ворона

Слышу шаги , хоть старается тихо...
Женщина в прошлом. Ныне- бомжиха.
В чем-то противном светлые пряди.
То ли в дерьме. Или в шоколаде.

Чья ты? Ничья... Отражение в лужах.
Грязная кофта. Голос простужен.
В пальцах зажата курком сигарета....

Удочка была складной и легкой, маленькое пластиковое ведерко помещалось в рюкзаке, вместе с коробкой червяков, куском свежего хлеба, завернутого в белую тряпочку и огромным, зеленоватым еще, но видимо, сочным яблоком.

Река открылась внезапно, ярко блеснула, ослепила, наполнив душу еще большей радостью и одновременно, покоем....

Как перед маем мается, лается и кусается
Как же не унимается поздняя дура-метель.
И напоследок кается, под ноги расстилается.
С сердцем сопрокасается полумертвый апрель.

Над тополями строчкою, ровной черной цепочкою,
Клин журавлей врезается в небо по над Москвой....

Все совпадения в этом тексте с реальными людьми прошу считать случайными. Вымыслом романтичного автора.


Она открыла дверь....

В огромной, пронизанной холодным октябрьским солнцем аудитории, было полно народу, и казалось, рой насмешливых ос разом впился в ее толстое, несуразное тело....

Нет снов!
И даже кровь в бокале с ромом не бодрит...
И профиль остр, и так безумен и небрит
Суров!
Твой нож так точен. Знаешь - кожа лишь горит
И раскрывается бутоном - не болит.
И слов
Я не найду и стоном чайки по ветрам
Прощаться с жизнью так легко - парам- парам....

Любовь была осточертевшей, но мятежной.
Ласкал король меня мой страстно и небрежно
А тополя Москвы весенней пахли сладко
Его шампунем, мятой, медом и лампадкой.

И зелень парков пеной билась над церквами
И купола взлетали вместе с тополями
Страстной четверг пропитан грустью и ванилью,
И ветерок играл, как кот весенней пылью....

Было мне нелегко, но тащила, сгибаясь под ношей,
Сто корзинок любви, все в бантах, как дурацкий сюрприз.
Собрала в них себя из кусков и рванин и горошин.
Взгромоздила их все на холодный и узкий карниз.

И пинком с криком "кья", шуранула в высокое небо
И взлетели они, и курлыкали как журавли
И ложились на курс, всем зевакам внизу на потребу
И серели банты, утопая в небесной пыли....

Ты посмотри, уж осень шумит листвой,
Пусть зажелтит поля, задождит леса,
Клин журавлей, летит над водой...
Прощальные голоса...

На рукаве как шелк, паутины нить,
Ветер ее сдувает и вдаль несет,
Мы так хотим, эту осень забыть,
Но наша мечта не в счет....

Ты их всех так легко, как меня убивал?
Под косую улыбку лживого Будды.
Расплывался, сжимался. Был будто бы всюду
Одобрительно жесткий и желтый оскал.

Где высокое небо открыто ветрам,
Где лежат на вершинах тюрбанами тучи...
Там убийству в ответ на доверие учат,
Поклоняясь смердящим и мертвым кострам?...

Когда ты живешь хорошо, очень правильно и очень долго, волочешь за собой, кряхтя, как нудная носатая утка, длинный выводок одинаковых дней, то ты даже не задумываешься о том, что там у тебя внутри. Ты просто барахтаешься в теплой и мутной воде привычного болота....