Трэш и угар:: - Сказка про девочку-Машу

Объемом до Рекомендовано не до тянул. А так, Ебаторий-стайл. Я плакалЪ

Хм...такого говна мона очень много нашлёпать при желании.

лаконичность имакаренковский подход решают... НЕФЕРТИТЕ необходимо прочитать... воспитание блеа - истинное искусство...

еще можно положить в автопром, ну или в интервью.

Жила-была девочка.Звали ее Маша.Жила с мамой и нихуя ей не помогала,а только ходила на дискотеки и ебалась повсюду.Мама тут панимаешь на работе отсасывает втригорла,а эта сучка приводит своих хахлей домой,бля,забесплатно. Вот однажды дочура ее поперлась на дискотеку,а мама за ней решила пойти.Проследить.На входе в клуб стоял здоровый мужик.Он мамашу и вытолкал.Тогда мама разозлилась и решила разбоку устроить.Пришла дочка домой,а там мама с клюшкой стоит.Ну девочка только с мамой поздоровалась,а та ей по-роже заехала этим спортинвентарём.Раз.Два удар.Три.Мда расхуячила мама девочке все ее порочное лицо.Теперь девочка без базара выносит мусор,готовит и хуесосит хуесосит....

У ормяжки неподучилось. А Автор выдал такой плоский угар, что я чуть не уссался. Самые тяжелые шутки - плоские. Их надо уметь подать.

И все таки, это больше тянет на ГиХШП

ржачна...

Жила-была девочка.Звали ее Маша.Жила с мамой и нихуя ей не помогала,а только ходила на дискотеки и ебалась дома.Мама тут панимаешь работает втригорла,а эта сучка приводит своих хахлей домой,бля.Вот однажды дочура ее поперлась на дискотеку,а мама за ней решила пойти.Проследить.На входе в клуб стоял здоровый мужик.Мама глядь мужику за плечо,а там,прям в вестибюле клуба,дочурку три негра во все дыры фачут.Да и у мужика из ширинки нырк!хуй с баранью ногу.Он мамашу и вытолкал.Тогда мама разозлилась и решила разборку устроить.Пришла дочка домой,а там мама с куском арматуры стоит.Ну девочка только с мамой поздоровалась,а та ей по-роже заехала этим куском.Раз.Два удар.Три.Мда расхуячила мама девочке все ее лицо.Теперь девочка базарит на всех языках,только задом наперёд,писается,какается и пену пускает изо рта,прям на ковёр.А мама выносит мусор,готовит и пылесосит пылесосит....

Притчи, блять.

Забавно

Молодца, Злыдень.

смеялся

Жила-была то ли мальчик то ли девочка. Маленькая-маленький, бля. Звали оно Децл. Жило с папой и ни хуя ему не помогало, только говорило речитативом, заплетало косы и выдвигало мысли о собственном величии, бля. Папа Толмацкий, тут понимаешь въебывает, держит дискотэки, а это не понятно что приводит таких же нечесаных в дом, раскуривает его ганжубас и пиздец… Вот однажды Децл поперся в подворотню а папа решил за ним проследить. На входе в подворотню стоял злой карлик-нос. Он папашу и вытолкал. Тогда папа разозлился и решил Децлу пиздянок вставить. Пришол Децл домой, а там папа с контрактом стоит. Ну малыш только с папой поздоровалось, а тот ему контракт, бля, на подпись, шоб сука все деньги в семью, нах. Децл сначала не хотел, но папа пообещал забрить его до смерти. Теперь Децл своим базаром выносит мусор, ебет мозга и хуесосит, хуесосит… А папа заделался продюсером. Это как промоутер у боксеров и сутенер у шлюх, еси это чем-то кому-то может помочь.

Жила короче маленькая девочка. Неважно, как её звали, ибо имя её было труднопроизносимым, но именно из-за этого её мама, вместо того, чтобы позвать дочьку помочь, просто била её по голове любым увесистым предметом, и звала пиздой,а иногда ещё и ебливой, мстя непонятно кому за это обидное прозвище, данное маме со школьных лет, после того, как её на дискотеке жоско пропихали в зад и рот, повредив гланды, которые пришлось потом больно удалять.

То, что нерадивая дочка вместо того, чтобы её помогать, таскалась на дискотеки и сосала члены втригорла, не подлежало сомнению, но это было не страшно, даже не стыдно, и всё потому, что напоенная отравленной водкой троица была потом связанна, и заживо разделана в погребе, забитым вяленной человечиной. Мама и дочка были людоедками.

Мамаша не раз испытывала желание тоже пососать чей-то член, но дочка была категорически против поделиться своей живой добычей в виде объекта удовлетворения греха, доводя этим свою мать до полного исступления, из-за которого она, слушая по ночам звериные стоны одурманенных самцов за стеной, постоянно раздирала себе обе дырки до крови своими длинными лакированными ногтями, ибо какое же порево, да без крови? Увидев кровь, мать стискивала зубы, и строила планы по улавливанию для своих нужд хотя бы одного привезённого дочкой ёбаря, ведь приказать её она не могла, потому что МЯСО добывала исключительно дочь, а сама мать не могла сделать ничего подобного, потому что была в детстве погрызена дворовым псом за лицо. И когда мама в очередной раз созерцала кровь свою на себе, тогда-то её и осенило – проследить.

Это было не сложно, и на следующий день она стояла перед входом на дискотеку, начесав волосы на изуродованную половину лица. Охранник у входа стоял и сопел, разглядывая пожилую посетительницу. Мама тоже стояла молча, впившись взглядом в набухающий под штанами хрен охранника. Когда молчание стало невыносимым, а штаны затрещали под упёршейся в ширинку балдой, охранник прорычал «Вэлком!!», и, схватив маму за волосы, втащил в душное фойе и стал раздевать под дружный гогот остальных охранников и пары барменов, которые уже повытаскивали собственные елдаки, и сомкнулись кольцом вокруг пары, яростно хлюпая надрачиваемой плотью.

Сорвав с матери платье, распалившийся охранник разодрал надвое её трусы, и вдруг с матом отпрянул, стукнувшись затылком об чей-то напряжённый хуй.

Запахло скисшими яблоками и гниющим сыром. У мамы между ног висел, слегка приподнявшись как хвост срущей лошади, тонкий, но длинный хуй, весь в мокнущих лишаях и налитых, белёсых прыщах, один из которых мать сдавила, и выплеснула струйку гнойной жижи в лицо кому-то из присутствующих. Тут же вся поганая дюжина хуёв, готовых драть жопу, упали как подкошенные, и мама, растопырив руки налетела на ближайшего бармена, и повалила его на пол, облизывая ему лицо, и тёрлась о его штаны и рубашку своим ужасным хреном, оставляя на одежде кричащего от ужаса и омерзения мужика бурые следы гнили.

Тщедушный бармен корчился под навалившейся на него женщиной, а остальные достали заранее скрученные косяки, и принялись раздувать друг другу паровозы, поглядывая на бьющегося в свом похотливом зверстве трансвестита-маму, который потеряв от запаха мужского пота всякое соображение, содрал с себя парик, обнажив плешаки, и с хрустом вцепился зубами лицо бармену. Крик укушенного человека был столь ужасен, что у многих присутствующих рефлекторно встал, а очки посжимались в капиллярный диаметр: осознав, и проанализировав свои ощущения, все собравшиеся стали набрасываться друг на друга, и немедленно извлекать пользу из сложившейся ситуации – прямо на пыльном полу образовалась кряхтящая куча переплетённых тел, чьи головы с жадностью заглатывали сразу по несколько хуёв, но всё равно чувствуя острый дефицит эмоций из-за не разодранных пока ещё жоп.

Пока длилось веселье, в мерцающем огнями туманном проёме двери нарисовался силуэт девушки, сжимающей в руках пожарный топорик. На глазах её были слёзы. Мужчины уже дёргались на полу, с бешенством вбивая друг другу в жопы свои раздроченные хрены, и ревели как голодные лоси, ничего вокруг не видя и не слыша, в то время как мать с чавканьем вгрызалась в лицо трепыхающегося, как проткнутая в позвоночник рыба, бармена, из под которого натекла здоровенная коричневая в тусклом свете лужа, и с краю её возилась парочка охранников, кувыркаясь в липкой крови и натирая себе ею гениталии.

- Зачем ты, мама? Господи, зачем? – прошептала дочь, занося прут в сторону.

Мать подняла своё страшное, окровавленное лицо, и вперилась взглядом своего чудом спасённого глаза, мутно косящего в щёлку из кожаного безресничного мешка, грубо сшитого из срамной плоти, трансплантированной оттуда для лучшего приживления; короче, смотрела мать прямо в глаза дочки, оскалив зубы, с налипшим на них человеческим мясом. Зарычав, мать поднесла к лицу растопыренные ладони, капая текущей по рукам кровью с локтей, и облизала свои тёплые, солёные пальцы. Взревев, она стала подниматься с истерзанного тела навстречу дочери, рыча, как разбуженный в январе медведь, и раскрыв руки для смертельного материнского объятья. Металлический прут описал горизонтальную дугу, и обрушился на шею озверевшего трансвестита, сбив его с ног, а второй удар разорвал гадине предплечье, с брызгами вывернув кусок мяса. Под непрестанное хриплое оханье поражённых пидористической заразой мужиков, девушка избивала стальным прутом свою людоедку-мать, которая нарушила многовековое правило их ужасной династии: не брать в рот грех плоти сырой, не пить сырую кровь, и не являть взору чужому облик своего рудиментарного придатка.

- Нельзя! Есть! Сырое! – плача, вопила дочь, нанося хлёсткие, разрывающие плоть и дробящие кости удары арматуриной в тело верещащей матери, и через несколько секунд раздробила ей череп, воткнув железный штырь в висок, отчего мама крякнула, и закрутилась на липком полу юлой, болтая своим полумёртвым хреном, который был метким ударом любящей дочки пригвозжён к деревянному полу, и кровью его был искуплен грех, и древний род степных людоедов-трансвеститов был восстановлен в своей непорочности.

rak_rak

как всегда порадовал. отлично!

Жила кароче маленькая девочка. И все было бы у нее хорошо, если бы не люди.

rak_rak рулит

rak_rak

супер!это ж надо было из пары фразочек такую весчь накидать))