11 секунд

Автор: не жрет животных, падаль "...And if you go chasing rabbits,
Тhen you know you’re going to fall"

Jefferson Airplane. White rabbit, 1969

11 секунд – ровно столько длятся наши общие воспоминания. Ровно за это время она успеет произнести ровно 25 слов, которые станут границей между моим прошлым и ее будущим. В течение 11 секунд продолжается наше настоящее.

Ландшафты мятых простыней кругами расходящихся от потрескавшихся сеткой лопнувших сосудов заспанных глаз. Столько знакомого уныния в картине встречающей ее каждый день и в то же время неповторимой, как мозаика кровоподтеков на белизне первого утреннего взгляда. На типовом фундаменте ее утра каждый раз вырезаны уникальные шрамы новых впечатлений. Ожившие чернильные пятна вчерашнего дня, запекшиеся на коже вокруг губ и запутавшиеся в паутине морщин уголков ее глаз. Прошлое измеряется несколькими часами до сна. Как, должно быть, тяжело ей каждое утро вновь узнавать одну и ту же картину, каждый раз восстанавливая по кусочкам повторяющийся день ото дня пейзаж.

За что уцепиться? За угол шкафа, за край одеяла кипящего утренним блеском, который якобы преображает все вокруг, но только ее лицо делает более бледным. Может, за меня? Вот я, сижу спиной к ней на краю постели, свесив ноги в пропасть под нами. Время тягостных раздумий тянется до тех самых пор, пока сигаретный дым не становится достаточно едким, чтобы разъесть глаза и выдавить из нас слезы, первые за сегодня.

Слепыми котятами ее взгляды робко прячутся по комнате, пока наконец близорукость не позволяет ей нащупать меня – огромное темное пятно в солнечном свете окна. Не оборачиваясь, я чувствую, как ее тонкая рука взметнулась к губам и застыла маникюром ногтей по эмали зубов. Изумление, выраженное языком жестов, порой так красноречиво. Я чувствую кожей, как каждый сантиметр ее тела пронизывается напряжением, от искусанных в кровь губ по испуганно пульсирующим артериям и кровотокам вниз. Когда вспышка достигает низа ее живота, я узнаю об этом первым по тому шороху одеял, путаясь в которых ее колени за мгновение прижимаются к груди. Если бы я сейчас видел, как ее ноги, отталкиваясь от скомканных простыней и проскальзывая по шелку, взбивают постель, как сливки – я бы рассмеялся. Мое присутствие в ее жизни просто не уместилось в нескольких часах ее памяти: я появился позже, чем она начала забывать.

Она только готовиться узнавать меня, понимая, что движение между ее широко расставленных этой ночью ног, было началом. Началом для нее. Что-то, вокруг чего она начнет собирать из осколков свою новую жизнь. Что-то, что позволит ей изменить ее следующее утро, что-то в чем она не узнает, не разглядит свою прошлую жизнь. Если я по-прежнему здесь, с ней, значит точка, из которой она прочертит свое жизненное пространство, уже поставлена.

За то время, которое живу на свете, я успел насмотреться порядком этих жестов: огромный гербарий засушенных поз. Эти сложенные в застывшие движения секунды так дороги мне. Дороги потому, что вот-вот я начну все забывать. Несколько мгновений спустя я перестану узнавать что-то новое, кое-что о нас, по той простой причине, что «нас» уже не будет. Сидя к ней спиной, даже не в пол-оборота, я знаю, рука, было вздернувшаяся ко рту, медленно опускается, шурша едва не растраченным теплом по снегу перин. Я уже чувствую это разлитое молоком тепло на своей спине – вспомнила.

- Ты так редко смотришь мне в глаза. Когда мы с тобой разговариваем, кажется, что ты обращаешься к кому-то еще, но только не ко мне. Почему? – на ее лице заиграли нотки показного по-детски искреннего недовольства. Остается только сложить руки на груди и поджать губы. Первые штрихи к пейзажу руин. Руин, на которые мы впоследствии будем смотреть с разных сторон. Если я слышу эти слова, значит точка, с которой я начну забывать, уже поставлена. Сначала цвет ее глаз, потом нотки ее голоса, потом терпкий привкус ее кожи. Точка длиною в 25 слов, точка продолжительность в 11 секунд.

Так начинается не первый разговор в моей жизни. Так или иначе, но этот вопрос прозвучит, запустив сам собой напряженно тикающий таймер обратного отсчета. В человеке очень многое устроено по принципу триггерного механизма: капля за каплей заполняется чаша весов, пока не упадет последняя – та, что заставит чашу опуститься и изменить положение вещей. Кирпичик за кирпичиком мы с ней рука об руку строим стену, которая скоро нас раздавит. И вот сегодня ее хрупкие пальцы отпускают последний камень на уже достроенную стену. Мгновение так тяжело.

Я всегда хорошо помню момент, когда звучит этот вопрос. Лучше сказать иначе: я прекрасно помню, что происходит до него, и совсем не помню все, что следует за ним. Все-таки наша память чрезвычайно избирательна. Зачем запоминать то, что уже не вызывает интереса. Все равно, что рассматривать пустой бокал вместо того, чтобы любоваться преломлением солнечных лучей в наполнявшем его раньше вине. Мы не запомним простоту стекла, со временем мы сможем только угадать сложную палитру багрового цвета вина, которое пили когда-то, сидя за одним столом и пытаясь запомнить образ пустого прозрачного бокала.

Иногда по моим губам линией тока пробегает этот шепот с просьбой хоть чуть-чуть подождать, не задавать этот вопрос сейчас. Отстукивая телеграммы без адресата: звуки, буквы, слоги, слова и целое предложение с мольбой, которую никто не услышит. Сколько этих проглоченных заклятий заполняет собой тишину моих вечеров?

Искрящимися линиями своего скользкого языка я слизываю мои липкие следы в ее памяти. Сквозное движение, линейное ускорение с которым соскребаются частицы моего образа со стенок ее мыслей – я чувствую его так, как, наверное, чувствует бумага калечащие ее движения ластика. Легкое сопротивление разрывается усилием воли, зажмуриванием глаз и нажимом рук. Прежней непорочной белизны уже не увидеть, но и разобрать в небрежной мазне чей-то едва ощутимый контур становится невозможно. Опыт общения, помимо алгебраической ясности и систематизированности взаимоотношений, дарит еще и поразительное умение, смотреть на происходящее со стороны. Мы сидим друг напротив друга, с трудом умещая возникшую между нами пропасть на квадратных метрах ее спальни. Тишина растянутыми мгновениями ложиться на дно растущий бездны грудами острых осколков, на которые, по всей видимости, рухнет тот, кто проиграет в начатой нами игре. Мы с усердием строим ловушку, которой суждено стать могилой для одного из нас. Строим этим сводящим скулы молчанием, строим песочным скрипом зубов, строим эхом выдохов и вздохов, которыми заполнена до краев наша немая сцена. Ожившая геометрия: пульсация на кончиках линий, сходящихся в прямые углы комнат дома, где мы когда-то были более или менее счастливы. Одна ночь, в которой наши жизни совпали.

Через некоторое время мы окажемся за разными столиками какого-то одного кафе, где я случайно поймаю на себе ее взгляд, на этот раз рассеяно отводя свои глаза от той, что будет сидеть напротив. И только одному мне известно, какие слова в этот момент шепотом застыли на моих губах. И никто сейчас не знает, сколько в этот раз будет длиться настоящее.
_______________________________________
Не жрите жывотных – они вас тоже не любят