Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Литература:: - Помоги мне умеретьПомоги мне умеретьАвтор: Франкенштейн (Денис Казанский) Утром в парке было красиво и свежо. Еще не успевшие налиться коварной желтизной липы лениво шевелились на ветру. Беспорядочно разросшиеся по запущенным клумбам ромашки сильно пахли июньским медом. Обросший камышами пруд вальяжно раскинулся слева от кленово-каштановой аллеи, легонько серебрясь в солнечном свете. И только несколько бледных берез отчего-то грустили в стороне, не желая радоваться лету.Хоботов, все еще немного пьяный со вчерашнего, сидел на скамейке и смотрел, как толпится народ у бочки с квасом. Газета, на которой он спал, теперь трепетала и шелестела, порываясь вспорхнуть большой белой бабочкой, сандалии так и стояли возле переполненной урны, где он аккуратно поставил их вчера вечером. На душе у Хоботова было несказанно легко. Да. Это было действительно замечательно, что, все, наконец, разрешилось. Что можно сидеть теперь так вот и ни о чем не думать, потому что ответ на вопрос «тварь ли я дрожащая?» получен однозначно и навсегда, и можно не терзать больше себя дурацкими «а вдруг…». Что день такой хороший и солнечный, и вечер вчера был такой теплый и хмельной. Она пришла почти вовремя. Всего лишь на десять минут позже, что было на нее непохоже. Немного похудевшая и загорелая, утомленная злым утренним автобусом. От нее волнующе пахло яблоками и морем. - Мудак ты Хоботов! И фамилия у тебя дурацкая – вместо приветствия сказала она и плюхнулась на скамью. - Привет, Нина. – поздоровался Хоботов – а ты похорошела. Нина вздохнула и достала из сумочки сигареты. - И чего тебе только не спиться в такую рань? Неужели нельзя было попозже, а? Она чиркнула зажигалкой и затянулась. Хоботов усмехнулся. Он терпеть не мог эту ее привычку курить тонкие сигареты. - Знаешь, я как с тобой поговорил вчера, так на улицу и вывалился. Какая-то тоска накатила, и я пошел шататься по окрестностям, пинать жестянки пивные. А потом сюда пришел и сидел здесь всю ночь, выл на луну. Луна такая красивая была. Хоботов мечтательно закрыл глаза. - Это ты здесь, что ли, спал? – Нина недоверчиво покосилась на расстеленную измятую газету – ну и как, комары не сожрали? - Не сожрали. Она достала из сумочки мобильный телефон и принялась быстро строчить смс-сообщение. - В Крым ездила? – спросил Хоботов. - В Крым – ответила Нина – В Ялту. - Это, что ли, оттуда пишут? - Оттуда. – кивнула Нина. По парку пронеслись несколько пестрых тинейджеров на скейтбордах. Один из них, минуя Хоботова, крикнул: - Хобот хуйло! Дружки его засвистели и заулюлюкали, Нина хихикнула и спрятала телефон назад в сумочку. - Хорошо здесь. – сказал Хоботов – тихо и спокойно. Вроде и город в пятидесяти метрах, а кажется, будто где-то далеко. И пруд красивый, с кувшинками. Раньше тут лебеди плавали, а теперь только использованные шприцы и упаковки от чипсов, но мне все равно нравиться. Я часто тут бываю. Помнишь, как мы тогда вон там мороженное ели? Нина нахмурилась и ничего не ответила. - Ну что, пошли? - Пошли. Они встали со скамейки и зашагали к старым кованным воротам, ведущим из парка на улицу. Хоботов – быстро и нервно, сунув руки в карманы. Нина – нехотя и нетвердо, часто спотыкаясь, словно была пьяна. Золотистые кудри ее развивались на ветру, каблуки пронзительно цокали о тротуар. Встречные прохожие и торговцы сладкой ватой провожали их взглядами. - Это хорошо, что ты согласилась. – сказал Хоботов – кто еще, если не ты? Конечно, можно было бы на крайний случай и Витька попросить, но это ведь не то, сама понимаешь. Я хочу смотреть в твои глаза… - Перестань. Я уже жалею о своем решении – сказала Нина. - Да это ерунда! – махнул рукой Хоботов - там сложного-то нет ничего. На курок нажать всего, я покажу… Стрелять все равно в упор будешь, чтобы выглядело как самоубийство. Bang, bang you shut me down! - И чего, ты сам не хочешь, что ли? Ну, зачем я-то тебе, а? – взмолилась Нина, жалобно глядя на Хоботова. - Да, я же говорил уже, я сам не могу, понимаешь? Смелости не хватает. Сколько раз уже пытался, и напивался до чертей для храбрости – все без толку. Высоты, сама знаешь, боюсь кошмарно, от петли воротит, таблетки – как-то не по мужски… А курок спустить – милое дело. Поэтично, черт подери. – Хоботов закашлялся от волнения. - Мы же договаривались. Раз и все. Это секунда. Я обещаю, что не буду биться в конвульсиях. Я даже не закричу, клянусь. Ты, если хочешь, зажмуришься и… - Ты меня ненавидишь? – перебила вдруг Нина. - Что ты, золотко, очень люблю! Очень люблю, Ниночка! – очень серьезно и горячо заговорил Хоботов - Ты - солнышко мое, самое прекрасное, что у меня было. Жизнь без тебя – говно. Я без тебя, Нин, вообще жить не могу. Пробовал – не получается. Все как-то не так, водка эта чертова, депрессия… Думал, что перетерплю… Ну и хер с ним! Ты все равно стоишь того, чтобы просуществовать тридцать лет, а потом повстречать тебя и сгореть в один миг, как метеор в плотных слоях атмосферы. - Послушай, Хоботов, может, ты еще передумаешь? – осторожно спросила она – На мне ведь клином свет не сошелся. Ну, не виновата я, что не могу тебе ответить взаимностью на чувства твои. Между нами все кончено, да, но это не повод… - Повод. – коротко и жестко ответил он – Прости, Нин, я уже все решил. - А откуда у тебя оружие? - Смеешься? В моем районе достать пистолет проще, чем пачку презервативов. – Хоботов торжествующе ухмыльнулся. – Дерьмовый, правда, кустарщина. - Как же я в тебя стрелять буду? Я бухгалтер с десятилетним стажем, я отродясь не стреляла даже из рогатки. – сокрушенно покачала головой Нина. - Я тебе покажу. Пустяки – он шмыгнул носом. – Я прощальное письмо вчера целый день сочинял. Мол, прошу никого не винить, ну и дальше по теме. Так, что на тебя никто не подумает, не бойся. Пистолет потом вытрешь полотенцем и мне в ладонь вложишь. И все. Перед законом ты абсолютно чиста, в Бога все равно не веришь – так что никаких рисков. Главное, не суетись… Хоботов говорил отрывисто и поспешно, боясь, что она вдруг остановиться и передумает. Нина молчала и отрешенно глядела перед собой, как зомби. Они вошли в подъезд и поднялись по лестнице на второй этаж. От волнения Хоботов не сразу попал ключом в замок. Они вошли в коридор, а оттуда в комнату, где были в беспорядке разбросаны по полу книги и исписанные стихами тетради. Нина остановилась посреди комнаты, Хоботов сел в кресло в углу, и достал из ящика в письменном столе револьвер. Револьвер, к удивлению Нины, оказался маленьким, с очень коротким дулом. - Это газовый пистолет, изначально. Переделан под боевой. Вообще-то, он никуда не годится, но в упор из него попасть легко. – сказал Хоботов, повертев пистолет в руке. Нина молча смотрела на пистолет. - Стреляй в сердце – продолжал Хоботов – так легче. Мозги на шторах, это, знаешь ли, неприятно. Мне-то все равно, я эти шторы никогда не любил, а вот ты еще в обморок грохнешься. Это ни к месту. Когда стреляешь в сердце – крови обычно мало, и смерть сразу наступает. Я об этом в журнале читал. Нина молча смотрела на пистолет. - Обмотаешь его полотенцем, прижмешь дуло к сердцу и дави на курок. Тогда выстрела почти не будет слышно. А я музыку включу. Я вчера всю свою фонотеку переслушал – выбирал песню, под которую хочу сдохнуть. Пускай будет «Сплин», я всегда любил эту группу. Нина молча смотрела на пистолет. Хоботов поставил диск в проигрыватель и нажал на «Play». Из динамиков зазвучала музыка. Нина молча смотрела на пистолет. Хоботов смотрел на Нину. - Давай. Твой выход – сказал он, протягивая ей маленькую машину смерти – Я хочу, чтобы ты это сделала. Нина неуверенно взяла револьвер и приставила дуло к левой стороне груди Хоботова. Тот немного передвинул ствол к центру. - Сердце не слева, глупая. Нина неуклюже обернула пистолет полотенцем. - Стреляй – дрожаще прошептал Хоботов. - Я не могу поверить, что это происходит. Неужели я это делаю! - Я так хочу, Нина, стреляй! - Не могу… - Жми! - Как, я же… - Жми! - Ф-ф-фух… - Давай… - Только не говори ничего, пожалуйста, после того, как я выстрелю. Умоляю, я всегда ненавидела эти сдавленные предсмертные бульканья в дешевых кинотриллерах. - Жми!!!! Нина зажмурилась и изо всех сил вдавила курок. Выстрел прозвучал на удивление громко. - Блядь. – сдавленно произнес Хоботов и стал заваливаться на бок. Сердце его, пробитое навылет, судорожно дернулось, сжалось в комок и провалилось куда-то вниз живота. В бездонный черный колодец, увлекая за собой кресло, комнату, Нину. Гулко ударившись головой об пол, Хоботов отчаянно вздрогнул всем телом и умер. Честно и без проволочек, как обещал. Нина всхлипнула и выронила пистолет. Пол неожиданно качнулся у нее под ногами, и в следующий миг она уже стояла на четвереньках, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не вырвать. - Господи – прошептала она – какая чушь… Спустя некоторое время, когда самообладание вернулось к ней, Нина тщательно обтерла полотенцем пистолет и аккуратно вложила его в холодеющие пальцы Хоботова. Прихорошившись перед зеркалом, она как можно более беспечно выпорхнула из страшной квартиры и стремительно бросилась вниз по лестнице. Вечером, пьяная в стельку, со сбитыми коленями и растекшейся по лицу косметикой, заплаканная и опустошенная, Нина притащилась домой, в съемную квартиру на окраине, которую она делила с подругой детства и сослуживицей Ириной. Бросив в коридоре сумочку и туфли, размазывая по щекам слезы и тушь, она вошла в комнату и села на край дивана. От нее остро пахло сигаретами и перегаром. - Что стряслось? – без интереса, пялясь в экран телевизора, спросила Ирина. - Я конченная сука! Ира, я тварь недостойная, неблагодарная хуесоска и шлюха. – запинаясь и путаясь в словах произнесла Нина после некоторого молчания – Я совершила сегодня дрянной поступок. - И что это ты совершила? – Ирина нехотя оторвалась от экрана, где маячила чья-то голая задница. - Я его… застрелила. Своими руками вот этими. Он говорил: «жми», и я выстрелила, прямо в сердце. Он сам меня попросил, чтобы именно я… О, Господи-и-и… - В смысле? - нахмурилась Ирина. - Он сказал, что не может без меня жить, и просил в сердце… Много всего говорил, как обычно. И что любит, и… - Нина икнула и запнулась на полуслове. – И я ему прямо в сердце, а он сразу – хлоп. Ужас какой! - Кто? - Хоботов этот… несчастный человек – тушь чернильными кляксами расплывалась вокруг красивых Нининых глаз – фанатик, помешанный и неисправимый… Что же я здесь могла сделать… он так просил, смотрел на меня, плакал, стоя на коленях, и гладил ладони мои… я весь день вчера его уговаривала, а он… твердил, что у нас в стране демократия, и что если он не хочет жить больше, то никто не вправе его останавливать… - Боже мой, Нинка, это же так романтично! – взвизгнула Ирина и бросилась обнимать подругу. – Класс! И что прямо вот так выстрелила? В сердце? И с первого раза не промахнулась? А он что? Умер, да? Это ж сколько кровищи было, наверно! Так прямо сам и попросил? Ну что ты мычишь, скажи по-человечески! Нина разрыдалась. Потом ее вырвало на ковер. Теги:
0 Комментарии
#0 11:47 09-08-2007HЕФЕРТИТИ
Франкенштейн, ваш текст захватывающе интересен и психологически точен. Сама очень часто размышляла об описанной вами ситуации и хотела написать что-то подобное, но вы меня избавили от "мук творчества". Очень вам за это признательна. Так он ей отомстил...ей с этим жить всегда. Файк А зачем она соглашалась? гаф! клева написано! и сюжет зачодный! Сопливая Худлитературщина. Незачот полнейший. Отправь ЭТО в Митин журнал или на прозару. Пятидесятилетние девственницы, экзальтрованные девачки, востроженные десятиклассники и провинциальные кондовые прозаики - обосрутся от щастья. Хорошо, очень даж. Ща как Кайзершу за инакомыслие на год в собачьи Соловки запиздрячу! приписано очень неплохо но блядь всегда бешусь, когда вижу НАЖАЛ НА КУРОК блядь курок и спусковой крючок - это разные вещи а в целом зочод ОПУС ЗАНУДЫ. 1. по форме «ромашки сильно пахли июньским медом» - хуй там. Ромашки не пахнут в лучшем случае никак. Мёдом пахнут алиссумы. «серебрясь в солнечном свете» - серебристые блики – от луны. От солнца – все оттенки золотого и красного. «Газета …. большой белой бабочкой» - по ходу, это была газета без букаф. «И чего тебе только не спиться» - да уж, не спитЬся в наше время трудно. «но мне все равно нравиться» - см. выше «она как можно более беспечно выпорхнула из страшной квартиры» - да ты, я вижу, стилист шопесдэц 2. по содержанию Психапатриев 13:03 09-08-2007 +1 Нормально, вроде, написано. В одном месте даже Стивена Кинга напомнило (где героиня не решается выстрелить). Вот за это - большой жирный зачот. А драматический пафос не понравился. Психапатриев, провинциальный кондовый прозаик - это я. Франкенштейн 16:05 09-08-2007 сынок, ты гонишь: мама - это я!© Красиво. Но суть то осталась: все бабы – дуры, а мужики – сволочи или наоборот. Неужели нельзя иначе? большое спасибо автару.приятно было четать Зачот, почему-то ржал. А ничё так! Кровищщи маловато, слюней лишку, а так - зачот! Афтар, пешы исчо! покровские ворота. кавер. понравилось. пишы есчо. Еше свежачок дороги выбираем не всегда мы,
наоборот случается подчас мы ведь и жить порой не ходим сами, какой-то аватар живет за нас. Однажды не вернется он из цеха, он всеми принят, он вошел во вкус, и смотрит телевизор не для смеха, и не блюет при слове «профсоюз»… А я… мне Аннушка дорогу выбирает - подсолнечное масло, как всегда… И на Садовой кобрами трамваи ко мне двоят и тянут провода.... вот если б мы были бессмертны,
то вымерли мы бы давно, поскольку бессмертные - жертвы, чья жизнь превратилась в говно. казалось бы, радуйся - вечен, и баб вечно юных еби но…как-то безрадостна печень, и хер не особо стоит. Чево тут поделать - не знаю, какая-то гложет вина - хоть вечно жена молодая, но как-то…привычна она.... Часть первая
"Две тени" Когда я себя забываю, В глубоком, неласковом сне В присутствии липкого рая, В кристалликах из монпансье В провалах, но сразу же взлётах, В сумбурных, невнятных речах Средь выжженных не огнеметом - Домах, закоулках, печах Средь незаселенных пространствий, Среди предвечерней тоски Вдали от электро всех станций, И хлада надгробной доски Я вижу.... День в нокаут отправила ночь,
тот лежал до пяти на Дворцовой, параллельно генштабу - подковой, и ему не спешили помочь. А потом, ухватившись за столп, окостылил закатом колонну и лиловый синяк Миллионной вдруг на Марсовом сделался желт - это день потащился к метро, мимо бронзы Барклая де Толли, за витрины цепляясь без воли, просто чтобы добраться домой, и лежать, не вставая, хотя… покурить бы в закат на балконе, удивляясь, как клодтовы кони на асфальте прилечь не... Люблю в одеяние мятом
Пройтись как последний пижон Не знатен я, и неопрятен, Не глуп, и невооружен Надевши любимую шапку Что вязана старой вдовой Иду я навроде как шавка По бровкам и по мостовой И в парки вхожу как во храмы И кланяюсь черным стволам Деревья мне папы и мамы Я их опасаюсь - не хам И скромно вокруг и лилейно Когда над Тамбовом рассвет И я согреваюсь портвейном И дымом плохих сигарет И тихо вот так отдыхаю От сытых воспитанных л... |