Провинция (часть I)

Автор: Лев Рыжков Максима тошнило слушать Машкину истерику.
- Я не могу… не могу… понимаешь, не могу так больше жить! Ты - бухаешь!
- Да ладно тебе! Граммулю с пацанами выпил-то…
- Граммулю? Во дворе? Да что ж тебя ноги-то не держат, граммульщик хренов? Шатаешься вон…
- Да ничё я не шатаюсь.
Максим подошел к телеку, сделал его погромче. Шел какой-то фильм. По другому каналу афроамериканцы не то вяло бормотали свои матерщинные скороговорки, не то, казалось, громко и под музыку жевали бабль-гам.
«Извиниться бы надо», - сообразил Максим.
Он прошел на кухню. Машка рыдала.
Такая красивая она была. С прядкой выбившейся, в халатике. Максим сам не знал почему, но чувствовал к ней странную нежность.
- Ну, ты это, - начал он. - Ну, подумаешь, накатили немножко. Ну, не буду я больше. Да и люблю я тебя.
- Любит он. А что тогда напиваешься, когда ко мне идешь? Страшная я? Ну, так и скажи.
- Да ничё ты не страшная, - Комплименты Максим говорил все-таки неумело.
- Не страшная, - передразнила она.
Но чувствовалось, оттаивала.
Максим присел на табуретку, рядом с нею. Потянул руку к Машкиной пояснице. Получил по руке.
- Пьяному - не дам.
- Ну, Машк, ну, чё ты?..
- Пьяному, - повысила Машка голос. - Не дам. Все.
- А что так? Нет, ну это несправедливо.
- А набухиваться - справедливо? Мне, думаешь, с тобой таким приятно? Мычишь… А ты подумай, подумай…
- Ну, ладно тебе.
- Никаких «ладно». Любишь - не набухивайся.
- Ну, давай хоть телек посмотрим.
Максим, конечно же, еще на что-то надеялся.
Они сели на диван. Машка достала трехлитровую банку с семечками. Подставила миску - плеваться шкурками.
На экране кривлялся популярный СТОЛИЧНЫЙ ви-джей.
- Эй ты, - говорил ди-джей, - прыщавый!
Максим вздрогнул. Это он ему, что ли?
- Да-да, к тебе обращаюсь. Именно к тебе.
Операторы дали настолько крупный план, что казалось, будто ви-джей, походивший на вредную макаку, влез всей рожей в экран.
- Ты как там? Затвор еще не успел передернуть?
Максим вздрогнул. Мало того, что этот тип к нему из телевизора обращается. Так он еще и мысли, что ли, читает?
- Ты не передергивай, не надо. Три минуты подожди, ага? Три минуты. А знаешь, почему? Потому что ты щаз (в СТОЛИЦЕ, похоже, так и говорили - «щаз») увидишь та-акое! Та-акую телку! Ты просто упадешь, парень. Вот сукой буду, упадешь. Ага!
Ведущий говорил как-то знакомо. Максим не мог объяснить этого чувства, но ему казалось, что все это он - уже слышал. У него вообще часто было такое чувство - что все уже было. В основном, правда, это касалось передач по телевизору.
- Ну, давай, что ли? - сказал ви-джею Максим.
Но тот не торопился, мялся на экране.
- Да, парень, - говорил он. - Ты еще это… Руки из карманов вынь. Успеешь еще… Ага. И вот та-ак - на коленочки положи. Ага? Ну, все. Теперь поехали. Кстати, ты видишь это в ПЕРВЫЙ РАЗ! Все понял?
На экране появилась сисястая блондинистая телка. Да еще и юбки на ней почти не было. Она замяукала что-то лирическое.
А Максим вскочил с дивана.
- Да не! Ну, это наебка.
- Ты о чем? - сказала Машка.
- В первый раз, говорит, я это вижу. А ни хуя не в первый… Видел я это уже! Вот точно эту телку и видел, как ее там?
- Ну, видел и видел, - равнодушно сказала Машка, сплевывая в тазик шелуху. - И вообще, не хрен на баб глазеть.
Она выпуталась из хватки Максима (он еще раз попытался ее обнять), встала с дивана, прошла к телевизору.
На другом канале шел какой-то фильм. Герои ехали в машине. Мелькали виды СТОЛИЦЫ. Сверкали и струились огни. Гудели автомобили. Манила реклама на зданиях.
Машка вдруг заплакала.
- Да ты чё? - сказал Максим и обнял ее. - Ну, чё ты? Я ж за пьянку уж извинился.
- И вовсе это я… - всхлипывала Машка. - Не из-за тебя… Дался ты мне…
- А чё тогда? Другого, что ль, завела?
Страшное подозрение вспыхнуло в голове Максима.
- Да никого я не заводила! - сказала она. - Кого тут заводить-то? Тут все такие, как ты, алкаши. Или уроды совсем. Мне - так еще самый безобидный достался.
- Ну… И чё тогда ноешь?
- Я? Ною? Да потому что вот… - Она ткнула пальцем в экран, на котором расфуфыренная телка выходила из машины. - Да потому что вот бляди всякие живут? Живут. А я? Я что тут делаю? За что мне это все, убожество вот это? Поселок Трактор этот ебаный.
- Да ладно. У нас тоже хорошо. Природа зато какая…
- Да где ты здесь природу-то видишь? Какая здесь, на хуй, природа? Заводы одни, засрали все! Деревья вон, посмотри, чахлые! Природу он нашел…
- Да ладно ты, успокойся.
- А что мне успокаиваться? Почему вот, скажи мне, всякая блядь на «кадиллаках» ездит? А у меня - «запорожца» сраного нет? Хотя бы ржавого… Что мы здесь делаем, Макс?
- Ну…
- Прозябаем мы здесь. А эти, - Машка опять гневно указала на экран. Блондинка вышагивала по роскошному коридору какого-то здания. Наверное, гостиницы, - суки СТОЛИЧНЫЕ в ваннах с шампанским ебутся. Ага.
- И пусть их. А мы здесь, с тобой, тоже это самое.
Атака вышла неубедительной, и Максим опять получил по рукам.
- Я не могу больше жить здесь, Максик. Не-мо-гу. Заебало меня.
- Так и чё ты хочешь?
- Уехать я хочу, Макс. Уехать. Не могу я больше в наших ебенях жить. Я бы туда, в красоту эту, хоть уборщицей поехала бы…
И вдруг - Максим даже не успел опомниться - бросилась ему на шею, запричитала:
- Увези меня отсюда, Максимочка, миленький! Увези! Не могу я больше здесь! Не хочу тут, в Тракторе ебаном, тупо сдохнуть.
- А что я? А я-то как?..
- У тебя батя на машину копит. Может, тебе чуть денег даст? А ты ему из СТОЛИЦЫ пришлешь?
- Да ну, да не даст он…
- Возьми их, Максимочка! А я тебе тогда даже пьяному давать буду.
В организме Максима мгновенно произошла гормональная реакция. То, что макака-ведущий называл «затвором» вдруг резко напряглось. Да так, что оттопырило треники.
Максим потянулся к Машке. На этот раз она не противилась.
- Только обещай мне, - прошептала она, как умела это делать.
- Обещаю, - сказал Максим. - Ясен хуй. Поедем мы в твою эту СТОЛИЦУ.
Машка сбросила халат. И Максим потерял разум. Машкино тело было совершенно. Машкины сиськи - туги, мягки, заострены, как шишаки игрушечных витязей. Ее щелка - горяча и мокра.
Максим вошел в щелку. По телу плавно растекалось удовольствие. «Нет, - обрывочно думал он. - Ебаться, это круче, чем бухать».
А потом опять появилось такое же, как от телевизора, ощущение. Что было это уже все. И вроде бы даже ебал он Машку как раз при таких же обстоятельствах.
Бухал Максим, конечно, плотно. Память, бывало, терял. Но такого с ним точно не было.
Впрочем, в очень скором времени эти мысли потеряли всякое значение. Он зажмурился и вдруг увидел ту самую телку из телевизора.
- Еби меня! - стонала телка Машкиным голосом. - Еби!
…После этого в гостях у Машки Максим не задерживался. У Машкиной матушки на Свинокомбинате как раз закончилась смена. И если она пешком пойдет, то через полчаса будет. А если на маршрутке поехать решит, то и еще раньше вернется. А потом еще, и батя Машкин придет. Вот уж с ним Максим встречаться совсем не хотел. Машкин родитель работал в болваночном цеху. Когда видел Максима, тут же тянулся выпить. Но пить с дядькой Колькой было херово. Он тут же с катушек съезжал, переставал узнавать, кидался в драку. Дядьку Кольку боялась вся семья. Тем более, что закладывал он каждый день. Как-то Машка вскользь обмолвилась, что иногда им с матушкой случалось повалить батю и привязать простынями к койке. Так и то - орет полночи. А утром - опять в болваночный цех.
А вот матушка у Машки была сильная. Она на Свинокомбинате забойщицей работала. То есть била свиньям по черепушке кувалдой. Руки у нее были очень сильные, но часто болели. Только она одна могла справиться с дядькой Колькой. Под горячую руку ей тоже было лучше не попадаться.
***
По пути домой Максим нарвался.
И ведь, что обидно, у самого дома. Не в гаражах. И не на пустыре. И даже через самый опасный район поселка под названием Барачная Слободка прошел спокойно. А ведь там такая шпана жила, что не приведи никому…
С пацанами из Бараков лучше было не связываться. Налетали они всегда стаей. К тому же половина (как минимум) была из отсидевших. А другая - готовилась.
Зона, если что, была неподалеку. Километра четыре, если через заброшенную железную дорогу, потом - через чахлый лесочек, а потом - по полю.
На Зону Максим смотрел только издали. Никогда за забор не хотелось. Там, как казалось Максиму, было очень херово. Впрочем, те, кто там был (а сидели в Тракторе многие мужики, и бабы, конечно, тоже), рассказывали, что жить там хотя и можно - если человек правильный, рамсы не путаешь и ушлепков всяких не ссышь - но жизнь там очень хреновая.
Слободку Максим всегда походил осторожно. Если видел толпу, то обходил по краю поля. Ну их на хуй.
Нет, Максим не был трусом. Он полагал, что живет ровно, на кого не надо - не выебывается, но и уважать себя - умеет иногда заставить.
Сразу за Бараками начиналась детская площадка.
Вот там-то Максим и нарвался.
- Эй, курить дай, - потребовал из темноты расхлябанный голос.
- Нету, - буркнул Максим.
- Чё пиздишь-то? Чё пиздишь? Ща обшмонаю, если спиздел, ребро, блядь, отломаю.
Из темноты заржали.
Курево у Максима было. Зря он соврал, конечно.
- Чё там менжуешься? - набирал силы голос. - Сюда, блядь, подошел быстро, я сказал. Чё - тормоз, на хуй, что ли?
- Да ладно, Пятак, чё заводишься-то? - неубедительно успокаивал кто-то. - Это ж, Макс. Он вон там, на Бетонке, живет. Знаем мы его. Хороший пацан. Слышь, Пятак?
Пятак!
Сердце Максима ухнуло в пятки и там забубухало, заныло.
Пятак был самым страшным человеком во всем Тракторе. Здоровенный бугай, с жуткой рожей. В принципе, лица жителей поселка Трактор и так не лучились дружелюбием. Но страшнее физия только у одного боксера из телевизора. Который еще премию за книжку получил. К тому же глаза у Пятака были разного цвета. Один - серый, другой - мутно-белесый, словно бельмастый. Но никакого бельма на самом деле не было. Просто родился Пятак таким.
А еще он родился с шестью пальцами. Понятно, что на Слободке пассажиру с таким количеством пальцев жизни спокойной не будет. Пятака дразнили, обзывали «шестым». Издевались старшие пацаны. И однажды - лет в восемь или девять - Пятак взял в сарае топор. В дальнейшее не верилось. Однако так оно и было на самом деле. Будущий Пятак положил на колоду левую руку и отрубил себе один из лишних пальцев, второй мизинец. Потом рубанул по правой руке. На ногах, к слову, тоже был по шесть пальцев. Стало - по пять. Никто не видел, как Пятак калечился. Его бинтовали в Посбольнице. Он даже чуть не умер от потери крови. После этого его и прозвали Пятаком. Даже старшие зауважали.
И Пятак стал терроризировать всех пацанов поселка. Не было страшнее и злее этого малолетки. Он мог и изуродовать. Некоторым не везло.
Он был ровесником Максима. Сел в четырнадцать. За какую-то хуйню. Но уже через два года прославился. Да так, что слава его перемахнула даже через забор Зоны. В ПКТ он выдавил глаза соседу. В общем-то, ни за что. Просто голоден был.
Пятак не должен был выйти на свободу никогда. Однако этот кошмар Максимова детства был здесь. На свободе.
- Пятак! Да остынь ты! Нормальный пассажир, - говорил кто-то.
Но не в правилах самого жуткого отморозка во всем поселке было отступать от ранее принятого решения.
- Нормальный пассажир курево не крысит, - сказал он. - А ну, сюда подошел!
Было стыдно. Невыносимо стыдно. Но Максим побежал. Может быть, и лучше было бы остаться на месте, как-нибудь отмазаться от Пятака. Тем более, пацаны с ним знакомые. Но в тот момент он не мог управлять собой. Его словно сорвал с места вихрь, закружил, с огромной скоростью понес прочь, прочь.
Максим знал, что это - позор. И оправдаться ему будет трудно. А лепить отмазки, похоже, придется прямо сейчас. Потому что за ним - гнались. Кто-то пыхтел, нагоняя, пытался схватить за воротник куртки.
- Стой, блядь, сука!
Никогда еще Максим не бегал так быстро.
Голос за спиной принадлежал - Пятаку? Не факт. Скорее, кому-то из соседских пацанов. Отныне - врагов.
До Бетонки отсюда было - рукой подать. Все колдобины и ловушки этой местности Максим знал. Вот здесь - перепрыгнуть через столб. А тут вот яма. И если отпрыгнуть, прямо на бегу, в сторону…
Преследователь знал местность гораздо хуже. Он свалился в яму, заорал на всю Бетонку.
- Ай, блядь! Сука-пидарас! Урою на хуй, как поймаю.
Пятак. За Максимом гнался лично Пятак.
Тяжело дыша, Максим ворвался в подъезд трехэтажного блочного дома. Пока поднимался на третий этаж, так и не отдышался.
Он отчетливо понимал, что вот теперь-то ему - пиздец. Настоящий пиздец.
***
Батя был дома. Хотел выпить. Матушка не давала.
- Что, опёздол? - заорал он, едва Максим вошел. - Вернулся, да? Жрать, поди, хочешь?
- Нет, пап.
Но батя его не слышал.
- Все вы такие, гниды, блядь, захребетники, - ревел он, вырастая в дверном проеме, одетый в трусы и майку на лямочках, прожженную сигаретами.
- Вася, уймись!
- А вот ни хуя не уймусь! Ни хуя! Пусть, блядь, работать идет сыночек твой. Он точно, блядь, не мой. Я с пятнадцати лет на шлакобетонном. А молодежь, блядь, пиздец - отмороженная пошла. Жрать и ебаться. Жрать и ебаться. И еще водяру со всякой шпаной хлестать…
- Себя вспомни, - сказала матушка.
С улицы доносились вопли.
…Ночью Максим так и не заснул. Ворочался. Вслушивался в звуки.
Батя храпел. А вот матушка - непонятно. Вроде бы все трое и спали в одной комнате. Но тут - попробуй разбери.
Один раз Максим встал, принялся красться в сторону кухни.
- Что, не спится? - спросила матушка.
И опять пришлось лежать, выжидать.
Наконец, вроде бы заснула и матушка.
Максим, стараясь не шуметь, вышел в коридор, открыл дверь кладовки. Там, у самой стенки предки прятали деньги. В старой клеенчатой сумке. Максим запустил туда руку. Купюр было немного. Всего-то на донышке. Максим взял пять бумажек, потом подумал, и прихватил еще три.
Поспешно затолкал их в плавки. Теперь - на цыпочках в комнату. Под одеяло.
***
Автобус в поселок Клубничный отправлялся в семь пятьдесят две. Расписание Максим посмотрел, пока несся к Машке. Пришлось сделать крюк, заскочить на автостанцию. Было семь тридцать две.
Максим подумал, остановился, взял в кассе, у сонной кассирши два билета до Клубничного. Потом вобежал к Машке. Благо рядом.
Машка была сонная.
- Ты чего? - спросила она.
- Собирайся, - тяжело дыша, сообщил Максим. - Через пятнадцать минут едем.
- Ты чего? - оторопела Машка. - Куда еще?
- В СТОЛИЦУ, Маша. В СТОЛИЦУ. Вот… Билеты у меня!
Дважды повторять не потребовалось.
…Автобус был пустой. Из пассажиров, кроме них, была одна бабка. Да и та на Прудиках сошла.
- Неужели мы в СТОЛИЦУ едем? - Машка словно не верила тому, что с ней происходит. - Неужели мы увидим всю эту красоту?!
Максим осторожно, чтобы не заметил водила, высморкался. Вытер ладонь о клеенку.
- Ну, - неопределенно сказал он.
- Ты не представляешь, что мы сделали! - продолжала Машка. - Да что ты угрюмый-то? Радуйся!
- Там и обрадуюсь, - сказал Максим. - Только нет ее, по-моему…
- Кого?
- Не кого, а чего. СТОЛИЦЫ нет.
- Да ладно! - хохотнула Машка. - Ее ж по телевизору показывают.
- Не верю я, - сказал Максим. - Нет никакой СТОЛИЦЫ. Есть только Трактор этот ебаный.
- А вот сам увидишь, дурачок!
Сейчас Машка сама лезла к нему целоваться. Наверное, Максим это заслужил.
Ехал автобус медленно. Только-только проехали Свинокомбинат.