Билет на вчерашний трамвай

Автор: Мама Стифлера Прим. автора: С днём рождения, Денис!
«Лёлик, солнце, я тебя люблю, но замуж не пойду…» - запел мой телефон, и я нажала на зелёную кнопку:
- Ну что, опять код домофона забыл?
- А я его и не помнил никогда.
- Даже так? Тогда пиздуй домой. Ты должен его знать как номер своего паспорта.
- А я и номер паспорта своего не знаю.
- Это меняет дело. Нажимай двадцать шесть…
- Нажал.
- Гы, я тебя наебала. Сбрось двадцать шесть, нажимай четырнадцать, потом ключик, потом… Ты нажимаешь?
- Нет. Ты ж глумишься, сука такая.
- Блять… Послал Бог мудака на мою голову… Не глумлюсь я уже. Нажимай четырнадцать…
- Я уже в лифте, гы.
- Один-ноль в твою пользу, Боков.
Нажимаю на красную телефонную кнопку, и иду открывать дверь.
- Припёрся? – риторически спрашиваю я у четырёх пакетов с рекламой супермаркета «Седьмой континент»
- Не припёрся, а честь тебе оказал великую, дура. Подвинься, я войду… Слушай, ты когда этот сиротский коврик выбросишь, а? Каждый раз как захожу, и его вижу – мне плакать хочется. Тебе новый подарить?
- Подари. А чо ты мне принёс?
Четыре пакета опускаются на пол, и за ними появляется красное лицо Бокова.
- Нихуя и луку мешок. Всё, что просила – то и принёс.
- А почему так много?
- А потому что я не первый год тебя знаю. Щас половина в помойку уйдёт, кулинар, блин.
Хмурюсь.
- А хули тогда ко мне пришёл? Шёл бы в ресторан.
- Знаешь, после двух тортов с кремовыми розочками потом непременно тянет на Бородинский хлебушек.
- Говнюк.
- Я тебя тоже люблю. Иди, пакеты разбирай.
Пока Боков моет руки, я разбираю пакеты. Сметана, масло, сгущёнка, консервированные персики…
- Боков! – Ору куда-то, - Боков! А соду купил?
Слышен звук воды, спускаемой в унитаз, и голос Бокова:
- Блять, у тебя хоть что-нибудь дома есть, а? Муки нету, масла нету, соды, блять – и той нету!
- У меня есть на жопе шерсть. А соды нету. Зачем она мне?
- Действительно. Зачем она тебе? От водянки мозга сода, по-моему, не помогает.
- Это точно. Как вспомню, сколько я на тебя тогда соды перевела – и всё зря…
- А по жопе?
- А по яйцам?
- А поцеловать?
Целую розовую Боковскую щёку, и командую:
- Так, открой мне вон ту банку… Нет, не персики, сначала сгущёнку. Ага… Потом масло возьми, и сунь на десять секунд в микроволновку. Только фольгу сними. И миску вон ту дай.
Энергично взбиваю миксером в миске ингридиенты.
- Боков?
- Что ещё?
- Слушай, у меня мужик новый…
- Ёбаная тётя, как ты исхудала… Кто на этот раз? Где откопала?
- Боков, это любовь. Точно. Я прям уверена. Зовут Петей, познакомились в метро. Там какой-то упырь мне на ногу чуть не нассал, а Петя ему дал…
- В жопу?
- По себе не суди. В гычу.
- Романтично. Уже романтично. Продолжай.
- Не буду. Ты глумишься.
- Держи персики… Блин, ну куда ты грязными лапами за банку, а? Руки вытри… Вот… Да не глумлюсь я. Просто про твоих Петь я восемь лет слышу. И вечно у тебя любовь до гроба.
- Миску возьми. Ага… Вон туда её… Теперь муку отмерь, два стакана. Фартук напяль, испачкаешься… Боков, у тебя чёрствое сердце. И души нет. Я влюбилась.
- Хуй большой?
- Хуй большой. Тьфу, блять… Не знаю я, какой у него хуй. Дай сметану.
- На. Всё с тобой понятно.
Отворачиваюсь, и наливаю жидкое тесто в форму.
- Ничего тебе не понятно. Я – баба. Я имею право…
- Да ты всё подряд имеешь.
- А вот и нет!
- А вот и да!
С грохотом захлопываю дверцу духовки.
- Вот нахуя ты пришёл, спрашивается?
- На тортик.
- Вот сиди, и жди свой тортик, понял? Зараза…
Вытираю руки о полотенце, и прикуриваю сигарету:
- Форточку открой, и сними фартук. Поварёнок, блять.
- Тебе соку налить?
- Налей. Вот почему ты, Боков, такая циничная тварь, а? Скажи мне!
- Нет, Лидка. Я не тварь. Я – твоя совесть.
- Ебала я такую совесть.
- Это точно. Я же сказал, что ты всё подряд…
- Три раза по пьяни нещитово.
- Двадцать четыре. И по трезвому.
- Считал?
- А то ж… Это тебе как жопу вытереть, а вот я…
- Ненавижу.
- И я тебя. Тортик не сгорит?
Выбрасываю окурок в форточку, и бегу к плите.
- Дай прихватку. Да не эту, а вон ту, толстую. Жёлтая у меня для красоты тут висит.
Отворачивая лицо от духовки, вытаскиваю противень.
- Сгорел? – интересуется Боков.
- Хуй тебе. Дай доску разделочную. И нож.
Вываливаю круглый толстый корж на доску, и начинаю осторожно разрезать его на два тонких пласта.
- Лидк…
Молчу.
- Лидосина…
Молчу.
- Ладно, извини. Хуйню сморозил.
Молчу. Снова молчу. Опираюсь двумя руками на стол, и поворачиваюсь к Бокову:
- В том-то и дело, что не хуйню…
- Брось, Лидк. Нормальная ты баба. Петя у тебя? Замечательно. Наверняка Петя этот хороший мужик. Ты меня не слушай, я ж из ревности всё.
Тупо смотрю на пар, поднимающийся из разрезанного коржа…
- Боков, он безработный алкаш…
- Преувеличиваешь небось. Наверное, пиво пьёт по пятницам?
- И по субботам. И водку в воскресенье.
- Ну и я пью. И пиво люблю. И водку по воскресеньям. Сегодня у нас что? Воскресенье? Слушай, у тебя водка есть?
- Не надо, Боков. Я дура. Я знаю…
Тёплые руки на моих плечах. Носом почти ткнулась в остывшее тесто.
- Не плачь. Ты пойми, я ж добра тебе хочу. Я ж сам за тебя в огонь и воду, знаешь ведь…
Шмыгаю носом.
- Добра… А кто в пятом класе мне чуть череп арматурой не проломил, а?
- Опять двадцать пять… Сто раз тебе говорил: я тебя со Скотниковой перепутал!
- Врёшь ты всё, и ссышь ты в тумбу. Скотникова выше меня ростом! И жопа у неё была метр на метр! Как ты нас перепутать мог?
- Ой, не надо ля-ля… Жопа у Ирки была что надо. И сиськи уже тогда клёвые. А у тебя их до сих пор нету.
- Есть!
- Нету!
- Есть!
Злюсь уже.
- Есть. И красивые…
Улыбнулась.
- Боков, и не думай даже…
- Я и не думаю. Я уже пять лет ни о чём таком не думаю.
Поворачиваюсь к нему лицом, и смотрю прямо в глаза:
- Динька… Ты на меня не обижаешься?
- Корж остыл? Давай крем намазывай. Я персики порезал, щас дам.
- Динь, ты не обижаешься?
- Нет.
- Боков… Ты… Ты мой лучший друг. Даже больше. Ты мой брат. У тебя даже улыбка как у меня…
- Это у тебя, как у меня. Я тебя старше на полтора месяца.
- Пусть так. Я люблю тебя. Я очень сильно тебя люблю. Вот скажут мне: «Сдохнешь за него?» - я отвечу: «Как нехуй срать!»
- Ну и дура. У тебя ребёнок же.
- Не дура. Вот именно потому ты и не умрёшь. Никогда-никогда. Чтобы я дышала этим говённым московским воздухом, и спокойно растила сына… Я тебя люблю..
- Но замуж не пойду?
Засмеялась, и прижалась к Бокову:
- Знал бы ты, какая песня у меня на телефона на тебя выставлена…
- Догадываюсь. Делай торт. Я сюда жрать пришёл вообще-то.
Быстро размазываю деревянной ложкой крем по коржу, и начинаю выкладывать на него персики.
- Динь, у меня конфорка не фурычит.
- Какая?
- Вот эта, крайняя…
- Отдойди, посмотрю.
Выкладываю второй слой персиков, и, скосив глаза в сторону, наблюдаю за Боковым.
- Отвёртка есть?
- Какая?
- Крестовая.
- Есть.
- Давай. Хотя не лезь, делай торт. Сам возьму. Боже мой, Лида… Я завтра к тебе приду, и подарю тебе набор отвёрток.
- Подари. И коврик.
- Хуй тебе. Отвёртками обойдёшься.
Начинаю украшать торт ананасами.
- Боков…
- Что?
Возится в плите, и на меня не смотрит. Ну и хорошо.
- Боков, а знаешь почему у нас никогда ничего не получилось бы?
- Знаю. Потому что если бы у тебя был хуй – ты была бы Боковым.
- Точно. Мы одинаковые, Динь. Под копирку, блять…
- Хорош оправдывться. Скажи ты прямо: у меня хуй кривой, да?
Роняю на пол кусок ананаса, и смотрю на Боковскую спину:
- Ёбу дался?! Кто тебе такое сказал?!
- Катька моя…
- Плюнь ей в рожу. Охуела она у тебя совсем. Распустил бабу свою, Боков! Хуй ей твой, блять, кривой… Она на себя в зеркало смотрела, чмо тамбовское?!
- Таганрогское.. И она не чмо! Ты базар-то фильтруй.
- Да пошёл ты со своей Катей! Я сразу тебе сказала: мне она не нравится! А ты-то развонялся: «Я её люблю, она пиздатая…» Вот живи теперь со своей лимитой, и не жалуйся!
- Да лучше с лимитой, чем с…
- Чем с кем?!
Боков осёкся, и повернулся ко мне лицом.
- Чем с кем?! Отвечай!
- Лид…
- Заткнись. Ты мне ответь: ты на кого намекал, а? Димы нет уже! Умер Димка мой! Ну, давай, скажи! Скажи, с кем я жила? От чего он умер? Ты же знаешь!
Боков кидает на пол отвёртку, и одним рывком хватает меня за руки.
- Успокойся, дурочка. У меня и в мыслях ничего такого не было, ты что?!
- Я что? Я ничего! А вот ты…
И разревелась.
- Тихо-тихо… Шшшшшш… Тихо, родная, успокойся… Господи, за что мне это всё? Успокойся, маленькая…
- Боков… - Всхлипываю, - Боков, тебе-то хорошо… У тебя Катюха есть… А я…
- Ну и у тебя будет. Всё у тебя будет. Не разменивайся ты по мелочам. И не ищи. Само всё придёт.
- После Димки?
- После Димки. Он, вот, смотрит на тебя сверху, и думает: «Какая же у меня жена дура… Её такой хороший мужик тут утешает и любит между прочим, а она ревёт… А Бокову доверять можно, он Лидку не обидит никогда. Никогда-никогда». Вот что он щас думает. А ты плачешь…
- Я не могу, Динь…
- А я знаю. Зато ты плакать перестала.
Вытираю нос салфеткой.
- А я тортик уже сделала.
- Отлично! Ух, щас наебну Лидкиного фирменного тортика… Давай сюда нож! Так, я себе сразу половину отчекрыжу, ладно? Я ещё папе отнесу.
- Отнеси. Как он там, кстати?
- Да как всегда. То дома, то по блядям.
- Всегда по-хорошему охуеваю с твоего папы. Столько лет мужику, а всё по бабам…
- А я с твоего папы охуеваю. Такой мужик, а женился, блять, на твоей маме…
- Это точно. Ешь, давай.
- Ем. Спасибо, торт – отпад. Жалко, редко его печёшь.
- Только для тебя, кстати.
- Знаю. И горжусь этим шопесдец.
Собираю по кухне грязную посуду, подметаю крошки с пола, подливаю Диньке чаю…
- Вот и воскресенье прошло…
- И что? Отличное было воскресенье, кстати. Тортик опять же…
- Динь..
- Аюшки?
- А я тебе всё снюсь, да?
Динька наклоняется над чашкой, и долго-долго пьёт.
Я терпеливо жду.
- Да. Знаешь, мне вот сон вчера опять приснился. Прям кино снимать можно. Снится, что мне двести лет. Прикинь? Все уже забыли об этом, естественно, и вот иду я к тебе в гости. Подхожу к твоему подъезду, и подбираю флешку, на которой твой код домофона записан, чтоб в голову её засунуть. И тут из подъезда выскакивает парнишка. Меня увидел, глазки опустил. «Здрасьте» говорит. Я ему: «Сынок, ты от бабы Лиды, поди?» Да, говорит, от неё… А лет тебе, спрашиваю, сколько? – «Тридцать семь…» И вот стою я, и думаю: «Вот нихуя, сцуко, ничего не изменилось. И Лидка всё так же по молодняку, и я к ней с пивом в гости..» Как в той песне: «И нисколько мы с тобой не постарели, только волосы немного поседели…» И почему-то я весь сон шатался по Москве с авоськой. С натуральной такой авоськой-сеточкой… Вот такой сон, да…
Вожу ладонью по скатерти, и смотрю на свои руки.
- Не постарела?
- Ни капли.
- Дураки мы с тобой, Боков… Ведь всё могло быть по-другому…
- Не знаю. Не думаю об этом. Но, знаешь что?
- Что?
Оторвала взгляд от своих рук, и посмотрела Диньке в лицо.
- Если Катька меня выгонит… Если вдруг она меня выгонит…
Пауза. Я жду, и не тороплю его.
- Я приду к тебе. Жить. Примешь?
Проглатываю ком в горле, и киваю:
- Приму. Но жить ты будешь у меня в кладовке. Идёт?
- Идёт.
Встаю, и начинаю упаковывать в пластиковый контейнер остатки торта. Для Боковского папы.
Упаковала, и торжественно вручила пакет Бокову:
- Контейнер потом верни.
- Обязательно.
- Когда теперь приедешь?
- А когда нужно?
- Всегда.
- Тогда я остаюсь.
- Хуй тебе. Иди к папе. Давай через недельку приезжай, а?
- На тортик?
- Да размечтался. На пиво. Пиво с тебя, хата с меня.
- А ночевать оставишь?
- В маленькой комнате, с собакой. Будешь там спать?
- Буду. Мы с ним давно подружились.
- Ну, тогда дай я тебя хоть поцелую…
Едва касаюсь губами Динькиных губ, задерживаюсь ровно настолько, чтоб успеть отпрянуть в тот момент, когда Динькины губы начнут приоткрываться, и распахиваю дверь.
- Домой придёшь – позвони.
- Хорошо.
- Я люблю тебя, Боков…
- И я тебя. Не скучай.
Я закрываю дверь, и возвращаюсь на кухню.
Я мою посуду и плиту.
Я подбираю с пола обрывки изоленты и отвёртки.
Я вытираю стол.
И почему-то плачу…