Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Литература:: - МедведкаМедведкаАвтор: Симон Молофья и Мясные зайки Евлампий Евдондосиевич радовался – скоро пять, рабочий день подходит к концу. Особенно радостно было оттого, что пятница, и работа оканчивается на час раньше в связи с летним временем, и за проходной стоит уже автобус, который отвезет его, Евлампия Аммонитского, на дачу. Евлампий Евдондосиевич радостно хлопнул трижды в ладоши, два раза по ляжкам и притопнул ногой в щегольском, на золотых подковках строительном кирзаче – такие кирзачи выдавались только Покорителям Космоса Свет Очей. Хлопки эти означали, что Евлампий Евдондсиевич в радостном нетерпении предвкушает полноценный дачный отдых.Евлампий Евдондосиевич выдернул из розетки вилку калькулятора, подергал оконные ручки – заперто ли? Заперто, порядок. Он аккуратно сложил бумаги в стопку, чертежи скатал в трубку и перехватил резинкой. Тут-то на глаза ему и попалась бумажка с размашистой надписью: «Забрать шалу!» О!—сказал Евлампий Евдондосьевич, подняв многозначительно вверх пухленький пальчик,-- О! Чуть не забыл! Он открыл верхний ящик стола и вытащил из него спичечный коробок с нарисованным Ильичом-Который-Улыбался. В коробке была прессованая пыльца растения конопля из Чуйской долины – традиционный пятничный подарок Генерального работникам КБ. А когда на орбиту выводили очередной «Союз ТМ» каждый сотрудник КБ получал подарок посущественнее—обувную коробку, доверху заполненную недокуренными пяточками. Их можно было раздербанить и ходить в попу укуренным до самой Шеститсячной Минуты Полета. Евлампий Евдондосьевич защелкнул коробок в резной ящичек наручного браслета, и возясь с неудобным пломбиратором, бормотал: --Хапка-то хапкой, верочно…А путевку в Чуйскую долину в профкоме не выбить, не, во веки веков…… Пустые обещания. Тьфу ты, да кто ж эти пломбираторы делает? Руки просто взять и поотбивать за пломбираторы за такие… Справившись наконец с пломбами на браслете, Евлампий Евдондосьевич захлопнул просвинцованную дверь и стал спускаться по широкой и блестящей мраморной лестнице в гардероб – ведь нужно было переодеться в дачное… Гардеробщица Аня-Аня выдала ему одежду и сделала кникскен. Он привычно шаркнул ногой и цокнул подковками. Потом, стоя перед большим зеркалом, он стал наряжаться. Он любил свою дачную одежду –простую и удобную. Темно-синий, цвета Ночного Космоса мундир, расшитый серебряными мелкими звездочками, повторяющими карту звездного неба Северного полушария, очень ловко сидел на нем, весьма выгодно скрадывая его державную полноту. Он натянул брюки и стал распутывать позолоченную пятисантиметровую бахрому на лампасах. Бахрома изысканно звенела—на конце каждой позлоченой вермишелины был привязан ма-ахонький золотой же бубенчик. Потом он надел китель. Белый, как у всех прочнистов-расчетчиков, ворот-стоечка был украшен гордыми буквами: «КБ-5». Буквы были из малахита на золотой планке. На белых погонах Евлампия Евдондосьевича было по две лычки. На нижней было выбито: «С.Н.С.» -- старший научный сотрудник, на верхней –«Н.О.»--начальник отдела. --Дрэды или локон?— привычно спросила его Аня-Аня. --Локон, пожалуй. Пока Аня-Аня, приоткрыв розовый ротик, ловко завивала в локоны, на манер жидовских пейсов, свисающие седые брови Евлампия Евдондосьевича, он прикручивал новенький блестящий орден Ленина к лацкану, расшитому шелковыми малиновыми жар-птицами, символизирующими реактивную струю. Ну вот все и готово. Можно начинать поездку на дачу. Как и положено, Евлампий Евдондосьевич протяжно утробно гугукнул – он умел делать это с особым шиком, так, что звенели хрустальные подвески в люстре в гранитном вестибюле, и эхо гулко катилось по этажам. Аня-Аня, по неписаному, но древнему обычаю КБ швырнула ему вслед горсть блестящих легированных гаек. Можно сказать, что путешествие на дачу уже началось – с этого момента все было чуть ли не посекундно расписано «Положением о Поездках на дачи личного состава ИТР КБ Комплексов с117 по 321». Теперь пора было в заливную. Перешагивая через живописно разложенных статистов-пьяных, Евлампий Евдондосьевич Аммонитский зашел вразвалку в заливную. В заливной было дымно и суетно – погоды стояли преотменнейшие, и многие кабешники торопились на дачу. --Плесни-ка мне, бррраток! – сказал с душевной теплотою Евлампий Евдондосьевич расторопному халдею. Тот кивнул услужливо, и выставил на прожженный коричневый пластик стойки литровую банку, в которую и плеснул от души нечто мутное из канистры для бензина. Евлампий Евдондосьевич аккуратно взял в белы рученьки банку, шумно выдохнул, и одним махом высадил весь литр. Потом он, как и положено настоящему Н.О. и С.Н.С долго тряс головой, как лось, и утирал слезы рукавом. --Горячая!—одобрительно крякнул Евлампий, когда смог говорить. После этого герой наш направился к проходной. Солдат в будке, увидев человека в дачном, пальнул в потолок уставные три раза, залюлюкал и отдал Евлампию Евдондосьевичу честь, но не по-общевойсковому, а как почетному кабешнику – растопыренной пятерней, ладонью наружу. Растопыренная пятерня в этом случае имела потаенный сакральный смысл: большой палец символизировал дедушку Янгеля, которого забрали в небесный чум живъем, указательный – Сергея Павловича Королева, средний – Рукотворнаго Серафима На Струе Гагарина, безымянный – трединство Белки, Стрелки и Валюшки Терешковой, мизинец символизировал ракету-ноститель «Восток». Ладонь означала трудовой народ, в едином порыве осваивающий Космос. Теперь нужно было соблюсти несколько сложный, но изумительно красивый ритуал. Нужно было отдать солдату пропуск, потом ловко плюнуть в него, потом грозно закричать: «Уебу тебя щас, сууука, салабон задроченный», потом нарыгать на стену пропускной кабины, и после этого повиснуть, перевесившись, через турникет. Тогда солдат должен был трижды прокатать висящего вокруг оси на турникете—это символизировало три оборота по орбите первого искусственного спутника земли, ну того, с человеческим зародышем внутри. Все это Евлампий Евдондосьевич с блестящим артистизмом и проделал. Тут же появились девственницы-даунши в белом. Они подхватили Евлампия Евдондосьевича под руки, и бормоча мантру «Ленин, Ленин, космос, космос, оооо, заебись!!! Съезд, ракета, комсомол, ооо, заебись!» поволокли Евлампия Евдондосьевича к дачному автобусу. Надо отметить, что это был не какой-нибудь банальный дачный автобусишка, нет. Это был Реальный Дачный Автобус имени Янгеля. Он являл собою бракованную ракту-носитель, поставленную на тракторные гусеницы соплом вперед. Просто иногда по технологии болт в дыру требовалось вворачивать разводным ключом, но загоняли его по старине кувалдой, конечно. Поэтому ракета могла полететь не вверх, а вниз. Итак, дорогого пассажира Евлампия Евдондосьевича посадили под белы ручки в автобус, и путешествие началось. Пришла юрба робитныкив в просолидоленных насквозь робах. Поднатужась, они стронули с места ракету, автобус то бишь, и надсадно, но жизнерадостно распевая ее ТТХ, положенные на музыку виртуозом-песенником Витькой Пелевиным, неспешно покатили ея по Стартовому Проспекту к дачам. В автобусе было принято курить подарочный план и сочинять новые истории про освоение космоса для школьных хрестоматий. Но вот и дачи. Евлампий Евдондосьевич всегда с трепетом ждал этого момента. Он вышел из автобуса и не спеша пошел к своему любовно возделанному участку. Горячий ветер развевал седые локоны-брови, которые как бы убирали его интеллигентое лицо с прозрачной целлофановой повязкой на глазах в некоторое подобие простой и строгой оправы. Этот ветер напомнил вдруг ему тот запуск на Байконуре, когда Генеральный так ловко подшутил над маршалом Неделиным… Да. Сколько лет прошло… А сколько любовного труда вложил он-таки в свою дачу! --Ну вот и пришли! – Сказал Евлампий Евдондосьевич, обозревая хозяйским оком свои владения – восемь соток, надежно укрытые метровым панцирем напряженного бетона, крытого проклепанными стальными плитами толщиною в детский трупик. То там, то сям торчали свежевыкрашенные в хаки списанные сетки радиолокаторов, пучки медных кабелей в свинцовой оплетке и перекрученные чуть ржавенькие двутавры и рельсы. На большой черной шпале, на которой так покойно сидеть, стояло ведро керосина, и от него веяло уютом и удавшейся жизнью. «Не хуже, чем у людей!» –с гордостью подумал Евлампий Евдондосьевич. Он аккуратно опустился на колени и взасос, свято и самозабвенно поцеловал ближайшую к нему большую заклепку. Потом он поднялся и пошел к Дорогой Квадратуре – прямоугольнику черной мелко вскопанной солдатами космических войск земли. Возле Дорогой Квадратуры уже стоял врач скорой помощи – какая же дача без скорой! Он уже держал в руках легкую титановую лопату на корявом черенке. Евлампий Евдондосьевич дружески кивнул ему, взял лопату и стал с присвистом копать мягкую, как шоколадное масло, землю. Но вот, наконец-то! Он подцепил лопатой и с видимым усилием выкорчевал из теплого грунта огромную белесую лоснящуюся жирную полупрозрачную, всю какую-то отечную личинку. Она лежала на сверкающем титановом штыке лопаты, и судорожно сворачивалась-разворачивалась. Величиною она была с нехилого кота, пожалуй что. Врач скорой махнул рукою, и скорая, под сиренами и мигалками, как и положено, подлетела и замерла. Из нее выбежали санитары с медицинскими чемоданчиками, и, подлетев к краю Дорогой Квадратуры, остановились молча. Евлампий Евдондосьевич тем временем уже поднял личинку за волосатый загривок, и она свивалась –развивалась в его белой, но сильной руке. Евлампий холодно глядел в блестящие черные глаза личинки. Она же тем временем хлестала его по руке полупрозрачным хвостом с раздвоенным концом. -- Скальпель! – жестоко крикнул Евлампий, его холеное лицо исказилось сладострастьем. Санитар быстро достал из чемоданчика ржавые кровельные ножницы, и стоял, пощелкивая ими, и не зная, в общем-то, что делать ему дальше. --Режьте ей жопу! --крикнул Евлампий-Змееборец.—ему было тяжело держать трепещущую личинку, рука его пригибалась к земле. Санитары начали переминаться, переглядваться, и не решались сделать что-либо! --Режьте ей жопу, пидараааасы!—закричал вне себя мокрый и пунцовый Евлампий Евдондосьевич. В прекрасных стальных глазах санитаров над зелеными клеенчатыми масками блеснули слезы – эти люди, чье призванье было спасать жизни человеческие, эти люди, принесшие когда-то клятву Гиппократа и с тех пор свято ея блюдущие –эти чудесные врачи не в силах были переступить через себя, через свой священый гуманизм, и отрезать жопу живому существу! Евлампий Евдондосьевич тем временем уж вовсе выбился из сил. Он уже хрипел, ему уж нужен был нитроглицерин… --А, хуй с ним! – хватил вдруг о стальную броню круглой докторской шапочкой главный санитар. Он выхватил у своего товарища ржавые кровельные ножницы, и зажмурившись, отхватил с чавкающим звуком личинке жопу! Раздалось сдавленное рыданье санитаров и вопль торжества Евлампия Евдондосьевича. Санитары без сил опустились на раскаленные бронелисты. Отрезанная жопа личинки, подобно живому белому носорожьему рогу, извивалась на земле. Евлампий развернул личинку срезом к себе и сладострастно впился зубами в нежную, исходящую белесым соком мякоть. Так, не отрываясь, он сосал и сосал полужидкие внутренности личинки, пока не высосал ее дочиста. Тогда он полез в карман и достал из него завернутый в синюю бумажную салфетку столовский кусок черного хлеба. Аккуратно вымазав хитиновую оболочку хлебом, он бросил ее, пустую, на землю и повалился на колени. Воздев руки к небу, потрясая узловатыми кистями, как безумец, он возвопил к небесам: --О Гагарин! О мой пресветлый Рукотворный Херувим на Струе! Слышишь ли ты меня? -- Слышу тебя, чувак!—отвечал ему, не разлепляя окаменевших губ мертвый Гагарин из нутра изуродованного взрывом космического корабля «Восход», мертво глядя белыми стеклянными глазами сквозь разбитое стекло иллюминатора на желтую Африку, над которой он накручивал свой очередной виток по вечной и бесконечной орбите,--Я кедр. Слышу тебя нормально. А там, на земле, в горячем черноземе отрезанная жопа личинки проросла уж тонким, стройным деревцем, на ветвях которого позванивали на горячем ветру маленькие металлические, но живые и мыслящие Циолковские, и санитар поливал их из ведра керосином, чтобы им не было жарко. -- Хорошо здесь все-таки,--мечтательно вздохнул Евлампий Евдондосьевич, обессиленно вытирая красную складчатую шею клетчатым носовым платком.-- Что ни говори, а настояший отдых – только на природе… Завыла сирена – это катил в обратный путь автобус имени Янгеля. Ладно, пора ехать, -- с сожалением сказал Евлампий Евдондосьевич и достал из кармана пухлое портмоне,-- Уберете тут все… На следующий день с космодрома Байконур успешно стартовал грузовой корабль «Союз ТМ», выведя на орбиту восемь тонн полезного груза…. К О Н Е Ц 24-25 марта 2002, Проспект – ДФ НИСИ Теги:
2 Комментарии
#0 06:44 21-11-2003fan-тэст
Да бляяя, афтор точно знает с какова конца штакеты взрываюццо... Вот же блять, а я жрал сидел. Креатив вызвал неоднозначные эмоции - вроде хуйня,а вроде нет. Склоняюсь ко второму варианту. (еще думал, что конец не такой нихуя будет). ДААА!!! Афтору- браво! Бля, ахуенно!!! Кто твой дилер? Этто што-то особенново. Понравилось. Ну чё... Заебись. Просто заебись! И кирять не надо и так претъ Бля, про Неделина то, про Неделина не прохавал я с першого раза. Просто абидно ну!!! Это самый центр! В точку бЛЯ!!! СУПЕР Пездец. Туто, бля, одними штакетами дело не обошлося... ААААААААААААААААААААААААААААААААА!!!!!!!!!! Пиздетц. я валялсо по полу! Еше свежачок я бреду вдоль платформы, столичный вокзал,
умоляя Создателя лишь об одном, чтобы он красоту мне в толпе показал. нет её. мне навстречу то гоблин, то гном. красота недоступным скрутилась руном… мой вагон. отчего же так блекла толпа? или, люди проспали свою красоту?... В заваленной хламом кладовке,
Нелепо уйдя в никуда, В надетой на шею верёвке Болтался учитель труда. Евгений Петрович Опрятин. Остались супруга и дочь. Всегда позитивен, опрятен. Хотя и дерябнуть не прочь. Висит в полуметре от пола.... Синее в оранжевое - можно
Красное же в синее - никак Я рисую крайне осторожно, Контуром рисую, некий знак Чёрное и белое - контрастно Жёлтое - разит всё наповал Одухотворёние - прекрасно! Красное и чёрное - финал Праздник новогодний затуманит Тысячами ёлок и свечей Денег не предвидится в кармане, Ежели, допустим, ты ничей Скромно написал я стол накрытый, Резкими мазками - шифоньер, Кактус на комоде весь небритый Скудный, и тревожный интерьер Чт... Любовь моя, давно уже
Сидит у бара, в лаунже, Весьма электризована, Ответила на зов она. Я в номере, во сне ещё, Пока закат краснеющий, Над башнями режимными, Со спущенной пружиною, Вот-вот туда укроется, Где небеса в сукровице.... Среди портняжных мастерских,
Массажных студий, и кафешек Был бар ночной. Он звался «Скиф». Там путник мог поесть пельмешек... За барной стойкой азиат, Как полагается у Блока, Химичит, как лауреат - И, получается неплохо. Мешая фирменный коктейль, Подспудно, он следит за залом, Где вечных пьяниц канитель, Увы, довольствуется малым.... |