В ночное кафе приходят помолчать

Автор: Арлекин Он говорит тихо, тщательно взвешивая каждое слово. Сохраняя внешнее спокойствие, он тешит себя надеждой, что разговорами сможет воззвать к моему здравому смыслу.
- Это не ответ, - говорит он, пристально глядя мне в глаза. - Это не ответ, чувак. Я вообще не знаю, кто ты. Какого хрена ты тут из себя корчишь? Чего ты завёлся? Мы даже не знакомы. У тебя что, какие-то проблемы, а, чувак?
Я продолжаю сокращать расстояние между нами. Правая рука сжимает горлышко пустой бутылки.
Он всё время не сводит с меня взгляда, но, тем не менее, не успевает среагировать. Слишком увлёкся собственным гипнозом. Я вкладываю в удар всю силу. Бутылка крошится о его череп, а потом я трижды тыкаю розочкой в его лицо - коротко и быстро.
Только что его рожа была целой, а мгновение спустя его правый глаз стекает на разорванное лицо.
Пятым ударом я протыкаю его горло, он падает, и я продолжаю добивать его ногами.

Час назад я сидел за столиком, давясь дешёвым кофе.
Я пришёл сюда, как только узнал. Было четыре утра с минутами, когда мне позвонили. Я не мог понять, мне всё это снится или то, что мне говорят, действительно произошло.
А потом я взял такси и приехал сюда. Кроме меня в кафе были ещё трое: проститутка, отдыхавшая после смены, бедняга, которого посреди ночи выгнала из дома жена и кассир. Точнее, вначале в кафе находились кассир и двое посетителей - позже, в течение этого часа я узнал, кто они. Кассир работал один - видимо, повар и официантка ушли отсыпаться по домам.
Я купил кофе и сел за столик.
Проститутка сидела у самой двери и мрачно цедила минералку. Поругавшийся с женой мужик забился в противоположный угол и, повернувшись ко всем спиной, ковырял вилкой несвежий салат и время от времени дул на давно остывший чай. Я расположился между ними. Кассир отсиживался в подсобном помещении. Изредка он выглядывал, окидывал зал придирчивым взглядом и снова скрывался у себя.
В кафе было тихо. Все молчали.
Меня нашли почти сразу, потому что у неё при себе были документы. Я давно уже не возражал против её ночных похождений, но с условием, что она позаботится о том, чтобы у неё всегда был с собой паспорт и деньги на такси.
Горелый кофе отдавал металлом. Я сделал пару глотков и отставил чашку в сторону. Я смотрел в окно на черноту и безысходность, которую рвали фары машин и растирали по асфальту капли мелкой мороси. Было то мёртвое время ночи, когда одни уже уснули, а другие пока не просыпались, и только очень немногие по разным причинам всё ещё бодрствовали. Именно для таких людей заведения, вроде этого, и работают круглые сутки. На часах было без двадцати пять.
Это значило, что прошло полтора часа, с тех пор, как... полтора часа...
Я не поехал ни в больницу, ни в отделение. Они никуда не денутся. Первым делом мне нужно было сюда.
Воздух в помещении был сырым, как и всё в городе, который с минуты на минуту ожидает рассвета. Ночной клуб, где она провела эту ночь, как раз сейчас заканчивал свою работу и освобождал усталую молодёжь от амфетаминовой истерии до следующей субботы. Молодые люди, насквозь пропахшие потом и сигаретным дымом, где-то там шли сейчас, остывая под тёплым дождём, и все, как один, мечтали только о своих постелях. Их ничто не волновало, потому что они знали, что проснутся в воскресенье и у них будет ещё целый день для того, чтобы встроиться в ритм повседневности. И это знание делало их свободными этой ночью и позволяло им спокойно снять напряжение со своих блаженно-уставших тел. Она тоже могла идти сейчас вместе с ними.
О завтрашнем дне никто из них не беспокоился.
Я подумал, что родители обычно лишены возможности видеть этих людей счастливыми и довольными жизнью, когда те бредут ночью из клуба, где они были честными и открытыми, и раздавали себя без остатка, и поглощали в себя других. Зато завтра мамы и папы смогут полюбоваться на сомнамбул, бесцельно слоняющихся по квартире, неадекватно реагирующих на раздражители и совершенно не способных вести беседу. Любой родитель, по воскресеньям видящий своё чадо измождённым и осунувшимся, с бледным лицом и потухшими глазами, обещает себе, что в другой раз не выпустит его из дома, но... спустя неделю дитя снова покидает гнездо, клюнув на прощанье в щёку.
Моё негативное отношение к клубной культуре формировалось именно такими эпизодами. До тех пор, пока она однажды не потащила меня с собой.
Вначале она ещё как-то пыталась маскировать своё состояние, но потом е взяло верх, и она целовала и обнимала меня, пока мы сидели в чилауте.
- Папочка, милый, спасибо, как же я рада, что ты здесь со мной, теперь ты поймёшь, ты всё поймёшь, ты увидишь, что это прекрасно...
Мне было неуютно под взглядами окружающих. Восемнадцатилетняя девочка и сорокалетний мужчина... Её приятели считали, что я её друг. На самом деле на меня никто не обращал внимания, но мне казалось, что все они смотрят.
Музыка была ужасной и слишком громкой. Я не слышал собственного голоса. У меня болела голова. Мне не нравилось в этом клубе, но я не мог уйти.
Дочь поцеловала меня, улыбнулась и упорхнула в туалет, и тогда один из её дружков подсел на диван рядом со мной.
- Ты уже, а, дядя? - радостно проорал он и подмигнул.
- Что - уже?
Парень искренне засмеялся. Меня ужаснула величина его зрачков.
- А будешь ещё? - спросил он.
- Смотря, что. - Я заёрзал. Не хотелось ему грубить, но он начинал меня раздражать.
- Да понял я, понял, - крикнул парень. - Совсем не подготовленный, что ли, пришёл? Ну ты, дядя, даёшь! Думаешь, вот так с неба счастье падает?
Неуловимым движением он подбросил до потолка таблетку так, что она вертикально упала прямо мне на колени. Наблюдавшие за нами ребята весело захохотали. Я взял её и протянул ему.
- Забери свою дрянь!
- Дурак ты, дядя. И зачем только пришёл? Решил, наверно, в свои шестьдесят, наконец, понять, зачем живёшь, да только всё решиться не можешь. Я ж тебя не уговариваю. Просто тогда можешь сразу домой идти, ведь всё равно ничего не поймёшь.
Музыка грохотала где-то за стеной, но басы проникали и в чилаут и нестерпимо били по вискам. Голова раскалывалась. Парень встал и повернулся к своим друзьям.
- Ну что, пошли, поскачем?
Потом нагнулся ко мне и проорал:
- Только воды побольше пей!
И они, весело хохоча, убежали по коридору. Сразу же появилась дочь. Я сжал таблетку в кулаке. Только тут я понял, что она весь вечер не выпускала из рук бутылку лимонада.
- Ну что ты сидишь? Пойдём. Все уже там.
- Голова болит. Ты иди.
- Ну, как хочешь. Не рассиживайся тут особо. Найдёшь меня?
- Да.
Она снова поцеловала меня и сделала большой глоток...
В кафе что-то упало и покатилось по полу. Я оторвал взгляд от окна. Это проститутка смахнула со стола опустевшую пластиковую бутылку. Она спала, уронив голову на руки.
Часы показывали без пяти шесть.
В другом конце помещения печальный мужик бормотал себе под нос, репетируя объяснение с супругой. Его салат оставался нетронутым. Холодный чай расплескался по столу, и мужик, которому, похоже, было всё равно, размазывал его рукавом.
Милицию и скорую вызвали ребята, которые были с ней сегодня. Они вместе покинули клуб и были с ней до самого конца. Они были рядом, когда это произошло.
Я допил кофе, борясь с тошнотой. Позвал кассира и попросил пива. Кассир излучал сонное дружелюбие.
- ...Говорю же тебе, я вообще не понимаю... Ну котик, что за ерунду ты говоришь... - бубнил в мобильный мужик в конце зала. Он забился ещё глубже в свой угол, так что, если бы он молчал, его вообще трудно было бы заметить.
Я вернулся за свой столик и стал пить пиво медленными глотками. Кассир спрятался в подсобку.
В сорок лет я впервые узнал, что такое е, как оно действует и зачем, что такого замечательного в клубной музыке и почему моя дочь выглядит такой усталой по воскресеньям. И почему каждую субботу снова рвётся на танцпол. После этого я больше не ворчал, когда она убегала, и спокойно её отпускал, зная, что её старшие друзья за ней присмотрят, и что то ужасное опустошение, в котором она вернётся домой - это невероятно крохотная цена за огромную дозу счастья, которую она охотно платит, не задумываясь и не жалея. Она была безгранично благодарна мне, а я, хоть и не совсем одобрял её увлечение е, но, всё же, пытался понять. И потом, это было лучше чёрной ширки и группового секса. Впрочем, на этот счёт я так и не остался за неё полностью спокойным...
Всхлипывая и вытирая нос мокрым от чая рукавом, бедный неудачник, шатаясь, вышел из кафе и растворился в темноте, которая уже не была такой густой, как полчаса назад и явно собиралась рассеиваться дальше. Медленно наступало утро. Шесть часов семь минут. В моей бутылке оставалось три глотка. Я выпил один из них. Кассир унёс то, что оставил после себя печальный мужик, потом забрал пустую чашку с моего столика и поднял с пола бутылку, потом вытер тряпочкой чайную лужу на дальнем столике, потом разбудил и выдворил проститутку.
К ним пристали какие-то отморозки. Вроде бы тем козлам не понравился их внешний вид, а может быть, кто-то сказал что-то не то или как-то не так посмотрел. А может быть, гопникам просто нечем было себя занять. Парни вышли вперёд и посоветовали девушкам уносить ноги, но те не убежали, а остались позади. Завязалась драка. Хилые тусовщики, обессиленные ночью клаббина, повели себя по-мужски, но они ничего не могли сделать. У них не было никаких шансов одолеть этих перекачанных быков, которые, кроме того, превосходили их числом. Через минуту все парни валялись на асфальте, истекая кровью. Кажется, один из них умер на месте. Только тогда девушки побежали.
А быки побежали за ними.
Они не смогли поймать их всех - только троих.
Кассир придвинул к столику стул и уселся напротив.
- Ну а ты что сидишь? - томно протянул он, заводя разговор.
Я поднял на него мутный взгляд и допил свои последние глотки.
- Уже седьмой час, - сказал кассир, - ты в курсе? Шёл бы домой, а? Неужели тебе никуда не надо?
Я отвернулся к окну. Мне нужно было в больницу и в отделение.
- Что, не хочешь говорить? Да уж. Все вы такие. Сколько уже тут работаю, а ночью всегда какие-то молчуны приходят. А мне тут знаешь, как тоскливо одному? Хоть бы с кем поговорить. А вот хрен! Полная несовместимость. Народ как будто специально сюда помолчать приходит. Или в другой раз бывает, такая шваль придёт, что думаешь, и правда, заткнулись бы лучше...
За окном уже можно было различить тротуар, газоны, кирпичные стены домов.
- Ну расскажи, чё ты такой смурной? - не унимался кассир.
- Мне нужно на опознание, - буркнул я, не поворачиваясь.
- Ого... А что стряслось-то?
Я посмотрел на него. Он старательно выказывал интерес. И я стал ему рассказывать. Я рассказал ему всё. Как этой ночью к нему в кафе ворвалась толпа молодёжи после клуба, как они шумели и как он выгнал их на улицу. И обо всём, что случилось потом.
Я не заметил, с какого места моего рассказа он начал меняться в лице. Сейчас оно выражало крайнюю озабоченность.
- Так что я думаю, всё из-за тебя. Сейчас я тебя урою.
- С чего ты это взял? Почему?
Я медленно поднялся и взял со стола пустую бутылку...

Потому что время разрушает всё.
Потому что определённые поступки неисправимы.
Потому что человек животное.
Потому что жажда мести естественная реакция.
Потому что большинство преступлений не наказуемо.
Потому что потеря любимого существа разрушает нас.
Потому что любовь источник жизни.
Потому что предосторожности не способны изменить ход событий.
Потому что время всё делает явным.
И плохое, и хорошее.