Подлинность

Автор: skinner Сергей Хизанишвили, грузин по отцу, работал водителем автобуса. Уже больше двадцати лет он возил людей по столичным проспектам и улицам. Последние пять лет его белый, с широкой зеленой полосой «Икарус» с номером 851 за лобовым стеклом изо дня в день ходил по маршруту Речной Вокзал – Аэропорт Шереметьево и обратно.
В жаркие летние дни Сергей закатывал рукава любимой, в большую красную клетку рубашки, опускал боковое стекло и, обнажая в широкой улыбке крупные белые зубы, тихо напевал что-то на полузабытом языке своих предков, прерываясь только, чтоб объявить в микрофон очередную остановку.
Жил он там же, на Речном Вокзале, в маленькой однокомнатной квартире. Из родных у него остались только двоюродные братья и сестры, которых годы раскидали по всей стране, и которых он не видел уже лет пятнадцать. Самым близким ему живым существом была неопределенной породы большая лохматая собака, которую он нашел еще совсем маленьким щенком, возвращаясь как-то со смены. По вечерам Сергей любил ходить с псом на водохранилище. Они садились на траву, как два лучших друга, и подолгу смотрели на спокойную воду. Они и были лучшими друзьями.
Сергей был еще не старым мужчиной. Чуть за пятьдесят, крепкого телосложения, доставшегося по наследству от красавца-отца. Характером он пошел скорее в мать, был тих и спокоен. Мужики с автопарка постоянно поддразнивали его, крутили за спиной (в глаза этого делать не решались, уважая физическую мощь кавказца) пальцем у виска, мол, сумасшедший. Не пьет, понимаешь, после работы не остается в гараже перетереть с мужиками за жизнь. Отдыхал в обеденный перерыв грузин в сторонке, посасывая какую-нибудь травинку и подставив загорелое усатое лицо жаркому городскому солнцу.

В Химках в автобус ввалилась компания ребят, то ли школьников, то ли студентов младших курсов. С шумом они продвигались в глубь салона, задевая своими досками и роликовыми коньками недовольно бурчащих пассажиров. Одна из девчонок осталась на передней площадке. С застывшей на юном и милом лице улыбкой наблюдала она за напевающим что-то себе под нос грузином. На остановке водитель почувствовал на себе чей-то взгляд, оглянулся, заметил девушку и, улыбнувшись еще шире обычного, помахал ей микрофоном.
- Ты чего стоишь, пойдем сядем, - ее тянул за рукав футболки один из парней.
- Да-да, пойдем, - как бы очнувшись, тихо сказала девушка. – Видел, какой водитель хороший?
- Чего в нем хорошего-то?
- Не знаю, добрый, наверное…
Всю оставшуюся дорогу она молча смотрела на проносящиеся за окном деревья.
- Слушай, у меня тут в баллонах краска осталась. – она шла, держа парня за руку. Они отстали от ребят, которые были далеко впереди у высотных новостроек.
- Ну?
- Я хочу водителя этого нарисовать, из головы не выходит. Давай?
- Ну… Давай нарисуем, я помогу, - он остановился и мягко поцеловал девушку.
Вечером они пошли к мосту у дороги и на бетонной опоре нарисовали краской из баллончиков огромное улыбающееся лицо водителя. Карикатурно прищурившись, он весело смотрел на проезжающие мимо автомобили.

Высунув локоть в открытое окно, Сергей бубнил что-то по-грузински врывающемуся в кабину теплому ветру. Он думал про своего пса и про то, как вечером они пойдут на водохранилище и, может, даже искупаются. И тут он увидел. Его настолько поразил рисунок на мосту, что он даже не смог притормозить, так и пронесшись мимо на полной скорости, поворачивая голову, чтоб получше рассмотреть удаляющийся портрет. Долгий гудок грузовика из соседнего ряда вывел его из оцепенения.
- Ох!.. – только и смог произнести грузин, выравнивая руль. – Ох…
«Не мог я ошибиться», - думал Сергей за обедом. Так и не съев ни крошки, он сидел за гаражом, облокотившись о колени. Приоткрыв рот, большими круглыми глазами он бездумно уставился на голубя, прохаживавшегося у его ног в поисках пищи.
Во время следующего рейса он вспотевшими ладонями сжимал руль. Так и есть, с бетонной опоры моста на него глядел, улыбаясь метровой улыбкой, его двойник. Сбоку от портрета красными буквами горела надпись «Автобус». Вот это да, думал грузин, вот это да.

После смены Сергей вернулся домой, наскоро покормил собаку, вывел ее на пятиминутную прогулку, и, дрожащими руками натянув любимую кепку, вышел в теплую летнюю ночь.
Подходя к мосту, он почувствовал, как сердце его стучит все чаще, что к нему впервые за долгие годы подступает волна смутных переживаний. Рисунок был на месте. Сергей подошел ближе, провел по нагревшейся за день бетонной поверхности рукой. Лицо на портрете все так же улыбалось. Грузин улыбнулся в ответ, отошел на несколько шагов и сел в траву. С мечтательным выражением на лице он любовался собственным изображением и глубоко вздыхал.
- Ах… Как же это?..
Он заметил, что человек на портрете красив, а значит, и он все еще красив. Только замкнут и тих. А кому нужна эта красота, думал он. Я один, уже тридцать лет я один. И не для кого, и некому… Ворох воспоминаний закружился в его голове. Вспыхивающие в ночи картинки одна за другой сменяли друг друга, заставляя его сердце стучать все быстрее и быстрее, заставляя его просыпаться от многолетней дремы.

Он вспомнил Лару. Ту, которую встретил в ботаническом саду по дороге с учебы. Она так же, как он сейчас, сидела на траве и, закусив в задумчивости пухлую нижнюю губу, читала книжку. Не понимая, что делает, он подошел и сел с ней рядом. Она просто повернула к нему свое прекрасное лицо, и сказала:
- Я Лара. Привет.
Ему показалось, что в ее зеленых глазах он видит не только свою курчавую голову, но что там, в глазах этих, он впервые видит свое будущее, своих детей, весь его мир умещался в ее взгляде.
- Что ты застыл? – Лара засмеялась и протянула ему красивую, с тонкими длинными пальцами руку. Он легонько сжал ее в своих больших ладонях и медленно прислонил к груди. Сердце его бешено колотилось.

Они стали встречаться. У него и до этого были девушки, но, переспав с ним несколько раз, они уже не видели ничего интересного в молчаливом грузине из небогатой семьи, который с какой-то врожденной тоской исподлобья смотрел на мир, когда им, молоденьким москвичкам, нужны были смех и веселье.
Лара пробудила в нем то, о существовании чего он и сам не подозревал. Он ожил, улыбнулся. Сначала смущенно, а потом все смелее и смелее… Он шутил, рассказывая ей разные небылицы из своего детства во время долгих прогулок после учебы. И не понимал, что такая красавица делает рядом с ним, одиноким грузинским парнем, выросшем в далеких кавказских горах и ничего не знающим о модной музыке и литературе.
Когда они сидели за столом друг напротив друга, она вставала, обходила стол, и, нагнувшись, целовала его.
- Любимый мой.
- Лара!.. – он захлебывался.
Еще через неделю они уехали на море. Сергей никогда раньше не видел моря и, сидя на берегу с любимой Ларой он думал о том, может ли сердце разорваться от счастья. А по ночам, в душной комнате санатория они, обливаясь потом, шептали друг другу «люблю», засыпая лишь к утру, вымотанные, с одной общей мыслью, слов для которой они так и не придумали.

- Слушай, а ты красивый? – спрашивала она.
- Как? В смысле?
- Понимаешь, я считаю, что все люди красивые. Я не различаю людей по внешности… Мне все нравятся. А вот ты красивый? Что о тебе другие думают?
Сергей, смущаясь, отвечал:
- Не знаю, может быть… А разве это важно?
- Да нет. Просто хочется видеть рядом с собой красивого человека.

А потом она исчезла. Просто исчезла. Он знал, где она живет. И однажды, подкараулив ее у подъезда, сверкая черными глазищами молил ее рассказать, что произошло.
- Ничего, - она опускала глаза, золотистые волосы падали ей на лицо, а он, сжав с силой кулаки, замирал на месте, не в силах поверить, что самое великое, что случалось в его жизни, оказалось чем-то облачным, недолговечным, как зима в его родных горах.
- У меня никого нет. Просто я поняла, что так будет лучше для нас обоих, что я никому и никогда не принесу счастья…
Он уже не слушал. Прижав руку к лицу и закусив большой палец, он быстрым шагом шел прочь. Больше он никогда ее не видел. Неделю он просто молчал. Так же, будто молча, он окончил институт и, потеряв всякий интерес к дальнейшей жизни, уехал обратно в горы. Но через несколько лет вернулся к умирающим родителям в Москву. Стал работать водителем автобуса. Ему нравилась его работа. Спокойная, размеренная жизнь. Тихие одинокие вечера. Лара постепенно стиралась из его памяти, при воспоминании о ней уже не билось пойманной рыбой его сердце. Только иногда во сне, он видел то море, золотистые волосы и глаза зеленые.

Свернувшись на траве, он беззвучно рыдал, сжимая зубами свою старую потрепанную кепку. Он никогда не думал, что от тоски можно умереть. Думал, что писатели преувеличивали. А сейчас, вместо запаха свежей травы и шума проезжающих машин он слышал ласкающее слух море и чувствовал его соленый запах. И сердце его разрывалось от боли. Вон оно как, значит, пронеслась в его голове мысль, не врали в книжках. Глубоко вдохнув пыльный воздух, он широко раскрыл глаза и умер.

Девушка с набитым краской рюкзаком вернулась домой, поцеловала мать и уселась у телевизора. По новостям она увидела мост, свой рисунок на сером бетоне, машины скорой помощи, и заливаясь слезами, слушала сообщение диктора об умершем этой ночью водителе. Лара, услышав всхлипывания дочери, вошла в комнату, обняла ее, и, поглаживая такие же золотистые, как у нее самой, волосы, приговаривала:
- Что ты милая, не надо, что же ты…