Черника

Автор: тихийфон Черника - самая сочная северная ягода.
Наша связь была и остается под грифом «Top secret», так как Черника была и остается женщиной влиятельного «кума» на одной из последних, выживших после перестройки зон, где зэки заготавливали лес в промышленных масштабах. Петрович, так звали «кума», сам был невольной причиной нашего знакомства, но если бы он пронюхал однажды о последствиях этой встречи, то даже прочесав всю тайгу от Печоры до Вятки, даже прочесав ее второй раз с собаками, никто никогда не нашел бы наших тел. Закон- тайга. Медведь – хозяин. Но она стоила этого.
В ту февральскую ночь я возвращался на отдаленный объект, где моя бригада заканчивала испытание разведочной скважины. Бортовой «Урал», мирно урча ямзовским движком, двигался на третьей передаче по устоявшемуся, хорошо накатанному зимнику. Искрились миллионами бриллиантов пушистые кристаллы снега, поливаемые непрерывной очередью «дальнего» света. Изредка какой-нибудь ушастый придурок выпрыгивал на дорогу, и, попадая в лучи фар, начинал стремительный побег от мощного дизельного мотора. При желании и определенной сноровке, увеличив скорость до семидесяти километров, и оглушительно вереща клаксоном, можно было намотать беглеца на передние колеса- это развлечение было сродни охоте и посему периодически на сковородках водил, никогда даже не державших в руках охотничьего ружья и не знающих, что такое «петля», появлялась свежая зайчатина.
За бортом господствовала обычная для этих краев, континентальная зима, минус сорок четыре, без ветра, без кислорода и практически без надежды, что она когда ни будь закончится. Неизбежно, из года в год повторялось одно и тоже явление природы, но уже в январе матерые, пропитанные солярой и хвоей дальнобойщики начинали беззлобно материться, мол, заебала эта зима, мол «морозяка» давит так, что водка, принесенная с улицы, становится тягучей, как тосол, и что у Феди Попова, например, от такой хуйни третий день ангина. Зимняя дорога была смыслом их жизни, их хлебом, их болью, их любовью и их судьбой.
На очередном спуске в низину, бывшую в теплое время года обычным болотом, я ударил по тормозам. Опять какой то фраер сошел с дороги. Из сугроба, уперевшись разбитым капотом с вековую сосну, парил разбитым радиатором четыреста шестьдесят девятый «УАЗ». Военная машина погибла в мирное время.
В кабине было двое. Петровича я узнал сразу. Не столько по посиневшему, искореженному гримасой, лицу, сколько по майорским погонам и устойчивому свежему запаху самогонной настойки, исходившему от него практически постоянно. На чем он настаивал свое пойло, ведомо только ему одному, но этот специфический смоляной запах кедровых шишек, с примесью паленой резины, не выветривался из его дыхания никогда. Петрович называл эту адскую смесь «джином» и несколько раз я был удостоен чести отведать сей нектар, естественно, под дичь. Надо сказать, что с Петровичем за пару лет знакомства у нас сложились прочные взаимные симпатии, как иногда бывает между мужчинами, которым есть что сказать друг другу по делу, но они могут часами молчать, потому что говорить что либо нет необходимости. Я помогал ему цементом, он помогал мне лесом- это было обычным делом для мест, где взаимовыручка ценится больше, чем столь модный в нынешнее время пустой «базар на понтах».
Девушку, сидящую в шоковом ступоре на переднем пассажирском сидении я не знал.
Вытащив Петровича из кабины на дорогу, в свет своих фар, я подумал, что скорее всего у мужика похмельный удар. Не очень разбираюсь в медицинских нюансах, но такое случается с перепою, когда организм не выдерживает напряжения и происходит что-то наподобие микроинсульта. Я видел пару раз такие вот закидоны, когда ни с того ни с сего человека переламывает через позвоночник, синеет его лицо, глаза вылезают из орбит и изо рта идет кровавая пена, потому что он прокусил себе язык. И человек мычит, как смертельно раненный бык, теряя остатки сознания, падает навзничь, тело его вытянуто в тугой твердый стержень и спасти его может только наличие кого-то опытного рядом, при условии, что у этого опытного при себе есть нож.
Очень давно я был пионером, и с тех пор у меня осталась лишь одна полезная пионерская привычка – постоянно таскать в кармане раскладное «перо». Утерев Петровичу рот от пены, слизи и сукровицы снегом, я, не церемонясь, вставил меж зубов нож, и, сломав верхнюю правую «четверку», освободил прокушенный насквозь язык, дав ему возможность дышать.
Минус сорок четыре- не шутка, надо было быстренько тащить и Петровича и его попутчицу в кабину своего «Урала», а то завтра здесь найдут не два, а три окоченевших трупика.
Дамочка вылезла из разбитого «джипа», и, всхлипывая и стуча зубами, полезла в кабину, где я уже пристроил бессознательное тело Петровича. Молодец девка - хоть и на автопилоте полнейшем, и ушиблась, наверное, сильно, но адекватна и не заходится в истерике.
- “Имя и фамилия? ” – рявкнул я, наливая из походного термоса чай.
- “Чччччеррррника. Ллллюдмила. Лллюдддда”- она замерзла, зуб на зуб не попадал, как говориться. Я протянул ей горячий стакан.
- “Пей”- втыкая заднюю, коробка фыркнула, скрежетнула шестернями, и я начал разворачиваться ну узкой ленте зимника.- “Сейчас отвезу вас обратно в поселок. Петровича надо к врачу. А Вам, мадам, надо в баню, прогреться с веничком и водочки принять, с перцем. Все будет хорошо. Значит, Людмила? А Черника- это что, фамилия?”
Тут я впервые обратил внимание на ее лицо, сохранившее следы умелого макияжа. Пожалуй, красавица. Красивые женщины в тайге- большая редкость. Бегут они из этих, богом забытых угодий, и их можно понять. Тяжелый быт и климат- не место для хрупких прекрасных созданий с расшатанной от рождения нервной системой. Она пыталась улыбаться вымученной улыбкой, и я подумал, что, не смотря на изможденный, довольно помятый вид, она определенно одна из тех немногих женщин, ради которых мужчины готовы пропадать в зимних пустынных одиноких рейсах, что бы обеспечить достойное существование таким вот ягодкам на большой земле.
-“Угу”- выпив чаю, она отогрелась, шок прошел и за пол часа обратной дороги я узнал, что везу сожительницу Петровича. Такой припадок с ним уже второй раз. Что они ехали в Озерный к его друзьям, что бы забрать их к себе в гости на выходные. Что Игорь, так она называла Петровича, не похмелился сегодня, а пил все неделю, зараза. Что она устала от его постоянного нахождения в пьяном виде, и уедет она скоро к своей маме в Иваново. Рассказала она, что судьба занесла ее в этот чертов поселок после распределения из лесотехнического института, и она должна была тут по научной системе восстанавливать лесные массивы после вырубки, а пока только безуспешно восстанавливает запасы самогона в холодильнике Петровича. А ей уже тридцать два. Мне очень понравился ее голос, мелодичный, бархатный, с золотистым переливом, как будто кто-то проводит лебединым пером, то убыстряя, то замедляя темп, по десятку маленьких разнокалиберных колокольчиков.
Петрович уже приходил в себя и пытался высказывать свое крайнее непонимание ситуации и намеченных ослабленным его мозгом путей ее разрешения, но получалось какое-то «мммммы……ххааааа….джжжииин…..псссс». Понятно, что «джин» мужчине требуется. Вот, сука, забавно, все же! Только что чуть ласты не склеил, и опять туда же.
Мы доехали до поселкового медпункта и еще минут десять я тарабанил в дверь, изрядно околев на морозе, пока наконец поселковый эскулап не отворил свои покои. Судя по аромату, исходившему от его, когда то белого, халата, адепт Гиппократа тоже был любителем «джина», но в отличии от Петровича, настаивал свое лекарство на медицинском спирте.
Довольно быстро затащив «тяжелого» Петровича в кабинет, мы положили его на кушетку. Люда осмотрительно поставила рядом с ним тазик, а доктор воткнул в вену капельницу с глюкозой и сказал, что до утра беспокоиться не о чем, если не начнется белая горячка, но смотреть на это скотское мероприятие такой милой даме совсем не обязательно. Люда мрачно возразила, что подобные скотские мероприятия она наблюдает практически ежедневно, так что до утра. Попрощавшись, мы вышли на улицу и залезли в кабину «Урала».
-“Ну что? Я так понимаю, тебя домой?”- я знал, где живет Петрович.
-“Поехали.”- и через недолгую паузу- “Слушай, а заходи в гости. У нас и банька натоплена. И водочка найдется приличная”
-“Люда, ты же понимаешь, что я две недели в тайге. Выпью, разомлею, приставать к тебе начну, перед Петровичем неудобно будет потом” – я уже знал, что не откажусь, черт с ним, с Петровичем.
-“Ты за него не волнуйся. Если бы он пил поменьше, да со мной почаще ночевал, а не в лагере своем среди таких же алкашей, я не приглашала бы тебя сейчас. Уже полгода руками балуюсь. Надоело. Мужика хочу. Пошли. Машину за дом отгони. Движок не глуши, лишь бы видно не было” – и она рассмеялась золотым колокольчиком.
Этот смех до сих пор снится мне по ночам.