Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Литература:: - МанипуляторМанипуляторАвтор: guerke МанипуляторБоль. Шок. Это было почти красиво – казалось, мускулы, один за другим, разворачивались, как лепестки, в янтарном пламени. Пламя пожирало плоть, строгое, как танцовщица Лара на площади – и одновременно трогательно жалостливое, как монахиня Агата, врачующая больных. Жесткий взгляд Лары, безжалостный притоп миниатюрной ножки. Звон бубна. Нежные руки Агаты, чистые тряпицы укутывают его рану... Нет, это опять боль. Бинты боли. Антоний лежал на жесткой лавке, прикрытой серым рубищем. Его тело то напрягалось, выгибалось аркой, то распрямлялось, распластывалось по лавке, словно хотело раствориться в волокнах ткани, в порах камня – стать чем угодно, кроме того , чем оно было – страдающим телом, мускул за мускулом которого переворачивала, рассматривала, нежно исследовала Боль. Некоторые говорили, что Боль- это Бог. Антоний верил в Бога всевышнего и всеведующего. Это была страшная вера, изматывающая, требующая всех душевных сил. Дородные купцы, грязные крестьяне, даже величавый граф – все считали Антония сумасшедшим и бездельником. Лежит парень на грязной кушетке, голодает, да кричит день-деньской. Вреда он, однако, никому не причиняет, да еще и улучшает имидж города – городская достопримечательность, как-никак. Можно вальяжно махнуть в сторону его хибары : «а вот там у нас живет местный святой!». Когда же он орал слишком громко – крестьяне в ближайщих домах занавешивали окна и ворчали «опять этот сумасшедший раскричался». Они верили в благостного Бога и обращались с ним панибратски. Их бог был приятным малым, о котором они много слышали и были почти уверены, что когда-нибудь он навестит их, окинет одобрительным взором нажитое ими и поведет их куда-то, где будет еще больше добра, еды и питья, красивых тканей и кубков. Для Антония Бог – это было Все. Когда ты пытаешься втиснуть в каждый свой миг весь мир – тело не выдерживает. Агата, укутывай мою рану бинтами! Лара, погоди, не поднимай свой бубен!...Еще минутку... Тусклый свет пробивался сквозь окошко хибары. Свет пробивался сквозь сознание Антония. Он повторял имя Бога. Боль от конвертирования всего мира в эти три сверкающие буквы – БОГ. Антоний почти закончил свою работу. Он почти мог вместить весь мир в слово БОГ в своей голове. ******************************************************* Он стоял в пересечении бесчисленных координат. Он был свободен, здоров, относительно богат, обладал приятной внешностью, востребованной профессией, здоровой дозой цинизма и изрядным инстинктом самосохранения. У него было все, что ему было нужно. Дом в Сент-Луи, добрые родители и диплом, прочитав который все неизменно ахали. И стильная красавица Лина. Прекрасный дом, который он мог в любую минуту продать, хорошая работа, которую он мог исполнять на своем компьютере из любой точки земного шара, и очаровательная Лина, которая даже бы не вскинула бровь, если б он бросил ее. Мир был неописуемо добр. Его тошнило от всего этого счастья. Звали его Алекс. По его выбору, его могли звать Ли или Антон, Че или Мао, Александрина или Софи. Он мог стать женщиной, а мог принять женское имя, оставаясь мужчиной, или выйти замуж за своего гомосексуального партнера, если б у него был таковой, или даже жениться на своей собаке. Он мог потребовать у государства , чтобы оно оплатило любую операцию, если только ему удалось бы убедить чиновников, что это ему очень нужно или хочется. Это было несложно. Он мог подать в суд на кого угодно, защищая свои самые абсурдные права. Если ему ничего не хотелось – он мог пойти ( за государственный счет) к психологу, который бы объяснил, чего хотеть. Он мог разрушать свой мозг и тело наркотиками – или проводить 24 часа в лабораториях по боди-билдингу, в состоянии анабиоза, пока одни компьютеры высчитывали идеальное для него телосложение, а другие – развивали и моделировали его мышцы с помощью электрических импульсов, без всякого его участия. Он стоял в пересечении бесчисленных координат Эти дураки прошлых веков, боровшиеся за свободу, сделали все, чтобы у него была возможность выбора. Они боролись за свободу в обычной, трехмерной системе координат, и, повизгивая от умственных усилий и от своей революционной смелости, представляли себе четвертое измерение – путешествия во времени. Теперь, когда мир стал действительно многомерным – теперь бы их сюда! И влить им в глотки эту кипящую свободу! Впрочем, Алекс это уже делал тысячу раз – оживлял их, вливал им в глотки свободу, равноправие... И братство, братство, черт его подери! Все без толку. Как бы он ни мучил других - это не могло спасти его, уменьшить ЕГО свободы, омрачить ЕГО счастья. Или даже дать ЕМУ умереть так, как умудрились умереть они – окончательно, бесповоротно, полностью умереть... Алекс был знатоком пыток – средневековых, фашистских, римских и финикийских, пыток тела и пыток мозга, пыток моральных и тех, которым нет названия...Алекс забавлялся странными играми. Он брал крестьянина в заброшенной средневековой деревне или финикийского раба, или первобытного охотника, накачивал его мозг гигабайтами информации до точки, когда он не мог уже вместить. Иногда это была информация, имеющее некоторое отношение к жизни «подопытного»– «Примитивное сельское хозяйство» или «География древнего мира» или «Мыслители древности». Тогда «подопытного» в его эпохе, в его времени, провозглашали мудрецом и гением, и через века его имя можно было найти в энциклопедиях. На следующий день лучший друг Алекса – историк – обычно прибегал с ошарашенным видом и плясал танец мумбо-юмбы, крича во все горло про «обнаруженного им гения, затерянного в веках, которому наша цивилизация обязана абсолютно всем». Алекс радовался за друга, хотя в то же время желал ему гореть в аду. Иногда Алекс брал просто случайные диски со своей виртуальной полки – «Размножение морских и пресноводных ракообразных на материале десяти планет», «Модели химической кинетики» и «Рождение небул». Тогда «подопытного» в его времени объявляли обуянным дьяволом, и имя его забывалось как только он умирал – что случалось очень, очень быстро, обычно в течение суток, на протяжение которых перед его глазами плясали ощерившиеся зубами галактики, и фракталы ехидной чередой шли на нерест в Гималаях. Но как бы ни мучил Алекс своих подопытных – одного он не мог у них отобрать, одного он жаждал для себя, одному он завидовал так, что его почти-красивый, почти-женственный рот кривился – они были затеряны в глубине истории, в глубине материков, в глубине своего собственного косного мозга, в глубине боли, в глубине компьютера. Они были подданными и подчиненными, слугами и верующими, бедняками или калеками. Когда они хотели бунтовать - наивно и линейно они изменяли женам , впадали в ереси или устраивали революции. В то время как Алекс был тотально, безвоздушно свободен. Он мог быть даже свидетелем на собственной казни. Он стоял в продуваемом всеми ветрами свободы свободном пространстве, он чувствовал себя наглой, пустой, вздорной точкой, которая может скользить вверх и вниз. Он завидовал тесноте и заданности, давлению и мучению. Он завидовал новорожденному ребенку, выталкиваемому из тесной матки, он завидовал шахтеру, заваливаемому лавиной. Он завидовал своим «подопытным», перед которыми, среди всех их страданий, стояло сияющее слово БОГ Он был – бесконечно свободная точка, пустая точка, раздувающаяся до границ вселенной точка. Взрыв белой пустоты, отражающийся маленькими солнцами в каждом закоулке пространства. Алекс открыл ящик стола, посмотрел на странную черную машинку, которую принес ему, как диковину, как курьез, друг – историк...Да, это будет прекрасно – прострелить в своем мозгу туннель, забрызгать кровью все миллиарды зеркальц, все миллиарды чертовых этих, постылых, возможностей. Увидеть свет, просачивающийся через тусклое оконце, почувствовать минутное облегчение в волне боли, познать божественный дизайн колеса, овладеть единственной самкой на Земле, съесть вот этот – единственный, самый сладкий! – корешок из-под этого камня....Спрятаться от дождя именно в эту пещеру, не думая обо всех остальных; завывая, прихрамывая, спотыкаясь о коряги, бежать с сородичами от лесного пожара...В тот момент, когда удивленное серое мясо отпрянет от горячей пули, - отпрянет, а после с тупой нежностью залепит прожженный тоннель. Алекс, ты не спишь? Где ты? Боже, какая боль.... Это было почти красиво... «Подопытные» опять победили. Смерть была не навсегда. Теги:
-3 Комментарии
#0 16:16 09-12-2003Симон Молофья и Мясные зайки
Хороший слог. Очень качественно. Изложение безупречное. О чем, не понял... Пожалуй, Стругацкие. О проклятии абсолютной свободы, конечно. Только, пожалуйста, не говорите, что проблема надумана. Пожалуйста! ;-) очень красиво написано.... музыкальная проза. guerke, проблема надумана, не трогай бесконечность или твоим диагнозом станет шизофрения (т.е. бесконечность тронет тебя). Не понял, понимаишь... Слог отличный. Смысл понятен. Сюжет - непонятен нихуйа, гыгыг. Подвываю от восторга. Вот это слог! Улицкая отдыхает. да Мадам guerke, вы агностик? guerke, проблема не надуманна. написано отлично. очень понравилось, ритм такой. респекты. Герой действительно - точка, не форма ни хуя. ибо свободен, не имеет никакх рамок. смысл понятен. тоска. бля, тоска. Блять, объясните кто-нибудь связь первой и второй частей! guerke, поясните! тема надуманна, ибо "нельзя объять необъятное"(с)прутков, соответственно, афтор либо "мудрец и гений" либо "обуянный дьволом"...и то и другое сомнительно. скорее объект "манипуляций" ...а слог пездатый, да...стописядтыщмиллионов баллов!! Ага, и ишак тут как тут со своими щенячьими восторгами. Хаха... черножопая обезьяна пытается коментить креатив Русского Человека. Сука гнида пидар бля медецинский крео вижу что классный, кстати, но читать щас не в состоянии о! Меня повысили! Я теперь Русский Человек. А когда сертификат выдадут? ;-))))) (тссс! Не злиться!) Ну, блять, дожились... Вшивое хохляцкое чмо заговорило о Русском Человеке. Уссацца можно. Это он пытается провести параллели между своим племенем... ибо хохлы - такое чмо, что их и за людей-то не считают, не то что за нацию. Герке, вот ты с каждым крео все интересней и интересней пишешь, прям странно как-то, у тебя случаем никаких озарений не было? Гений вдруг проклюнулся, бугагааааа Еше свежачок Прости меня, мама, не вышла в Мэсси,
Запускает салют и разводит мосты Недовыстроганная поэтесса С проповедницей, блять, крипты. Я изменница авторской внешности, Итерации не в высоте. Засыпая, не с теми, успешными, Просыпаемся в нищете.... Я помню Репино. Штакетник финских дач.
Огромный дуб на нашей остановке - Замшелый нелюдимый бородач, Чьи корни рвали ветхие циновки Асфальта на обочине шоссе, Ведущего к “враждебным” скандинавам. Котёл потухший, ржавый на косе, И лягушат, снующих по канавам, Наполненным водой из родника, Дощатый магазин, ряды боржоми, Арбузов полосатые бока, Туристов из соседнего Суоми, Швырявших из автобусных фрамуг Жестянки с газировкой вожделенной, Прибрежных дюн п... В дверь тихо постучали. Никто кроме маленького Илюши не отреагировал. Да и кому стучать в преддверии Нового года? Только почтальонша Света может. Она приносит пенсию дедушке с бабушкой.
Но дед, бывший разведчик, давно приучил Свету долбить в дверь только ему известными секретными кодами.... Над городом обычным летним днём
резвились птицы, споря с облаками. Стихи тащил поэт какой-то даме. Букет и зонт, как водится, при нём... Но птичий гомон вдруг внезапно стих. Туда указывал гранитный Ленин, где странное царило оживленье на перекрестье улиц городских.... А с аванса - на такси. На то он и аванс - развеяться! Когда еще "гастроли"...
- "Иркутск? Не катит... Ростов-СочА?.. Я раз "Луну" видал в деле: первый преферансист Союза! Интуиция, однако. Я против него считай фрайер. Утром мне на билет децл отстегнул: приезжай ещё, брателло.... |