Последняя крепость (репост)

Автор: Гусар Победам наших отцов…

Все города просыпаются по-разному. Одни города будят гудки пароходов, другие – звонки трамваев, третьи – кажется, не спят вовсе.
Австрийский Баден просыпается рано, неспешно, как и положено старому курортному городку. Первыми просыпаются баденские старушки. Поливают цветы в своих палисадниках, что-то подрезают, убирают, подметают, копают, сажают, чтобы потом завидовать друг дружке. Завидовать, обсуждать успехи соседок, строго соблюдая при этом правила неписаного этикета, и снова – копать, сажать, подрезать, чтобы не быть последней в этом вечном соревновании. Наверное, еще их матери соревновались между собой в искусстве украшения своих пряничных домиков цветами. А раньше – матери их матерей. Никто уже и не помнит, когда и почему началось это бескровное соперничество. Но теперь, каждая жительница Бадена, достигая определенного возраста, вдруг понимает, что самое главное в этом мире – красота твоего домашнего палисадника, остальное – суета.
Пятнадцать лет назад, когда я сюда приехала вслед за дочкой, меня удивляло такое отношение к жизни. Клумбочки, цветочки, садовые фигурки – нам бы ваши проблемы! А потом постепенно стала понимать, как все это важно. Мы, в России, ходим по грязным улицам, среди серых зданий и всю грязь, серость эту несем домой, в семью, в души наши. Грязь с одной нашей беды – дорог, отравляет желание жить, заставляет тупеть и рождает вторую извечную русскую беду – дураков.
Наверное, я сама уже стала австрийкой. За годы я полюбила эту замечательную страну, этот пахнущий розами городок в Венском лесу, стала почти своей у местных жителей, традиционно смотрящих на всех приезжих чуть свысока. И в этом взгляде нет ничуть высокомерия, нет. Наоборот, они относятся к ним как к детям, любимым, но неразумным в своем неведении. Ведь они, глупые, не знают, где земной рай! Несчастные, ведь они не живут здесь, в Бадене.
А стать своей было ой как не просто! Молодежь, как и везде, спешит куда-то, им нет дела ни до кого, и только старики – мудрая константа этого мира, постоянно в городке, дух и душа его, одна из его достопримечательностей. И моложавые баденские старушки, словно старинные крепости, с башенками своих забавных шляпок, хранят неприступность, убежденные в своей исключительной избранности. Но постепенно, почти все они, одна за другой, выбросили белый флаг перед моим обаянием.
Теперь я – фрау Татьяна, одна из них. И наш домик не хуже остальных в Бадене. Я тоже встаю чуть свет, тоже копаюсь в палисаднике, тоже обсуждаю с соседками своих детей и внуков, жалуясь на них и хвастаясь ими. Вот только к шляпкам этим опереточным так и не смогла привыкнуть. Но – какие мои годы? Мне только 63, может, после 70-ти я найду, наконец, подходящий фасончик. Буду гордо позировать туристам и какой-нибудь новый Никитин или Миклухо-Маклай у себя в Москве, Питере или Казани будет показывать фото и рассказывать друзьям и знакомым:
- А это мы с Валюхой в Бадене, ага! Вот дом этого… как его? Бетховена, точно! Это ипподром ихний. Не работал тогда, жаль. А это бассейн термальный, не выговорю, как называется. Водичка те-е-епленькая! А это вот, глянь, статуя – так бабу, с которой лепили её, знаешь, как звали? Мерседес! Как моего пятисотого. Ништяк телка была, ага? А это казино ихнее, пятеру там оставил, Валюха меня тянула-тянула… Но, ты ж знаешь, меня как заклинит… А вот, прикинь, бабку сфоткал! Такая прикольная сидит – ну чистая австриячка! Видал – в шляпке! Порода, не то, что наши бабки во дворе.
Или умелый фотограф найдет нужный ракурс, чтобы запечатлеть «типично баденскую старушку», на самом деле родившуюся в небольшой деревне под Воронежем, да и вставит в путеводители и проспекты для туристов. Посмотрю я тогда на физиономии моих соседок! И это будет еще одной победой русской «оккупантки» над аборигенами.
К русским здесь относятся неплохо, но с некоторой опаской, что ли. Правда, русскими здесь считают всех, кто имеет отношение к Бывшему Союзу – украинцев, молдаван, чеченцев. Чеченцев много сюда приехало в 90-е, австрийцы через год были не рады своему гостеприимству. Сейчас, правда, чеченцы стали уезжать к себе. Кадыров пообещал каждой семье по дому и десять тысяч евро подъемных.
Местная молодежь, конечно, не помнят Большой Войны, а старички вспоминают. Баденцы многие не вернулись с войны. В Сталинграде много их поубивали наши, да от голода и от мороза умерли. Потом лагеря советские не все выдержали. А за могилками наших солдат в Бадене старушки ухаживают как за родными.
Многие старики помнят, как их, послевоенных детишек, подкармливали русские солдаты, некоторых и вовсе спасли от голодной смерти. В Вене, на Шварценгбергплац, до сих пор стоит памятник советскому солдату со знаменем Победы в одной руке и золотым щитом в другой. Помнят венцы, как Красная Армия почти в рукопашную брала их город, чтобы ни одно здание не пострадало, как тысячи наших солдат полегли на этих улицах. Не сносят памятник наши бывшие враги. Брать бы с них пример нашим бывшим друзьям.
Закончила с цветами, надо готовить завтрак дочке и зятю, провожать в школу внучку Настеньку. Готовлю блины с творогом. Дочь с зятем обедают в Вене, а дома мы любим русскую кухню. Как в России – борщ, голубцы, пельмени. Я и подружек своих некоторым рецептам обучила, что очень подняло мой авторитет на нашей Вейнерштрассе.
Зять Андрей за завтраком читает газету. Дочь Алена тоже молчит, снова поссорились. Настенька жалуется, что фрау Бернхард опять придирается к ней. Фрау Бернхард – это её учительница, наша соседка, и единственная не капитулировавшая крепость. И она действительно придирается к моей девочке.
Фрау Бернхард живет три дома от нас, со своей старенькой мамашей. Последнее время мамаша серьезно болеет и за цветами ухаживает дочь. Со старшей фрау Бернхард мы довольно мирно сосуществовали, не сказать что дружили, но здоровались при встрече мило улыбаясь друг дружке. Дочь ее, Марта, старая дева под 60, явно ненавидит меня и всю мою семью. Мне не раз приходилось общаться с ней по поводу Настеньки, эта мегера задирала нос, словно она барыня, а перед ней её недостойные крепостные. По-моему, она просто ненавидит всех русских. Пару раз я ставила её на место, много раз пыталась наладить контакт по-хорошему, бесполезно. Ничего, и не таких приручали! Как говаривали в золотые годы моего пионерского детства: «Нет таких крепостей,…», и уже в комсомольской юности слегка переиначивали: «… которые бы большевики не могли выпить!».
Проводила своих и осталась дома одна. Я не одинока, нет. Очень благодарна Алене за то, что она забрала меня с собой. С мужем мы разошлись, когда ей было только десять. Все как у многих – нелегкая жизнь, водка, поломанные судьбы. Ну, мы – понятно, другое время, другая страна. Но им-то чего не хватает? Все есть, мы только мечтать об этом могли, а они с Андреем в шаге от развода. И Настеньке тоже скоро десять. Все повторяется…
Зазвонил телефон. Наверное, кто-то из моих старушек-подружек. Это на полчаса, не меньше. Австрийцы страшно любят поболтать. Полагаю, этим в свое время и завоевал лаконичных немцев австриец Шикльгрубер. Когда австрийцы не курят, они чешут языки.
- Алло!
- Фрау Мальцева? Здравствуйте. Это Марта. Марта Бернхард.
Черт! Что надо этой нацистке? Уверена, будет снова жаловаться на внучку.
- Фрау Бернхард? Здравствуйте. Опять что-то по поводу Анастасии?
- Нет-нет, ваша внучка не причем. Я вообще сегодня не была в школе. Сегодня умерла моя мама.
- Какое горе! Поверьте, я соболезную вам, фрау Хелен была доброй женщиной!
Мне действительно жаль. Жаль, что это ты не дала дуба вместо милой старушки.
- Спасибо, Татьяна. Простите меня, но не могли бы мы с вами встретиться?
- Со мной?
Неожиданно. Зачем это ей надо встречаться с ненавистной русской? Может, у неё от горя рассудок помутился, и она решила покончить с собой, а заодно и забрать на тот свет кого-нибудь из врагов. Я самая подходящая кандидатура.
- Да, с вами. Извините меня, но мне необходима ваша помощь. Мне больше не к кому обратиться.
Хрен их знает, этих тихих европейцев. Военная хитрость? Может, так ее предки-рыцари заманивали доверчивых славян в ловушку, а потом со знанием дела украшали головами несчастных стены своих замков. Но что-то в ее голосе заставляет верить.
- Но… Я, конечно, рада вам помочь… Вернее, я не то хотела сказать. Я имею в виду, существуют же специальные фирмы…
- Нет, дело не в похоронах. Извините, но я не могу по телефону. Вы можете встретиться со мной сегодня вечером в кафе?
Она назвала адрес кафе. Это на другом конце Бадена! Что за конспирация? Она что меня вербовать будет? БНД заинтересовалась рецептом моего борща?
- В семь вечера вас устроит?
- Да, спасибо. Еще раз извините. Если можно, не говорите никому о нашей встрече.
Я все-таки рассказала о странном звонке Алене.
- И что, ты пойдешь, мам? Что ей нужно опять от нас? Все еще старается выжить Настю из школы?
- Не от нас, а от меня. Пойду. Она до сих пор наша проблема, а от проблем не надо бежать, их надо решать, доченька.
- Да, мамуль. – Алена прижалась ко мне как в детстве. – Но это иногда так непросто…
Дочь подвезла меня к кафе на своей машине.
- Мам, ты звони! Может, мне тебя в машине подождать, мало ли что у этой дуры на уме.
- Не надо. Ты же знаешь, я за себя постоять смогу. Еще я сумасшедших учительниц не боялась. Я позвоню, приедешь за мной.
- Хорошо, мам.
Я закрыла дверь машины, перешла на другую сторону улице и обернулась. Алена не торопилась уезжать и, открыв окно, смотрела мне вслед. Я сделала несколько шагов назад, к машине.
- Тебе надо поговорить с Андреем. Проблемы надо побеждать, пока они не победили тебя.
- Спасибо тебе, мам. Я тебя люблю.
- Я тебя тоже.
В кафе было не многолюдно, всего несколько человек за парой столиков, не считая Марты. Она поднялась мне навстречу и протянула руку.
- Здравствуйте, Татьяна! Я так благодарна, что вы пришли!
Что делает горе с людьми – совершенно другой человек. Я бы даже не узнала ее, встреть случайно на улице.
- Здравствуйте, Марта. Что случилось? Почему вдруг такая секретность?
- Я сейчас все расскажу. Даже не знаю, как начать. Знаете что? Давайте возьмем что-нибудь выпить? Наверное, водку? Вы, русские, пьете водку?
Мы, русские, пьем все. Давайте водку. Нормальное начало.
Официант принес водку и сок.
- Марта, мне очень жаль…
- Я знаю, Татьяна! Извините. Давайте выпьем и я вам все расскажу.
Марта разбавила водку соком, я выпила чистую и соком же запила.
- Ну, рассказывайте.
- Не знаю, с чего начать.
- У нас говорят: «Не знаешь с чего начать – начни с главного!»
- С главного… Хорошо. Я хочу извиниться перед вами и вашей семьей.
Ба! Последняя крепость выбросила белый флаг!
- Я очень виновата перед вами, Татьяна. Я была такой…
- Сукой, - сказала я по-русски.
- Извините?
- Нет, ничего. Продолжайте.
- Я относилась к вам не очень хорошо. Понимаете, я всегда, с детства боялась русских. Я родилась после войны, в 49-м, но помню, как мама всегда запрещала мне подходить к русским, говорила про них ужасные вещи. Мама была мой единственный родной человек, как и я для нее. Я так и не вышла замуж. У меня, конечно, были мужчины. Но, когда я представляла, что в нашей с мамой жизни появится вдруг кто-то другой… Или, не дай бог, мне придется оставить ее. Нет, я так и не смогла. А потом, просто жила, как жила моя мама. Я не помнила своего отца. Я родилась в Вене, мама рассказывала мне, что он был пастор и рано умер. Дочка пастора… Я почти ничего не знала о нем и выдумывала себе самого лучшего папу на свете. В моих детских мечтах он был самым добрым, самым красивым, самым сильным человеком на свете. Я гордилась им. Когда мне было плохо, я молилась Господу и разговаривала с папой, ведь он должен быть на небесах обязательно подле Иисуса…
Она снова выпила.
- Я смотрела на счастливые семьи, на этих беспечных туристов, на вас – русских, и говорила себе: «Пусть! Пусть они счастливы, богаты, но я лучше их всех, вместе взятых! Моя фамилия – Бернхард, у меня самая лучшая на свете мама и мой святой отец любуется на меня с небес! Я буду счастлива!» Шли годы, прошла почти вся жизнь, а счастья так и не было. А сегодня умерла моя мама, мой самый дорогой человек. И умирая, она мне призналась, что мой отец был вовсе не пастор. Он… Он был советский офицер. Лейтенант. Его звали Алекс, Алексей Долгов. Я русская, как и вы.
Ничего себе! Эта овчарка – русская?!
Потом она рассказала все немногое, что успела поведать ей мать. Лейтенанта, после того, как открылась связь с австрийкой, отправили в Союз, девушка родила дочку и вернулась в Баден, где до войны жили родители. Так до самой смерти она и хранила секрет рождения дочери.
Я была потрясена рассказом. Думала, такое бывает только в кино, или в фантазиях писателей. Теперь я уже сама заказала бутылку водки и нормальную закуску. Официант даже переспросил два раза: «Целую бутылку?!»
- Так вот, Татьяна. Я хотела посоветоваться с вами, поскольку вы единственная из русских, с кем у меня сложились хоть какие-то отношения.
- Да-да, конечно! И что же?
- Как вы думаете, я смогу найти своего отца?
- Думаю, это трудно – столько лет прошло. Но, если вы знаете, как его зовут, можно попробовать. Если, конечно он жив. У нас есть специальная программа на русском телевидение, я могу обратиться туда от вашего имени. Хотите? Может быть, у вас в России есть родственники.
- Татьяна, какая вы замечательная, - Марта полезла через стол с явным намерением меня поцеловать.
- Да, Марта, да. Я тоже вас очень люблю. Так что, написать письмо?
- Подождите. Подождите, пожалуйста. Я только сегодня утром стала русской, и пока не знаю, что с этим делать. Как мне жить? Я читала Толстого, Чехова, Достоевского – быть русским не просто! Я должна это осознать. Осознать, что я русская, понимаете?
- Конечно, Марта, я понимаю.
О, завтра с утра ты поймешь, какой тяжкий крест быть русской!
- Я вас так люблю, Татьяна! Так люблю! Давайте выпьем!
Мы снова выпили, снова расцеловались, и Марта заплакала навзрыд, за ней заревела и я.
Мы сидели, пили водку и плакали – две немолодые женщины. Одна, ставшая на старости лет русской, не знающая плакать из-за этого или радоваться, и делающая сейчас то и другое. Вторая, благодарная за свою маленькую победу, далекой победе незнакомого лейтенанта.
В самом сердце Европы, две русские женщины плакали под водку и музыку Штрауса.