Кыш Танька (конкурz)

Автор: Нохайнмаль Молодая рыжая собака - помесь таксы Штирлица с дворняжкой - очень похожая мордой на крысу, бегала взад и вперед по тротуару и беспокойно оглядывалась по сторонам. Она хуёво что по жизни и так помнила, а как попала на этот тротуар, так лучше и вообще не спрашивать. Единственное:
- Пойдем, сучара, - позвал ее утром с собой хозяин по имени Лука Александрыч. Лука Александрыч был столяром, строгал и мастерил на верстаке разную деревянную уебь, и продавал ее заказчикам. С того и жил, питаясь с собачкой из одной миски, спя с ней под одним одеялом и лениво поебывая в минуты скорби.

Заказчики, к которым сейчас они вместе шли, жили пиздец, как далеко. Собачка помнила, что по дороге она вела себя весьма неприлично; кусала прохожих, задирала соседских собак и обссыкала уличные фонари, задрав лапу, прикинувшись кобелем. Столяр, постоянно терял ее из виду, потому как по причине алкоголизма заходил бухнуть в каждый встречный кабак, да и вообще по жизни имел хуеватое зрение и слух.
Очередной раз, выйдя из трактира, Лука Александрыч с трудом находил собачку, опускался на корточки и, ласково теребя ее ухом, приговаривал:
- Чтоб ты издохла, падла.
Когда он говорил с ней, вдруг загремела музыка. Собачка оглянулась и увидела, что по улице прямо на нее приближался гей парад. Она не выносила музыки и пидарасов, а когда к великому ее удивлению увидела, что столяр, вместо того чтобы испугаться, завизжать и залаять, широко улыбнулся, вытянулся во фрунт и всей пятерней сделал под козырек, охуела вообще. Собачка завыла и, не помня себя, бросилась через дорогу на другой тротуар.

Теперь собачка, которую по жизни звали Кыш Танька, сидела на крыльце неизвестного дома и думала, где это я? Когда стало совсем темно, Кыш Танькой овладели отчаяние и ужас. Она прижалась к двери подъезда, стала горько плакать и пиздить себя по голове задней лапой. Дура, блядь. Собачка была голодна, за весь день пожевать удалось всего лишь два раза; колбасную кожицу, и конфетку, которая при вскрытии оказалась обыкновенным гандоном, оброненным кем-то из участников гей парада.
Если бы Кыш Танька была человеком, то, наверное, подумала бы: "Нет, так жить невозможно! Нужно застрелиться!"

Тяжелая дверь, пизданувшая собачку в бок, слегка вывела ее из глубокого депрессняка. На пороге стоял толстый господин, ласково смотрел Кыш Таньке в глаза и зазывал с собой.
- Пойдем, радость моя, - зазывал он с собой собачку, - пойдем, я тебя покормлю.
Блять, еще один зоофил на мою голову, подумала Кыш Танька. Ну что ж, делать нехуй, жрать-то охота, понятно, что потом выебут, но ведь и покормят. Чувствуется, что этот хоть не бухает, не так водкой пропах, как этот Лука Александрыч, пидор.

Не больше как через полчаса Кыш Танька уже сидела на полу в большой светлой комнате и, склонив голову набок, с умилением и с любопытством глядела на незнакомца, который сидел за столом и обедал. Он ел и бросал ей кусочки... Сначала он дал ей хлеба и зеленую корочку сыра, потом кусочек мяса, полпирожка, куриных костей, и она с голодухи все это съела так быстро, что не успела разобрать вкуса.
- Наелась, сучка? - спросил толстый господин, - а теперь иди, спи, - указал он собачке на коврик у входа.
Ну и славно, подумала Кыш Танька, и наелась до отвала, и, похоже, ебсти сегодня не будут. Она сомкнула глаза и погрузилась в сравнительный анализ. Кто же все-таки лучше, этот новый, ласковый в обиходе господин, в чем скудном жилище не пахнет ничем, но зато есть, что пожрать, или все-таки алкаш Лука Александрыч, чья квартира до фундамента провоняла вонючим столярным клеем, завалена всякой хуней о которую можно сломать ноги, где нечего жрать? А еще этот малолетний уебан Федюшка – сын столяра Луки. Вечно этот прыщавый задрот над ней издевался, привязывая к веревке кусок мяса, давал заглотнуть, а потом вытаскивал его на веревке и съедал сам. Да, издевались там конечно не по детски, и ногами пиздили, и обзывали матерно, но ведь они мне были близки, я по ним скучаю… Нихуя не разобрать, наверное я совсем тупая, подумала Кыш Танька и уснула.

Утром Кыш Танька проснулась от того, что ее кто-то сильно пиздил. На ее животе примостился огромных размеров рыжий кот и огрызал ей хвост, рядом стоял такой же здоровенный гусь, и больно пиздил голову тяжелым оранжевым клювом пытаясь выклевать глаза. Кыш Танька зашлась визгливым лаем и бросилась на врагов.

- Еб вашу мать, поспать не дают, - сказал вышедший из соседней комнаты толстый господин. Он протер глаза, потом мудя, потом почесался весь, - да еще и блох нанесли скоты хуевы.
- Ты рыжик, не залупайся особо, - обратился толстый господин, - у нас так принято гостей встречать. Да и вообще, нихуя ты не Рыжик, надо тебе кличку придумать. Дядька будешь. Вот. Толстый господин взял Кыш Таньку на руки, перевернул и посмотрел ей в жопу. Нет, хуй там угадал, Тетка будешь, - сказал новый хозяин и опустил собачку на пол.
- Так, Иван Иваныч, - обратился хозяин к гусю, - прописали сучку и хватит. Не ожидал от тебя, что ты такой изверг, чуть зрения ее не лишил. Да и ты, Федор Тимофеч, - обратился толстый господин к коту, - тоже хорош. Чуть хвост Тетке не отгрыз. Она и так слегка припижженая, а вы ее чуть зрения и хвоста не лишили. Как бы она мне бабло зарабатывала? По проволоке особо без глаз не походишь, да и балансировать хуевато, когда нет хвоста, вы что, совсем тупые, не понимаете? Ладно, давайте пожрем, и репетировать, нехуй зря время терять.

Незнакомец сыпанул зверям корма, а сам вышел из комнаты.
Немного погодя он вернулся и принес с собой какую-то странную вещь, похожую на ворота и на букву П. Наверно нам всем пиздец подумала Кыш Танька и поджала хвост.

На перекладине этого деревянного, грубо сколоченного П висел колокол и был привязан пистолет; от языка колокола и от курка пистолета тянулись веревочки. Незнакомец поставил П посреди комнаты, долго что-то развязал и завязывал, потом посмотрел на гуся и сказал:
- Иван Иваныч, пожалуйте!
Гусь подошел к нему и остановился в ожидательной позе.
- Ну-с, - сказал незнакомец, - начнем с самого начала. Прежде всего, поклонись и сделай реверанс! Живо! Иван Иваныч вытянул шею, закивал во все стороны и шаркнул лапкой.
- Так, молодец... Теперь умри!
Иван Иваныч два раза тихо крякнул, пизданул клювом в колокол, и ебнулся на пол задрав кверху лапы.
- Чего это с ним? – удивился толстый господин. Он подошел к Иван Иванычу и пощупал пульс. – Умер. Вот идиот. Ладно, хуй с ним, съедим его на ужин, - сказал незнакомец, подошел к окну и заорал, - Никодим, Никодим, ебана мать!
- Чего изволите барин, - послышалось снизу.
- Лови рубль, срочно купи мне нового гуся. Иван Иваныч помер, - крикнул толстый господин и кинул вниз монету.

Через несколько минут пришел дворник Никодим и принес нового гуся.
- У него сердце здоровое? – поинтересовался дрессировщик.
- На счет сердца, хуй его знает, но кишечник работает нормально, - ответил Никодим и размазал гусиное говно со своих рук по обоям возле трюмо, - ну я пойду?
- Пиздуй, голубчик, - ответил ему незнакомец. – Так, обратился он к гусю, неловко топтавшемуся у входа, - знакомься, это Дядька, вернее, блядь, Тетка, а это Федор Тимофеч. А ты будешь Иван Иваныч. Теперь подойди вон к той хуйне, и представь, что хозяин ювелирного магазина. Чего бы ты сделал, если бы к тебе ворвались грабители?

Иван Иваныч подошел к П-образному сооружению и дернул за веревочку. Раздался выстрел. Кыш Танька забилась под кровать и заскулила. Федор Тимофеич с невозмутимым видом сидел на стуле и елозил лапой по еблу. Казалось, что он привык к этому долбоебизму и выстрелы не вызывают в его душе никакого страха.
- Молодец, Иван Иваныч, сообразительный, - поскользнувшись на куче экскремента, похвалил гуся дрессировщик, - вот только срать не надо. Блять, у одного сердце слабое, у этого нервишки шалят, что-то в последнее время хилый гусь пошел.

День прошел незаметно. Слава Богу, никто больше не стрелял. Толстый господин пригласил из комнаты свинью по имени Хавронья Ивановна, которая служила основанием для пирамиды, Кыш Танька залезла на нее. Ей на спину залез кот, коту на спину взгромоздился Иван Иваныч. Получилось красиво. Потом все вместе отрепетировали еще какие-то фокусы, поели и завалились спать прямо на полу вместе со счастливым хозяином, к тому времени успевшим изрядно нажраться настойки сливовки.
Прошел месяц.
Кыш Танька уже привыкла к тому, что ее каждый вечер кормили вкусным
обедом и звали Теткой. Ее научили ходить на задних лапах по проволоке, показывать фокусы с картами, исполнять сложные упражнения на трапеции и вести конферанс.

В один прекрасный день хозяин посмотрел на собачку и сказал, - не ссы, Кыш Танька, завтра в цирк пойдем. Кыш Танька тогда даже не удивилась, откуда толстый знает ее настоящее имя.
Утром он запихал Кыш Таньку вместе с Федором Тимофеичем в чемодан, положил в сани и куда-то поехал. По приезде на место он ненадолго приоткрыл крышку и спросил:
- Ну что? Готовы? Скоро наш выход.
Чемодан куда-то понесли. Затем снаружи послышались крики, рукоплескания, грохнули барабаны.
- А вот и я, ебана публика, - заорал хозяин, и грохнул чемоданом о пол. Ко мне приехали родственники. Они вот в этом чемодане. А ну выходите провинциалы хуевы! Чемодан раскрылся, и из него вывалились нчего не соображающие; Федор Тимофеич и Кышь Танька.
- Слышь, сучка, - сказал Федор Тимофеч собачке, по-моему, пора отсюда когти рвать, пока нас тут самих не порвали. Кыш Танька, которой от крика публики и от музыки вообще снесло крышу, легла на пол, закрыла лапами глаза и тихо заскулила.
- А ну-ка, родственнички, покажите, что умеете, - громко крикнул какой-то ряженый трансвестит с красным носом. От него пахло хозяином, но выглядел он по-другому.
Шизофрения, подумала Кыш Танька, и в прострации пустилась плясать канкан, показывать фокусы с картами и лазить по канату. Публика захлопала еще сильней. В помутневшем сознании промелькнул образ Федора Тимофеича вцепившегося когтями в рыжую шевелюру ряженного трансвестита и пиздящего его мокрым от страха хвостом по размалеванному гашенной известкой еблу.
Очнулась собачка посреди арены. Трансвестит пинал ее в бок здоровенным лакированным штиблетом и приговаривал, - молодец Тетка, хорошо отработала.
- Итак, уважаемая публика, - громко сказал он, - а ну-ка, поаплодировали нам сильней.

- Тятька! - крикнул детский голос. - А ведь это Кыш Танька наша!
- Кыш Танька и есть! - подтвердил пьяненький, дребезжащий тенорок. Кыш Танька! Федюшка, это, накажи бог, Кыш Танька! Фюйть!

Кто-то на галерее свистнул, и два голоса, один - детский, другой мужской, громко позвали:
- Кыш Танька! Кыш Танька!
Кыш Танька прыгнула через барьер, потом через чье-то плечо, потом ебнулась об стену, опять ненадолго вырубилась, затем чьи то руки передали ее дальше… Через миг она уже лизала пьяную морду Луки Александрыча и руки Федюшки с грязными обгрызенными ногтями.
Спустя полчаса Каштанка шла по улице за людьми, от которых пахло клеем и лаком. Лука Александрыч покачивался и инстинктивно, наученный опытом, старался держаться подальше от канавы.
- В бездне греховней валяюся во утробе моей... - бормотал он. - А ты, Кыш Танька, - недоумение. Супротив человека ты все равно, что плотник супротив столяра. Поняла, пизда дурная?

Ясен хуй, поняла, думала Кыш Танька, она вспомнила комнатку с грязными обоями, толстого господина, гуся, Федора Тимофеича, вкусные обеды, ученье, цирк, но все это представлялось ей теперь, как длинный, перепутанный, тяжелый сон под сульфазином...