Было дело:: - Шаг вправо, шаг влево

Шаг вправо, шаг влево

   [ принято к публикации 12:51  28-03-2010 | я бля | Просмотров: 756]

Сегодня в одном из его ресторанов состоится презентация дурацкой французской книжки, что-то про терзания стареющего юноши, имя автора он забыл, а скорее всего – и не знал вовсе. Но мероприятие ответственное,  французы с их мишленовскими звездами – капризная публика, в общем – почему именно сегодня?! Олег глубоко вдохнул, задержал грязный теплый воздух в легких, будто бы надеясь такой гипервентиляцией привести себя в спокойное состояние духа, не получилось.

— Алло, — рявкнул в трубку, — Оля, твоя прямая обязанность – отвечать на звонки. Мгновенно. А я семь гудков насчитал.  Короче, у меня тут проблемы с автомобилем. К французам я доберусь. Потом сразу поеду в Перец. А назначенное совещание отменяю. Выгони всех из приемной. Мелихову связаться со мной,  срочно. По поводу баранины. Мясо из Аверона мне не нужно сейчас, оно «зимнее». Что там с витриной?

Послушал несколько минут. Прервал секретаря на полуслове:

— Я понял, Оля, что ты считаешь себя много выше таких вопросов, как оформление витрин. Сейчас же отыщи Филиппова. Не доступен? Мне это без разницы.  Беги, рыскай по городу!

Разъединился. Яростно стукнул трубкой себя по бедру, обратил внимание, что льняной костюм сильно измят, а верхняя пиджачная пуговица неприлично болтается на трех белесых нитках. Или даже на одной. Костюм только вчера забрала из  химчистки жена, на непорядок с пуговицами не обратила внимания. Олег в бешенстве схватился за пуговицу и оторвал ее. Получилось очень неаккуратно.  Пуговицу сначала злобно выбросил в густую пыль, потом нагнулся, нашарил ладонью, грязную сунул в карман, руку обтер о штанину.  Поедет к французам в перепачканных штанах и с оторванной пуговицей, пускай. Попытался вспомнить, чем таким важным жена занималась утром. Изучала руководство по эксплуатации приобретенного на прошлой неделе Leica M8 – отличный фотоаппарат, разве что немного тяжеловатый, более пятисот граммов. Но жена утверждала, что в самый раз. В журнале Harper’s Bazar про нее писали: чистый талант. Талант чистый, а штаны – грязные. Олег вытащил из кармана темно-красную пачку Dunhill. Собирался не курить до обеда. Как бы ни так.

Сегодня, край – завтра должны быть готовы витрины в «Тиаре». Несмотря ни на что, вспоминать о новом ресторане с бриллиантовым названием Тиара, было приятно. Он впервые отступил от обычая именовать свои заведения названиями специй: Кайенский перец, Мускатный орех, Шафран. Лично отыскал гениального дизайнера, абсолютного безумца, большого умницу, тот мастерски оформил витрины, создающие атмосферу дорогого ювелирного бутика.  Увернутые в серебристую фольгу  изящные руки, длинные шеи, маленькие женские головки в блеске бутафорского золота, поддельных камней и настоящих ламп.

Огляделся вокруг.  Этот район города он знал плохо. Практически не знал. Пойти посмотреть название улицы, номер дома, какие-то ориентиры.  Справа громоздились промышленного вида постройки, ангары или что-то такое, коричневое и неряшливое. Поискал глазами урну, не обнаружил, швырнул окурок просто так, под ноги. Перешел дорогу. Прошагал немного вглубь, разглядывая мохнатые от дорожной пыли листы кустов и чахлых американских кленов. На приземистой желтой хрущевке в шрамах прочитал название улицы, номер дома, усмехнулся. Смешное название. А число соответствует: тринадцать. Олег уважительно относился к цифрам. Особенно ценил простые числа. Например, тринадцать. Вытащил телефон, набрал номер:

— Кирилл, здорово. Бросай все, и подъезжай по адресу.  Возьми кого-нибудь. Доверенность не забудь. Нет, сам в порядке. Как мило, что ты спрашиваешь. Все.

Дверь ближайшего подъезда открылась. Оттуда вышла худая женщина в теплой одежде, совершенно не по погоде. Пестрая юбка диковатого фасона, будто бы собранная на поясе на резинку и пущенная свободно болтаться далее. Светлая рубашка в полоску, очень похожая на мужскую, а может быть, ею и являющаяся. Шерстяной пиджак, слишком плотный, из какой-то  пальтовой ткани с редким ворсом, колючий на вид. Длинные темные волосы заплетены свободно в простую косу. Она напоминала положительную героиню отечественного фильма о войне. В руке болталась совершенно невозможная матерчатая сумка, пока пустая. Ветер надувал сумку,  как скучливый алый парус. Женщина уставилась на Олега, оступилась и молча упала со ступеньки.

Олег подошел к женщине, протянул руку, надо же помочь подняться, усадить куда-то. Старомодная скамейка никакого цвета на чугунных толстеньких ножках стояла неподалеку.

Но женщина руки спрятала за спину, испуганно смотрела, ощутимо дрожала  — лицом, губами, коленями.

— Вставай, ты что? – хрипловато произнес он, откашлялся, — вставай, говорю! Потянул ее за пиджак, вперед и наверх, пиджак был действительно колюч, странно перекрутился вокруг ее тощего тела, он заметил тщательно зашитую дыру на полосатой мужской сорочке. Женщина побледнела, губы ее сделались темно-синими, как черника. Чернику вчера привезли из Эстонии, для десертов. Говорят, эти ягоды полезны для зрения, врут, должно быть.

Женщина отползала от него, по-птичьи подволакивая голую тонкую ногу, это было  ужасно, даже омерзительно, захлебываясь от отвращения, он закричал:

— Да ты рехнулась, что ли, дура!

Схватил ее за плечи, грубо перехватил где-то за середину туловища, нащупал шпалы ребер, рванул вверх. Поднял, она стояла теперь перед ним, оказавшись почти одного роста, она плакала и закрывала лицо чумазыми руками, плохо держалась на ногах, он притянул ее к себе, сам не понимая, что делает. Сторонник и даже фанат рационального поведения, блестящий стратег, он никогда не поступал неразумно.  Трудолюбивый, аналитический ум мгновенно просчитывал варианты, с готовностью предлагал оптимальный. 

От женщины сложно и непонятно пахло: медовой акварелью, школьным мелом, нагретым на солнце помидором.  В каком-то помороке он, придерживая ее за спину левой рукой, правую положил на её небольшую грудь, женщина не носила нижнего белья. Задыхаясь, рванул на себя светлую рубашку, пуговицы полетели в стороны осколками последних здравых мыслей. Кожа у женщины была белая, очень белая, сосок бледно-розовый, тоже почти белый.

Зверея от возбуждения, Олег впился губами в этот анемичный сосок, то ли стремясь вернуть ему краски, то ли желая убедиться, что он останется бесцветным после всего. Через какое-то время, два часа, сутки, полминуты Олег оторвался от ее груди. Как это удачно, вроде бы подумал он, что я совершенно не могу соображать сейчас.

Рыча и надсаживаясь, доволок женщину, все еще закрытую грязным локтем, до облупленной лавки, прислонил к деревянной спинке, на спинке были выписаны все ругательства русского языка без алфавитного порядка, вперемежку. Юбку он легко стянул, юбка и на самом деле оказалась на резинке сверху, простые белые трикотажные трусы сорвал, они отлетели примерно на метр, какие-то детские, очень наивные. Спереди было написано Monday, что нисколько не соответствовало действительности.

Потому что сегодня была пятница, важный день. Он вспомнил об этом через какое-то время, отстранив рукой от щеки что-то мягкое, непонятное – оказалось, это ее темная коса, отдельные пряди.

Что же я сделал-то, вроде бы подумал Олег, застегивая льняные штаны. Женщина смотрела на него, руку от лица убрала, глаза в густых ресницах были странно пушистые, очень темные, и хотелось сказать не карие, а черные. Черные глаза.

Зазвонил его мобильник, это Кирилл, он подъехал и сейчас будет здесь, Олег в полном смятении подобрал с земли трусы, сунул женщине, натянул на нее юбку. Так она и  стояла – с белой трикотажной тряпкой в руке, растрепанной косой, опустевшими черными глазами.

Внезапно подошла к нему близко, сухими губами клюнула его, ужалила в губы, он почувствовал, что сходит с ума, сойдет прямо сейчас, уже сошел. Обхватил руками ее затылок, неожиданно мягкий, как у младенца, вдавил ее рот в свой, ощутил на языке соленую кровь, не понял, чью.

— Олег Юрьевич! – услышал откуда-то извне, с трудом отсоединился.  Кровь была ее – она утирала прокушенную мокрую губу тыльной стороной бледной ладони.

Кирилл деликатно смотрел в сторону, стоял метрах в трех, у самого угла дома, под номером тринадцатым.  

— Я сейчас подойду, — тихо сказал он, наверное, обращаясь к женщине.

Резко повернулся, пошел. Кирилл ничего не сказал, для неподходящих комментариев он был слишком высокооплачиваемым сотрудником. Олег закурил, предварительно изломав две сигареты в прыгающих пальцах.

Посмотрел через дорогу, негустой поток транспорта, линию электропередач,  грязно-серую листву — лавки на чугунных толстеньких ножках видно не было, худой женщины с белой кожей, черными глазами и прокушенной сладкой губой – тоже.

Но она там была.

По крайней мере, когда в час ночи Олег счел свою миссию хозяина мероприятия выполненной, вышел из «Кайенского перца» и подъехал на такси к дому номер тринадцать по смешной улице, она все так же стояла, прислонившись спиной к скамейке.

Олег испугался, что она так провела много часов. Он забыл, когда его что-то пугало столь сильно. Он забыл, что от сильного испуга сердце бьется часто, колотится о ребра, почему-то ощущается еще и в горле.  Он забыл, что от сильного испуга мурашки бегут по спине, поднимаются от пальцев к подмышкам и сводит скулы так, что трудно произнести слово.

— Здравствуйте, — первой выговорила она, — я переживала, что  не узнаю, как вас зовут.

Голос ее оказался неожиданно низким, текучим.

— Олег, — трудно произнес он, — меня так зовут. А тебя?

Она ответила.

— Красивое имя, — сухими губами шершаво выговорил он, потянулся к ее рту за влагой, что ли. И снова все поглотил поморок, плотная тьма, где светлела только ее кожа, такая белая.

Поднялись в ее квартиру – чуть позже, Олег с необыкновенной, мощной радостью ступал по пологой «хрущевской» лестнице, в таком подъезде он жил много лет назад.  Двухкомнатная квартира родителей формой и размером была неотличима от расколотого грецкого ореха. Серафима прислонилась к входной двери, грубо крашеной в ярко-рыжий цвет, номер квартиры – двадцать девять, простое число.  Повернула плоский желтоватый ключ на стальном кольце без брелков, вошла первой.  Свет не включила. Ее лицо луной светилось в полумраке крошечной прихожей, Олег потянулся и потрогал гладкую горячую щеку.

Он произнес ее имя, пробуя будто бы на вкус. Понравилось. Показалось чуть солоноватым и в меру острым, как сыр Бри.

Она чуть дернула плечом, он сильно сжал обеими руками ее маленькие уши, она со стоном опустилась на колени, и он снова пропал.

Позже она проводила его вниз, до ступеней – тех самых, с которых упала сегодня утром, сто лет назад, начинало светать, было довольно свежо,  он глубоко вдохнул. Застегнул пиджак. Пуговицу пришила Серафима, аккуратно, через гребенку. Она заплакала, без всхлипов.

— Ну что ты, — разламываясь от забытой нежности, сказал он, — что ты…

Ночная бабочка с лохматыми серыми крыльями вылетела из подъезда и принялась подниматься все выше, и выше, рисуя правильные концентрические окружности увеличивающегося диаметра.  Подъехавшее такси дважды коротко мигнуло фарами, надо было идти. Жена звонила дважды, волновалась. Он всегда ночевал дома.

Темная судьба ожидала его впереди, неизвестная дорога начиналась с первого шага. Он сделал этот шаг.