Птсп/згу

Автор: Must or bite (r) 1: :)

По старой традиции, 30-го декабря я затариваюсь разнообразными веществами в изрядных количествах — «праздновать, так на полную катушку, а алкоголь пусть лакает скот». Благо, с тех времён, когда я шлялся по ночным клубам, остался один хороший знакомый, готовый за символическую, по его мнению, плату поработать проводником в мир огненных сфер и пузырящихся поверхностей.
В тот вечер, сидя на заблёваной одной безудержной в плане орально-анальных утех особой кухне и попыхивая косяком, я размышлял о тщете Бытия, свободе воли и судьбах России. Открыв глаза после очередной тяги, чуть не поперхнулся: Ипполит балансировал на краю косяка, укоризненно глядя мне прямо в глаза. С неподобающей таракану грацией, он спланировал на стол, раскрыв задние крылья, и изрёк:

- Что же Вы, сударь, травкой балуетесь, да всякой тщетой себе голову забиваете, когда нам давно пора выдвигаться к Вашему приятелю. Нехорошо опаздывать — он человек хоть и сторчавшийся, однако по-прежнему любящий пунктуальность. Кстати, могли бы и меня попросить вам «паровозики» попускать — я завсегда, между прочим. Думаю, в Вашем состоянии далеко не уйдёшь, поэтому доставайте-ка заначку скоростную.
- Какую заначку?.. — сейчас мне совершенно плевать, куда мы опаздываем, о каком приятеле он говорит, да и вообще — с некоторых пор я смутно прослеживал причинно-следственную связь между моими опытами с каннабиотиками и психоделиками и появлениями говорящего насекомого.
Однако насекомое не унималось:
- Ту самую, любезнейший, ту самую. Которая после прошломесячного марафона осталась. У Вас чуть крыша не поехала в тот раз — полторы недели хуярить изволили. Ни на шаг от Вас не отходил — всё боялся, как бы не приключилось чего.
- Ангел-хранитель ебаный…
- А то! Там ещё около полуграмма осталось. Под холодильник засунули. Всё бурчали что-то о «диком палеве» и «ментах, которые всегда следят». Впрочем, хватит лирики. Действуйте же!

Я заглянул под холодильник, опираясь на липкий, давно не мытый пол, нащупал небольшой пакетик и удовлетворённо крякнул. Не так, как делают профессиональные алкаши, а взаправду, по-утиному, как учил старый духовный наставник из буддистского монастыря Энгакудзи.

Увы, годы злоупотребления сыграли злую шутку с памятью, однако кое-какие обрывочные знания, вроде Сутры идеальной Просвещённости остались в отдаленных её уголках. Старец утверждал, что каждый миг радостного содрогания в жизни необходимо как-то вербализовывать. Объяснялось это очень просто: обычными людьми жизнь воспринимается как страдание лишь потому, что они привыкают к удовольствиям, которые имеют счастье получать. А вот если сфокусировать внимание на дарах и как-то сигнализировать об этой фокусировке Сущему, Оно обязательно отзовётся новой порцией благ. Кодовое слово может быть выбрано произвольно — главное то, что внутри. Ну я и выбрал «кря-кря». В принципе, наставник не наебал — наркотические блага появлялись у меня относительно регулярно, а я исправно «благодарил» сам не знаю что.

Ипполит был прав — в пакетике оказалось даже больше «половины». Кое-как скрутив тысячерублёвку, я быстро запылесосил эту гадость, тут же уебавшую по мозгам так, что, как мне показалось, физиономия непроизвольно скрутилась в некое подобие Спирали Вечности, а мозг сжался до размеров грецкого ореха.

- Ну как?! — глаза Ипполита увеличились раза в три, а сам он — в пять, не меньше.
- Вот чему всегда поражаюсь, нюхаю я, а «болты» растут у тебя! — Меня заметно взбодрило, да и вообще, хорошая, годная трава с фенцом сочетается весьма «вкусно».
- Ничего, зато «менты», которые Вас так беспокоят, меньше приставать будут, — подмигнул Ипполит и посоветовал скорее собираться: — на улице морозец, ну да Вам сие сейчас будет фиолетово-в-крапинку.

2: :l

Нам открыл Боров — иссушенный латентный, как он любил себя называть, героинист неопределённого возраста с глубоко просевшими внутрь черепа вечно маслянистыми глазами. Не знаю, за что его так прозвали, однако в тот незабываемый момент, когда я попытался это уточнить, обычно апатичный и плавный в движениях Боров в доли секунды приставил кулак к моему носу и, схватив другой рукой за шею, прошипел: — Не задавай глупых вопросов! Его взгляд на сей раз выражал недвусмысленную угрозу, и, несмотря на достойное мистера Бина телосложение, связываться с ним не хотелось.
- О кей, хуле, — только и смог прохрипеть я. Одной Вселенской Праматеринской Пизде ведомо, что у этого психопата на уме. Впрочем, об этом мне суждено было узнать в вечер последней закупки.

Вошедшего за мной Ипполита он будто не заметил, хотя за время нашей бодрой пробежки тот вырос практически до моего пояса и передвигался исключительно на двух задних конечностях. Это показалось мне странным, однако не фатальным.
- Humanum errare est, — настолько тихо, насколько могло сказать бегущее in human style насекомое, изрёк тогда он. Я не обратил внимания на очередной крылатый латинизм, коих в его словесном арсенале было слишком дохуя, чтобы каждый раз интересоваться переводом.

С Боровом что-то было не так. В глазах его читалась какая-то мрачная сосредоточенность вперемешку с решимостью, а движения были быстрыми и чёткими, «как тогда». Только вот «тогда» длилось буквально несколько мгновений, а сейчас он и не думал трансформироваться в привычного, столь милого сердцу заторможенного Борова.

- Бор, давай сначала дела, потом ширнёшься, а?

Вместо ответа он пригласительным жестом попросил войти в гостиную. Увиденное впечатлило: прямо на паркете, зачем-то покрытом клеёнкой, валялась без сознания его старшая сестра. В принципе, в этой квартире подобное телоположение можно было лицезреть регулярно, только вот Елизавета была на восьмом месяце беременности и категорически не употребляла. Кроме того, она была зашоренной православной мышью, не собирающейся в ближайшую тысячу лет менять своих убеждений, что отсекало наиочевиднейшее предположение «передоза». В конце-концов, загадкой было то, как она вообще здесь оказалась — жила на другом конце города и давно прекратила всяческое общение с братцем.
Вместо бесполезных, судя по угрюмому молчанию Борова, расспросов, я перевёл взгляд на кровать, где картина была попикантнее. Там валялась скрученная по всем правилам бдсм-искусства проститутка Жанна, которую Боров любил пользовать по средам. Не знаю, почему именно по средам, ибо с некоторых пор наше с ним общение свелось к циклическим актам-купли продажи и моим лаконичным комментариям относительно качества товара.

Взор Жанны, мгновение назад преисполненный животного, первобытного ужаса, окрасился в блеклые тона смутной надежды, когда она увидела нас с Ипполитом.
- Посвяти их в детали, тварь. Ты у нас сегодня конферансье будешь. До определённого момента, — Боров, впервые нарушивший обет молчания, схватил её за волосы и прошипел: — только без глупостей, иначе вне очереди пойдёшь. Поняла?
Она утвердительно кивнула головой, и наш возбуждённый дилер отстегнул кляп.

- Ребята, умоляю, успокойте его! Приведите, блять, в чувство! — дрожащий голос Жанны сорвался на истерический визг: — он обдолбался какой-то неведомой хуйнёй! Сначала забился под стол и сидел около получаса, не издавая ни звука, а потом утробным голосом начал вещать про какого-то демона, который будто в него вселился!

Ипполит вежливо осведомился у Борова, что же тот принял.

- Сахар, пропитанный нектаром Кали, — проурчал Боров. Голос и впрямь изменился до неузнаваемости: такими говорили одержимые в голливудских мистических фильмах ужасов. Представив как Боров макает рафинад в собственные экскременты, я чуть не блеванул:
- Ты чё, окончательно пизданулся? Жахайся гердяном, если впереться охота, а жидким говном сахар пропитывать — ни разу не тру.
- Нет-нет, здесь что-то другое, сударь, — вмешался Ипполит — дело в том, что Кали — тёмная, яростная эманация супруги индуистского бога Шивы — Парвати.
Познания чёртового эрудита в мифологии впечатлили, одако шлюха не дала спокойно припомнить, где он мог их почерпнуть:
- Точно! Он тут целую лекцию прочитать успел из-под стола, сукин сын ебанутый! А когда вылез, накинулся на меня, отпиздил и связал! Потом позвонил своей сеструхе и напиздел с три короба; будто ему хуёво, он помирает и хочет с ней проститься. Наивная дура поверила и приехала. Он и её…
- То-то ещё будет, сладенькая. То-то ещё будет… — с этими словами Боров отправился в спальню, предложив нам расслабиться и присесть в кресла. Вернулся он с двумя кусочками рафинада. — То самое, — пронеслось в голове. Экспериментировать с новыми веществами сейчас не было никакого желания, однако Ипполит, будто прочтя мои мысли, посоветовал: — Open your mind.

Боров молча протянул нам с тараканом по кусочку окрашенного неизвестной субстанцией в розовый цвет кусочка сахара:
- Как кислота типа. Только в сто раз круче.
Я пожал плечами и сунул сладенькое в рот.
- Минут пять-десять, и начнётся, — проинформировал Боров — слушай, а эксклюзивный у тебя питомец-то, — он подмигнул Ипполиту, который вежливо кивнул в ответ, — крупноват, да и продвинут: вон, сахаром тоже не постеснялся закинуться. Не наводило на размышления?
- В Москве живём, не забывай. В канализацию спустись — если не Годзилла, то восмижопый пятихуй точно повстречается, — я попытался отшутиться, однако лёгкая озабоченность промелькнула где-то на задворках сознания — действительно, за всё время знакомства таракан никогда не рос. Сейчас же он достиг человеческих размеров и представлял собой весьма отталкивающее, однако от того не менее интересное зрелище.
- Мессир, а давайте расслабимся и отправимся, наконец, в далёкие миры, — предложило сторчавшееся насекомое-переросток.
- А я пока подготовлюсь к Вашему возвращению, — отозвался Боров. Обращался он явно не ко мне, однако, в который уже раз плюнув на непонятную и, как казалось, незначительную деталь происходящего, я откинулся в кресле.

3: :(

Прошло всего несколько минут, а стены стали вздуваться, обретая объём, будто исполинские лёгкие; убогие грязно-жёлтые ромбики, составлявшие рисунок обоев, задергались и стали смещаться с насиженных десятилетиями мест, по ходу движения изменяя привычному цвету — они будто обрели собственную волю, слепую, как говаривал старина Шопенгауэр, однако такую неумолимую — подрагивая, они стали красноватыми, затем резко, вопреки законам оптики, посинели, а после хаотичное чередование всех цветов и оттенков уже не приковывало к себе внимания — оно воспринималось как должное, как шершавая твёрдость асфальта или мокрая влажность воды.
Что касается пола, он стал резко подниматься – почти на уровень дивана, на котором возлежала постепенно вытягивающаяся, словно кольчатый червь, Жанна. Глаза её, наоборот, стали сужаться, пока совсем не исчезли, кожа приобрела буро-коричневый оттенок, а ноги слились воедино. Никого из других участников вечера я не видел — они были будто стёрты ластиком неведомого художника из поля восприятия.

Начался гул, вибрация, распространяющаяся от советской мебели, сохранившейся, как казалось, ещё от деда с бабкой Борова. Эта вибрация оватила всё в комнате. Её ритм полностью захватил меня, пульс бился в такт, пока эго не начало стремительно таять подобно айсбергу, попавшему в тропические моря. Последним объектом, который запечатлелся на сетчатке, была влетевшая в комнату сфера молочного цвета, излучавшая яркое сияние. Затем из неё вырвался ослепительный сноп света, сопровождавшийся оглушительным хлопком, и то, что ещё можно было назвать моим естеством, оказалось в кромешной Тьме, первозданной Бездне.
Это не было абсолютной пустотой — не верьте категории народонаселения, именуемой «психонавтами»; Ничто определённо обладало предикатами, только вот в человеческом языке пока нет эквивалентных им вербальных конструктов.

Контуры сознания постепенно вновь приобретали отчётливость, но это не было восстановлением старого «я», отнюдь. Мозаика из компонентов абсолютно новой сущности будто собиралась перед внутренним взором; казалось, будто ребёнок наблюдает за процессом собственного внутриутробного развития.
«Атмосферу» заполнили какие-то переплетающиеся нити, стебли, бутоны, распускавшиеся прямо в пустоте. Вдруг по поверхности восприятия пробежала рябь, всё передёрнулось, и один из бутонов морфировал в фигуру Ипполита, зависшую прямо в Ничто. Теперь усы его были чудовищных размеров и напоминали заострённые на концах обоюдоострые лезвия, на месте хитинового покрова возник стальной панцирь, густо усеянный шипами, из туловища во все стороны змеились покрытые бесцветной слизью щупальца, а вместо жвал торчали металлические пилы, зубья которых хищно поблёскивали во мраке.

- Поблёскивают, говоришь? — саркастически уточнил Ипполит. — Для этого нужен хоть какой-нибудь источник света, не находишь?

Он перешёл на «ты», а с голосом его произошла та же метаморфоза, что и с голосом Борова в своё время — теперь, вместо привычного густого баритона, я слышал хриплый рёв какого-то древнего чудовища.

- Да, настолько древнего, что ты себе и представить не можешь. О Ктулху слыхал когда-нибудь? Да нихрена ты не слыхал. Ещё и хочешь, чтобы тебе выкали всю жизнь.
- Определённо, ты читаешь мои мысли…
- Всё куда проще. Изначально, я был порождением твоего собственного наркоманского разума, который и разумом-то назвать было нельзя — от него остались невразумительные разбросанные в пустоте ошмётки. А сейчас мы поменялись ролями. «Ты» и есть череда мыслей в первозданной наготе своей. «Ты» существуешь постольку, поскольку я допускаю это. Твоё драгоценное «я» представляет собой нечто вроде солнечного луча, мелькающего в заборной щели, когда проносишься мимо неё на бешеной скорости. Метафора понятна?
- Вполне. Только вот ты же говорил, что древний, и всё такое. Однако же это мой разум породил тебя. Причём не так уж давно.
- Сущность моя предвечна, она неподвластна категориальной номенклатуризации, она, выражаясь хоть сколько-нибудь понятным тебе языком, вне пространства и времени. Однако, на одном из этапов нисхождения в ваш, человеческий мир, я должен, как и всё в нем, родиться, пусть даже в качестве индивидуальной галлюцинации, однако формально соблюдая ненавистные пространственно-временные законы.

Меня нисколько не удивило увиденное и услышанное. Оно, как и «визуалы» в своё время, воспринималось естественно и пробуждало лишь чистый, не замутнённый сомнениями, интерес:
- Какие цели ты преследуешь?
- Ваши религиозные деятели называли то, что я несу, «адом на земле» «армагеддоном», «концом света», «тотальным пиздецом всему и вся». В принципе, для тебя это уже не имеет принципиального значения. Ты умер от передозировки «нектара Кали».
- Странное название.
- Да плевать. Слова — протезы для духовных калек, как говаривал один неглупый ассенизатор. Лишь бы интриговало идиотов вроде тебя, подталкивая их к экспериментам. Однажды возникнув в вашем мире в виде галлюцинации, я должен вернуться в свой для окончательного перерождения. Не спрашивай, почему всё так сложно — не я это придумал… Твой барыга стал одним из моих пророков — героинчик тоже расширяет сознание, знаешь ли, — он и дорасширялся. Сакраментальная погоня за красным драконом для него завершилась успешно — догнал. И частично поспособствовал моему приходу. А твой «приход», который был просто феерическим, открыл дверь сюда.
- Как-то всё нереально.
- А скоро всё действительно станет нереальным. Потому что привычная тебе реальность будет стёрта раз и навсегда. Только для этого нужно убить всех людей.
- Убить всех людей? Знакомый лозунг. Банальный.
- А ты как хотел. Навязчивая идея конца света, порождённая коллективным сознанием человечества, в конце-концов достигла такой интенсивности бурления в умах, что я пробудился от издаваемого этим бурлением онтологического резонанса, и теперь удовлетворю чаяниям эсхатологически настроенных крикунов.
Короче, Про философское «мысль материальна» слыхал? Вот это суждение вполне соответствовало истине. Последней для вашего, в частности, вида.

Ипполит, точнее, Ктулху внезапно сменил тон:
- Слушай, а ты не хочешь ещё разок вернуться в тот мир? Для того, чтобы навести там хаотический порядок.
- Это как?
- Это очень по-человечески — «убивать себе подобных плечом к плечу с Антихристом»! — Ктулху усмехнулся (точнее, пророкотал) собственной шутке. — До последнего выжившего, которым будешь ты. Выбор всё равно небольшой — это твоё сознание так, вспышка нигде и никогда, которая скоро угаснет. А я на некоторое время могу вернуть тебя туда, откуда ты так оригинально ушёл. Соглашайся, будет весело до ужаса.

Я согласился.

4: :E

- Отделяя эти нежные сухожилия от тоненьких костей во время своих тайных тренировок на размороженном суррикате, я мечтал о сочном подростковом мясе! Ну, не о сестрином, так хотя бы о парной живоплоти кого-либо из её прелестных друзей-подружек! — захлёбываясь слюной и бешено вращая окончательно обезумевшими глазами, рычал Боров. С уголков отчего-то посиневших губ стекала тёмно-фиолетового цвета вспузыривающаяся слюна. Трясущиеся руки, на которых картографическими выступами вспенились жилы, расторгали негласный Контракт Плоти, раздирая Её на составляющие. Жанна кричала, плача, стеная… иногда её истерические подвывания перерастали в дикий вопль. Я слышал глухое чавканье сапожничьего шила в её истекающей кровью плоти. Мне хотелось блевануть. Борову — «уебать чем-нибудь посильней, и поглубже!». В относительно конечном итоге, я наконец-то осознал пребывание своей двуногой персонификации в кресле, а мой недоширявшийся благодетель отправился на кухню.
Когда он вернулся, в одной из рук поблёскивало лезвие остро заточенного кухонного ножа, на котором косвенно выпячивала несуществующую мета-грудь надпись «stainless steel».

… Свирепое безумие затопило глаза изначально непроизвольно отдернувшего левую руку Борова кровавой пеленой. Я видел это. Изначально оно действительно пребывало в его взоре. Исключительно. А затем… Затем, Ктулху овладел телом моего наилюбимейшего барыги. Правая рука взлетела к потолку, с занесённым над головой его беременной сестры ножом, после чего, с подобающим гонг-конгским недобоевикам свистом опустилась прямиком в её раздувшийся пупок, от чего колоссальных размеров брюхо начало трескаться от места вспарывания по направлению ко влагалищу с преомерзительнейшим звуком.

..- насыщение зрительными образами разрозненных частей живых организмов любой формы — промелькнуло в моей голове. Охуеть.., доктор Менгеле, это Вы?!..

… Несколько раз проткнув вспученное пузо беременной сестры, чьё анальное отверстие хрипело, будто туберкулёзник в терминальной стадии, хлопающей глазами, как выпотрошенная рыба на песчаном берегу..;… забрызгавшись её кровью, которая уже просачивалась сквозь дырявую клеёнку на беспрестанно скрипящий выцветший паркет, выложенный «в косую»,… Боров стал пытался вдавливать видимый невооружённым взглядом плод своим dr. Martens''''ом в позвоночный столб потенциальной роженицы. Изнутри доносился глухой хруст, а из уст так и не состоявшейся мамаши — лишь сиплый хрип поочерёдно насилуемой десятком малолетних азиатов лягушки.

Отчаявшись прошинковать зародыш сквозь материнскую рёберную решётку, Боров решил «убить двух блядей за раз»

Он вновь побежал на кухню, на сей раз вернувшись с миксером «Bosch» и торжествующе гогоча. — казалось, зрачки куда-то в ужасе уползли, уступив место тотальной белесости всей глазной полости. Его трясло пуще прежнего. Цвет кожи иссушенных рук (на нём была майка-«алкоголичка» и изодранные белесые джинсы) из привычного, мертвенно-бледного, переходил в загробно-никакой. < понимаю, что слово «никакой» не может вызвать никаких ассоциаций у адекватного читателя, однако на последних я и не рассчитываю.>

Из продолговатой раны в животе его сестры вытекали скупые ручейки крови, увидев которые, он взревел: — Ave SatanaZZZZzz!.. После чего приоткрыл одной рукой правый край вспоротого, уже слегка потемневшего, кожного покрова и сунул туда зазубренное лезвие миксера. Черновато-розовая жидкость брызнула на загаженные стены, на скользкий, как в моём нарко-загашнике, пол...

В этот момент Ктулху прервал моё повествование, предупредив:

- Мне кажется, хреновый из тебя рассказчик. Надеюсь, лишь кажется. Поинтересуйся у слушателе-читателей их мнением. Бывает полезно, уверяю. Одобрят — продолжай сказание. Нет — твоя история на этом месте заканчивается. Всё это светоблядопредставление — лишь ради них. Sapienti sat, ёба.

2 B continued (?)