Этюд

Автор: Нови Грозовые тигры ушли за перевал, небо очистилось от грозных фиолетовых и оранжевых разводов, а рык разбился о прибрежные скалы и попадал кусками куда-то далеко в море. Теперь можно успокоиться, вдохнуть посвежевший воздух, сесть у мокрого окна и нарисовать себе новый мир.

- А какой он будет?

- Он будет зеленый.

Зеленые: зелень Веронеза, окись хрома, перманент темный, перманент светлый, цинковая зелень, кобальтовая, ультрамариновая, умбра, изумрудная.

У моей ленивой неповоротливой дочки новое беспокойство – кажется она себе нечистой.

- Мама, — говорит она, — мама, я хочу достать свои глаза из глазниц и отмыть от всего, что видела. Хочу очистить руки от всего, что делала, ноги отмыть от грязи всех тех дорожек, по которым ходила.

Она запирается в ванной и часами трет свою кожу жесткой мочалкой – трет до красноты, до зуда. Затем в ход идут стиральный порошок, металлическая губка для кастрюль, пемза, собственные ее крепкие ногти.

Дочка выходит из ванной распаренная, от тела исходит жар, будто та в лихорадке.
Кожа ее алая и такая израненная, такая истонченная, что, кажется, вот-вот прыснет подкожный томатный сок. Забрызгает белоснежный махровый халат и тюрбаном обмотанное вкруг головы полотенце.

Красные: жженая охра, поццуола, окись железа, английская красная, сиена жженая, киноварь, молибденовая, миния оловянная, хромовая красная, литоль, бриллиантовая, кадмий, перманент, крапплак, кармин.

Из-за беспокойной угрюмой дочки собственная моя жизнь рушится и приходит в полную негодность.

- Нет, нет, не могу, невозможно, — говорю я в телефон, — вы же знаете мою ситуацию.

У девочки капризы, у девочки причуды, у девочки воображение. Ночами лежу без сна, прислушиваюсь к шорохам, к вздохам, к бормотанию, что доносятся из детской. По окровавленному каналу так никогда не перерезанной пуповины доносятся до меня ее мысли, ее кошмары, темные ее фантазии. Во сны мои входит болезненность ее желаний. Девочке хочется стать змейкой, чтобы сбросить старую кожу – так, мнится ей, станет она новой и чистой. Станет белой-белой. Представляется она себе некогда чистой стеной недавно построенного домика. Стеной, которую позже дворовые мальчишки исписали похабными словами, изрисовали гадкими рисуночками. Во сне поводит дочка руками, ведет по стене невидимой, обмакнутой в известку малярной кистью – и на месте гадкого, низкого, непотребного распускается снежное сияние северной чистоты.

Белые: белила оловянные, цинковые, титановые, литопонные, каолиновые, мел, мраморный порошок, гипс, тяжелый шпат, тальк.

А у меня ведь когда-то была другая жизнь. Были поклонники – такие милые и предупредительные. Смотрели восторженно, гладили мои руки, приносили гостинцы, присылали цветы и всё шептали на ушко: «Ты необыкновенная!». Хотели остаться в моем доме, хотели откусить себе кусочек «необыкновенности» — узнать, какова она на вкус. Набить полный рот новых впечатлений, сомкнуть крепко губы и так и сидеть, не разжевывая и не глотая, полниться сладостью обещания.

Всякий, всякий хотел остаться в моем доме – казалось им, что не женщина я, а лунка в толстом льду повседневности. Лунка, в которой вода голубее и глубже, рыбки в которой сплошь золотые. И все желания исполняются. Думалось им, что не женщина я – женщина, которой хочется простого, теплого, здорового, а ключ в некую полную другими впечатлениями жизнь.

Ключ же всё время висел на моей шее – висел на крепко завязанном грубом шнурке. Шнурок натирал кожу, оставлял красные следы, ни на секунду не давая забыть о чулане. О темном, пыльном чулане, где запирала я свою дочку – запирала среди пауков и паутины. Запирала до поры, потому что знала, что не выдержит материнское сердце – знала, что отопру тяжелую дверь, и девочка моя, дрожащая моя девочка бросится в мои объятия. И тогда хорошие, милые, предупредительные ухажеры увидят этот растянутый в плаче слюнявый рот, увидят глаза с расширенными зрачками безумия, услышат волчий вой, что ни на секунду не смолкает в моих ушах.

Они уйдут, мои хорошие и милые – сбегут, теряя на ходу гостинцы, влюбленные взгляды, хорошие манеры и осанку. А те, что останутся – бывали и такие, что хотели остаться – эти хуже всех. Они не люди вовсе, а прозекторы, и привлекает их лишь гнилостный запах патологии – нарывы, опухоли, боль, фурункулы, свищи, гной.

Желтые: неаполитанская, оловянно-цинковая, никелево-титановая, урановая, хромовая, кассельская, баритовая, стронциановая, кадмиевая, Ганза, индийская, кобальтовая, гуммигут, охра, желтая окись железа, сиена натуральная.

Теперь мой телефон молчит, а если в кои-то веки и зазвучит в тихом доме требовательный звонок, я просто не беру трубку. Слишком много дел, слишком много забот – прислушиваться к дочкиному прерывистому дыханию, класть холодную ладонь на разгоряченный лоб, следить, чтоб мысли ее не уходили слишком далеко, гладить по всклоченным волосам, утешать и обманывать.

Теперь, когда чужие не ходят, стала моя дочь тише и спокойнее. Вечерами мы сидим подолгу, не включая света. Дочка кладет свою голову на мои колени, я глажу ее по волосам и рассказываю сказки.

Так проходили наши вечера и, казалось, что можно всю жизнь прожить в полутьме и прохладе нашего одиночества, но в один из таких вечеров пальцы мои нащупали на затылке дочки под густыми волосами маленький твердый предмет. Похолодевшей ладонью провела я вдоль худой спины, нащупывая звенья металлической застежки-молнии, застежки-змейки. Змейка шла вдоль позвоночника девочки до самого копчика. В неверии вновь и вновь проводила я пальцами по маленьким звеньям, будто лаская напряженную спину. Потом зажмурилась и рванула резко застежку вниз. Дочка моя закричала, и крик ее ударился о мои сомкнутые веки, распорол темный шов ресниц. И увидела я, как маленькое тело разломилось по линии позвоночника, как темнота, будто потоки грязной талой воды, полилась из прорехи, как всё вокруг стало черным-черным.

Черные: слоновая кость жженая, винный черный, ламповая копоть, сажа газовая, черная окись железа, марганцевая, графит.

— А что теперь?

- А теперь берем на кончик кисти немного берлинской лазури, немного белил и рисуем поверх всей этой черноты облака.

- Облака?

- Да, облака белогривые лошадки что вы мчитесь без оглядки не смотрите вы пожалуйста свысока а по небу прокатите нас. Облака.