Ниспровержение логоса ( окончание)

Автор: дервиш махмуд



Мгла отступила прочь, пятясь, как разжалованный дворецкий, и сцену залил яркий свет.

Саня обнаружил себя смотрящим на цветные расползающиеся пятна: некоторое время его мозг работал на холостом автоматическом ходу, порождая болезненный хаос. Студент мог лишь дышать и моргать, как некое простейшее одноклеточное существо. Ясность восприятия возвращалась пунктирно и фрагментарно: сначала он догадался, что цветные фигурки перед ним суть окно из мозаичного стекла, витраж, как в католическом соборе. Потом он долго смотрел на стену, на которой это окно располагалось: стена была сюрреалистически наклонная, и этот факт явно что-то обозначал. Саня, делая над своим когнитивным аппаратом невероятные усилия в попытках заставить его заработать – вроде тех, какие приходиться совершать человеку, который заводит полумёртвый побывавший с серьёзной аварии мотоцикл – всё же врубил устройство и, проследовав через серию ошибочных вариантов, пришёл к умозаключению, что в настоящий момент пребывает, скорее всего, в мансарде (отсюда и косина стены) – на всё той же, стало быть, злосчастной даче полковника Шуева.

Бедняга вспомнил, что несколько субъективных часов назад мечталось ему именно здесь, в этом чердачном помещении, оказаться – правда, в другой, совершенно другой ипостаси – не пленника, но любовника. Мансарда, однако, была гораздо просторней и светлее, чем он себе её по романтической наивности представлял. Никакой интимности и полутьмы не наблюдалось, а ощущалась во всей атмосфере какая-то медицинская или даже космическая стерильность: пришла смутная мысль о близких контактах то ли третьего, то ли, не дай бог, четвёртого рода. Впрочем, полноценно оценить обстановку не представлялось возможным: он хотел пошевелиться, но не смог, ибо, как выяснилось, был неподвижно зафиксирован в вертикальном подвешенном положении; он висел в воздухе, как муха, угодившая в паутину. Он не видел даже пола внизу, и почему-то казалось ему, что таковой и вовсе отсутствует, а вместо него под ногами – угрюмая сверхчеловеческая бездна. Голова тошнотворно закружилась, и снова замелькала, заискрилась перед глазами радужная чепуха.

Опять последовало, как в дурном кино, мгновенное затемнение, а после мелькнули на окраине поля зрения некие размытые силуэты. Щелчок в ушах, и затем — нечеловеческие визжащие голоса.

Студент напрягся, навел фокус, и ясно увидел приблизившиеся к нему человеческие лица, и эти лица были весьма недобрыми, и смотрели на него жуткими золотящимися глазами. Он узнал этих людей, и тут-то наконец вспомнил отчётливо и себя самое и всё, что с ним случилось: и вечер, и стихи, и удушение. Ему захотелось выйти вон, срочно покинуть это место или даже оболочку свою, но, обездвиженный, связанный, перебинтованный, как мумия, а может, и парализованный, он не мог сделать абсолютно ничего. Он хотел было закричать животным ором, да глас его тоже намертво, тряпошно был запечатан.

Человеческие существа – это были полковник Шуев, профессор Абакумов, дядька Янис, лабух Воротников и, конечно, хирург Раков – такие колоритные интеллигентные лица – внимательно глядели на Ложкина, как энтомологи на богомола. Потом заговорили меж собой – почему-то смешными ускоренными голосами лилипутов или маленьких анимационных зверьков. В другой раз Саня бы рассмеялся, но не в этот. Голоса показались ему зело зловещими, просто ужасными. Саня слёзно зажмурил глаза.

-Кажется, он очнулся!- пролепетал карликовым голосом Шуев, улыбаясь во весь рот.

-В самом деле? Это прекрасно, прекрасно!- закивал, тряся аккуратной бородкой, Раков.- Пропитка, наверное, уже оказала нужное действие!
-Надо это дело перевернуть!- сказал Абакумов, бросился – двигаясь, как и говоря, тоже на повышенной скорости, очень мельтеша – к какому-то деревянно-металлическому механизму и дёрнул торчащий рычаг вниз. Тело Ложкина стало проворачиваться вокруг своей оси, как макет планеты Солнце вокруг макета планеты Земля в каком-нибудь трёхзвёздочном провинциальном планетарии.

Зато теперь – за время краткого периода обращения – он мог осмотреться. Да, он пребывал в мансарде. Эта была диковинная, декорированная в футуристическом стиле комната, действительно, довольно просторная и похожая на сочинённый художником недорогого sci-fi фильма статистический отсек межзвёздного корабля. В помещеньи присутствовали, кроме тех пятерых сектантов, и все женщины братства; Юлия, невеста Сашеньки, в их числе. Они стояли вдоль стен, перешёптываясь, указуя стеснительно пальчиками на Ложкина и наблюдая.

Саня не сразу заметил главное, но когда заметил, опешил: основную поверхность пола занимал бассейн, примерно 3 на 4 метра площадью, и в бассейне была не вода, а чёрная зловещая субстанция, и Саня как раз висел над ней, и плавно скользил вдоль неё на тонких стальных тросах. Субстанция была полупрозрачной, полузеркальной, порождающей ощущение бесконечности. И в ней призрачно отражался герой: весь в белых бинтах, висящий на сверкающей конструкции.

Абакумов опять задвигал рычагами. Тело Сани сделало ещё один диагональный оборот и приняло противоположное изначальному положение: теперь он смотрел в другую стену, абсолютно состоящую из зеркала, а мучители оказались у него за спиной, и стали эту спину трогать. Он услышал такой звук, кокой бывает, когда открывается на обуви или одежде замок на липучке. Похоже было на то, что часть бинтовой повязки открыли для осмотра тела. Чьи-то руки уверенно ощупывали его спину вдоль позвоночника.

— Маненько размякло,- послышался лилипутский голос Ракова.
Твёрдые пальцы нажимали на позвонки, точнее, на шестой по счёту сверху позвонок – именно там находилось у Сашки с самого раннего детства некое сферическое уплотнение, вроде как костяной нарост, грыжа, по словам врачей, неопасная, и почти незаметная при внешнем невнимательном взгляде. Раков эту штуку осторожно, нежно трогал. Щупал и нажимал, щекотал.

-Ну, чего там? – поинтересовался полковник.

-Чёрт его знает. Похожа на настоящую, как ты её описывал. А может и ерунда, как в прошлый раз. Этот типок ведь, господа, уже четвёртый из приведённых Юлией. Я уже ни в чём не уверен.

-Мне кажется, этот – тот самый. По всем признакам очень уж похож. И Иваныч целый день сегодня сам не свой – проснулся ещё днём и всё по дому ползает. А вы же знаете, он месяцами в коме лежит, в саркофагике, просыпается на пару часов в неделю, картинку нарисует и обратно под колпак. А сегодня как никогда – подвижный.

Раков продолжал щупать, нажимая посильнее, то с одной, то с другой стороны — и так и эдак, чуть ли не облизывая.
-Упругая! Как резиновая!

-Да, да, такая она и должна быть – мусрепа – мускулистая,- с энтузиазмом балабонил Шуев. – Вы знаете, у Будды этих самых мусреп было ровнёхонько шесть, но только не в позвоночнике, а вокруг ключицы. Когда он помер, а потом тело его полностью превратилось в скелет, эти окостеневшие сферические образования вокруг шеи учителя ставили адептов в тупик, в полный тупик. Они называли этот феномен «ожерельем Будды». По официальным источникам, подобные образования ещё несколько раз обнаруживалось в мощах святых. Так что мы не первые, господа, далеко не первые!

-А что же сам Будда – знал?- спросил визгливо чей-то голос, возможно, весельчака Яниса.

-Конечно, знал, на то он и Принц Бесконечного Света! Он их вырастил, всех шестерых, и выпустил. У нас случай, конечно, другой: нам надо будет помогать развитию, подобно тому, как беременная мать помогает развитию плода!

-Паренёк-то нам попался совсем тупой!- хихикнул Раков.

- Ага. А всё-таки здорово мы ему зубы заговорили этим Набоковым!

-Ну да. Тут главное как раз не контент, а контекст!

-Да, надо было проверить его рефлексы!

-Лично меня он просто убил этим Александром Сергеевичем!

Прикосновения Ракова отзывались в глазах Саши радужными всполохами. Голоса звучали всё ускоренней, и смысл слов почти ускользал, соскальзывал куда-то во вращающуюся серебристую периферию. Студенту подумалось, что он и его убийцы существуют в разных временных потоках, они – в быстром, как ртуть, убегающая вслед за резвым Пушкиным, он – в медленном, как сало, жирно текущее к смерти.

— А ты ведь, Паша, — спросил кто-то, вроде бы, Абакумов у полковника,- взрослыми-то их видел, этих – которые из мусреп-то выходят?

-О да! Уж я-то их видел! – лилипутский голос полковника зазвучал карикатурно торжественно и пафосно. – Они, когда взрослые, совсем другие! Они вроде Шивы, или осьминогов! Я не только видел, но и их слышу до сих пор. Там, в Калахари, произошла наша встреча. Там, знаете ли, присутствовало около десяти экипажей из разных стран: самолёты, вертолёты. И всё люди умерли. Кроме нас с Ианычем. Нас они оставили в живых. Мы увидели свет другой жизни и узнали настоящую правду! Иваныч, правда, после всего этого высох весь, почти ничего не говорит и не ходит, зато как ползает! И они до сих пор курируют наш филиал. Через моё сознание, друзья! И ваше тоже! Впрочем вы все насчёт этого в курсе.

-В курсе, в курсе,- сказал Раков, щёлкнув медицинской металлической палочкой по позвонку Саши Ложкина. – В общем так, господа: эта предположительная паранормальная, извиняюсь за выражение, поебень в данный момент неактивна. Не пора ли нам, Пашенька, звать сюда Иван нашего Иваныча?

- Пора, конечно, пора! – закивал полковник.

Саню снова развернули лицом, пронеся над чернотой жуткого бассейна. Шуев, страшно посмотрев в глаза Ложкина, заорал в потолок:

-Приведите Иваныча!

Женские голоса за спиной студента заохали, послышался топот ног, сбегающих вниз по лестнице. Через очень небольшой промежуток времени женщины вернулись, взволнованно дыша. Они внесли на мягких войлочных полукресле тело страшного старика. И перед Александром кресло это поставили.

Старик был, и вправду, до обезьянкоподобности высохший и маленький, его череп был мерцающее полупрозрачен, и внутри этого черепа присутствовали как бы взамен мозга тёмно-зелёные по виду органические пирамидки и шары: такие фигуры Саня уже видел сегодня – на картинах в коридоре по пути в сортир. Неприятный запах исходящий от старика Саня тоже узнал: именно так и воняло в том туалете: едким гнилым говном. Старик проворно спрыгнул с носилок и пополз к Сане, взглянув на него синенькими и показав острые зубки. Вот ими-то он его и куснул из-под ванны. Саню перевернули, а старичка приподняли, дабы он мог произвести исследование. Старик Иваныч неприятными сухими обрубками покопошился в позвоночнике Ложкина, что-то промлякал. Опять повернули студента – его вертели сегодня туда-сюда, как игрушку-волчок. Старик смотрел ему в глаза, выпучив прозрачное, как бы рентгеновское зрение. Жуткий, распространяющий зловоние голый карлик с зеленоватого оттенка сухим покровом вместо кожи. Улыбающийся разрезом рта. С бумажными ушами. С лиловым отвратительным утолщением из какой-то раковой биомассы на месте живота и ниже. Саня почувствовал, что его тело и разум, как лучами, пронзёны взглядом этого упыря, навсегда испорчены, отравлены, поражёны, как радиацией.

-МызЫку!- приказал тут старик довольно зычным глухим, как из бочки, голосом – замедленным, в противоположность лилипутским голосам своих слуг.

Люди, доселе стоящие на своих местах, как заколдованные куклы, задвигались, исполняя роли. И быстро была сооружена импровизированная сцена. Откуда-то из стены достали стулья, столики и, главное,- музыкальные инструменты. Уникум Воротников и жена его сели на свои места в дрожащей готовности. Муж взял японскую лиру кото, жена – терменвокс, и они стали извлекать дуэтом из инструментов некую небесную мелодию. Акустика зала способствовала особой атмосферности и прозрачности музыки. Саша как бы поплыл по волнам, или, наоборот, мир поплыл прочь от него. Звук терменвокса – очень специфичный и сам по себе совершенно нечеловеческий – выворачивал душу Ложкина на мясную изнанку, а звук кото заворачивал её обратно, заворачивал в нежнейший мех.

Старик Иваныч энергичным жестом приказал приступить к погружению мумии. Абакумов задвигал рычагами, тело Сани расположилось горизонтально, лицом к бассейну, и стало медленно опускаться в фаэтоновую пыль.

Он вошёл в бесконечную, захватывающую дух черноту. Да, это была не жидкость, а нечто неописуемое – мельчайшая пыль, наэлектризованные частицы, вибрирующие живой разумной пульсацией. Этим можно было дышать, как новым воздухом – только не с помощью лёгких, а всеми порами тела и души. Это было пребыванием в самом потайном из всех тайных мест божественного мира. Это продолжалось с Саней может миг, а может и вечность. Его вынули из блаженства. Он почувствовал жуткий отходняк, а потом сразу – острую боль в позвонке, в шестом, том самом, и начал проваливаться.

-Кусяку! Кусяку!- закричал старик Иваныч, мелко ползающий компактным паучком на белом кафельном полу перед бассейном.

Тотчас нарисовалась перед парнем тётушка-прислуга, в её руках был поднос, а на нём – синеватый параллелепипед, некое подрагивающее желе. Подоспевший Раков взрезал на забинтованной голове область рта, Саня разомкнул губы и принял из тёплых рук что-то живое и скользкое. Синий химический вкус, синяя тошнота, но потом – почти опять эйфория.

-Пиздяку! Тройную пиздяку!- продолжал отдавать приказы Иваныч.

Тут трое из присутствующих в операционной женщин – Юля, а также Антонина и Тамара – жёны Абакумова и Шуева соответственно (последние две, оказывается, были молодые девки, только умело замаскированные под средних лет домохозяек: сейчас они уже сбросили фальшивые личины) – легли на пол и, задрав платья, раздвинули ноги. Исподнего на них не было. Тут Саню вновь развернули к происходящему спиной, и самого интересного он не увидел, даже в том зеркале, что располагалось напротив: не тот был угол обозрения. Это были, скажу я вам, добротные, красивейшие вульвы, настоящие «пиздЯки», как выразился генерал – с чёрным, рыжим и блондинистым волосом. Они истекали влажностью и призывно блестели в переливающемся свете.

В спине у Сани запульсировало пуще прежнего.

-Кровяку, кровяку! — надрывался Иваныч, бывший лётчик-космонавт, командир, давно записанный в без вести пропавшие, и теперь тайно (впрочем, что здесь было не тайным?) проживающий на даче боевого друга.- Кровяку!

Шуев выжидающе посмотрел в направлении входного проёма. В специальных, каких-то даже физиологически обусловленных паузах музыки, исполняемой упавшими в транс супругами Воротниковыми, слышно было, как кто-то, цокая, поднимается в мансарду по деревянной лестнице. И вышел долгожданный петух Пендерецкий. И подошёл к Шуеву. Полковник погладил птицу по масляному гребню. Из шкафчика в стене – такое впечатление, что все стены тут представляли собой сплошные потайные шкафчики – извлёк Алексей Палыч Шуев маленькую гильотину. Металлом блестела, новенькая. Шуев поставил инструмент на пол, что-то там, в гильотинке этой, отвинтил аккуратненько, и она разошлась зловеще так –хххххьюююсть – и открылась. Петух, спокойно сделав пару шажков, высоко поднимая лапы – птичьи коготки при этом сжимались в подобия человеческих кулачков, и отчётливо звякали колокольцы на шпорах – дзи-ииннь, дзи-ииинь – подошёл к гильотине и положил голову в выемку. Рычажок опустил полковник. Красивая голова петуха как игрушечная отделилась от тела. Только пара перьев взлетела в воздух. Полковник подхватил птичью тушку и кинулся к пленному. Космическая музыка звучала всё более жутко; кровяной фонтан из шейного разреза птицы окатил Саню с головы до ног, пролившись большей частью на обнажённую спину.

И тогда в позвоночнике Саши Ложкина, в шестом позвонке, словно бы разошлись, прорвав кожу, некие створки. Как будто открылись веки глаза. Показалось мясо-красная сферическая штуковина, вибрирующая в такт звукам, наблюдающая новый незнакомый мир и явно намеревающаяся выйти в него. С лёгким чпоком она оторвалась от тела носителя. И двинулась по воздуху над бассейном, излучая жутковатый лиловый свет. Фаэтоновая пыль закручивалась под ней воронкой и вздымалась ей навстречу волной.

-Наконец-то! –закричал Шуев сдавленно. — Я уже видел этот свет! Он настоящий! Мы нашли его! О, как давно мы искали его!- полковник схватился за своё лицо, раздирая его ногтями. Остальные присутствующие смотрели на сферу с обморочным благоговением. И Саня смотрел с ужасом и восторгом. Сверкающая сфера запросто – чего не смогли бы сделать тысячи часов медитаций и наркотических путешествий — остановила их бессмысленные жизни и тут же запустила вновь, придав новое, настоящее направление. Ну тут всё вокруг, конечно, взорвалось и распалось, и полетело витражными осколками в тартарары.
....

Сугробы, сугробы. Заснеженные ёлки. Холодно. Саня Ложкин опустил у шапки уши и стал натягивать варежки. Он пошатывался. Юля поддерживала его под локоток. Пальто ему застегнула. Шуев тоже стоял рядом и поддерживал Сашу с другой стороны. Остальные стояли чуть поодаль и внимательно наблюдали. Наконец, с экипировкой было закончено. Шуев строго посмотрел Ложкину в глаза и, очень жестикулируя обеими руками, заговорил дрожащим от волнения голосом.

- Молодой человек, вы меня слышите? Вы меня хорошо слышите?

Саня кивнул, в носу его шмыгнули сопли.

-Вы будете,- продолжил полковник,- приходить ко мне через день, во все нечётные числа этого месяца, и в чётные – следующего. Вы понимаете, как нам необходимо придерживаться расписания в процедурах? Понимаете? Эта вещь, показав нам себя, вновь вернулась на место – в ваше тело. Очередность и поминутное описание дальнейших процедур мне уже продиктованы, и теперь эта информация в сохранности и безупречности находиться здесь.– И полковник показал на свою голову, испуганно вытаращив при этом глаза, как бы в очередной раз убоявшись могущества владеющих его разумом хозяев. – Ведь то, что произошло там, на чердаке, это ведь только начало, прелюдия. Мы призваны в авангард, Саша. Мы не в силах даже предположить, что будет с нами, нашим этносом, нашей Родиной дальше, но это будет нечто великое и чудесное – такое, ради чего определённо стоить идти на любые жертвы.

-Я вас прекрасно понимаю, Пал Алексеич, — вздохнул серьёзно Ложкин. – Я понимаю.

-Юля поможет,- полковник толкнул дочку. – Она теперь всегда будет рядом с тобой.

Юля обняла Саню, и тот улыбнулся. Очки его были чуть скособочено надеты на лицо, и в углах рта запеклась бурая слюна, но в целом он выглядел хорошо, даже стал как будто глаже кожей физиономии.

-Тогда езжайте сейчас, дети мои! – заторопил вдруг полковник, почти толкая молодых в направлении уже урчащего автомобиля. – Езжайте! С Богом!

Он помог им открыть дверцы. Юля села за руль, кивнула отцу, и джип тронулся. Загудел, выехал из ворот, и быстро удалился прочь в морозной дымке.

Полковник долго смотрел вслед, затем повернулся и пошёл в дом. Люди молча двинулись вслед за ним.

Светало, блядь.