(Глава3)

Автор: Максат Манасов Глава 1
Глава 2


Наверное, если бы это происходило не со мной, я мог бы сказать, что описываемая история весьма занимательна. Но такова особенность подобных приключений, что они кажутся довольно любопытными с безопасного расстояния читателя или слушателя. Однако как только сам попадаешь в такой переплёт, то сразу же появляется желание спокойной и размеренной жизни без каких-либо авантюр.

Начало этой запутанной истории завертелось ещё в Бишкеке, куда я переехал на учёбу с перспективой зацепиться там за работу. Всё шло нормально, пока я учился в автодорожном техникуме. Параллельно с учёбой мне приходилось крутить гайки в авторемонтной мастерской, где я нашёл место на полставки, не дожидаясь получения диплома. Это было вызвано адекватным мышлением молодого человека, которому пришла пора самому проторять дорожку в жизнь. Здесь сработали два "рычага" для поднятия тонуса - забота о насущном и мысли о будущем. То есть, во-первых, стипендии хватало на пару лепёшек в день, поэтому требовались дополнительные зарабатываемые трудом средства. Во-вторых, с голым дипломом вакансию без опыта работы шансов найти было мало, поэтому время терять даром не стоило ни в коем разе.

Да и времени, нужно сказать, как раз хватало с лихвой. То был период развала киргизского образования, и учёба проходила с ослабленным контролем со стороны деканата. Отсидев нужные мне занятия, я бежал в мастерскую, руководствуясь заинтересованностью в деньгах, опыте и хоть каким-то будущем. В ремзоне меня гоняли в хвост и в гриву, потому как, во-первых, я был "салагой", во-вторых, провинциальным "выползнем" из областного центра. Командовали мною, как хотели, и нагружали работой без пощады. При этом за место я держался всеми клешнями и роптать себе не позволял, что являлось обычным положением вещей. Ведь люди вроде меня - молодые, приезжие - воспринимались не иначе как вещи, на которые можно "положить" болт с двумя гайками. То есть существовала элементарная "дедовщина" в условиях дикого капитализма.

По окончании техникума было целесообразно перейти в другую мастерскую, потому как добиться чего-либо на прежнем месте не представлялось возможным. Хоть меня и ценили там как работника, но отношение ко мне по инерции оставалось как к студентику, которому можно платить гроши. Поэтому на тот момент, владея теорией, уже заверенной дипломом, и практикой, закреплённой опытом, я отважился отправиться на поиски места под солнцем.

Поначалу, конечно, приходилось работать в тени и полутени. Но хватка, трудолюбие и смекалка доказали владельцу новой мастерской, что мне потихоньку можно предоставлять свободу для роста. Года за полтора я смог достичь того уровня, когда стало возможным непосредственное общение с клиентами, а не через мастера. Стало обычным делом договариваться с ними о цене, сроках и запчастях, а также и о халтуре во вне рабочее время. Мне стали доверять сложные и особые случаи с иномарками, в результате чего я знакомился с их владельцами, у которых в то время уже был свой бизнес. Отголоски слухов, на чём основывалось их дело и как был сколочен первый капитал, я улавливал ушными раковинами и делал кое-какие выводы. То, что связи решают всё, - для Азии такая "прошивка" неискоренима и тянется из прошлого в будущее. Через родственные связи можно решить многие вопросы, через клановые - все остальные. Но тут появилась ещё и западная тема: вопросы потихоньку начали решать ещё и деньги, так что недостаток связей мог восполняться достатком денег. Что, в общем-то, не могло не радовать тех, у кого связей особо не было, и ставка делалась на способности выкрутиться из ситуации самому. Понимая те сложности, с которыми сталкивались коммерсанты, их риски и прочее подспудное, я вдохновлялся в первую очередь тем, как они себя вели, их свободным стилем жизни. Независимость и внутренняя сбалансированность состоявшихся личностей вызывали у меня уважение, граничащее, конечно же, с завистью.

Однако при всём при этом забавно было наблюдать тот парадокс, что невозмутимость и самодостаточность исчезали тут же, едва речь заходила об оплате услуг. Из раза в раз мне приходилось сталкиваться с торгами по поводу различных пунктов в счёте. Во всём они пытались сбить цену, как на базаре, поэтому деньги приходилось чуть ли не вытягивать плоскогубцами из тисков. Впрочем, это было вполне естественно, ведь они познали цену деньгам не как наследники переданного им богатства, а как люди дела. Тёмного ли, серого ли, но дела, связанного с риском, поэтому и отсчитывали они банкноты, будто отрывали их от себя.

Моё кумирство этих предпринимателей подталкивало и меня самого принять меры, чтобы сменить, наконец, амплуа лишь исполнителя ремонта колесниц патрициев. Ведь пока я не стану самостоятельно действующей личностью, то буду по-прежнему исполнять чужую волю в ущерб своей и своему духу. Сделав целью организацию собственного дела, я начал бережно вынашивать план о достижении этого заветного этапа своего развития. Ведь, что ни говори, плох тот киргиз, что не мечтает стать башкармой.

Начались поиски необходимых денег для инвестирования в мою задумку. Клановых и родственных связей для решения этой задачки у меня не было, оставалось лишь закинуть удочку друзьям, приятелям и коллегам. Кто ищет, тот всегда находит, и пусть для этого зачастую требуется уйма времени, но, не убив отчаяньем надежду, я всё же нашёл людей, которые согласились одолжить мне несколько тысяч долларов. Этой суммы должно было хватить, но выделена она была под такие проценты, что с организацией дела не стоило затягивать, иначе проценты могли утянуть меня в такое болото, что уже спустя год я тлел бы там, как торф, от гнева. Поэтому спустя месяца четыре я планировал начать уже возвращать одолженную сумму с "хвостом".

Параллельно с поиском средств через ту же поисковую систему, типа "другл-ком" и "прияндекс-ру", я вышел на владельца автобазы Эрнеста, который мог выделить мне место под ремзону за умеренную арендную плату. Местечко, конечно, было неподготовленное, но с деньгами на руках надо было уже стартовать.

Обычно авторемонт в Киргизии совершался преимущественно на корточках, пока машина находится на домкратах или пнях. Вводить новшества с ограниченным бюджетом я не собирался, поэтому решил придерживаться национальной особенности ремонта. Первоочередной задачей было вырыть две ямы, уложить кирпичом стены, забетонировать и провести внутрь свет. Далее следовало оснащение мастерской инструментами: ключами, дрелями, "болгарками" и сварочным аппаратом. К этому следовало добавить также и приобретение запчастей первой необходимости. Таким образом, как этого и следовало ожидать, большая часть денег ушла на обустройство собственной мастерской. Без помощников обойтись было бы невозможно, поэтому я взял двух толковых ребят - Ахмета и Ивана, с которыми был уже знаком по работе, и знал, чего они стоят как специалисты.

На первых порах клиентов мы находили через знакомых и их родственников, а те, в свою очередь, по рекомендациям отправляли к нам уже своих родственников и знакомых. По этой схеме появлялись новые и новые клиенты, а мы с ребятами добросовестно вкалывали, не завышая цен. Уже в первые месяцы я смог сполна прочувствовать разницу между получением зарплаты от чужого дяди и деньгами от своего дела. Где-то с пятого месяца небольшими долями я начал возвращать долг с процентами и платить за аренду, которая благодаря хорошим договорным отношениям с Эрнестом была пока небольшой. Но постепенно сумма её стала входить в долю автобазы, и я, по большому счёту, становился дольщиком. Каждый делал своё дело и получал свои деньги.

Но форс-мажор подкрался незаметно: в марте 2005 года произошла смена власти, вошедшая в историю Киргизии как "тюльпановая революция". Далее плавно, но неуклонно, как круги на воде от центра к окружности, стали происходить смены властей на каждом мало-мальски "святом месте". При чём, властная то была структура или хозяйственная, было неважно, и новые щупальца начали вкрадываться всюду. В один из дней директор Эрнест просто не вышел на работу, не сделал он этого ни на следующий и день, ни через неделю, ни через месяц…

Эрнестова добродушия и сговорчивости в новом владельце автобазы Бекназаре я не находил, и договориться с ним было сродни остановке "КамАЗа", упершись в него руками. Он напирал трёхкратным повышением аренды плюс отработкой барщины с моей стороны в виде бесплатного обслуживания машин его друзей и родственников. Не дав нам форы, "КамАЗ" Бекназара принялся давить своими колёсами всё, что нам удавалось заработать, тем более, что существенную часть рабочего времени отнимал именно дармовой труд. Обычно он начинался после слов клиента, которые исподволь начинали меня уже бесить всилу неприкрытого жлобизма:

- Бекназар сказал, чтобы я сказал, что я от Бекназара…

Эта фраза звучала, как заклинание, после которого ворота пещеры открывались перед разбойниками.

Впервые ввиду такого спада прибыли я не смог уплатить за месяц в счёт погашения моего долга. На второй и третий месяцы - та же история. Волей-неволей я всё глубже уходил в пустыню банкротства, куда толкали меня финансовая засуха арендодателя и финансовая жажда кредиторов.

Последние же, видя ситуацию, воспользовались незатейливыми услугами тех, о ком можно было сказать: пришло племя молодое, голодное, дурное. Мой долг попросту был перепродан людям, обладающим коллекторскими способностями. Они пришли в мастерскую, разочарованно оглядели её на предмет обнаружения чего-нибудь стоящего, но ценнее сварочного аппарата ничего не нашли. После этого коллекторы разочарованно покопались в "кассе" типа металлическая коробка и, понимающе покивав на мои оправдания по поводу задержки с выплатой, подвели итог:

- У каждого свои проблемы, но не возвращать деньги с процентами - опасно для здоровья и может привести к смертельному заболеванию.

Их не волновали смена хозяев и условия получения мною прибыли. Ведь они пришли по поводу существования или несуществования денег, и от этого уже зависело моё дальнейшее существование или несуществование.

Последующий месяц не поменял положение: также задаром чинилась часть автомобилей, доходы от другой части откладывались на плату аренды Бекназару, который слышать не желал о появления у меня в зеркале заднего вида голодных псов. И будто сговорившись с долговыми вышибалами, в ответ он также говорил мне:

- Это твои проблемы.

Мне отчётливо показалось, что эти слова принадлежали не иначе как небожителю, у которого заимелся простой смертный раб, жалующийся, что у него, дескать, появились ещё кой-какие проблемки. Получалось: коллекторам - коллекторово, Бекназару- бекназарово, а Бакыту... - рога и копыта.

Во время второго акта моей трагикомедии появление бандитов на сцене мастерской было куда более насыщено экшеном. Опустив лишние слова, они перешли на жёсткую жестикуляцию, и даже не владея сурдопереводом, мне стало ясно, что это был уже ультиматум: есть деньги - есть и я, а если денег нет, то на "нет" и меня нет. Моя тщетная попытка вновь разъяснить ситуацию кончилась тем, что мощным броском тело моё было откинуто в скопище старых покрышек, а дневная касса перекочевала из ящика в их карманы. Напоследок они заявили, что так будет каждый день, пока я не найду с ними общий язык цифр. Я понимал, что это порочный круг: не заплачу Бекназару, он перекроет доступ машин к мастерской, не будет клиентов, не будет дохода, не будет денег - не будет меня.

В такой ситуации я отпустил Ивана и Ахмета, заплатив им сколько смог, пообещав связаться, если будут хорошие вести, и остался один в "поле". При этом я уже был наслышан об отрезанных ушах, валяющихся на дне арыков. Бекназар перекрыл доступ машин на территорию базы, кроме тех, что числились в его круге интересов. То есть работа пошла задаром с изредка кинутым бакшишем, словно кость собаке.

Явившиеся под вечер сборщики податей, поковырявшись в кассе-копилке решили, что я издеваюсь над ними. Недолго думая, они перешли от теоретических знаний об анатомии тела человека к практическим исследованиям, вроде пересчёта рёбер и обнаружением моих почек и печени.

В тот момент, когда моё измочаленное тело разлеглось на полу, изгаженном масляными пятнами, меня осенила дурацкая мысль. Неожиданная наглость порой может спасти положение, и я сказал:

- Слушайте, мужики, может, в таком случае вы одолжите мне денег на билет в Москву?..

Глаза их сильно расширились, они посмотрели друг на друга и после хорового ржания самый говорливый из них сказал:

- Ну, братец, мы такого мы ещё не видали, чтобы денег был должен, возмездЫ получил и пытался у нас занять после этого!?

- Если нет меха на осле, то сколько его не пинай - свитера не свяжешь, - сказал я. - Заплатить за меня некому, а прок от меня только от работающего. За полгода московских заработков я верну деньги сполна.

После моих слов представители теневого правосудия нахмурили брови и принялись за проникновение угрозами в ту область меня, где боязнь граничила с фантазией. То есть воспользовались формулой: у страха глаза велики. Они рассказали о невероятной "длине" своих цепких рук, далеко идущих ног и всех тех нереальных возможностях, с помощью которых они смогут вытащить должника не только из Москвы, но даже из бедуинового колодца, если это понадобится.

Подавив во мне всякое сомнение по поводу их способностей ради денег наплевать на законы, включая законы физики, меня поставили перед следующим фактом. Всё недвижимое, то есть стены, "яма" и пол остаётся Бекназару. Всё движимое, то есть инструменты и запчасти, вывозится коллекторами для, скажем так, хранения, но скорее всё же для сбыта. А вот двуногое прямоходящее, то есть я, остаюсь с носом и изыскиваю возможности поездки в Москву на исправительные работы с последующей выплатой долга. После опустошения мастерской, сев на пенёк, являвшийся орудием труда, я опустил взгляд в "яму", куда, по сути, были зарыты деньги, и сказал самому себе:

- Ну что, дурачина, поел вольного хлебушка из собственного тандыра...

Как никогда до этого у меня созрело неколебимое решение покинуть родину, и после вышеописанных встреч за коньяком с людьми по блату выискалась возможность о моей трудовой дислокации в Москву на Кутузовский проспект. Мне оставалось лишь купить билет на "железку", но для этого пришлось занять у хорошо знакомого уйгура Самата 250 долларов. Обменяв 150 из них на сомы, я отправился покупать "плацкарту" в один конец.

На вокзале от кассы дальнего следования сонным червём тянулась очередь недобрых по настроению земляков. Когда я протомился в этой шеренге уже почти час, мимо меня прошмыгнул одногрупник по автодорожному техникуму. Слово за слово, и вкратце поделившись с ним моей проблемой, я объяснил ему, зачем стою за билетом до Москвы.

Окинув взглядом очередь, он слегка усмехнулся и участливо посоветовал мне не брать билет втридорога, а проехать за относительно небольшую таксу "коёном", то есть "зайцем". К тому же, как оказалось, у него была и знакомая проводница. В очередной раз я не вспомнил мудрость поговорки: если хочешь удвоить проблему, обратись за помощью к знакомым. Решив, что так будет куда экономней, я воспользовался его советом, и уже через полчаса мы имели разговор с бегемотообразной проводницей. Равнодушно выслушав моего товарища, попыхивая сигареткой, она снисходительно сказала:

- С него 50 баксов, поезд завтра, по рукам?

Мои сомнения по поводу нелегального проезда до Москвы были напрочь забиты уверенностью моего знакомца в том, что это просто невероятная удача при моих-то "богатствах".

- По рукам, - сказал я.

На следующий день, несколько потеряв при обратном обмене сомов в доллары, я отделил "полтину" за проезд, а оставшуюся сумму, разбитую на двадцатки, разложил по двум надёжным карманам. Появившись на перроне, я подошёл к проржавевшей туше вагона, у входа в который стояла уже знакомая мне туша проводницы.

- "Коён" в вагон заходит последним, погуляй пока, не привлекая внимания, - сказала она.

Это стало первым и самым безобидным нюансом, с которым я столкнулся в качестве "зайца". Поглядывая за время ожидания на известный в республике поезд 17 "Бишкек - Москва", я недоумевал: неужели и тут бардак? Вагоны были грязные и давно не крашенные, с копотью и траченные коррозией. Оставалось догадываться, каково было нутро этих вагонеток из преисподней. В советское время, когда мы семьёй выбирались к родственникам в Казахстан, вагоны на пути подавались чистыми изнутри и снаружи, но то время, видать, прошло. И тогда в ожидании отправления я внезапно осознал, что наблюдаю за тем, как истончается нить между прошлым и будущим. Потому что если власть от мала до велика, включая железнодорожную, живёт одним днём и думает: после меня хоть потоп, то лишает этим свой же народ каких-либо перспектив. Если она эксплуатирует нажитое в прошлом, не заботясь о его сохранности и не вкладывая в новое, то это элементарное воровство будущего, а вор, как говорил Жеглов, должен сидеть в тюрьме.

Но стук буферов от рывка вагонов вытянул меня из размышлений и, словно ящерица, я резко глянул в сторону моей проводницы, которая кивком дала понять, что уже пора. Я направился в её сторону и прошмыгнул в тамбур, где должен был ожидать дальнейших указаний и предъявить ей проездной полтинник.

Этакая баба Мазай, оставив меня ещё с двумя "зайцами" в тамбуре, ушла собирать билеты, выискивая заодно свободные места для нас, и раздавать постельное бельё. После она вернулась и назвала каждому номер, который мы можем временно занимать. Проскользнув через толчею из человеческих тел и сумок, я занял верхнюю полку, кинув свою суму на третий ярус.

Какая-то бойкая женщина снизу с раздражением выдала своей соседке:

- Понапускали зайцев, а мы из-за этих халявщиков на границе чёрт-те сколько проторчим, наверно.

Её соседка озабоченно покачала головой и, обдав меня презрительным взглядом, отвернулась в окно.

"Да уж, - невольно подумал я, - и в этом радушном обществе мне предстоит провести больше трёх суток". Под эти мысли я уставился в окно тяжело ползущего в сторону Казахстана поезда, прощаясь с родной Киргизией.

На улице стоял жаркий сентябрь, поэтому часа через три после отправления палящее солнце уже вовсю поджаривало поезд, словно жилистую баранью ногу. Вагоны кидало из стороны в сторону, и состав тащился, как питон, помирающий от жажды. Воздух в вагоне становился тяжёлым, спёртым и кислым. Большинство пассажиров сидело на своих местах, как умирающие тюлени, и истекало потом, насыщая помещение запахом своих тел.

За время пути до рубежа проводница пару раз пересаживала меня с места на место, потому как на станциях заходили обилеченные пассажирами с видами на занимаемое мною место. В итоге я очутился у туалета на верхней боковушке и лёг там, как в коробку. К скопищу упомянутых выше запахов добавился и токсичный душок из уборной, где арома-коктейль из хлора и испражнений убивал всё живое и там, видать, свирепствовала локальная экологическая катастрофа.

Приближаясь к границе, пассажиры стали заметно суетливей и завели тематические разговорчики по поводу пограничников, таможни и прочего подобного. Сначала по вагонам прошлись пофигистские киргизские служивые, после чего в состав запрыгнули уже казахские погранцы и таможенники. Я вытер пот со лба, оставаясь на верхней полке, потому как нижняя боковушка была занята двумя пассажирами.

Ждать пришлось долго, недовольные голоса казахов и оправдания киргизских пассажиров приближались всё ближе. Когда двое таможенников с каменными лицами обратились ко мне, я деланно улыбнулся и, образно говоря, прижал свои заячьи уши к самым лопаткам. Работники таможни каким-то образом просекли, что я "коён", переглянулись и, хищно зыркнув, словно лисы, издевательски спросили:

- Билет барма?

- Жок, - виновато ответил я по-казахски, но эта подмазка, конечно же, не сработала.

- Паспорт, - сказал другой.

Полученный в руки документ он проглядел на предмет нахождения в нём чего-то более интересного, нежели фото и данные.

- Так не пойдёт, - сказал он, - тут что-то не сходится.

- Пройдёмте в тамбур, - насмешливо резюмировал один из них.

- Но ведь у меня нет ничего такого... - тщетно оправдывался я.

Когда же мы вышли в тамбур с одним из служивых, мне в темпе было растолковано на русско-казахской языковой смеси следующее: либо я даю двадцать баксов, либо вылетаю из поезда пинком под зад. Погранец был так категоричен и груб, что договориться иначе с ними было невозможно. Хочешь не хочешь, но двадцаточку из сэкономленных деньжат пришлось выделить защитникам границы.

После этого инцидента я потребовал от проводницы объяснения, но она лишь сказала, что я сам виноват, надо было хоть десятку в паспорт вложить: и им удобней, и тебе дешевле, чем так.

- Но это ещё ничего, - продолжила она, - на казахско-русской могут и побольше содрать, так что сам кумекай и выкручивайся. А нет - так сойти всегда можно... да хоть здесь, - кивнула она в окно своим длинным, можно сказать, указательным носом.

За окном проплывала неведомая и непримечательная станция с угрюмыми домами и такими же жителями. В голове моей тут же прокрутился припев песни из "Запрещённых барабанщиков", будто слова проводницы сняли его с "паузы": "Что за станция такая?/Это станция "Лихая"/Ни за что и никогда/Я не приеду жить сюда". Словом, выходить я не собирался, ведь пути назад для меня не было.

Горы сменились степью, и железнодорожный состав начал свой двухдневный монотонный путь через Казахстан. Единственным развлечением для меня была лишь игра вроде "найди себе место", в которую играла со мной проводница, гоняя с места на место, ибо периодически заходили новые пассажиры с билетами. Ближе к казахстанско-российской границе я вообще оказался на третьей полке, потому как все места оказались заняты, и освобождаться они, скорее всего, не собирались, поскольку все уже ехали до Москвы.

Не желая и на этой границе ощутить угрозу "пинка под зад", я вложил для казахов единственную десятку в паспорт. Однако, предъявив удостоверение личности, я увидел лишь, как пограничник состроил недовольную мину на лице и, тыкая пальцем в банкноту, сказал мне:

- Вот здесь ошибка... тут должно быть три таких справки... три, понимаешь?

Он сурово смотрел мне прямо в глаза, не давая возможности для торга, а по проходу в этот момент как раз повели ещё одного "зайца" из соседнего отсека для проведения беседы в тамбуре. Смиренно, достав из кармана двойную, то есть двадцатидолларовую "справку", я добавил её к первой и после проверки паспорта был оставлен в покое. Зато на следующем посту уже российской таможни, известном как "Илецк-1", покоя не дали никому.

Транзит афганских наркотиков киргизскими курьерами тут пресекали постоянно, поэтому досмотр вещей и вагона был тотальным и беспощадным. Между тем, число отважившихся на подобный путь решения своего материального статуса никак не сбавлялось. То ли от отчаяния, то ли от кажущейся лёгкости добычи большой суммы денег контрабандой, но мои земляки шли на это с завидным и прискорбным упорством.

Наш вагон не стал исключением, о чём громко свидетельствовал лай собаки-нюхача в соседнем отсеке. Как выяснилось, у одного пассажира в корпусе провозимого им китайского телевизора были обнаружены предположительно наркотики. В вагоне стало тихо, уши пассажиров напряглись, чтобы не упустить подробностей, о которых они могут посудачить в дороге и по приезде в Москву. При составлении описи голос сотрудника наркоконтроля звучал устало и равнодушно, что могло говорить о том, что подобный случай для него каждодневный.

- Пластиковая бутылка с вязкой жидкостью… - описывал он предметы, которые удалось обнаружить при свидетелях, - …жидкость со специфическим запахом… Пакет с комочкообразным веществом бежевого цвета… Сыпучая масса зелёного цвета…

Всё это время владелец груза сидел с надетыми наручниками и перемежал свою речь ругательствами на киргизском, и словами оправдания, обращёнными к наркоконтролёрам, уже на русском языке:

- Я не знал, что внутри, мне дали пятьдесят баксов, чтобы я довёз телевизор в подарок, я дам адрес, но я не при чём, я не знал, что внутри, мне нужно было доставить телевизор, я знал только адрес, я не знал, что внутри, это не моя вина, я не при чём, мне нужно было просто доставить телевизор, и всё, я дам адрес, я не при чём.

Обыск вагона продолжался, но особенной проверки подвергались те, кого вычисляли по глазам и жестам, даже если собака ничего не учуяла. Меня выдали глаза, но из нелегального провоза было лишь моё тело, на что после обыска сумки погранец сказал мне:

- Ну что, батрак, полтинка с тебя... и считай это вручённой тебе трудовой визой, которую ты с лихвой отработаешь в Москве.

К вложенной в паспорт двадцатке под крик и сопротивление нашего соседа, провозившего специфические вещества, мне пришлось несколько трясущейся рукой залезть в карман и достать ещё двадцать, зажав в руке третью двадцатку.

- У меня только двадцать и двадцать, - сказал я.

- Это ничего, я тебе и сдачу дам, и талон выпишу, считай, что я кондуктор.

На выданную мною третью банкноту он вернул мне десятку сдачи и вручил издевательский талон в виде мятной конфеты.

В Илецке поезд простоял часа три, по рациям погранцов вперемешку с треском раздавались переговоры о том, что в других вагонах задержан ещё один контрабандист, а потом ещё и ещё. Я не видел их лиц, не знал, сколько им лет и причин, побудивших их пойти на это, но, видать, не от хорошей жизни. Хотя это ни коим образом не может выступать оправданием. Мне разок также предлагали сгонять туда-обратно с запаянным пакетом и намазанным хозяйственным мылом от нюха собак. "Туда-обратно - и ты при деньгах на своё дело, - заманивали меня. - Стартовый капитал так и зарабатывается - это тактика, а стратегия - это то, как грамотно ты им распорядишься", - говорил мне один бишкекский элемент. Но цель не оправдывала такие средства, да и дойдёт ли дело до стратегии - было большим вопросом. В таком деле билет обратно может не понадобиться, также как и этим попавшимся пассажирам, думал я. Для них билет оказался в один конец.

Что же касательно моего билета, то он получался таким, если говорить языком цифр: 50+20+30+50=150($). Это примерно столько же, если б я заплатил в кассе Бишкекского вокзала. И как я узнал позже из рассказов того, кто хоть раз побывал "коёном", то мне попалась худшая из проводниц. Она попросту зажимала деньги для погранцов, говоря им, что "зайцев" нет, а если и есть, то никак не её. Воистину: "хочешь удвоить проблему, обратись за помощью к знакомым".

Поезд, тем временем, начал путь по территории России. Монотонный степной пейзаж сменился за окном мелькающими деревьями, к вечеру уже чувствовалась осенняя прохлада. Через окна в вагон проникали запахи леса, хвои и чего-то ещё, что не было знакомо моему носу. И, несмотря на усталость от дороги и невозможность найти себе место, внутренне я всё же оживился от зарождения в душе чего-то нового, к чему вёз меня этот злополучный поезд. Невольно я представил, как отпускаю своё прошлое. Лишения вместе с сожалениями я оставляю позади, где и положено им быть, чтобы они не стали препятствиями на пути к будущему. "В конце концов, новое рождается при разрушении старого, под эти мысли я, наконец, прилёг на освободившееся после Сызрани место на второй полке и мягко провалился в глубокий сон, в котором мне снилась Москва из советских фильмов, но вместо сталинских высоток там виднелись горы Тянь-Шаня.

Из этого сна меня грубо вырвали бредовые обстоятельства, поэтому я проснулся, сумрачно соображая, где нахожусь. Дело было уже не в поезде Бишкек - Москва, а на полу Алмазовой ночлежки, в которой я ночевал на несвежем матрасе. Воспоминания погрузили меня в сон, из которого суровая реальность вытряхнула меня в пять утра. Сначала с "небесных гор" покатились небольшие камни, затем побольше, начался камнепад с характерным грохотом, и вот уже валуны вперемешку с булыжниками стали бить меня по телу. Однако в реальности этот камнепад был вызван тем обстоятельством, что большей части постояльцев надо было собираться на работу, и кто-то в этой сутолоке периодически на меня наступал.

В то утро у меня не было необходимости вставать так рано, поэтому попеременно то погружаясь в сон, то резко всплывая, я провалялся так ещё часа два. Каждые полчаса сборы на работу у оставшихся жильцов начинались вновь с тем же шумом и проклятиями в адрес работы, Москвы и судьбы.

В начале восьмого часа меня разбудил администратор гостиницы "Националь меньшевик" Алмаз, чтобы я не прошляпил остатки завтрака. Я поднялся, скатал матрас и пошёл есть вместе с тремя земляками, которые уходили на работу последними. В кухне Алмаз разложил нам оставшийся рис по мискам и налил в кружки чёрного чаю со дна заварочной кастрюли. Эти остатки не были сладки, особенно крепкий и горький чай, куда класть сахар здесь, видать, было не принято. Пока мы завтракали, я заметил, что пареньки отнюдь не такие отзывчивые, как можно было бы предположить о земляках, живущих в чужом городе и держащихся друг за друга. Киргизы молча и как-то даже обиженно покидали в себя рис, залили его чаем и, тепло укутавшись чуть ли не в ватные одеяла, покинули ночлежку, чтобы рассредоточиться по рабместам. Алмаз же за всё время завтрака восседал во главе стола и выглядел настолько горделиво, насколько это возможно для человека в засаленном халате. В его движениях не наблюдалось никакой спешки, ведь сам он на работу, о которой так настойчиво говорил, явно не собирался. Мести улицы от снега, долбить лёд или переносить грузы было не по его части, его трудовые будни проходили здесь, на должности, так сказать, метрдотеля ночлежки.

Перекинувшись ещё несколькими словами с Алмазом о шансах и сроках трудоустройства, он посоветовал мне отправиться к киоску с прессой и купить несколько газет с объявлениями по найму. С его слов, помочь мне должны были "Работа для вас", "Работа сегодня" и "Всё для вас". Этих "нас", конечно же, было много, но толщина изданий радовала глаз и сулила радужные перспективы. Куплен был также и резиновый клей для моего ботинка.

Вернувшись в квартиру, халтурно прилепив подошву, я понадеялся всё же, что с первой зарплаты смогу купить себе пусть и китайскую, но более сносную обувь.

Расположившись на кухонном табурете рядом с подоконником, где стоял видавший виды телефон, я принялся листать газету и подчёркивать те объявления, которые были для меня наиболее заманчивы. В первой газете подходящих вакансий, связанных с автомобильным ремонтом и обслуживанием, набралось без малого полтора десятка. Разумеется, мне заранее пришлось "откидывать" те предложения, где прямо было сказано о том, что кандидат должен иметь московскую прописку, регистрацию или российское гражданство. Отсеивал я и те, где было указано: "представителей ближнего зарубежья просьба не беспокоить".

В первую очередь я взялся обзванивать большие цветные рекламки, которые выгодно смотрелись на странице и обещали такие же выгодные условия оплаты труда. Одно из выбранных мною объявлений сообщало, что в крупный автосервис где-то в Капотне требуется механик. Зарплату на старте обещали почти в тысячу долларов с перспективой роста. Естественно, тут же я подтянул грязный от жира и пыли телефон и набрал номер:

-- Добрый день, - послышалось в трубке. - Автосервис "Автоглаз", слушаю вас, - до автоматизма заученной фразой ответил менеджер.

Узнав от меня, в чём дело, он перевёл звонок на отдел кадров, где я вновь предложил свои услуги в качестве механика уже какой-то девушке. При этом мне зачем-то довелось сделать упор на том, что я особенно специализируюсь на ремонте ходовой части.

-- Замечательно, нам такие мастера как раз и нужны, - в голосе моей собеседницы прибавилось столько энтузиазма, словно я стал недостающим звеном в золотой цепи их предприятия, - Расскажите о своём стаже.

-- Почти десять лет работал механиком. Знаю, как ремонтировать русские машины и иномарки. В общем, с нуля учиться не понадобится.

-- Это хорошо. Вы можете сегодня подъехать на собеседование? Давайте я вас запишу...

-- Да, конечно! - радостно выпалил я и принялся диктовать свои имя и фамилию, но на имени всё и закончилось, - Меня зовут Бакыт, Ба-кыт, - продиктовал я по слогам.

Последовала короткая пауза, после чего девушка равнодушно объявила, что моя кандидатура их не устраивает, и сразу же повесила трубку, не тратя время на лишние объяснения что-откуда-почему.

Я нажал на рычаг, вычеркнул объявление и взялся набирать номер второго отмеченного мною объявления. Но и там повторилась примерно та же история. Кадровые специалисты особый упор делали на выяснении моего гражданства, но получив ответ о киргизском подданстве, тут же сводили разговор на нет. Поэтому последующие звонки принесли мне ровно тот же нулевой результат, что и первый. Я решил прерваться на некоторое время и, обернувшись, увидел перед собой елейно улыбающегося Алмаза, уверенного в своём знании трудоустройства в Москве.

-- Да не мучайся ты, всё равно ведь ничего толкового не получится, - молвил он и, достав из кармана халата маркер, написал на моей газете номер телефона. - Вот, братан, позвони туда, там стройка, с проживанием и кормёжкой. Ерундой не занимайся: в этом городе ты нужен не для работы, что ищешь ты, а той, что ищет тебя.

Глядя на "метрдотеля" и написанный им номер телефона, мне сказать что-либо пока было нечего. Скепсис земляка и безрезультатность звонков привели к падению моего настроение до нуля. Но, не уходя в бездействие, я продолжал звонить, отчего в итоге был даже приглашён на смотрины в мастерскую рядом с какой-то конечной станцией метро. Воодушевлённый хоть каким-то позитивным результатом, я отправился на место и, как оказалось, лишь напрасно потратил часа четыре плюс деньги на проезд. Хозяин мастерской, молодой квадратный пацан, услышав про мой опыт, недовольно поцокал языком.

-- Бишкек-мишкек, - сказал он, - там ты, наверно, повозки для ослов чинил да и только. Могу предложить работу без регистрации за 10 долларов за смену.

"Итого, - недовольно подумал я, - если без выходных, то это 300 баксов в месяц, а по поводу перспектив и роста вообще получается, что тупичок".

На мой аргумент, что этих денег хватит лишь на проезд да прокорм, он лишь усмехнулся и сказал:

-- Ну, как знаешь, у меня таких желающих - толпами ходят. И я же знаю, что ты ещё баксов на двести подворовывать будешь. Разве не так? Ну, думай, если что - моё предложение остаётся в силе.

Только зря съездив, уходил я, как оплёванный. Разве я приехал в этот город воровать? Я приехал честно работать и зарабатывать! Так почему нужно старательно раз за разом плевать мне в лицо? Имя не то, стаж не там... Ну так и что ж я - воровать должен из-за этого?!

Время на обратный путь ушло то же, но дорога казалась куда более растянутой, ведь мысли были далеко не лёгкими. Тяжести им прибавило и то, что по возвращении в ночлежку, я обнаружил, что в моей сумке кто-то копался. Убедившись в этом неприятном моменте, я спросил об этом у Алмаза.

--Бакыт, а у тебя было что-то ценное, что ли? - удивился он.

-- Да ничего нет ценного, но как-то неправильно ковыряться в чужом добре, - пояснил я.

-- Ну, у нас тут люди разные, так что если есть что ценное, лучше не оставляй.

Я удивлённо посмотрел на своего земляка.

-- Как это разные люди? - спросил я, - Мне казалось, ты всех знаешь и можешь им доверять.

-- Ну-у-у, - промычал он и после непродолжительной паузы добавил, -у нас такая своеобразная община, и, кстати, с тобой я тоже хотел поговорить, - тут он несколько замешкался, однако с хитроватой улыбочкой продолжил. - Ты, как я понял, у нас останешься на несколько дней? Так не хотел бы ты помочь деньгами нашей коммуне?

-- И сколько же надо?

-- Ну, вообще ночёвка у нас стоит 150 рублей... - сказал Алмаз, - плюс к этому готовый завтрак, ну и твои телефонные разговоры...

-- Но ты же знаешь, что с деньгами-то у меня сейчас напряжёнка, - ошарашено ответил я.

-- Я всё понимаю, но тут такая ситуация, что платить по-любому надо. Мне перед людьми неудобно. Как это - все платят, а один не платит? Я же тебя выручаю, даю тебе крышу, завтрак. Ты мне денег давай - я и дальше выручать буду. А не нравится, ищи чего получше. И не смотри на меня так. Денег у тебя мало, а устроишься на работу - так и пересмотрим нашу договорённость.

Попав в ещё большую безнадёгу, я передал землячку150 рублей, которые он не преминул сунуть в оттянутый карман своего халата.

-- Работать надо, - наставнически заметил он,- А ты всё в облаках летаешь, - и, уходя, он добавил ещё. - Работу не найдёшь, денег не будет, а тебя я оставить просто так не смогу, пойми меня правильно, Бакыт.

Пропустив мимо ушей его наставления, я вновь сел за телефон, несмотря на то, что стрелки часов уже перевалили за четыре. На этот раз мне оставалось "добить" те объявления, по номерам которых не брали трубку или было постоянно занято. Так же безуспешно обзвонив их, я выругался вслух и пролистал газеты ещё раз. Наткнувшись на маленькую рамочку, в которой было написано "Требуется автомеханик", я позвонил по указанному номеру, словно хватаясь за соломинку в бурлящем потоке. Сделал я это, по всей видимости, в первый раз, потому как рядом с рамкой не было никаких меток от шариковой ручки.

Пока шли гудки, параллельно я размышлял о том, как мне распорядиться оставшимися деньгами. С учетом того, что из 300 остававшихся рублей 150 я отдал Алмазу, рассчитывать я мог только на полторы сотни. "Сто пятьдесят рублей, у меня осталось всего сто пятьдесят рублей... это пять баксов, рехнуться можно..." - крутилось в моей голове, как патефонная пластинка. По сути, обстоятельство напоминало порочный круг: либо потратить эти гроши на проезд по поводу вакансии и не ночевать у Алмаза, либо оставаться до завтра в "Националь меньшевике" и вообще никуда уже не ехать.

Эти мысли сопровождали моё ожидание ответа на том конце провода, и лишь после продолжительной серии гудков я услышал усталый мужской голос:

-- Техцентр "Голиаф", чем могу помочь?

-- Здравствуйте, я э-э... по объявлению я. Вам ещё нужен автомеханик?

-- Нужен, а как же, - ответил мне голос из "Голиафа", - тем более, если механик толковый.

--Да-да, опытный механик, я хорошо разбираюсь в деле, - сообщил я и начал засыпать собеседника названиями машин, которые чинил, и перечнем работ, которые освоил, крутя гайки в Бишкеке. Пока я произносил перечень операций и названия машин, в моих мыслях на заднем фоне крутилось: говорить или не говорить?.. И понимая, что очередной тщетной поездки я не выдержу по финансам, я честно сообщил как есть:

-- Только я не россиянин, и у меня нет ни гражданства, ни регистрации.

Пауза продлилась не больше пары секунд, но по моим ощущениям - не меньше вечности.

-- Ну, это не главная проблема. Так откуда вы? - спросил голос.

-- Я из Киргизии.

-- Хе-хе, - услышал я в трубке, - Салам-пополам! Кандай, джолдшик.

Я отнял трубку от уха и удивлённо посмотрел на нее, как будто мог увидеть там того, кто разговаривает со мной на киргизском языке.

-- Салам, байке, - робко прошептал я в трубку.

--Ну что ж, салам, так салам, - сказал он, - Так что же, ты действительно хороший механик? - спросил меня собеседник уже по-русски. - Если так, дружище, то поторопись, поскольку наступает вечер, а завтра я не уверен, что кто-нибудь тебя не опередит. Подъезжай, сегодня обсудим, моя фамилия Баринов, спросишь у охраны, тебя проводят. Ну и главное: если будешь работать, а не воровать, я тебя возьму, понял? Такие условия тебя устраивают?

-- Понял, конечно, устраивают! - ответил я и под диктовку, как заправский стенографист, записал адрес техцентра.

-- О деньгах и остальных нюансах договоримся, - сказал он напоследок и, не дожидаясь от меня ответа, повесил трубку.

После всего, что я испытал, меня, конечно, насторожило, что так легко получилось договориться. Или тут крылся какой-то подвох, или опять предложение долларов на 300, или же только то, о чём можно было узнать только лишь, поработав там.

Передо мной встала дилемма: брать ли сумку с вещами? Если для меня Алмаз - уже не земляк, а скорее "станционный смотритель", то ночевать мне придётся на вокзале. А завтра уже с таким раскладом мне придётся звонить по рекомендованному им телефону на стройку и ехать туда на работу с проживанием в вагончике или в будке, то есть вновь, как псине безродной. Поэтому отправляясь в неизвестное, я всё же решил прихватить сумку. Метрдотель проводил меня до порога, открыл звонок и сказал напоследок:

-- Смотри, Бакыт, гордость свою подомни. Если не возьмут, то стройка для тебя - хороший вариант. А если возьмут - приезжай назад, в долг здесь переночуешь, а завтра у них аванс выпросишь в связи с тяжёлым материальным положением.

Поблагодарив Алмаза за приют и наставления, я быстро покинул помещение, куда возвращаться ещё хотя бы раз у меня не было никакого желания. Но и зарекаться я не торопился. Школа жизни своими ситуациями меня периодически отучивала от употребления слов типа "никогда" и "всегда".

Тем не менее, с ощутимым облегчением я вышел из вонючего жилища и такого же подъезда и скоро зашагал в сторону уже знакомой мне остановки. Миновав полуторачасовой переезд до нужного места, я был обрадован хотя бы тем, что автосервис не пришлось долго искать, опрашивая людей на морозе. Буквально в ста метрах от выхода из метро горел указатель "Голиаф-моторз", а ниже подсвеченные таблички с наименованием услуг "Шиномонтаж", "Диагностика", "Кузовной ремонт".

Ориентируясь на освещённость контуров объекта и занимаемую территорию, можно было сделать вывод, что дело там поставлено с размахом. Перед главным въездом стояли дорогие автомобили, между которыми то и дело сновали мастера, о чём-то расспрашивая автовладельцев.

Прежде мне не приходилось видеть такого масштабного и добротно оформленного автосервиса. "Значит, и штат сотрудников тут немалый, человек под сто пятьдесят тут, наверно, работают, -предположительно оценил я. И буду ли я сто пятьдесят первым - вот какой вопрос мне предстояло решить.

При этих мыслях на фоне впечатляющего вида "Голиафа" я грешным делом смутился, конечно, стоит ли мне вообще туда заходить? И будто увидев себя со стороны, я преисполнился глубинным сомнением по поводу того, что такой парень в потрёпанной куртке, съёжившийся от мороза, как-то сопоставим с таким шикарным техцентром, который при свете своих огней больше походил на казино.

Конечно, можно было долго любоваться и сомневаться, но мороз подгонял меня к скорейшему принятию решения, отчего, наплевав на неуверенность, я и отважился ступить навстречу будущему. Так что, будь что будет, решил я, ведь за меня мою жизнь прожить никто не сможет.

Сделав глубокий вдох свежего морозного воздуха, я с силой выпустил поток густого пара, расправил плечи, поправил одежду и двинулся вперёд. Первый шаг, за ним второй, третий, десятый, двадцатый... так я очутился внутри ресепшна "Голиафа" или, проще говоря, в приёмке. Ослеплённый блеском и приободрённый кофейным ароматом, я застыл внутри. Несколько затерявшись среди клиентов, ожидающих, видимо, оплаты услуг или получения своего авто обратно, я водил глазами, не зная, к кому обратиться. Девушки за стойкой персонала летали от принтера к клиенту и от клиента к кассе, как пчёлки, принимая нектар банкнот в "соты" автоцентра.

На спинке кресла возле стойки висела камуфляжная куртка циклоповских размеров, видимо, отлучившегося охранника. Рядом с его постом находилась тяжеловесная дверь, которая была слегка отворена, судя по зиявшей щели. Именно за ней я и надеялся увидеть человека, назвавшегося по телефону Бариновым. "Сим-сим, открой дверь", - в шутку проговорил я и, толкнув дверь, проскользнул внутрь, где в полной мере ощутил себя Али-Бабой в пещере с сокровищами.

Меня поразило, что ремзона сочетала в себе просторность самолётного ангара и чистоту и освещённость операционной комнаты. И пусть это было преувеличением с моей стороны, но у восторга, как и у страха, глаза бывают весьма велики. Особенно бросилось мне в глаза ещё и то, что над сокровищами, то есть автомобилями, колдовали мастера разных национальностей. Далее продолжая ворочать головой, я зачарованно подмечал то камеры для покраски кузовов, то череду подъёмников, то дверь с надписью "Склад запчастей", то ещё какие-то прибамбасы, о назначении которых и не догадывался. Масштабы были совсем не бишкекские. "Да здесь же целый автомобильный завод, - подумал я, - вот уж действительно "Голиаф". Как говорится, как корабль назовёшь, так он и поплывёт. И потому, дав ему имя огромного воина Голиафа, с этим тут не прогадали, ведь размеры и возможности сулили ему долгое и успешное "плавание".

Пол ремзоны, покрытый светлой керамической плиткой, был чист, несмотря на кипящую работу и заезжающие с улицы автомобили для ремонта. Причиной такого порядка был труд двух девушек, которые шустро, но тщательно наводили марафет в ремзоне, и чувство прекрасного руководило их работой наравне с выполнением обязанностей. Признаться честно, эта картина не очень-то вязалась у меня с привычным образом уборщицы, когда квадратная тётя Мотя в лохмотьях уныло шлындает туда-сюда с ведром и шваброй, брюзжа, кряхтя и перемещая грязь с одного места в другое. Девушки не просто мыли пол, они словно танцевали на льду, и лёгкими, но профессионально отточенными движениями вычищали рабочую поверхность ремзоны.

Продолжая осматриваться, я остановился взглядом на стенде с какими-то объявлениями. Содержание их было достаточно суровым и не сулило ничего хорошего нарушителям дисциплины. Перед мои глазами начали вспыхивать грозные слова: "выговор", "штраф", "уволить за пьянство, за мат, за наркотики", "за недобросовестную работу"... Серьёзные тут порядки, сделал я вывод, но поскольку перечисленные вредные привычки за мной не водились, то я особо не напрягся по этому поводу.

Недалеко от меня находился полуразобранный "субарик", возле которого прямо на ящике с инструментами устроился тощий парень с отстранённым выражением лица. Бейсболка была нахлобучена по самые брови и повёрнута козырьком назад. Его синий комбинезон сидел мешком, ввиду долговязости работника, а непропорционально большие ступни и кисти забавно смотрелись из-за коротковатых штанин и рукавов.

Приближение незнакомца в моём лице ни на секунду не отвлекло этого мыслителя от задумчивого созерцания какой-то контргайки, хоть я и остановился в полутора метрах от него.

-- День добрый... то есть вечер, - обратился я к механику и после того, как поправился, выдавил следом. - Работать у вас хочу.

-- Хочешь - работай, - словно топором, отсёк механик. И лишь после долгой паузы, окинув меня равнодушным взглядом, он спросил чванливо:

-- Работать, значит?

От неуверенности я как-то обмяк и, запутавшись в своих мыслях, пролепетал что-то невнятное.

-- А ты умеешь, работать-то? - с кислым сарказмом продолжил парень.

Выбранный им тон говорил, что именно этот человек определит мою судьбу: работать мне здесь или нет. Но контраст интонации и вид говорящего всё же вывел меня из минутной растерянности:

-- Мне бы это... где бы Баринова увидеть, - уверенней сказал я.

Но механику издевательская манера разговора с новобранцем доставляла удовольствие, поэтому он не спешил с ответом на мой вопрос. Лишь вдоволь насладившись моим напряжённым ожиданием, он дёрнул башкой в сторону лестницы, которая вела на второй этаж административного отсека с множеством кабинетов и сказал:

-- Тебе вон туда.

-- А там к кому? - спросил я.

Нахального мастера вопрос явно обрадовал. С затаённым ликованием он "просверлил" меня взглядом, после чего рассмеялся и грубо спросил:

-- Ты с дуба рухнул? Сам же говоришь: к Баринову. - Я молча кивнул. - Ну вот и ступай к Баринову, - продолжил он. - Высокий такой, лет сорока пяти, живчик. В общем, тот, кто там будет носиться, словно ужаленный в причинное место, давать всем указиловки, требуя незамедлительного исполнения, тот и есть Баринов.

Сдержанно поблагодарив аборигена "Голиафа", я отправился в сторону двухэтажной административной секции, где, видимо, и размещалось начальство, бухгалтерия и конкретно Баринов. Описание, которое дал мастер своему начальнику, меня не слишком-то вдохновило. Я вспомнил объявления о штрафах и подумал, что жизнь местного работника, похоже, очень нелегка.

Приблизившись к лестнице на второй этаж, краем глаза я заметил, как мой недавний собеседник, наступив в лужу разлитого им же масла, начал пересекать свежевымытую полосу кафельного пола. Чуть ли не зеркальную поверхность начали покрывать отпечатки масляных следов наподобие тех, что приписывают "снежному человеку". В один момент безмятёжное шествие грязешлёпа было остановлено клаксонным гласом:

-- Стоять! Вон оттуда! Назад, засранец!- Нахальный мастер и ещё несколько неподалёку находившихся коллег вздрогнули от неожиданности и оглянулись. Девушка, столь тщательно мывшая пол, смотрела в упор на виновника "засранства", и глаза её полыхали даже не гневом, а приближающейся гибелью и крушением.

-- Вон оттуда! - повторяла она, сжигая мастера своим взглядом,- Иди назад, оботри свои говнодавы ветошью и вылижи за собой пол!

-- Кать, Катька... -начал было он, продолжая своё движение.

-- Назад! - топнув ногой, крикнула Катя.- Катька на базаре семечками торгует, а ты, тварюга, поворачивай подобру-поздорову!

Осознав, что её слова не возымели действия, вслед за этим она рысью подскочила к наглецу и замахнулась на обидчика половой тряпкой. Этим она давала понять о серьезности своих угроз, нов ответ "застранец" лишь скорчил гримасу, изобразив презрительную улыбку. Уже этого стерпеть девушка не могла и, сделав дополнительный замах тряпочным снарядом, словно заправский дискобол, она запустила его точно в цель. Мокрая тряпка со звонким шлепком достигла намеченной цели - лица нарушителя, и повисла не нём, как знамя победы чистоты и порядка над свинством. От неожиданного удара тряпочного снаряда, обидчик, пытаясь увернуться, потерял равновесие и поскользнулся на масляной подошве. Взмахнув своими паклями, он эффектно шмякнулся на пятую точку, вызвав тем самым хохот у свидетелей происходящего.



-- Нравится тебе, нахал? Сейчас ещё добавлю, бессовестная скотина! - не унималась Катя.

Сотрудники, находившиеся рядом с "полем брани", сквозь смех просили девушку о "продолжении банкета":

-- Не спускай ему, Катя! Так его, так!

-- Двинь его! Давай ещё!

В этот момент Катерина, видимо, распаляемая поддержкой зрителей, шутки ради замахнулась на беднягу своим ведром. Но, скорее всего, девушка, не рассчитав расстояние, нечаянно огрела горемыку прямо по макушке, хоть и почти пустым, но металлическим ведром. "Бам-м-м-м", - раздался звонкий удар, атакуемый схватился за голову, а в воздухе повисла тишина.

-- Ой, прости, переборщила... - прервала эту тишь сама же Катя, еле удерживаясь от хохота.

Пострадавшему было не до смеха, он поднялся с места и, не говоря ни слова, шатаясь, словно маятник, обалдело поплёлся в подсобку. Публика, наблюдавшая за этим, от души гоготала, а Катя, всё же сдержав смех, поправила сбившуюся прядь волос, крикнула ему вслед:

-- Надо уважать чужую работу, какой бы она ни была, хам трамвайный!

От такого отношения к порядку мне стало как-то не по себе. Стоя где и стоял, я в шутку прикинул, что по сравнению с такой ревнительницей чистоты, Мойдодыр - просто безобидный рукомойник. Однако, с другой стороны, эта Катя была абсолютно права, защищая свою работу подручными средствами, как могла. И, как я узнал позднее, девчонки имели негласное право применять физическое возмездие к любому, кто нарушает нормы санитарной дисциплины на предприятии. Это может показаться дикостью, но такая мера действует не только внешне, но и внутренне. Как говорил воспитатель Шарикова: "Разруха и грязь не в клозетах, она в головах". И чтобы грязь не слишком масштабно распространялась снаружи, по головам иногда приходится постукивать.

Но на этом "театральное представление" в ремзоне не заканчивалось. Не успев отойти от увиденного, я тут же услышал, как из правого крыла ремзоны начали доноситься женские крики. Голосила женщина достаточно громко, надрывно и истерично, а в ответ ей глуховато и спокойно доносился мужской баритон. Я обернулся и увидел довольно молодую женщину с фигурой очень щедрых очертаний и больших объёмов. Она была похожа на дородных купчих с картин Кустодиева, которые я запомнил ещё со школы. Как раз с Колей Митрухиным мы и изучали особенности строения женского тела по альбому этого художника, стоящего на полке среди книг его матери.

Верхняя часть тела с трясущимся бюстом "купчихи" пребывала в исступлённом движении, руки ожесточённо жестикулировали, квадратный рот ни на секунду не закрывался. Слова у неё вылетали, словно из выхлопной трубы с пробитым глушаком, то есть грубо и бесхитростно:

-- Да ты вообще охренел! Я тебя по всей Москве размажу, чурка проклятый! Приехал из своей Чурекии и законы тут свои устанавливаешь?! А вот хренушки тебе! - верещала она.

От слова "чурка" меня несколько передёрнуло, будто её слова предназначались и мне. Клеймо "чурки" в Москве носили многие приезжие, будто мишень, постоянно ожидая и уворачиваясь от удара по кошельку или по голове. Удивлённый таким поворотом, я вперился взглядом в лицо этой "купчихи". Но в раскосом взгляде её как раз ничего арийского или а-ля русского не просматривалось, а, скорее, застыло неутихающее эхо татаро-монгольского ига. В общем-то, так зачастую и бывает: в чужом глазу соринку видят, а своём и бревна не замечают. Свою ругань обывательская расистка обращала к высокому мужику, в облике которого не было ничего того, что по московской традиции можно было отнести к категории типа "чурка". У него были русые волосы и светлая кожа. Телом он был крепко сбит, а щегольской стиль одежды со свободным покроем выдавал в нём активного делового человека, не сидящего безвылазно за столом. При этом поза у него была расслабленная и властная одновременно. Он высился над орущей "моськой", размером со слона, скрестив на груди руки и равнодушно созерцая её буйство взглядом утомлённого сома.

-- Дашуня, ну что вы так волнуетесь, - отвечал ей "русский чурка" ровным и спокойным голосом, который, похоже, ещё больше бесил мадам. - Мы же договорились: работаем честно и пополам. А вы деньги присвоили, да ещё под шумок хотели инвентарь общий умыкнуть.

-- Это моё оборудование! Я в суд на тебя подам! - неистовствовала Дашуня.

-- Да подавай хоть каждый день, дорогуша, - равнодушно ответил ей мужчина.- Только сейчас освободи ремзону, а то нам из-за твоего обильного тела машины ставить некуда.

Должен заметить, что в этот момент "чурка" переключился на одного из мастеров и, подписав тому какую-то бумагу, принялся обсуждать с ним что-то вполне естественным образом. Этот рабочий момент на фоне необычной ситуации не мог не взбеленить "купчиху" ещё более, отчего её просто-таки подбросило от гнева:

-- Ах так? - взвизгнула она. - Тогда я забираю своё оборудование прямо сейчас! - чуть ли не ликующе прошипела она. Не медля ни секунды, она кинула какой-то ключ сопровождающему её пареньку с побудительными к действию словами:

-- Андрюш, вывозим всё из этого гадюшника!

Тот самый Андрюша подхватил ключ и метнулся к какой-то железной двери, находившейся недалеко от склада запчастей. Поворочав в замочной скважине и подёргав за ручку, он заявил со всей безысходностью:

--Дарь Юрьна, так ведь не открывается-то, а Дарь Юрьна...

Даровитая на формы Дашуня подбежала к двери и предприняла ещё одну попытку отворить её. Но тщетные усилия сделать это прекратились благодаря внезапному и жуткому озарению: по всему периметру ровным швом металлическая дверь была искусно приварена к железному косяку. В результате обнаружения такой незадачи "эхо ига" вдруг зарыдало во весь голос, как по умершему дорогому сердцу кормильцу. В это время к замурованному входу к спорному имуществу подошёл и сам "русский чурка", принявшийся оглядывать сварочный шов. Его оценочный осмотр говорил о том, что он анализирует, качественно ли проведены сварочные работы или же здесь имеет место халтурка. В итоге, одобрив кивком результат, он тут же наткнулся на отчаянные требования загнанной в угол Дарь Юрьны.

-- Отдай моё имущество, - молила она. - Сергей Анатольевич!

-- Дашунчик, тебе не следует забывать о том, что всё, что на этой станции, - моё, - ответил мужчина, которого она вместо "чурки" называла уже Сергеем Анатольевичем. - Я дал тебе помещение, нагнал клиентов, загрузил работой, а ты просто-напросто собралась меня кинуть. Кидать на доверии - это дурной тон, Дашуня, так что московскую "прописочку" эту я тебе возвращаю сторицей.

Сергей Анатольевич сделал паузу, глядя на то, как Дашуня, театрально убитая горем, пафосно увядает на глазах, словно погубленная охотником лебёдушка. На это он лишь покачал головой и предупредил без издёвки, но и без поблажки:

-- Давай, Дашка, уматывай отсюда. А если возникнут вопросы юридического характера касательно оборудования, то у тебя ни накладных, ни паспортов, ни протоколов. Так что, путь у тебя один сейчас - восвояси!

Женщина обмякла, потупила свои красные от гнева очи и поплелась вместе с Андрюшей в сторону приёмки на выход.

"Дурдом... - решил я, оценивая увиденное,- ...и эта стена с увольнениями да штрафами, уборщица-терминатор плюс"лебединое озеро" с "купчихой"...Из этого слегка оглушённого состояния меня внезапно вырвал голос, принадлежащий всё тому же Сергею Анатольевичу.

-- А это ещё кто там стоит? У нас вообще есть охрана на предприятии? - раздражённо выкрикнул он. - Или здесь всякий сброд переходит реку вброд? Начальника охраны сюда! - по-генеральски рявкнул он. - На ремзону только коровы не забредают!..

Обернувшись, я ососзнал, что уже не может быть никакого сомнения в то, что "сброд" - это, конечно же, я. Агрессивной походкой, с лицом, которое не предвещало ничего хорошего, ко мне приближался "русский чурка". Мне оставалось лишь стоять истуканом, не делая лишних движений, и смягчить своё положение упоминанием фамилии человека, с которым у меня был уговор о встрече. Эта фамилия была для меня своего рода ключом, которым я мог открутить гайку, чтобы ослабить пружину напряжённой встречи лицом к лицу с настигающей угрозой.

-- Ты кто, откуда и как сюда попал? - уже на подходе ко мне, сурово вопрошал он.

-- Мне бы Баринова... - выпалил я, защищаясь фамилией, как щитом. - Мы сегодня с ним говорили по телефону.

-- Баринов - это я. Чего нужно? - сумрачно выдал мой собеседник. Понимания в его голосе я не заметил, в руке у него была табличка с надписью "НЕ ЗАВОДИТЬ", которую вешают на машины со слитым у них тосолом.

-- Я Бакыт, по поводу работы. Помните, вы мне сказали "кандай", я подумал, что вы киргиз, а вы не киргиз, - глуповато закончил я свою мысль.

Баринов нахмурился.

-- А откуда ты знаешь, что я не киргиз? А сам-то ты откуда?

--Таласский.

-- Знаешь, сколько таких, как ты, таласских, по Москве бродит?

-- Знаю. Но готов хорошо работать, - пробормотал я.

--Хорошо работать за хорошую оплату и плохо за плохую? - Баринов вопросительно приподнял бровь. Я не смог найти, что ответить, поэтому просто промолчал.

-- Дома кто остался? - продолжал он опрос.

-- Мать и сёстры ещё, - отвечал я.

Баринов вздохнул и посверлил меня взглядом.

--Мда... Чтоб с голоду не опухнуть да ещё и родственничкам помогать, пахать тебе придётся, как мулу в нарынских рудниках.

Баринов окинул предприятие своим сканирующим взором, после чего отчеканил:

-- У нас тут сурово. Но ересь всякую не слушай, будто работать невозможно. Не будешь воровать, а будешь вкалывать - трудиться сможешь без проблем. Так что, если ищешь работу полегче - сразу вали. Тебе всё понятно?

-- Понятно, - кивнул я.

Сергей Анатольевич прищурился, задумавшись, и спросил вдруг:

-- А ты давно здесь стоишь?

-- Минут десять.

--Значит, ты и весь цирк с этой даровитой Дарьей видел?

-- Видел, куда ж деваться, - отвечал я.

-- Ну и как тебе зрелище?

-- Да ситуация вроде понятная, но вот одного в толк не возьму, отчего она вас "чуркой" назвала?.. - осмелившись, спросил я.

-- Чуркой?.. - Сергей Анатольевич усмехнулся, - У неё, у дуры такой, все чурки, кто не москвичи, а сама-то -потомственный Скобаристан. Я-то сам русский, да вот "понаехал", гад такой, из Фрунзе в девяносто втором, когда СССР окончательно развалили. И, понимаешь, забрал у москалей всю работу, которую они, кстати говоря, делать не то что не хотят, но и не могут. Мечтают быть в боевой обойме белых воротничков, а ручки свои нежные пачкать не хотят, - он вдруг замолчал, сообразив, что ни к чему такая откровенность перед чужаком, хоть и земляком.

Повисло молчание. Баринов пробарабанил пальцами по телефону и то ли спросил, то ли констатировал:

-- Значит, механик...

-- Ну да, механик, - отреагировал я, - почти всё умею. Есть, конечно, пробелы, но я сообразительный и быстро научусь тому, чего могу не знать, - продолжил я.

Сергей Анатольевич молча смотрел на меня, обмозговывая ситуацию с неожиданно появившимся собеседником.

-- Добро, - изрёк он, наконец. - Аллах с тобой и Пророк в придачу. "Научусь", говоришь? А ты когда в последний раз с автомобилями работал?

-- Не так уж давно: прошло не более полугода. Просто, сами ж знаете, в Бишкеке всё иначе, но и руководителем удалось побывать.

-- Башкармой, значит, а потом дела не задались? - рассмеялся Баринов, пристально глядя мне в глаза.

-- По большому счёту, да, - ответил я, не отводя своего взгляда.

-- Ну, это ничего, - наконец после испытательной паузы сказал он и тут же перевёл разговор с прошлого на настоящее. - Ладно, придётся тебе нелегко, но со временем полегчает. Работа с 9 до 21, при этом не филонить, не бухать, не ширяться. Замечу - башку проломлю и выкину на улицу, как отработанный материал. В секунду. Это понятно?

-- Очень даже понятно, - кивнул я.

-- Очень даже хорошо, - отозвался Сергей Анатольевич,- Всё остальное тебе объяснят на месте, "у станка", что называется.

На фоне того, что всё так гладко складывается, я не сразу вспомнил о главном. Однако, вспомнив свой горький опыт, я безотлагательно спросил про зарплату.

-- Зарплата? - Баринов вновь оживился.- Здесь нет зарплаты, здесь есть доход: что потопаешь, то и полопаешь. Пока я могу принять тебя на ученическую ставку: два месяца будешь жить на кормовые 200$. Это будет для тебя и испытанием, а коли пройдёшь проверку, то и доход будет соответственный. Гор золотых я не обещаю, но и не обману.

Перспектива оказаться на месте ученика меня совсем не привлекала. Сей статус с моим опытом в этой сфере?.. Для меня это было унизительно и морально, и материально. Маленькая оплата и обязанности вроде "принеси, подай, иди нафиг, не мешай" - короче говоря, должность пацана на побегушках. Причём, без каких-либо гарантий того, что потом мне не объявят, что в моих услугах больше не нуждаются и не наймут следующую такую же полудармовую рабсилу. В этот момент я чуть было не пошёл напопятную. Но понимая, что деваться некуда: или ученик с кормовыми, или на московский мороз вообще без денег. Баринов же, заметив на моём лице разочарование и оглядев мою потрёпанную одежду плюс те же ботинки с полоской скотча, спросил:

-- А ты где вообще живешь-то? Арендуешь лавку в метро или снимаешь стул на вокзале?

-- Да по большому счёту: нигде, - честно ответил я.

-- Фиу, - присвистнул Баринов, - Так ты хочешь сказать, что идти тебе сегодня некуда и ты взял билет в один конец?..

В ответ я молча кивнул головой и уже собирался что-то сказать, но Баринов продолжал:

-- Мда-а, не ожидал я, что после того, как скажу "салам-пополам", столкнусь с ситуаций трудоустройства с проживанием... Ну что ж, делать нечего, и если уж сказал "раз", то надо говорить "два", так что выделю я тебе спальное место.

Баринов подвёл меня к лестнице, под которой оказалась небольшая треугольная коморка с фланелевой занавеской. Комнатка напоминала чулан и была доверху завалена метлами, тряпками и какой-то железной арматурой.

Баринов помолчал немного и спросил моё мнение:

--Ну что? Прямо на предприятии и бесплатно, что для тебя сейчас очень важно. Душ у нас есть, стиралка автоматическая тоже. Так что, чистотой будешь обеспечен. Если сможешь тут сварганить ремонт, то валяй, живи. Материалы на ремонт дам. Что - согласен на такой аттракцион неслыханной щедрости?

-- Да, байке.

-- Тогда кидай вещи и жди меня тут - я сейчас позвоню знакомому человеку, чтобы тебе сделали регистрацию. У тебя же её нет, и ты, поди, от ментов, как суслик, бегаешь? Давай паспорт.

Я кивнул головой и, покопавшись в кармане, вытащил оттуда документ.

-- Сиди пока здесь, - сказал Сергей Анатольевич, - А вот когда поговоришь с участковым, возьмёшь у завхоза спецодежду, а потом дуй в ремзону. Там ты найдёшь Серёгу Ташкентского и ещё одного клоуна, Гаштета. Они тебя возьмут в оборот и расскажут тебе как и что, - закончил Баринов и ушёл, ничего не добавляя уже к вышесказанному.

Я остался сидеть в каморке и вдруг ощутил, что весь взмок. Вспотел неожиданно, под самый конец разговора, когда вдруг осознал, что беседую с волевым, требовательным, но, в общем-то, добродушным человеком. Всю свою сознательную жизнь я предпочитал уважать человека, нежели бояться, если он старше и выше меня по статусу. Сейчас ситуация была: пятьдесят на пятьдесят. И милость с его стороны относительно жилья и регистрации, как и милость власти вообще - штука непостоянная, но что-то во мне подсказывало, что пропорция всё же сместится в позитивную сторону. Было в нём что-то внушающее доверие: его прямота, его сопряжённость слова и дела. Последнее подтвердилось уже спустя час, когда приехавший участковый отксерокопировал мои документы и сообщил, что завтра, возможно, регистрация будет готова. Где меня собирались регистрировать, было неизвестно, однако место моего пристанища уже имелось. Всё выглядело не так уж плохо, оставалось лишь подождать, что покажет время.