Квартал иллюзий. Часть 1.

Автор: Яблочный Спас I''''''''m only happy when it rains
Garbage

Я люблю дождь.
Не потому, что здесь невыносимо жарко, а он дарит пусть мимолетную, но прохладу.
Не потому, что смывает мусор и пыль, и тем самым делает часть моей работы.
Я люблю дождь, как любят женщину, не в силах объяснить почему.
Или лелеют в душе пейзаж, увиденный в далеком детстве сквозь грязь на стекле вагона.
Иррациональное чувство. Вне логики. Непостижимое.

Резкий запах дегтярного мыла тянулся за ней, как пропитанный ядом шлейф. Покрытые бронзовой коростой руки. На левом глазу – уродливое бельмо.
И странная привычка плясать под дождем.

Я встретил ее однажды утром, торопясь на свалку с очередным пакетом отбросов. Накрапывал дождь. Низкие, серые тучи заходили с юга, охватывая остров в кольцо. Уродливая кукла танцевала вокруг неработающего фонтана. Танец прерывался судорожными подергиваниями, напомнив мне пляски обдолбанных листьями питури аборигенов. Иногда, она принималась яростно спорить с собственным отражением в кипящей от капель луже.
Полная идиотка. Так, или примерно так, думал я, глядя на забавные па и короткие антракты, полные шепчущих монологов.
На мокром сарафане глухо звякали звезды, вырезанные из пивных банок.
Дождь усиливался.
И вдруг, когда она упала на колени и воздела руки, обрывая безумную коду, — разом перестал. Эхо последних капель, затихая, шлепало прочь по теплому асфальту. Странное создание, бросив на меня короткий взгляд, бесшумно растворилось в окружавших поляну зарослях.
Остался лишь воздух, наполненный паром от теплой лужи.
Остался я, с вонючим мешком в руке.
Остался фонтан, похожий на задранный к небу клюв неведомой птицы.
Чушь.

Каждый из нас до краев полон запертым в клетку страхом. Я, к примеру, боюсь внезапной смерти. От инфаркта, инсульта, укуса ядовитой змеи или заражения крови. Фобии стали невольной причиной того, что в любой момент я был готов поднять руку на близких. Сорвать раздражение. Перевоплотиться в свой страх.
Стать смертью, и избавиться от ее неприятного соседства.
Стать Несущим смерть.

Поднимаясь по трапу самолета вылетающего в Аделаиду, я чувствовал, что окончательно потерял контроль. Если бы в руке вдруг оказался нож, я всадил бы кусок стали в горло соседу. Не задумываясь. Просто потому, что тогда мне казалось так надо.
Сейчас, когда большинство фобий спит, отрезанное от мозга стенами медикаментозной блокады, меня пугают лишь редкие сны. Я даже точно не помню, про что они. Но все равно боюсь. Потому сплю редко. Урывками.
Если уж совсем станет невмоготу. И, как следствие, рано встаю.
Сон сумасшедших тревожен и краток.

Окна комнатушки выходят на восток, и каждое утро можно видеть, как появляется солнце. Пока первая сигарета тлеет, сумерки, нависшие над горизонтом, рвет пополам малиновая прореха, сигнализирующая о начале нового дня.
Это место напоминает мне санаторий. Правда, не видно бредущих по аллеям парка больничных халатов. Не чадит прогорклым маслом ржавая труба пищеблока. Нет ежедневных обертываний, рефлексотерапии и прочих сомнительных процедур. Но смутное ощущение схожести есть.
Вряд ли я выздоравливаю. Скорее, все глубже соскальзываю в пропасть.
Соседи вылезают на улицу ближе к вечеру.
Когда спадает жара.

Тим, тощий очкарик из Сан-Диего.
Сколотил состояние на торговле прикладными программами для смартфонов. Каждый день ждет Грету Гарбо. Он почему-то уверен, что та обязательно придет. Если не сегодня, то сто процентов, завтра. Поэтому к полуночи, как правило, напивается до состояния риз. А утром болеет и морщится, прячась от заглядывающего в окно солнца.

Ян, бывший владелец судостроительной верфи.
Пишет роман. Пару раз он давал прочесть мне отрывки. Честно говоря, я ничего не понял, но на всякий случай похвалил.
- Отличный текст! Да-да. Не сомневайся. Классная штука!
Так я сказал ему, и хлопнул изо всех сил по плечу. Ян даже не покачнулся. Сто двадцать кило. Не человек – глыба. Только с подозрением посмотрел на меня и, не говоря ни слова, побрел прочь. Наверняка не поверил. Впрочем, как говорил старина Апдайк, мы никому не верим. Возможно, правильно делаем. По правде говоря, мне его жаль. Интересно, сколько бумаги он переводит в день?

Седой, словно пепел сигары Апдайк.
Пытающийся найти выход из лабиринта узких корабельных коридоров круизного лайнера, исчезнувшего в семьдесят пятом в неподалеку от Бермуд вместе с командой и пассажирами. Жена и трое детей так и остались в неведомом «там», а полная воды шлюпка была подобрана проходящим эсминцем. Апдайк был одним из спонсоров проекта. И когда все заработало, стал первым участником программы.
Есть еще четверо. Но они предпочитают одиночество, а я не хочу мешать.
Каждому свое, как говорил Цицерон.

Я приехал сюда в надежде выбраться из паутины собственных страхов.
В течении сорока лет непутевой жизни, эта паутина твердела, превращаясь в глиняный кокон. В ласточкино гнездо, болтающееся над обрывом. Если птенец вываливается из такого гнезда, то либо летит, либо гибнет.
Летать я не умел. Смерти боялся, как огня.
Поэтому решил сбежать.

Я и мои фобии.
Конечно, за столько лет мы привыкли друг к другу. Я даже предчувствую, когда та или иная заглянет в гости. Но это меня не беспокоит. Нет.
Зная каждую из них как облупленную, мы стали почти что родными. Симбионтами.
Единственное, что уравнивает нас, смерть. Если умру я, то и они исчезнут вместе со мной.

Можно представить свои страхи мягкими шариками. Теплыми и беспомощными. Один психиатр на полном серьезе предлагал мне заняться ролевыми играми с собственным рассудком. Шарики… ну-ну. Эти «мякушки» легко впрыснут в вену такое количество норадреналина, что испуганное сердце засбоит, и вполне может разлететься сотней осколков сквозь стены бесполезной тюрьмы.

Раньше я был вполне обеспеченным человеком. Неплохая работа. Семья. Двое очаровательных детишек. Никто и подумать не мог, что внутри, в темноте спутанных коридоров больного разума, прячется ватага малышей, держать которых в узде день ото дня все проблематичней. Проснувшись однажды утром — как сейчас помню, был ноябрь, — я понял, что они вот-вот вырвутся на свободу.
И тогда мне пришлось уйти. Встать, одеться, собрать самые необходимые вещи. Купить билет. Тяжело вот так просто взять и бросить детей, любящую жену… Кто ж спорит? Но гораздо тяжелее сходить с ума в ожидании того, что как-нибудь ночью, я перережу им горло.

Сова, сова, мудрая голова…
В моей голове, сталкиваясь, взрывались кометы, начиненные тринитротолуолом.

Вчера я закашлялся, поперхнувшись горьким дымом, и вспомнил, что еще совсем недавно чуть не отдал бы от страха концы, представляя, как бронхоспазм прогрессирует в отек легкого и добирается до головного мозга. Безвольное тело теряет сознание, падает, ударяясь виском об угол стола…
Болезнь легких был мой фетиш.

Месяц назад я нашел в мусорном баке набор отличных ножей.

Решение было принято внезапно. Скорее повинуясь инстинкту, нежели присущему мне прагматизму. Ответить на вопрос бежать или остаться — легко. Гораздо труднее решить куда. В пятнадцать лет я был увлечен фильмом «Последняя волна», Питера Уира. Оккультизм аборигенов, тайные практики, шифры и демиурги. Иногда, детские воспоминания играют важную роль.
Хотя теперь это не имеет никакого значения.
Если сейчас найти то самое интернет кафе и спросить работающего там парня:
- Эй, помнишь невысокого? В черном пальто. Он еще почти сутки у тебя сидел? Того самого, который заплатил неплохо. Даже вроде больше чем следовало бы, а?
Думаю, он вспомнит.
Ведь я швырнул ему сумму, адекватную месячной арендной таксе за грязный полуподвал, битком набитый прыщавыми дрочерами, и выбежал на улицу с такой скоростью, будто за мной гнались тысячи обезумевших призраков сети.
Надеюсь, что он меня не забыл.
Иначе мне захочется вернуться и перерезать ему горло.

Я думаю, что тот, кто оставил ножи — бывший циркач. Может, это он был Смотрителем маяка на северной оконечности острова. Тот самый, о котором говорил Док. Иначе откуда в помойке вдруг появились эти клинки? Возможно, циркач умер. Да-да. Точно умер. Преставился. Никуда он не уехал, разорвав подписанные контракты. Врачи врут. Они ведь всегда врут. А его молодая — конечно молодая, а какая еще? – вдова, приехавшая забирать избавившийся разом от всех психозов труп, взяла да и вышвырнула реквизит, не желая, чтобы он маячил перед глазами. Иначе они будут на мокром месте, а это не может понравиться ее любовникам. Ей никогда снова не выйти замуж. Кошка устанет вылизывать ссохшуюся промежность, ублажая несносную старость… Точно! А вдовушка и есть та самая девушка с коряво вырезанными из пивных банок звездами.
Чушь.

Божественное провидение или рука Сатаны заставила меня набрать в поисковике эту фразу? Может быть, я в отчаянии пытался улететь на Луну? Кто знает… Впрочем, при любом раскладе, я ничего не потерял. Так как к этому моменту уже ничего не имел.
Оставшихся после оплаты Программы денег едва хватило на то, чтобы добраться. Одиннадцать часов в набитом желтыми уродцами Боинге. Пять часов сна в пластиковом кресле душного транзита. И снова девять часов полета над бесконечным океаном, похожим с высоты десяти километров на лужу расплавленного свинца.

Когда одетый в шорты пограничник осведомился о цели моего визита, я произнес только два слова. Tranquility base. Парень удивленно поднял бровь и шлепнув зеленый штамп пожелал мне удачи. Удивленная радушным приемом одна из фобий проснулась и раздраженно оглушила меня намеком на приближающийся инсульт.
Пришлось закатить глаза и рухнуть в обморок прямо у стойки контроля.
- Вам вредно злоупотреблять спиртным, — суетился молодой доктор.
- Вредно...- отзывался я, отчаянно потея и чувствуя как безжалостные бациллы тропических хворей, пользуясь отсутствием иммунитета и фальшью сертификата о прививках, атакуют мое уставшее тело.
Окончательно прийти в себя удалось только в офисе компании-оператора. Формальности, к счастью, были сведены к минимуму.
Два часа под капельницей.
Подпись на контракте.
И я в маленькой лодке на пути в персональный рай…

- Мы блокируем ваши тревожные состояния. Это средство своего рода антидепрессант. Селективный ингибитор обратного захвата. Только усиленный. Многократно. На основе нолаксона. Ваши фобии будут надежно заперты. Ультраксон. Программа, за которую вы заплатили. И хочу подчеркнуть, — многозначительная пауза и демонстрирующая уверенность улыбка, — сделали это отнюдь не напрасно.
- То есть я не стану овощем?
- Ну что вы! Конечно, нет. Если вас интересуют более подробная информация, то наш специалист уделит вам столько времени, сколько потребуется и ответит на все вопросы.
- Да нет. Пожалуй, не стоит. Я ведь уже принял решение.
- Вот и славно. Должен предупредить, что возможны незначительные побочные эффекты, связанные с применением препарата. Основной из них – боль. Она не будет сконцентрирована в одном месте. Но организм достаточно быстро адаптируется и привыкает. Так что через несколько дней вы будете ощущать лишь небольшой дискомфорт.
- Где?
- Определенного места нет. Препарат не локализуется в одной точке. Ломота в суставах, может быть спазмы…
- Я читал об этом в аннотации к программе. Что-то еще?
- Э-э, дело в том, что у незначительного числа пациентов мы наблюдали неявно выраженные восприятия при отсутствии реального объекта.
- В смысле галлюцинации?
- Мы называем это иллюзии. Они неопасны, и скоро проходят. А теперь позвольте представить вашего лечащего врача.

… или в ад. На тот момент я еще не решил. Слишком мало информации. Это теперь я все понимаю. Все мы становимся чуточку умнее, пройдя через боль.

Архипелаг из двух крохотных островов недалеко от побережья Австралии. Последний шанс сохранить рассудок, чувствуя себя относительно свободным.
Все остальные методики, описывающие мой случай, были напрямую связаны с пребыванием в отдельной палате. Возможно, с обитыми войлоком стенами. И непременно с аминазином.
А ведь у меня, плюс ко всему, клаустрофобия.
Поэтому, отыскав в сети уникальную психушку для еще способных рассуждать обеспеченных людей, я решил рискнуть.

Коснись моей вены холодной иглой.
Впусти в хрустальную машинку немного кровавой мути.
Нажми на поршень, втискивая в замкнутую вселенную, в которой мечется беспокойный разум, боль.
Которая посадит на цепь безумных детенышей преисподней.
И будет вечно хранить их сон.

- Теперь нужно подписать договор. Как вы понимаете, гарантий полного излечения нет. Но мы, по крайней мере, постараемся сделать все возможное, чтобы избавить вас от страхов. Сейчас на острове семь человек. Пациентов. Клиентов. Ваших соседей. Можете называть как угодно. Мы постарались создать все условия для комфортного проживания, но какие-то обязанности вы можете выполнять.
- Всего семеро? Я думал, многие стремятся попасть сюда.
- Просто мы готовы принять здесь немногих. Ваша анкета нас устроила.
Гладко выбритый, загорелый череп. Живые глаза, поблескивающие из-под тонкой оправы хамелеонов. Монблан, выглядывающий из нагрудного кармана халата, снабженного вензелем Британского военно-морского госпиталя. Ходячая реклама венца карьеры врача. Нужно быть полным мудаком, чтобы поверить такому обаятельному эскулапу.
- Есть вакансия сантехника. Нет? Тогда может быть Смотрителем маяка? Маяк старый. Но в неплохом состоянии. Предыдущий Смотритель уехал, и теперь место свободно.
- Уехал? Вылечился?
- Ну, можно сказать и так. А что здесь удивительного? Лечение можно завершить в любой момент. Мы не вправе заставить пациента находиться здесь. Это одно из условий контракта. Если хотите, наш принцип.
- Скажите Док, а много тех, кто уезжает? Ну, в смысле разрывает договор?
- Бывает и такое. Но редко. Вот коммуникатор для экстренной связи. Катер с медперсоналом будет на острове через десять минут после вызова. Плановый осмотр – раз в две недели. Все необходимое вам выдадут на причале. Ну как, пойдете Смотрителем?