|
Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Литература:: - Тени на стенах (Часть 2)Тени на стенах (Часть 2)Автор: Яблочный Спас
[ принято к публикации 09:56 24-08-2011 | Нимчек | Просмотров: 1496]Его голова катится по столу, руки вцепились в скатерть. - Можно, присесть? Эй, товарищ путеец… Можно? С детства мечтал прокатиться в кабине электровоза. Наверное, там постоянно гудит синий ток и пахнет озоном. - Я бы и рад покатать тебя, но это запрещено, – он виновато морщится, встряхивает сальной челкой, и капельки жира летят в меня словно пули. Железные диски кромсают рельс на отрезки: тук-тук, тук-тук, тук-тук. - Послушай, водила, не нужно бояться – я оплачу твои страхи. Снова в коротких штанишках и беленькой майке, я выглядываю в открытую форточку, и ветер с размаху бьет по ушам. Столбы изогнулись влево – значит, мы едем вперед. - Чем ты заплатишь мне? - На. Он чище утренних рос Иссык-Куля. Поезд мчится сквозь ночь, и я повис на цепочке гудка. Зеленый сменяет красный, водила играет с током, ток дрессирует водилу. - Смотри, дурачок, в этих линиях вечность! – он хочет распутать петлю, но паутина из фиолетовых струн ложится ему на плечи. Я вижу, я знаю, и тяну изо всех сил. Локомотив торжествует, и сиплый рев разрывает ночную степь. Мир вырастает из снежных подушек пирамидой горного хрусталя, больно режет острыми гранями, царапает небо вырубленной из малахита вершиной. Когда я увижу, что будет свет – его вполне может не быть. Вполне вероятно, что все вокруг — галлюцинация. Я на приходе, и в моих венах бурлит пакистанский стрим-лайн. - Ты доберешься на поезде до Кустаная. Наримановский рынок – не то, чтобы цель, но средство достигнуть цели. Шестой павильон, под вывеской «Кукуруза батыр шибдец». Оставишь товар и заберешь два пакета. Оттуда – в аэропорт. - Я не боюсь летать, Макфа. Я ненавижу падать. - С пакетами не упадешь. Считай, что они твои парашюты. - Ну-ну. Ребенком я прятался за гаражами, играя в шпионов и хоп-дрицацуй. Кто знал тогда, что через двадцать лет боги степей загонят меня в петлю. Потом был столярный цех, и сладкий дурман клеевой машины навеки оставил шрам в глубине нежно-красного сердца. Я жил в непрерывном поиске истин, и находил их – одну за другой – в бездонных глубинах сознания, подбирая ключи к закрытым дверям. Путь от соломы в граненом стакане до мутной капли, свисавшей с тупой иглы, занял несколько лет. Но в моих странствиях я постоянно искал, в отличие от других, лишь наслаждавшихся покоем. Поэтому, когда за одной из дверей я встретил Макфу-дзен-Брайн, то не удивился. - Ну, мне пора. Спасибо, товарищ путеец. Он спит, и синий галстук затянут чуть выше правого уха. В кабину заглянут еще не скоро, и можно успеть добраться до рынка, поймав такси. Я прыгаю на перрон, но вместо асфальта там лед, он немедленно бьет по затылку, и ноги в зеленых кедах смотрят в серое небо. На рубчик подошв из туч сыплет морозной крупой. - Вам плохо? Помочь? Врача! – плотность толпы вот-вот достигнет критической точки, и тогда мой трип может прерваться. - Мне хорошо! Мне замечательно! Я бегу, бегу, бегу… Кто же спугнул птиц? Почему во все стороны летят голубиные перья, и пахнет паленым? Я скуриваю фильтр, и раскаленный картон обжигает губы. - Такси? - Подано, мой господин. Тощий и плосколицый согнулся в поклоне. Щелкает счетчик, за ним поворотник, и – ах Тобольская разлука, ах тыртырбатыр тюрьма, — старая волга, скрипя, выруливает на проспект. Руль на ходу меняет форму и цвет, а над домами встает радужный мост. - Радуга, посмотрите, — хлопнув таксиста по плечу, я желаю, чтобы он разделил со мной радость прекрасных видений, но он, уставившись в стекло, только шевелит пальцами. Казахский шансон втекает в уши, и мир становится вязким как патока. - Что любят таксисты? Тенге или Гранта? - Сегодня день снежных богов и — да, пожалуй, Грант будет в тему. - Тогда подвези меня черному входу – так будет проще. Лужа перед шестым павильоном черна и серые льдины плывут, словно гуси по кругу. Нужно лететь, но батарейка внутри вот-вот сядет, и я черпаю кедами грязное месиво. Холодно. - Макфа-дзен-Брайн, ты всегда говоришь, что это последний раз, но снова и снова я вижу тебя в начале петли. - Разве есть начало у круга? - Но для меня оно существовало. - Как только придет время, мой мальчик. Как только придет время. - Я ненавижу тебя, Макфа. - Я люблю тебя, мальчик. Дверь открывается, и я на секунду слепну от лампы, превосходящей по силе полуденный гнев казахского солнца. Мир в павильоне – мир кукурузы. Желтый початок размером с трамвай стережет его, прислонившись спиной к стене. - Кто из вас примет… Сильный удар сбивает меня с ног, сумка с товаром летит в одну сторону, прилавок с пареной шишкой в другую, и мир со стоном проворачивается вокруг оси ординат. - Тебе нужно бежать, мальчик, — голос Макфы-дзен-Брайн шелестит в голове как осот в серебристую ночь. – Я не уверена, что смогу помочь. Беги. Шепот стихает, и я понимаю, что батарейка внутри окончательно сдохла. - Медленно встаешь, руки на уровне плеч. – тот, кто приказывает, когда ты лежишь, почти всегда прав. Я медленно поднимаюсь и вижу двоих в камуфляже без знаков отличий. Так плохо, так больно, так пусто внутри. - Зачем ты пришел? Тебя здесь не ждали. Что ты принес?– это не те, кто должен был меня встретить. Меня сейчас грохнут, Макфа-дзен-Брайн? Тот, кто повыше, нацелил короткий ствол: — Что в сумке? Открой. Живо! О, Бог, что приходит на помощь, когда все пропало! О, Макфа, длинная как макарон – зрачки без орбит! Ветер и струны поющей Вселенной! Дверь с грохотом влетает тому, кто повыше, в затылок. Словно тряпичную куклу швыряет в стену второго. В облаке пыли является он, мой спаситель. Коротконогий тунгус с обезьяним лицом и – о, Боги! – он рыж. - Я ждал тебя, перевозчик. Иди за мной, — и, вытянувшись стрелкой, ныряет под кукурузный прилавок. Недолго думая, я прыгаю следом, едва успев подхватить сумку с товаром. Сперва мы ползем по бетонному полу, и кожа коленей моих превращается в кровь. Затем пол обрывается, пахнет свежей землей, и я задеваю плечами стены из глины. Лаз… Всегда интересно, что там, в нескончаемом ряду из восьмерок. Но я снова нажимаю – delete. …извиваюсь всем телом, вворачиваясь в подземный ход. Нарезаю резьбу локтями. Здесь холодней, чем снаружи, но тихо и ветер не задувает под куртку снег. - Кто-то следил за тобой, перевозчик. А это значит, что скоро тебя убьют. Спасибо, рыжий тунгус, как будто бы я об этом не знал. Воронка становится шире, и мы выбираемся сквозь деревянный люк на поверхность. Мысли мои — стеклянные колокола, голос – треск рвущейся кальки, пальцы мягче бумаги. - Где мы? - Старый завод. Он рядом с рынком. Это – будка охраны. - И что теперь? - Теперь ты отдашь мне сумку, а я, — он достает два пакета, обмотанных скотчем, размером с ладонь, — Дам то, ради чего Боги послали тебя – держи. Увесистые лепешки оттягивают карманы куртки. Ты врешь мне, тунгус. Я знаю, есть что-то еще. Он тянет из-за пазухи сталь и мятый квиток. - Это билеты и ствол. Его скинешь, не доезжая до терминала. Надеюсь, не пригодится. Все. – Он разворачивается, собираясь уйти, но Макфа–дзен–Брайн еле слышно шепчет: — «Он врет». И я быстро хватаю рыжего гоблина за рукав: — «Нет». Тунгус опускает руку в карман. Когда мне было двенадцать, я прыгнул с тарзанки в Парке культуры. Резиновый трос летел вслед за мной, и стрелки часов остановили судорожный бег. - Совсем забыл. Ешь свой хлеб, перевозчик, — он достает из кармана еще один, третий, пакетик. – До аэропорта иди пешком. Здесь недалеко. Километров пять. Рыжий тунгус исчезает за дверью, впустив в будку запах цемента и ледяной ветер. Ровно три вдоха спустя, я превращаюсь в бриллиантовое веретено. - Макфа, скажи, ты знаешь что там, за радужными мостами? - Когда придет время, мой мальчик. Когда придет время… - Как же я ненавижу тебя, о, великая тень Богов. Кустанай, задворки, смерть. Дышит в затылок, пытается срезать дворами и охватить в клещи. Три плосколицых проходят так близко, что, кажется, я могу дотронуться до их плащей. Боги укрыли меня в дровяных капонирах на выезде из города. До терминала отсюда не больше полутора тысяч метров и я не хочу убивать ни в чем не повинных животных. Они возвращаются. В их голосах я слышу усталость и злость. Тыр-батыр-тыртыр-жырнозем. Так говорят плосколицые монстры — и хлопает дверь, и заводят мотор, и уезжают. А я остаюсь один в замкнутых бастионах поленниц. - О, Макфа-дзен-Брайн, облака надо мной текут, как река, а сквозь дырявые звезды сочится кровь. Терминал номер ноль пуст и черен, как ад. Я, овладев расписной стюардессой в зеленом костюме, играю шута, продвигаясь к зоне досмотра. Небесная девка хохочет, бесстыдно подтягивая сползший чулок. - Ты говоришь, там, в Столице, я буду звездой? – и твердый сосок нарывает под нежным батистом. – Ха-ха-ха! Откуда ты взялся, такой необычный? - Я брал интервью у Богов, и они меня знают, — пограничник – шекарши, с размаху штампует, разинув рот на зеленый костюм. - Знай, что никто не попросит тебя показать карманы. Когда не хватает тяги, приходят черви в зеленом. Но, вроде же мы решили все-все вопросы? - Кто ты? Только не говори мне о кукурузе. - Я сейчас Макфа-дзен-Брайн, а тебе лучше тихо идти вслед за мной. Ряд номер девять, место шестьдесят шесть. Можешь зайти в туалет – я подожду. - Что происходит, Макфа? Ноги твои, как макароны – я сразу чую подвох, а? - Все слишком серьезно, мальчик. Твой круг разорван, и я хочу сопроводить тебя. - С каких это пор… Откуда ты знаешь? Точно? - Иди в туалет. Не забудь выкинуть порошок. Боги придумали мир, и, вдохнув в него жизнь, не забыли про туалеты в аэропортах и отелях. Кафельные комнаты гудят теплым феном, скользят одноразовым мылом, и осыпаются в урны бумажными полотенцами. Остров сорокаваттного света средь вечных ночей терминала. Мне хочется остановиться в пятой кабинке от входа. Я запираю дверь и скидываю одежду. Нужно использовать дар пакистанских богов по максимуму. Шея, соски, пах и подмышки. Я втираю белую пудру и слизываю с ладоней потные комья. Но порошка слишком много, а времени нет совсем. Поэтому прячу остатки в карман: боги – богами, а лететь почти пять часов. В зеркале рядом с поющим феном реет мыльный пузырь с рыжим тунгусом внутри. - Что ты с ним сделал? – Макфа в зеленом костюме дрожит, расплываясь, на фоне регистрационной стойки. - С кем? С рыжим тунгусом? Он жив-здоров – летает в радужном шаре. - Я говорю про порошок! Из глаз ее сыплются искры, а с пальцев стекает дым. Раз мне суждено умереть – то я не против скользнуть, как змей меж ее худоватых бедер. - Я его съел. - Весь? - Весь. Макфа, позволь мне… - Я не могу отказать перевозчику. Ты это знал? - Нет. Но теперь с этим знанием легче. Ряд номер девять, место шестьдесят шесть. Самолет переполнен, и розовые обезьяны скачут по креслам, мешая сосредоточиться. В глубинах салона, ближе к хвосту, сидят трое с плоскими лицами, и я понимаю, что время действительно вышло – они разорвут круг. Но пакистанский стрим-лайн уносит за облака, а зеленая Макфа-дзен-Брайн машет рукой у входа в кабинку. - Я буду сосать, а ты слушай себя – так будет проще. И положи на раковину пакеты. Я сама передам их. Твой путь окончен. В голове вспыхивает зеленый фонарь, и я вижу ответы на все вопросы. Теги:  -1 
Комментарии
фонарь у нево в голове, блять всё пишут, пишут, пишут... название зачем сменил, ирод?! Не сцать. Все под контролем. да тебя связывать впору, холера письмовная Я открою вам истину, слепцы. иш ты блять(с) ага занятный проект. интересно всётаки, какое название было изначально *Кустанай, задворки, смерть.* памоиму отлично даже охуенно. не дочитала. Вязь слов, отрывки мыслей, Спас, это ведь чистая графомания. 12:56 25-08-2011 — голосую я. отменно castingbyme мысле цепляются одна за другую чуднОООО Еше свежачок
однажды все случится кроме смерти
сума тюрьма позор и немота повестка в задержавшемся конверте придёт к тебе пост-фактум не мотай стремительно седеющей главою всё так мой друг но нам с тобою пох когда твоя случится я провою прощальный гимн славнейшей из эпох однажды все случится кроме смерти и жребий и действительность и миф сойдутся в битве ангелы и черти полюбят Соломон и Суламифь однажды все случится в одночасье а факты ожиданья превзойдут и обозначат на... Есть старый сквер из нескольких аллей,
который парком назовёшь едва ли, где часто обыватели гуляли, ступая между лип и тополей. Сидела на скамеечке простой там женщина с мольбертом и треногой, смотрела вдаль задумчиво немного, мир обжигая взгляда пустотой....
Зияла полночь, мрак удвоив.
А я, тебя опередив, На фоне кремовых обоев Употреблял аперитив. Витиевато канделябры Горели жёлтым светом свеч. Среди людской абракадабры Не различить родную речь. От кипариса тени фаллос. И ты, как сумрачная бязь, Из невесомости соткАлась, Или вернее - соткалАсь.... Прости меня, мама, не вышла в Мэсси,
Запускает салют и разводит мосты Недовыстроганная поэтесса С проповедницей, блять, крипты. Я изменница авторской внешности, Итерации не в высоте. Засыпая, не с теми, успешными, Просыпаемся в нищете....
Я помню Репино. Штакетник финских дач.
Огромный дуб на нашей остановке - Замшелый нелюдимый бородач, Чьи корни рвали ветхие циновки Асфальта на обочине шоссе, Ведущего к “враждебным” скандинавам. Котёл потухший, ржавый на косе, И лягушат, снующих по канавам, Наполненным водой из родника, Дощатый магазин, ряды боржоми, Арбузов полосатые бока, Туристов из соседнего Суоми, Швырявших из автобусных фрамуг Жестянки с газировкой вожделенной, Прибрежных дюн п... |
роскошно, пусть и немного вычурно.
вот только мне интересно: перевозчик — это бэд-трип Макфы-дзен-Брайн или наоборот?
рыжий тунгус улыбнул, очередь за кучерявым монголом.
жду продолжения.